Текст книги "Фантастика-2009"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

– Угу... угу... – Мужчина задумчиво покивал головой, а затем быстро взглянул на хозяйку дома. – Значит, можно считать, что ты противница моего избрания на пост Верховного координатора и никакой помощи мне не окажешь?..

– Ну почему? – Пожала узкими плечами женщина. – Ты не хуже и не лучше других кандидатов... А потом, информация, которая тебе нужна не содержит государственной тайны. Тест на альтруизм действительно проводится в моей лаборатории... – Женщина интонацией подчеркнула слово «моей» и сделала крошечную паузу, чтобы ее собеседник смог оценить это подчеркивание. – ...Это единственная лаборатория, которая имеет специально созданный полигон для обкатки, опробования, так сказать в натуре, предварительно рассчитанных моделей развития социума и влияние на это развитие значимых личностей...

– А можно попроще?.. – с улыбкой перебил ее мужчина. – Ты забыла, что специальная терминология социологии мною давно забыта.

Несколько секунд женщина молчала, а затем вздохнула:

– Попроще?.. Хорошо, пусть будет попроще.

Последовало еще несколько секунд молчания и наконец женщина заговорила:

– Ты напрасно пришел ко мне. Ни я, ни ты повлиять на этот тест не в силах...

Мужчина чуть приподнялся в кресле, но женщина подняла ладонь, останавливая его:

– Не думай, что я от тебя что-то пытаюсь скрыть, в данном случае это совершенно бессмысленно. Наш полигон представляет собой целый мир, самый настоящий мир с очень похожей на нашу социальной структурой. Когда возникает какая-то социологическая проблема или задача, мы... как бы это сказать точнее... организуем похожую ситуацию на нашем полигоне и прослеживаем все возможные варианты развития социума. Тест на альтруизм для нашей лаборатории весьма простая и далеко не главная работа – с каждого из кандидатов на высокий управленческий пост снимается психосоматическая матрица, которая внедряется, как ты понимаешь, в виде конкретного индивидуума в мир полигона. Поскольку время на нашем полигоне протекает значительно быстрее истинного времени, результаты деятельности этой психосоматической матрицы позволяют сделать вывод о пригодности каждого из кандидатов с точки зрения развития нашего общества.

Женщина подняла взгляд на своего гостя и осторожно спросила:

– Тебе понятно?..

– Вполне! – быстро ответил тот и добавил: – У меня возникает лишь один вопрос...

– Какой?

– Если вы для своих опытов используете целый мир, то как обстоит дело с альтруизмом у вас самих? Как социолог может ставить опыты, пусть даже и социологические, над целым... человечеством?!

– Ты забываешь, что этот мир создан нами... мною... именно для этой цели! – мягко ответила она. – Ты же не задумываешься о том, что покупаешь себе компьютер с целью его безудержной эксплуатации?.. И тебя никто не обвинит в бездушии, если ты выбросишь его, когда он придет в негодность!..

– Ах, вот как ты представляешь себе это дело! – С легкой усмешкой кивнул собеседник.

Женщина снова пожала плечами и отвернулась к окну:

– Теперь ты понимаешь, что результаты теста нельзя ни спрогнозировать, ни подделать. Тем более их нельзя использовать для «манипулирования общественным сознанием». Если, как ты говоришь, твои специалисты провели анализ прохождения этого теста в прошлом, то ты должен знать, что ответ по тесту очень прост – «альтруист», «не альтруист». Никакой степени альтруизма у испытуемого не обнародуется.

– Однако, «не альтруист» ни разу за все существование теста не избирался на руководящую должность! – резко бросил гость и поднялся из кресла. – Спасибо за помощь и... прости, что потревожил тебя!..

Он уже повернулся к входу, но вдруг задержался и с некоторым напряжением спросил:

– Может быть я могу что-то сделать для тебя?..

Женщина в ответ только молча покачала головой.

– Тогда прощай!

Мужчина энергичным шагом направился к выходу, однако у самой двери его остановил негромкий голос хозяйки:

– Знаешь, как мы сами называем этот тест?..

Мужчина оглянулся и услышал короткое:

– Тест на подлость!..

Он наклонил голову то ли в раздумье, то ли в коротком поклоне и быстро вышел, а женщина осталась сидеть на диване, глубоко задумавшись.

Спустя трое суток на стол руководителя лаборатории глобального социального прогнозирования лег доклад о готовности всех служб лаборатории к проведению теста на альтруизм для кандидатов на пост Верховного координатора. Она раскрыла нетолстую папку, неторопливо перелистнула ее содержимое и задержалась на последнем листе.

«Психосоматическим матрицам испытуемых предлагается присвоить следующие полигонные псевдонимы: Елизавета Тюдор, Жанна д’Арк, Иосиф Джугашвили, Адольф Шикльгрубер, Александр Ульянов, Николай Романов».

«Иосиф Джугашвили, – медленно прочитала женщина про себя и подумала. – Посмотрим, на что ты способен... Иосиф Джугашвили».

Святослав Логинов
Кража

Я беру моё добро там, где нахожу его.

Мольер

Взгляд у следователя не был ни добрым, ни особо усталым, но что-то пронинское в нём несомненно просматривалось. Некое обречённое понимание.

– Прошу вас, Константин Сергеевич, ещё раз и по возможности без эмоций, перечислите похищенное.

Начальник экспедиции, огромный бородатый мужчина, не по-археологически импульсивный, дёрнулся было, собираясь вскочить и забегать по палатке, но осаженный следовательским взглядом, остался на месте.

– Всё украдено, всё! Результаты месячной работы, все находки подчистую.

«Всё, что нажито непосильным трудом», – мелькнуло в голове, но вслух следователь спросил:

– Изделия из золота, серебра...

– Какое золото? Неолит, одно из первых поселений Волосовской культуры. Полированные топоры, скребки, лепная керамика, украшения из кости и янтаря, уникальный цельнокаменный серп, чудеснейшая, прекрасной сохранности неолитическая Венера – всё пропало!

– Фотографии сохранились? – быстро спросил следователь. – Я имею в виду Венеру, ну... и всё остальное.

– Да, конечно, – на свет появился цифровой фотоаппарат, археолог быстро принялся перещёлкивать кадры. – Сейчас найду...

– Фотоаппарат не украден, – заметил следователь. – А у остальных сотрудников – фотоаппараты, мобильники, другие ценности – на месте?

– Личные ценности на месте, куда они денутся?.. – Константин Сергеевич вскинул взгляд и, страдальчески изогнув бровь, выговорил: – Две лопаты спёрли, мошенники! Обычные лопаты, штыковые, мы их даже на ночь не убирали, оставляли в раскопе. Лопаты-то им на кой понадобились?

– Лопаты, говорите? – пробормотал следователь, разглядывая изображение на экране аппарата. – Лопаты – это серьёзно... А это, значит, и есть ваша Венера?

– Она самая.

– Жуть. Венера или не Венера, но что-то венерическое в ней есть. На красавицу не больно похожа.

– Не скажите, – возразил археолог, ревниво оглядывая изображение. – Типичная богиня-мать. Это же символ плодородия! Гипертрофированные бёдра, большая обвисшая грудь – всё указывает на женщину много и удачно рожавшую. И живот – обратите внимание, это изображение беременной женщины.

– А голова где? Или эта нашлёпка и есть голова?

– Голова в данном случае не обязательна. Главное – бёдра, грудь, живот... – функция деторождения.

– И сколько, простите за наивность, эти бёдра и живот могут стоить? Я имею в виду, за какую сумму вашу Венеру можно продать, скажем, коллекционерам?

– Представления не имею. Подобные вещи не продаются, они должны храниться в музеях. По частным коллекциям их очень немного, а подлинность их обычно под сомнением.

– Немного, но есть. Не обращайте внимания, это я просто вслух думаю, куда похитители могут сбыть украденное. Раз они не тронули личные вещи, значит, это не случайные воришки, а преступники, понимавшие, что воруют, и действующие, видимо, по заказу. Кому было известно, что вы нашли эту Венеру?

– Всем было известно. Я звонил в университет и фотографии отсылал.

– Враги у вас есть? Завистники, научные противники, всякие иные недоброжелатели?

– Есть, конечно, как же без них? Но не до такой же степени, чтобы находки воровать. Культурные люди, как-никак. И потом, ящик под сотню килограмм весит, в одиночку его не унесёшь, да и вдвоём не просто.

– Ясненько... – Следователь перещёлкнул несколько изображений. – А это, простите, что за дактилоскопия?

Начальник экспедиции глянул через плечо милиционера, близоруко вглядываясь в снимок.

– Это как раз и есть лепная керамика. Понимаете, гончарный круг ещё не изобретён, и посуду лепили, накладывая один слой глины на другой. Кривовато выходило, но лучше, чем ничего. А украшали готовое изделие, проводя пальцем по мокрой глине волнистую линию или просто оттискивая отпечатки пальцев. Этакая визитная карточка мастера. Чаша на снимке почти целая, край немножко обколот, а так ей ещё служить и служить. Как говорится, битая посуда два века живёт.

– Чаша для вина? – следователь был явно заинтересован.

– Вынужден вас разочаровать. Чаша – собирательное название для всякой посуды. Древнейший, ещё индоевропейский корень. Чаша, в которой месили тесто, называлась миской. Чаша, в которой готовили на огне еду, называлась горшком, от слова «гореть». Чаша – самый древний, священный сосуд. Недаром говорят, «дом – полная чаша».

– Хороша кашка, да мала чашка, – поддакнул следователь.

– Вот именно, чашка, а не миска или тарелка. Тарелка, вообще, изобретение нового времени.

– И сколько лет отпечаткам на этой чаше?

– Около шести тысяч.

– Отлично сохранились. Вор, небось, таких следов не оставит. Ну, ничего, где-нибудь да наследит. Ещё лопаты, говорите, пропали?

– Да, две лопаты. Кому могли понадобиться?

– Лопата в хозяйстве всегда пригодится. А пока, пойдём, посмотрим, что мои сотрудники наковыряли.

Выяснилось, что сотрудники – пожилой сержант и молодой человек в штатском – обнаружили не просто отпечатки пальцев, а оттиск целой пятерни. Очевидно, злоумышленник сначала возился в раскопе, где и стибрил две лопаты, а потом обтёр перемазанную глиной руку об один из ящиков, оставив на крашеной фанерной стенке образцово-показательный отпечаток. Обычных отпечатков тоже хватало, хотя в основном это наследили члены экспедиции.

– Ну и лапища! – следователь покачал головой. – Из ваших никто не может быть?

– Господь с вами! В экспедиции, считай, одни девчонки. Разве что у меня такая пятерня и ещё у Аркаши, есть у нас такой третьекурсник. Но мы руки после раскопок моем, я, во всяком случае, подобных пятен не оставлял.

– Понятно. Что ж, Константин Сергеевич, я временно вас покину, а завтра появлюсь снова. Прошу до тех пор ничего не трогать, ни здесь, ни в раскопе. И ещё... не могли бы вы до завтра одолжить ваш фотоаппарат? Скопируем снимки – и вернём. Нам нужны фотографии находок, личные карточки, сами понимаете, ни к чему.

Из-за осенней распутицы милицейский «Мерседес» не мог подойти к лагерю, ожидая сотрудников на шоссе, километрах в полутора, так что следователь со своей командой ушли пешком. И явились обратно не на следующий день, как обещали, а в тот же день, ближе к вечеру. На этот раз кроме следователя и двух милиционеров в лагерь прибыл кинолог с собакой. Кинолог – худенький парнишка интеллигентного вида, а пёс – овчарка, совершенно непородистого экстерьера, зато очень внушительных размеров.

– Не ждали? – приветствовал начальника следователь. – И я не ожидал. А потом подумал: ящик с находками тяжёлый, на руках его далеко не утащишь. Машина к лагерю подойти не сможет, разве что гусеничный трактор. К тому же, лопаты у вас пропали. Значит, воры ящик оттащили в сторонку и прикопали до лучших времён. Тут вдоль реки – обрывы, овражки – спрятать есть где и искать можно до морковкина заговенья. А собачка должна найти, если, конечно, за вашим ящиком вертолёт не прилетал.

Собачка тем временем, подчиняясь приказу: «Гуляй!» – пробежалась по берегу, вырыла в песке яму под стать хорошему раскопу, потом отыскала в прибрежной траве толстую лягуху и принялась подталкивать её носом, заставляя прыгать. Лягуха пребывала в ступоре и прыгать не желала. Скорей всего, она уже приготовилась к зимней спячке, и всё происходившее казалось ей дурным сном. По счастью, лягушачьи боги сжалились над квакушкой, люди кончили беседовать, и парнишка, ничуть не похожий на героя незримого фронта, негромко и ни к кому в особенности не обращаясь, произнёс:

– Барон, ко мне!

Фонтан песка брызнул из-под собачьих лап, пёс, мгновенно растерявший всё своё простецкое добродушие, встал у хозяйской ноги.

– Барон, работать! Ищи!

Внимательно обнюхав глиняный отпечаток, Барон потянул в сторону от лагеря. Загнанным в палатки студентам оставалось смотреть ему вслед и обсуждать удивительную метаморфозу, случившуюся с псом.

Следователь и Константин Сергеевич поспешили вслед за проводником.

– Если собака выбежит на вас, – поучал милиционер, – не обращайте на неё внимания, не останавливайтесь и ни в коем случае не смотрите ей в глаза. Собака работает, и в это время её не надо нервировать.

Со стороны речки донёсся лай и через минуту свист проводника.

– Кажется, нашли, – довольно сказал следователь.

В кустах под обрывом валялись обломки разбитого ящика и груда небрежно вываленных находок. Видно было, что вандалы, похитившие ящик, рылись в его содержимом, не особо заботясь о сохранности экспонатов, а спешно выбирая то, что показалось им наиболее ценным.

Издав невнятный стон, Константин Сергеевич ринулся к остаткам своих сокровищ.

– Тихо, тихо! – предупредил следователь. – Пока ничего не трогайте. Попытайтесь на взгляд определить, чего не хватает.

– Венеры не вижу, – охрипшим голосом произнёс археолог. – Два топора были идеальной сохранности – тоже нет. Серп из крапчатого кремня, удивительно красивый... Понимаете, серпы обычно делались из бараньего или козьего ребра, а режущая кромка набиралась из кремнёвых вставок. Такой серп быстро ломался, вставки для серпов – самые частые находки в этих слоях, чаще даже, чем наконечники стрел. А цельнокаменные серпы – очень редки, их тяжело делать, и они передавались из поколения в поколение на сотни и тысячи лет. Даже в эпоху бронзы старинные каменные серпы ещё были в ходу, хотя постепенно исчезали из обычного обихода, переходя на роль священного орудия. У некоторых племён жертвенные колосья срезались каменным серпом ещё в прошлом веке. И никто не может судить наверное, когда и кем такой серп был выделан. Понимаете, какая это редкость? И вот, его нету!

– То есть, пропали вещи редкие, можно сказать уникальные.

– Не все, но серп и Венера – пожалуй, да.

– А вы бы, Константин Сергеевич, подумали хорошенько, да и признались, где вы их спрятали? А то ведь, сами подумайте, есть разница – я их найду или вы чистосердечно раскаетесь.

Несколько секунд начальник экспедиции стоял, вцепившись в бороду, и судорожно глотал воздух, прежде чем сумел выговорить:

– Вы понимаете, что говорите?

– Понимаю. И очень советую вам тоже понять, что разговор у нас пошёл серьёзный. Совершена кража ценных предметов... и если будет заведено уголовное дело, и вам предъявят официальное обвинение... мне кажется, вам лучше признаться сейчас, легче отделаетесь.

– Скажите лучше, – проскрипел археолог, – что вам неохота искать настоящего преступника, поэтому вы решили перевести стрелки на того, кто ближе. Только не получится у вас ничего. Скажите на милость, какой мне интерес красть собственные находки?

– В самом деле, – откликнулся следователь, – зачем вы это сделали? Известный учёный, заслуженный человек. Имя, звание – всё имеется. Деньги... денег, конечно, маловато, но не из-за денег же вы пошли на преступление. Хотя, смотрите, как всё удачно складывается: ваша экспедиция нашла, по меньшей мере, два уникальных предмета, вы успели дать их описание, так сказать, засвидетельствовать подлинность, после чего и Венера, и серп исчезают вместе с менее ценными находками. Насколько я понимаю, сейчас мы нашли только самые ординарные предметы, не стоящие практически ничего, но подтверждающие, что и пропавшие сокровища имели место быть. Какая жалость, всё пропало! А на самом деле вы продали коллекцию какому-нибудь собирателю древностей, богатому любителю старинных безделушек...

– Что?!. – взревел археолог, едва не с кулаками бросившись на милиционера. – Я продал?! Коллекционеру?! Да я бы этих собирателей своими руками придушил бы! Куркули, мерзавцы! Из-за таких как они – весь вред!

– Отлично! Теперь я слышу истинные речи! Не любите вы этот народ, ох как не любите! И, думается, ради того, чтобы натянуть нос кому-нибудь из особо настырных скупщиков краденых редкостей, готовы пойти на некоторые правонарушения. Например, похитить собственные находки, которые вовсе и не находки, а чистейшей воды подлог.

– Пользуетесь тем, что у вас вооружённая охрана с собаками? Я ведь не посмотрю на собаку, отвечать будете собственной физиономией.

– Хорошо, отвечу. Но сначала вы ответите на некоторые вопросы. Например, что вы скажете, если отпечаток ладони на ящике окажется вашим? Мы ещё не проверяли, но вдруг?..

– Ничего не скажу. Я всегда мою руки после раскопа, благо что речка рядом, но даже если где-то случайно и перемазался, то в лагере мои отпечатки на каждом шагу.

– Очень хорошо. А вот другой момент. В экспедиции вы единственный научный сотрудник со степенью. Все остальные – студенты или попросту случайные люди. Почему так?

– Потому что у экспедиции должен быть один руководитель, иначе у каждого появится своё мнение, где и как копать.

– Очень убедительно. А теперь я скажу, как и зачем вы это подстроили. Венеру, серп, другие ценные находки заранее изготовили. Думаю, на современном оборудовании это нетрудно сделать. Потом подкинули их в раскоп, пользуясь тем, что в экспедиции кроме вас нет ни одного серьёзного специалиста. Студенты, ни о чём не подозревая, выкопали подложные древности. Потом вы их украли сами у себя и собираетесь продать коллекционерам, не столько ради денег, сколько для того, чтобы всучить заведомую подделку ненавистным куркулям. Ну, как, логично?

– Очень... – голос Константина Сергеевича скрежетал, борода топорщилась, и весь он был похож не на научного сотрудника, музейную крысу, а на тех воинов, что шесть тысяч лет назад разбивали полированными топорами головы своим врагам. – Вы не учли одного: тут ещё сколько угодно предметов, найденных в тех же слоях, что и пропавшие вещи. И я уверен, что датировка радиоуглеродным методом покажет их истинный возраст!

– Прежде всего, часть черепков может быть и настоящими. Не бог весть какая редкость. Но главное, результаты анализов так легко подделать. Перед обжигом в глиняную массу добавить щепотку каменноугольной пыли. А ей – миллионы лет. В результате можно состарить свеженький черепок до любого потребного возраста. Поправьте меня, если я не прав.

– Вы романы писать не пробовали? – поинтересовался Константин Сергеевич. – У вас должно хорошо получиться.

– На пенсии непременно попробую. А пока я ещё не на пенсии, я покажу, в чём именно вы прокололись. Всё, что говорилось до этого – лирика и доказательством служить не может. Но один момент вам не оспорить. Отпечатки пальцев! Дело в том, что отпечатки на ящике, оставленные вором и отпечатки пальцев на лепной керамике, которой, по вашим заверениям, шесть тысяч лет, принадлежат одному человеку. И я уверен, что этот человек – вы. В крайнем случае, ваш пособник.

– Чушь, – пробормотал Константин Сергеевич. – Реникса...

– Но факт.

– Не верю! – произнёс Константин Сергеевич и сел на большой камень, вымытый из берега весенним половодьем. – Не знаю, что именно тут не так, но я не верю.

– Хорошо, – согласился следователь. – Давайте поступим следующим образом... Не исключено, что воры ночью захотят забрать остатки добычи. Поэтому мы с сержантом эту ночь собираемся караулить на берегу. Угодно, оставайтесь вместе с нами. Проводник и второй милиционер скажут в лагере, что собака ничего не нашла, а вы поехали вместе со мной в город, давать показания. Далее возможны несколько вариантов. Скорей всего, сюда никто не придёт. Воры, кто бы они ни были, удовлетворились украденным, а то, что здесь валяется, бросили за ненадобностью. В таком случае, мы остаёмся при своих и ждём результатов анализа. Но, кто-нибудь может и появиться. Тогда мы посмотрим, кто это будет. Почему-то мне кажется, что это ваш студент Аркаша. Ящик можно унести только вдвоём, а он единственный, кто и по комплекции и по физической силе годится вам в напарники. Но я буду рад, если ошибусь.

– Ошибётесь, – не оборачиваясь, пообещал археолог.

– И замечательно. Прощения у вас буду просить абсолютно искренне. А скажите, камень, на котором вы сидите, он бы годился в работу доисторическому мастеру?

Константин Сергеевич пересел на песок, огладил валун ладонями. Камень был гладок, медово-жёлтого оттенка и казался полупрозрачным, как и любой хорошо обкатанный голыш.

– Отличный материал, просто отличный. Такие камни высоко ценились. Вы говорите: доисторические времена, и наверняка подразумеваете, что тогда жили дикари. А у них была высочайшая культура: и искусство развито, и торговля. За хорошим кремнем экспедиции снаряжались за сотни километров, или покупали его у соседей. Мамонтовая и моржовая кость доходили до Индии, тропические ракушки каури находят в захоронениях полярного Урала, сибирские художники пользовались испанской киноварью. Работы по кремню всюду проводились с удивительным мастерством.

– Почему же этот камень без дела валяется?

– Не нашли. Это сейчас его река из обрыва вымыла, а тогда он в земле был. В здешних краях хорошего кремня мало, и такой камушек мигом прибрали бы. Некоторые специалисты считают, что камни перед обработкой вываривали в специальных составах, чтобы выявить скрытые трещины. Я этой гипотезы не разделяю, хотя, возможно, кто-то и вываривал, там, где кремень был покупной. В любом случае, потом желвак раскалывали. Палеолитические и мезолитические мастера просто били отбойником, а потом отбирали те осколки, что годятся в дело. Получалось много брака и невысокое качество изделий. В неолите применялась отжимная техника. Камень намертво зажимали между других камней или брёвен, а потом с помощью рычага, сделанного из цельного бревна, старались раздавить. Иногда под место раскола подкладывали небольшой, но прочный камень – боёк. При этом с верхней части отслаивалась относительно тонкая пластина, из которой может получиться серп или нож. Затем заготовка осторожно окалывается. Боёк для этого берут уже не каменный, а костяной, чтобы не колоть, а сшелушивать чешуйки кремня. Собственно, неолит начался, когда люди освоили эту технологию. Уже сам по себе мелкий скол, особенно на обсидиане, удивительно красив. Но настоящая работа только начиналась. Изделие полировали, сначала мелким песком, а потом – глиной. При обработке песком пользовались деревянной калабашкой, а глину отмучивали, смешивали с салом и наносили на кожаный круг, тик в тик, как сейчас делается с пастой ГОИ. Так что не слишком далеко мы ушли от времён неолита. Топоры, лощильца, рубила после полировки считались готовыми, а ножи и серпы ещё надо было ретушировать. Ретушь, это особая насечка на лезвии, чтобы инструмент резал как следует. Забавно, сейчас вошли в моду столовые ножи с ретушированным лезвием, их ещё называют самозатачивающимися. Говорят – новинка, а она родом из неолита! Ретушь наводили костяной иглой: тоненькая косточка, а на конце – кварцевая песчинка. Специально просеивали песок и вручную отбирали подходящие песчины. Ювелирная работа! На такую вещь мастер тратил годы, зато и берегли её как зеницу ока.

«А в наше время, – добавил про себя следователь, – ретушь на полированный кремень можно за пару часов нанести зубным бором или гравировальной иглой».

Вслух он ничего не сказал. И без того восторженный историк бесконечно вредит себе, расписывая в подробностях, как именно можно подделать древнюю находку. Но почему-то это саморазоблачение крепче любого алиби убеждало в невиновности археолога. Вот только пальчики – улика объективная, и от неё не отвернёшься.

С другой стороны, где во всей этой криминальной истории состав преступления? Сам изготовил фальшивку, сам же попытался её украсть. Неудавшееся мошенничество, тянет максимум на год условно. А ещё оставляет несмываемое пятно на репутации.

Должно быть, археолог и сам понял неуместность своих восторгов. Он замолк и вновь уселся на валун, из которого так удобно было бы изготовить цельнокаменный серп.

– Вы курите? – спросил следователь, чтобы немного разрядить обстановку.

– Нет.

– А я – курю. Но сейчас курить нельзя, запах табака в ночном воздухе чувствуется издали, так что придётся потерпеть. И, кстати, давайте отойдём в сторонку. Сидеть на самом виду тоже не годится.

Засидку устроили метрах в пятнадцати от брошенного ящика. Откуда бы ни появились злоумышленники: со стороны реки или от дороги, они были бы замечены заранее, в то время, как караульщики оставались невидимы. Константину Сергеевичу было указано место между следователем и сержантом, так что подозреваемый не только сидел в засаде, но и сам был под надзором. Археолог усмехнулся, но ничего не сказал.

В конце сентября ночи непроглядно черны, особенно если кончилось бабье лето и небо заволакивают октябрьские тучи. Непроходимая тьма и бездонная тишина. Всё живое замерло в ожидании зимы, лишь звенит в ушах мировой эфир. Дистиллированный воздух застыл в безветрии. Зрение, обоняние, слух отказали в ночном небытии. Обманутые чувства начинают бунтовать, и человек невольно всей кожей чувствует напор остановившегося времени. Середина осени под обнажённым небом – в такую эпоху случается всякое.

Потом никто из троих не мог сказать, откуда появились ночные гости. Ни со стороны дороги, ни от безмолвной реки они не приходили. Они просто оказались возле ящика, и бряканье черепков разом нарушило ночное колдовство.

Константин Сергеевич почувствовал, как бесшумно поднимаются сержант и следователь, напряжённые, готовые броситься и задержать преступников, явившихся добирать не унесённое в прошлый раз.

Два ярких луча прорезали темноту.

– Стоять! – Константин Сергеевич даже не понял, кому принадлежит голос.

В перекрестье лучей застыла напружиненная фигура. Здоровенный мужик, заросший до самых бровей, одетый в нечто невообразимое, грубо сшитое из выношенной волчьей шкуры, шерстью внутрь. В правой руке у мужика красовался полированный каменный топор, насаженный на прочную рукоять. Один из тех топоров, что пропали вместе с серпом и Венерой. Теперь он ничуть не напоминал археологическую редкость – обычный инструмент, предназначенный для разбивания голов. Позади первого мужчины стоял второй – помоложе, чем-то похожий на третьекурсника Аркашу. В руках у него была лопата, но держал он её так, что слово «лопата» на ум не приходило, вспоминалось лишь прилагательное: «штыковая».

– Стой! Стрелять буду! – неубедительно крикнул сержант.

Фигуры не двинулись с места, но Константин Сергеевич понял, что они уходят. С каждым мгновением в них пропадала грубая вещественность, и на смену ей не приходило ничего.

– Стойте! – закричал он. – Подождите!

Мужчина постарше отшагнул в сторону, левой рукой небрежно подхватил камень, на котором совсем недавно сидел Константин Сергеевич, а затем обе фигуры истаяли в ночном воздухе. Запоздало и ненужно грохнул предупредительный выстрел, такой же неубедительный, как и окрик сержанта.

– Вы видели? – закричал Константин Сергеевич. – Видели?..

– Видел, – выдохнул следователь.

– Что ж вы их не остановили? Где их теперь искать?

– Думаю, они у себя дома. Как вы сами сказали, в поселениях Волосовской культуры.

– Знал бы, что они такое отмочат, стрелял бы не в воздух, а на поражение. – Сержант сплюнул и в сердцах выругался.

– Я тебе дам – на поражение стрелять! – возмутился следователь. – Мы не только стрелять не имели права, но и вообще их задерживать.

– Как, не имели права? Они же воры!

– Какие же они воры, если ничего не украли, а только забрали своё собственное добро? Пальцы этого мужика на лепных чашах, он сам их изготовил, и они его по праву. И серп он выточил, и беременную Венеру слепил. Они чужого не брали, поэтому состава преступления в их действиях нет.

– Лопаты, – напомнил сержант.

– Да, лопаты это серьёзно. А что, Константин Сергеевич, раскопки здешнего поселения закончены?

– Нет, – ответил учёный. – На будущий год опять приедем.

– Что-то мне подсказывает, – веско произнёс следователь, – что если будете хорошо копать, то найдёте ваши лопаты в целости. Разве что малость проржавеют за шесть тысяч лет.