Текст книги "Фантастика-2009"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)

– Блин, что это за гадость, паутина какая-то? – Голос мой был откровенно блеющим, жалобным. Я в глубоком изнеможении повалился на кранцы.

– Это скорее система микротрубок, – голосом лекторши отозвалась собеседница, – такая вот структура помогает тебе взаимодействовать с поливодой.

– Я и без поливоды прекрасно бы обошелся. И откуда эта структура во мне взялась?

– Помнишь тот случай, когда на праздновании восьмого марта в трудовом коллективе ты напился и пробовал поцеловать меня. Это было незадолго до твоего увольнения.

– Кажется, я тогда поцеловал стенку. На ней даже не было помады.

Лукавлю, немножко. В тот вечер, вернее на той вечеринке, Люба была непривычно мягкой со мной. Мы танцевали медленный танец, я чувствовал соски ее грудей сквозь ее кофточку и свою рубашку, и таял, как мартовский снег. Она говорила начистоту, что хочет уехать в Силиконовую долину, потому что ей надоело работать с баранами (я деликатно не воспринял это на свой счет). Несмотря на то, что мы всегда были на «ты», мы выпили на брудершафт и поцеловались. После поцеловались еще раз. Я уже понадеялся, что всё будет у нас хорошо, мы станем жить вместе, в уютной квартирке, и не обязательно даже в Силиконовой долине...

– Тебе кажется, Сеня. Мы поцеловались, а потом уж ты ударился об стенку и маленько отрубился. Ты и так был пьян в зюзю. Пока ты находился в отключке, я задрала тебе рубашку – у тебя и так все было растегнуто – и поставила тебе укол. Порция наноботов поплыла в стиле брасс по твоим кровеносным каналам, у каждого в заплечном мешке кусок рекомбинантного ДНК, у каждого рука-энзим для резки нуклеотидных цепей. Потом ты очнулся, ничего не вспомнил и пошел в сторону унитаза, перебирая руками по стене. Как космонавт.

Можно сейчас поднимать бровки домиком и кричать: «Как вы посмели? По какому праву вы произвели генные модификации?» Да, они посмели, у них права, в том числе на мою душу и тело, и их права защищены адвокатами и правозащитниками... Укол так укол, хотя я бы предпочел, чтобы эта зараза передалась мне половым путем. Однако для проформы надо хоть повозмущаться.

– Без меня меня женили на каких-то рекомбинантных ДНК. Да как вы смеете!

– Смею. – Любка придвинулась ко мне ближе, и я стал ощущать тепло ее кожи, несмотря на свежий ветерок, гуляющий над Карским морем. – Это расплата за твою похоть, за то, что ты пожирал мое невинное тело своими наглыми глазами. Меня ничего не интересовало кроме математики, а ты все пытался заглянуть мне в вырез кофточки. Ты, проклятый похотливец, все время ронял карандаш на пол, чтобы поднимая его, заглянуть мне под юбку. Думаешь, я этого не видела?

– Я был молод и у меня не было девушки! У меня тогда был этот самый... тестостерон. Да и имелось, что посмотреть в указанном тобой месте. Нечего такие юбки короткие носить.

– А я была еще моложе, Семен Иванович, особенно в эмоциональном плане! Я еще не вкусила с древа познания добра и зла.

– Да хватит тебе невинность изображать. Невинные так, как ты, не поступают. Ты приняла меня на работу только для того, чтобы в итоге воткнуть свой шприц в моё беззащитное тело. Я тебе сразу не понравился, поэтому тебе легко было принести меня в жертву. Ты приняла на свою работу не мой разум, а мой организм. А затем, как паучиха, три года продержала мой организм в своих тенетах. На той памятной вечеринке ты даже стала имитировать расположенность и какие-то чувства. Сплошное коварство, по этому предмету у тебя точно пятерка.

Она протянула мне вязаную шапочку и улыбнулась так, как заботливая жена. Одень, мол, дурашка, уши озябнут.

И, хотя у меня уже зуб на зуб не попадал, я гордо отверг шапку.

– Не горячись, Сеня, в жертву всегда приносили лучших, а не абы кого. Я выбрала тебя, потому что у тебя были достаточные способности, ведь структура управления поливодой потихоньку использует ментальные ресурсы мозга через диффузный нейроинтерфейс. Я выбрала тебя, потому что ты мне понравился, потому что хотела с тобой работать вместе, каждый день, в одном офисе, я хотела ежедневно с тобой общаться и выслушивать твои далеко не всегда удачные шуточки. Для меня в то время это был максимум влюбленности.

– Ладно, «максимум влюбленности» уже не измеришь, а вот просчитанность эксперимента поражает, – признался я. – Сетчатая структура для управления поливодой возникла во мне за пять с лишним лет до появления поливоды. Кто все это спланировал?

– А я тебе всё равно правды не скажу, должен понимать. – Любка поднесла свои изумрудные глазищи так близко, что у меня затряслись поджилки и заколотилось сердце. – С тебя достаточно знать, что существует некий Центр, который обрабатывает столько информации, что способен прогнозировать события и планировать свою реакцию на много лет вперед.

– И Центр этот явно не Москве располагался, а за морем. Как же ты дала себя завербовать врагам твоей страны? Что насчет нравственности и патриотизма? Твой же дед вместе с моим дедом в восемнадцатой армии воевал, они вместе Будапешт брали и Вену.

– У настоящих профессионалов, по большому счету, нет нравственности, про патриотизм я уже не говорю. Их интересует только возможность самореализации. У ученых нет своего народа и своей страны, у них есть только своя наука. Запиши это себе в мозжечок.

– Про интерес к баблу тоже записать в мозжечок?

– На начальном этапе важно и обеспечение полного материального благополучия, чтобы ничто не мешало самореализации, – солидно ответствовала Любовь, как не поверить. – Но тем не менее группу Бреговского спасла я. Не так давно ЦРУ пронюхало про наших законсервированных друзей и начало искать их. Центр поставил мне задачу опередить цэрэушников – иначе бы всему спецназу крышка. Искала лично я, так что ребятки из команды Бреговского мне сильно обязаны и порвут за меня любого, учти.

– Конечно-конечно, ЦРУ – это тупые бюрократы, неспособные на тонкую многоходовку. А вот интеллектуально развитый Центр выпустил из погреба ледяных орков, создал атмосферу кризиса, и у ооновского правительства появился наконец микроскопический, хотя и реальный враг. Какая-нибудь крупная корпорация теперь получит заказы на новую военную и полицейскую технику, конгресс выделит миллиарды на сокрушение «самой большой угрозы нашей демократии со времен энергетической империи Медведева». Очаг «ледяного руссофашизма» будет задушен с большой помпой, с вручением многих премий и обильными славословиями в честь «несокрушимой свободы». Голливуд снимет блокбастер под названием «Твари». Немножко специй в пресное блюдо никогда не повредит, так? Именно это нужно вашему Центру. Угадал?

– Так. Могло быть так. Однако Центр решает совсем другие вопросы.

Ну, Любовь Рафаиловна, здесь ты не будешь меня водить вокруг пальца, демонстрируя превосходство своего разума. В неточных науках я и сам мастер анализировать, подперев буйну голову кулаком.

– Я знаю, по поводу чего волнуется Центр. И даже могу ему посочувствовать. Ах, эти хакеры-вонякеры. Они запросто украдут какую-нибудь новейшую интеллектуальнейшую технологию, или она сама к ним переползет, чай не дура. И начнут они удовлетворять свои потребности, не платя ни цента в супермаркете, не поглощая рекламу и не прося кредита. Так, глядишь, возродится натуральное хозяйство, и от ооновской «демократии» останется нуль на палочке. Под предлогом борьбы с руссофашизмом можно и хакеров передушить. Так?

– Могло быть так, – опять уклончиво ответила Любовь и сказала. – Посмотри вокруг... какая широта – знаешь?

Я огляделся вокруг – по зеленоватому оттенку воды понятно только, что это Карское море. Льда нет, но и купаться не тянет.

– Семидесятая? – сказал наудачу я.

– Семьдесят вторая. Но льда нет до самого северного полюса.

– И какая связь?

– Безо льдов что-то не то творится в высоких широтах. И это может отразиться на всем земном шарике. Катастрофически.

– Что ты темнишь? Что творится? Земля Санникова всплыла? Планета Земля начала партизанскую борьбу?

– Зафиксирован подъем суши в некоторых местах. Не исключено смещение магнитного и даже географического полюса. Не время сейчас делать научный доклад, но, по мнению экспертов, планета, как большая система, выходит из устойчивого состояния. Вот это и волнует Центр в первую очередь.

Центр, центр, что это за центр волнующийся такой, прямо пуп земли. Меня терзают смутные сомнения...

– Центр – это не те ли ребята из закулисья, которые организовали сибирскую войнушку и сгубили матушку Россию вместе с зимушкой-зимой? Только они не ожидали, что Россия – это такой камень, который из мирового здания так просто не выдернешь, может всё посыпаться. И когда стало сыпаться, ребята из закулисья решили немножко отыграть назад.

– Ага, пофантазируй еще с полминуты, – издевательски предложила Любка.

– Я про комитет «омега», о котором писали некоторые наши газеты в канун сибирской войны. Скопление всяких ротшильдов и прислуживающих им математиков с секретной штаб-квартирой в лондонском Вест-Энде. Денежные мешки и специалисты по теории игр. Играли вот, играли и доигрались.

– Так ротшильды или математики? Как-нибудь определись.

– Я и пытаюсь, Люба. Допустим, кто-то из ученых экспертов, математиков и физиков, работавших на Омегу, откололся и создал собственную организацию. Специались по теории игр в один прекрасный момент переквалифицировались в специалистов по теории пристойного поведения. В конце концов ученые должны смотреть дальше, чем жадные капиталисты.

– С этим невозможно не согласиться, – кивнула Любка, – вполне тривиальная мысль.

Я хотел что-то еще сказать, но понял, что всё бесполезно – подсознательно я согласен быть игрушкой в Любкиных руках. Не найдя слов, я поднял очи горе, и мое внимание привлекла низкая облачность. Небеса отяжелели за время нашего разговора и как будто стали давить на беспокойное море. Вообще-то морская болезнь меня не берет, но сейчас я ощутил дурноту. Из мрачной набрякшей тучи вышло что-то очень длинное и извивающееся – ни дать ни взять хвост дракона, проживающего за облаками. От удивления я «встал на дыбы»: вскочил с кранцев, застыл.

– Это что за хренотень, Любовь, ты в курсе?

– Я, как всегда, в курсе. Это не хренотень, Сеня, а УНТ-лифт[22]22
  Лифт из углеродных нанотрубок.


[Закрыть], спущенный с орбитальной платформы. Через пятнадцать минут он будет здесь. У тебя еще есть время переодеться.

– Зачем?

– Чтобы не замерзнуть. В наших условиях у нас нет возможности использовать комфортабельную кабину стандартного подъемника. А надо очень попасть на эту платформу, потому что хакеры-вонякеры взяли под контроль орбитальный лифт совсем ненадолго.

Блин, что она еще придумала для моей потрепанной персоны?

– Вот уж нет, я – подопытный кролик, я – белая мышь, но не до такой же степени. Я никуда не собираюсь, ни вверх, ни вниз, ни влево, ни вправо.

– Не хочешь же ты сказать, что ты просто боишься?

– Я не просто боюсь, я очень-очень...

– Он шутит. – Голос принадлежал не Любе. Могучий командирский бас и хриплый задорный баритон. Майор Бреговский и лейтенант Ласточкин сейчас подпирали меня с обеих сторон. Если бы они сейчас прыгнули солдатиками в набежавшую волну, то непременно утянули и меня с собой. Я затравленно оглянулся, выворачивая шею, позади стояло еще трое бойцов ледяного спецназа. А ведь мне надлежало обрадоваться своим боевым товарищам, которые выжили в том страшном ночном бою против невидимок.

– Так что ты «очень»? – издевательски переспросила Люба.

Попался, опять попался. Она сделает меня при любом раскладе. Не могу же я при этих самураях сказать, что заранее перебздел.

Я промолчал, но, наверное, заметно сдулся в оптическом диапазоне.

– Зимнер, с нами не пропадешь, ты только не отставай, как в прошлый раз, – сказал Ласточкин будто даже виноватым голосом.

– Пошли переодеваться, – позвала Люба.

– Да-да, переодень его, Любаша, в подгузники и все такое, – сказали бойцы и с нежностью посмотрели на нее. В их глазах не было фальши – меня не обманешь. А она с нежностью посмотрела на них. Затем подтолкнула меня в плечо.

И повела меня дальше подталкиваниями, тычками и пинками – а я шел на ватных ногах, опасаясь, как бы не навернуться. В моей голове нарисовалась гулкая пустота, как всегда у меня при встрече с непреодолимой силой. На трапе, ведущем вниз, я чуть не пересчитал носом ступеньки.

А потом открылась дверь в какую-то каптерку, и я увидел свой скафандр. Дело совсем плохо – буду возноситься на воздуся в костюмчике космонавта. Замерзнуть, сгореть, задохнуться, упасть и расплющиться – всё это в меню, всегда пожалуйста.

– Чего стоишь, раздевайся, снимай манатки, самое время, – повелела Фортуна в лице Любы.

– Как, при тебе? Я стесняюсь.

– Конечно, при мне. Стесняйся дальше, только без меня ты не оденешься по-человечески, да еще и попробуешь улизнуть.

– Хорошо, только гляди в другую сторону, – обреченно сказал я.

– Да я тебя в упор не вижу, так же как и желтое пятнышко у тебя на трусиках.

Но, когда я расстегнул рубашку, ее ладонь легла мне на грудь.

Мое сердце трепетало, как рваное грязное полотнище на топе тонущего парусника, то ли от стыда за свое неважнецкое тело, то ли от страха перед путешествием в небо. Любовь сказала:

– А сейчас не стесняйся, – и провела ладонью от моей шеи до живота.

Совсем другой трепет прошел по моему телу, и я забыл о стыде и страхе.

Ее руки заставили меня присесть на какую-то трубу, ее руки опустили мне веки, я ощутил запах ее кожи и тепло ее тела около своего лица. А потом ее руки прижали мою голову к ее груди, и вся моя дрожь растаяла среди ароматных выпуклостей ее тела.

Успокоившись, я открыл глаза и наблюдал, как комбинезон неторопливо спадает с нее. Вот он сполз до ее пояса, открыв то, что давно манило меня, как оазис в пустыне. Сейчас меня не интересовала конкретика, столь милая сердцу каждого эротомана, я не хотел впиться в ее тело, как жадный сексуальный потребитель. Меня дурманила сама близость, исчезновение стен, перегородок, барьеров, панцирей.

– Почему не раньше? – спросил я. – Почему только сейчас? Я же раньше был моложе и лучше, кажется.

– Тебе действительно так кажется. Но с тех пор я задолжала тебе третий поцелуй.

Я протянул руки и помог ее комбинезону упасть еще ниже. И не получил коленом в глаз.

Она стала опускаться своим телом, чудесным и умным до самой последней клетки, на какое-то тряпье, валяющееся на палубе – им скорее всего протирали цилиндры двигателя.

«Почему все-таки не раньше, – подумал я еще раз, соединяясь с ее плотью, – когда у нас было столько времени в запасе?»

Конечно, я мог бы вспомнить о сексуальной жизни некоторых насекомых самок, которые используют «это самое» для пожирания любовников. Мог бы даже экстраполировать впечатления от богомолов на человеческие взаимоотношения. Но не стал. Дело в том, что для меня открылась дверь, в которую я стучал столько лет. Это Генри Миллер, американский охальник, детально описывает, как устроена «давалка» каждой его новой подружки, которую он обследует сами знаете чем. А для меня было важно, что мечта воплотилась, что мы – такие разные, не просто разнополые, но и разноумные, разведенные миром по разным углам, вдруг оказались вместе, максимально близко, ближе некуда.

Едва я успел излить свои чувства, как она согнала меня пинком, и стала деловито натягивать на мое тело этот чертов скафандр. В нем я сразу ощутил всю несправедливость бытия. Ну почему бедные простые глупенькие людишки за всё платят по столь высокой цене?

Скафандр весил минимум тридцать кило. Это ж гибкая металлопластиковая броня с актуаторами, придающими ей функции экзоскелета, плюс подкладка, или подскафандр. В нем системы жизнедеятельности и сенсоры – так вот, подскафандр впился в меня, как «железная дева»! Тысячи мелких зондов и коннекторов проткнули мою кожу, вошли в мои кровеносные сосуды, нервные окончания и прочие ткани. Благодаря этой подкладке скафандр фактически слился со мной в одно целое, он стал моей второй кожей. Люба игриво царапнула мою броню, и я это ощутил, как будто на мне ничего не было! Пришлось даже уменьшить степень чувствительности. Какая-то змейка из мундштука проникла мне в горло, вызывая острое желание блевануть. Мама родная, другие змейки втянулись мне в нос, уретру и прямую кишку! Неприлично и даже больно! Столь тесного симбиоза даже я не ожидал. Замерцали дисплеи – верхний надшлемный, нижний подшлемный; прозрачный передний показывал скорости объектов и расстояния до них. Слева и справа к моим глазам приникли инъекторы, прыснули чем-то, ай, я заморгал, но поздно. Не взирая на мои конвульсивные моргания, мигом образовались мономолекулярные контактные линзы-экраны, вслед за тем открылось виртуальное окно.

Судно как будто исчезло, подо мной была бездна морская, надо мной – сфера небесная, с навигационной разметкой в горизонтальной системе координат. Отвесная линия уходила в небесную бездну, как лестница Иакова, как стебель волшебного гороха. Я дернулся от страха, тут же экзоскелет скафандра «услужливо» усилил мое движение. Меня бросило вперед, я столкнулся с чем-то и отлетел, и еще раз столкнулся. Все загремело, зазвенело, виртуальное окно стало прозрачным, и я снова увидел каптерку.

– Не суетись, – послышался в наушниках голос Любы. – Иначе ты превратишься в теннисный шарик.

Какое-то время мне казалось, что дверной проем также тесен для меня, как игольное ушко для верблюда, но потом я кое-как протиснулся. Прошел по коридору, пролез в отверстие, которое скорее всего недавно вырезали в переборке, и оказался в трюме. Буду знать теперь, что и на буксирах бывают трюмы. Надо мной открылась крышка люка, сверху спустился гордень грузовой стрелы, Люба зацепила гак на скобе, выползшей из моего скафандра, и меня потянуло вверх. А еще стало раскачивать, на море было какое-то количество баллов.

На крышке люка уже стояло четверо спецназовцев – тоже в скафандрах – включая майора Бреговского и лейтенанта Ласточкина. Как живые монументы, как статуи командоров. Они только разок изменили величественную позу, сняв меня с гака. На фоне такой бравой компании я смотрелся не очень выигрышно, как по психологии, так и по экстерьеру, и Люба это, конечно, заметила. Второе, что меня смущало – это нечетко определенное задание. Люба показала мне листок электронной бумаги с планом действий, но писюлька, второпях набросанная на круглой женской коленке, не производила серьезного впечатления.

– Кто-нибудь из нас знает подробности операции? – задал я почти риторический вопрос.

– Ты все поймешь сам, – поспешил отозваться бодрый голос Любы. – И запомни, я всегда любила тебя.

Угу, так я и поверил, хотя во что мне еще верить? «Хвост дракона», то есть орбитальный лифт, уже дотянулся до палубы судна и оказался УНТ-лентой. На конце ленты болталось подъемное устройство. Оно явно предназначалось не для транспортировки людей, а для устранения загрязнений ленты или для ее тестирования. Бреговский обозвал подъемник червяком, но скорее он напоминал цветок о пяти лепестках, ведь он был нанизан на УНТ-ленту, как на стебель. Подъемник представлял собой легкий каркас с линейным двигателем, по сторонам у него было пять гнездовидных держателей для полужестких ёмкостей-грязепреемников. Вот туда мы и загрузились. Виртуальное окно снабдило отвесную линию указателями высоты в виде ступенек через каждые сто метров. Лестница в небо ждала нас.

Меня со товарищи начало возносить – с такой скоростью, что не только про любовь забудешь, ну и как себя зовут. «Ступеньки» проносились мимо, едва удавалось их заметить. Через какую-то минуту буксир стал крохотной точкой на поверхности волнующегося моря, напоминающего сейчас мятую бумагу. А потом мы влетели в облако и сразу попали в зону турбулентности – совсем как летчики. Однако сейчас я был не внутри кабины, а снаружи. Ветер скреб по коже, это нейроконнекторы знакомили мое тело с окружающим пространством – пришлось уменьшить чувствительность скафандра до минимума.

– Не шевелитесь, – гаркнул Бреговский, его скафандр ощутил луч радара.

Подъемник замер, нас болтало посреди ничего, раскрашенного рекламным аэрозолем в цвета халвы и пастилы, я даже перестал дышать от страха. Может быть поэтому ооновский истребитель нас не заметил.

10. Снеговик на орбите

Орбитальная платформа напоминала рой. Это было скопление контейнеров, внутри которых находились поражающие баллистические и кинетические элементы. Баллистическими элементами она уже разок отбомбилась по Зоне Зимы.

Еще там, посередке, был здоровенный многогранник, украшенный шипами. Наверное, для «роя» этот додекаедр играл роль пчелиной матки. Хотя по виду напоминал морского ежа. Внутри «матки», судя по могучим радиаторам, горел термоядерный огонь. Шипы-излучатели «матки» передавали энергию всему «рою» пучками СВЧ и оптической энергии.

Я вспомнил картинку из еще довоенного научно-популярного издания. Автор взахлеб описывал такую вот платформу, которая якобы предназначена для терраформирования Марса.

Может, так оно и замышлялось, в мечтах и думах штатных мечтателей НАСА. Контейнеры должны были сбрасываться на красную планету, вылетающие из них «перья»-пенетраторы – пробиваться к подповерхностному льду. Излучатели «матки» снабжали бы их энергией для растапливания и гидролиза марсианского льда. Из других контейнеров должны были вылетать «споры» техноплесени. Эта самореплицирующаяся структура, выполняя программу, заложенную в нее на молекулярном уровне, решала бы ответственную задачу по производству углекислого газа из любых углеродосодержащих веществ. Марсу же нужен парниковый эффект. Через сто лет там бы уже росли лишайники, а через двести раздалось бы чавканье первого марсианского таракана. Но вашингтонские аналитики решили, что инвестиции, окупающиеся через двести лет, не соответствуют духу свободной рыночной экономики, и эффективнее будет показать фокусы терраформирования на родной голубой планете. Аналитики – люди расчетливые, не романтики, поэтому у них такие большие зарплаты...

Более всего поражали воображение огромные кольца, медленно вращающиеся вокруг «матки» – каждое диаметром в два километра. На этих кольцах видны были батареи бластеров, накачка которых тоже шла от «матки». Кольца соединялись сетью гибких металлопластиковых путепроводов, в узлах сети были закреплены производственные модули, вращением обеспечивалась искуственная сила тяжести...

Впрочем, если по совести, после подъема на орбиту мое воображение было уже не пронять. Двести пятьдесят километров по «ступенькам» отвесной линии, через зоны турбулентности, через стратосферные вихри. Да еще и с ускорениями-замедлениями. Когда небо надо мной стало черным, и на нем засияли извивы Космического Змея, я уже ничего не соображал из-за перегрузок. Единственное, что меня перестало одолевать по ходу дела – это боязнь высоты. Невозможно беспрерывно бояться одного и того же, хотя я ни секунды не сомневался, что полупрозрачная едва видимая лента лифта может в любой момент оборваться...

– Через двадцать минут они начнут бомбить Зону Зимы, – сказал Бреговский, когда мы добрались до пункта назначения, модуля номер семь. – Диапазон доступа для нас – десять минут.

Открылся внешний люк приемного терминала. Мы въехали внутрь и срочно выгрузились из грязепреемников. Манипуляторы терминала сдернули их, как лепестки, и отправили на обработку. Неспешно закрылся внешний люк и толчком восстановилось нормальное давление воздуха. Отсюда мы должны были выйти не в скафандрах, если точнее без броневого экзоскелета, иначе бы местные датчики это засекли, а в одном подскафандре. Он серебристый такой и делает нас похожими на ангелов.

Бреговский раздал оружие – огнестрельное мы не могли применять, чтобы не разрушить орбитальную платформу раньше времени. Здесь ничего не полагалось, кроме ножей и тазеров. Пока мы оснащались, майор колдовал у пульта внутреннего люка.

Мне показалось, что Бреговский забыл код доступа, уж слишком сильно морщил лоб – о, как я его обзывал, мысленно, конечно. Но последнее проклятие (из десяти матерных слов, поставленных друг на друга) все-таки сделало свое дело, и мы вышли в путепровод. Сто шагов по слегка колеблющемуся полу – пожалуй, это были не шаги, а танцевальные прыжки. Искусственная сила тяжести все же сильно уступала земной. А сквозь полупрозрачные стенки путепровода нас заливал космический свет солнца – в целом, ощущения как в раю. Так бы танцевал и танцевал целую вечность.

– А теперь, ребятки, приготовьте оружие.

Танцам – конец. Мы дошли до центра управления, располагающегося в модуле номер восемь. Ждут там нас или не ждут?

Бреговский на сей раз оперативно набрал код. За входным люком была невыносимая темнота – и при этом мы были в помещении, где находились люди. Здесь все было утыкано панелями и дисплеями, судя по тысячам глазков-индикаторов. Фигуры людей просматривались только на фоне этого слабого освещения – просто как контуры.

Принимающая сторона не стала тратить время на вопросы: кто вы, что вы?

Пока я вспоминал о приемах штыкового боя, кто-то засандалил мне в челюсть, да так хорошо, что я улетел и очутился на полу, наполовину под креслом. Чтобы меня не растоптали, я вцепился в чью-то ногу.

– Отпусти, дурак, – закричал Ласточкин, и я поменял его ногу на какую-то другую.

Эта нога была вражеской и чуть меня не раздавила. От страха я впился в нее зубами. Враг с воплем стал валиться на меня, кресло с грохотом улетело, мое горло было сдавлено стальными ручищами. Мне удалось расцепить руки противника своим блоком и, резко приподнявшись, ударить его лбом промеж глаз. А потом я вспомнил о тазере и с просверком разряда отправил противника в нокаут. Я замахнулся ножом на другого противника – красиво, как казак саблей – оттого, что не решился просто ткнуть его в живот по кратчайшей. Замах мне обошелся дорого, противник перехватил мою руку, вывернул ее и врезал мне по затылку. Так что до конца боя я пролежал в режиме «stand-by». Когда очнулся, света было уже достаточно. Я нашел себя в кресле, слюни и сопли свешивались наружу, но затылок вроде был цел, если не считать здоровенной шишки. Наверное подскафандр уже подлечил меня. В других креслах сидели коллеги-спецназовцы – все живы, хотя с фингалами. На персонал станции я старался не смотреть – трое мужчин лежали у противоположной переборки, без сомнения все мертвые. У одного из них под лопаткой остался здоровенный десантный нож. Я перевел взгляд на огромные голографические дисплеи, которые представляли окружающее пространство.

– Попал, – сказал Ласточкин, – на одном из экранов запечатлелась вспышка. – Минус один. Ух, а в виртуальном окне боеголовка ракеты выглядела как мой собственный член, управлять легко.

– Нас атакуют, – несколько небрежно заметил Бреговский, – десяток дронов и пара флаеров. Но скоро их тут будет на порядок больше. На подходе несколько эскадрилий космических сил ООН, издалека они стрелять бояться – за нами тринадцатое кольцо Змея. Впрочем, на это наплевать. Мы должны удерживать платформу еще около получаса.

– А что потом? Сбросим боезапас на Лондон или Вашингтон? Сыпанем, как гарпии, им на голову урановые иголки, обгадим их техноплесенью?

– Нет. Мы здесь не ради мелкого хулиганства.

– Это не мелкое. Они это запомнят навсегда. Точно надолго. Пока не придут китайцы и не накормят другим дерьмом.

Бреговский скептически покачал головой. Тоже мне стратег. Или это его так гражданка Виноградоф накрутила?

– И что вы намереваетесь сделать?

– Выполнять приказ, Семен Иванович. Бомбардировку Зоны Зимы мы предотвратили, а теперь затопим платформу в районе Северного полюса.

– Это что, вместе с собой? Так запланировала наша мадам?

– «Вместе с собой» не было запланировано, но противник уничтожил единственное надежное средство эвакуации – спускаемый аппарат в девятом модуле. Модуль номер семь с УНТ-лифтом также раскурочен.

И я наконец увидел бравую грусть, застывшую в глазах товарищей. Мы – обречены! Испарина вымочила меня всего и сразу. Им-то легче. Много лет они профессионально готовы умереть, они уже разок фактически скончались, когда их законсервировали. А мне это впервой. Пусть жизнь говенная, а пожить бы еще годик, полгодика.

– Подождите, я не хочу пропадать ради какого-то Северного полюса. На том плане, который нарисовала Любовь, не было указано никакой точки затопления.

– И не надо было. Наша точка – это полюс. Ты, наверное, пропустил мимо ушей.

И тут я понял, как нас накололи. Любка – проклятая обманщица, самка богомола. Она мне ничего не сказала, она усыпила мое внимание своими ласками, потому что готовила второе издание мифа о демонической Аль-Каеде. Сейчас мы будем надувать щеки, пускать ветры и топиться без какой-либо пользы для нашей страны и ополчения. Зато какая выгода получается для комитета «Омега» и уолл-стритовских лордов – «враг демократии» не успел объявился, как уже утопился. Нет ничего лучше ужасного, но тупого врага.

– В районе Северного полюса? Не могли подобрать местечко получше для устраивания фейерверков. Ничего себе «приказ». Я понимаю, отдал бы его маршал Жуков, а то какая-то Любка Виноградова.

– Без нее нас бы не было, – весомо отозвался Бреговский и повторил с каким романтическим трепетом в голосе. – Без Любови нас бы уже не было.

Боюсь, она и Лёню своими ласками оделила.

– Ты это, Сеня, не финти, мы цивилизацию спасаем, – убежденно произнес Ласточкин.

– Накакать на цивилизацию с высокого потолка. Цивилизация охотно поплясала на наших костях, пока вы там лежали в мерзлоте как замороженные селедки. Я видел, какой оргазм испытывала прогрессивная общественность, когда нас насадили голым задом на шампур. Ни тени печали. Только радостный хор про «конец тюрьмы народов» и закат «тысячелетнего рабства». Кажная сопля хотела ощутить себя успешным борцом за свободу и искупаться в победной эйфории.

– Мы выполним задание, – отрезал Бреговский, показывая, что не желает слушать мои доводы. Истукан чертов, да и Ласточкин ничем не лучше. Это прямо традиция у наших вояк, сурово хмурить брови и грозить пальцем супостату, а потом преданно исполнять всё, что напридумывает этот самый супостат.

– Вы доставите удовольствие только комитету «Омега» и мировой олигархии, – заорал я, а Бреговский постучал пальцем возле виска и отвернулся.

– Если мы сбросим пару контейнеров на Вашингтон, то они пойдут на мировую и какая-нибудь нейтральная страна пошлет за нами спасательный корабль.

Меня уже никто не слушал.

В отчаянии я бросился на них, на всех сразу. Меня сразу оглушили и обездвижили, и кинули в мусорный отсек. Если кто-то в рубке нажмет зеленую кнопку, то я вывалюсь вместе с мусором в открытый космос. Конечно, никто из вояк кнопку не нажмет, они – честные и храбрые, а не злодеи какие-нибудь. Но даже и в этом случае мне предстоит упасть с орбиты в Северный ледовитый океан, без смысла и толку... Отсек где-то пять на десять метров; по боковым переборкам стоят штуки, похожие на отвалы бульдозера. Они, видимо, помогают липкому мусору вывалиться наружу; остальной вылетит сам, с ветерком.