Текст книги "Преподобный Сергий Радонежский. Полное жизнеописание"
Автор книги: Сборник Сборник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
В первое время существования монастыря случалось по нескольку дней терпеть голод и всей его братии. Братия питались, главным образом, подаяниями от христолюбцев; но у Сергия было заповедано, чтобы не ходить братии для сбора милостыни по селам и деревням, а принимать лишь ту милостыню, которая будет принесена в монастырь самими христолюбцами. Иногда оскудевало приношение милостыни и братия терпели голод по два дня и более. Когда поднимался между братией ропот на игумена, что он не дозволяет ходить в села и деревни для сбора милостыни, Сергий вразумлял и увещевал малодушных уповать на милость Божию. Это твердое упование преподобного на милость Божию и не посрамляло его. В минуты голода, когда братия бывали близки в отчаянию, Господь возбуждал христолюбцев, которые в изобилии присылали в монастырь хлебов и всего съестного. Жизнеописатель рассказывает один частный, относящийся сюда, случай. Раз братия оставались без пищи в продолжение двух дней. Нашелся в братстве один, который всех вооружил против Сергия указанием на то, что последний не дозволяет им исходить в мир для собирания милостыни. Все пришли к преподобному и говорили ему, что, будучи не в состоянии долее терпеть голод, завтра намереваются уйти из монастыря, чтобы не возвращаться в него более. Преподобный простер к роптавшей братии увещательное слово, и еще не кончил он своего слова, как вратарь монастырский прибежал и известил собрание, что неизвестным христолюбцем прислано множество брашен (а за первым присылом последовали второй и третий присылы столь же изобильные, как и первый).
Преподобный Сергий носит воду для братии
Преподобный Сергий имел своим намерением подвизаться в совершенно удаленной от жилищ человеческих пустыне. Но в окрестности его монастыря желали селиться миряне; он не мог этому воспрепятствовать; и таким образом, хотя монастырь его и остался вне мирских человеческих жилищ, как этому надлежало быть, но оказался окруженным ими на более или менее близком расстоянии. Спустя лет 10 от его основания начали селиться со всех сторон его крестьяне-земледельцы, вырубая лес и ставя свои починки и деревни. Заселение местности шло так быстро, что в весьма непродолжительное время она изменилась до неузнаваемости: где недавно был один сплошной дремучий лес, виднелись села и деревни, окруженные обширными полями и отделяемые одно от других лишь перелесками. И дорога из Москвы в северные города, шедшая дотоле вдали от монастыря, была приближена к самому монастырю, так что он очутился, так сказать, на полознице одной из наиболее проезжих дорог. Не сохраненная монастырем первоначальная его пустынность послужила образцом для последующих ревнителей подвижничества к устроению пустынных монастырей. А сохраненная монастырем отделенность от мирских человеческих жилищ стала потом непременным условием для поставления всякого, сколько-нибудь достойного своего имени, монастыря.
С заселением окрестностей монастыря Преподобного Сергия настало в монастыре, по свидетельству жизнеописателя Сергиева, вместо первоначальной скудости великое во всем изобилие, ибо новые соседние жители с величайшим усердием начали снабжать его всем необходимым: «и начаша, – говорит о них Епифаний, – посещати и учащати в монастырь, приносяще многообразная и многоразличная потребования, имже несть числа».
Старший брат Преподобного Сергия – Стефан, оставивший его в пустыне, потом возвратился к нему в монастырь. Стефан удалился от Сергия в Москву и здесь купил себе келью и поселился в Богоявленском монастыре. Между монахами монастыря он застал святого Алексия, последующего митрополита, с которым и подвизался некоторое время, был подобно ему одним из церковных певцов. Своей строгой жизнью он скоро приобрел себе расположение великого князя Симеона Ивановича, который приказал посвятить его в иеромонахи и сделал игуменом монастыря и который в то же время со всеми своими старейшими боярами избрал его в свои духовные отцы. Что заставило Стефана отказаться от столь почетной жизни в Москве, от игуменства монастыря и от духовничества великому князю, положительно не знаем, но с вероятностью думаем, что желание более строгой монашеской жизни, нежели какую он мог вести в Москве. Стефан привел с собой своего младшего сына Иоанна, бывшего двенадцатилетним мальчиком, с тем, чтобы и он стал монахом Сергиева монастыря. Постриженный Сергием с именем Феодора, этот последний прославился потом как основатель Московского Симонова монастыря и скончался в сане епископа Ростовского с приобретенным от него самого титулом архиепископа. Весьма вероятно, что Стефан принес Сергию денег для благоустроения и для благоукрашения монастыря; но в то же время его прибытие в монастырь было для младшего брата причиной великой скорби, о чем скажем ниже.
Преподобный Сергий ввел у нас пустынножитие в двояком смысле – в смысле одинокого или одиночного подвизания в пустыне и в смысле строения в пустыне целых монастырей; относительно второго он сделал у нас обязательным, чтобы монастыри ставили, если не в настоящих пустынях, то по крайней мере вне мирских человеческих жилищ и в большем или меньшем от них отдалении. Но он имеет еще и иную и весьма важную заслугу относительно нашего монашества – заслугу, за которую он справедливо называется отцом нашего северного, или Московского монашества времен монгольских и послемонгольских, как преподобные Антоний и Феодосий Печерские называются отцами нашего южного, или Киевского монашества времен домонгольских. Он был вводителем в монастырях северной, Московской Руси общинножития или общежития.
Рукоположение Преподобного Сергия во иереи
Истинное монашество должно быть самым строгим общинножитием, так чтобы у монахов не было совершенно ничего собственного вплоть до иголки и до нитки, а все было общим; чтобы кельи их не имели никаких запоров и чтобы в кельях не было никаких сундуков и шкатулов. Так это и было в древнее время, пока монашество процветало, но потом общинножитие было вытеснено из монастырей особножитием, о котором сказали мы выше. По-видимому, ничего не может быть лучше того, как быть на всем готовом и чтобы ни о чем не заботиться. Это действительно так, но только под тем условием, если человек подавит в себе чувства своекорыстия и корыстолюбия и внедрит в себя чувство беззаветного братолюбия; а постоянное торжество своекорыстия над братолюбием и составляет главную причину, по которой человеческая история очень печальна. Монастыри сначала явились, как восстановление той апостольских времен христианской общины, когда у всего собрания верующих было одно сердце и одна душа, когда никто ничего из имения своего не называл своим и когда все у них было общее (Деян 4:32); но потом в монастырях братолюбие стало побеждаться самолюбием, вследствие чего, отчасти с присоединением и некоторых причин побочных, решительное большинство их стало из общинножитных особножитными, так что решительно преобладающим и господствующим видом жизни монашеской стало особножитие. Но как среди монахов греческих Бог воздвигал ревнителей истинной монашеской жизни, которые брали на себя труд ее восстановления, так это было и среди монахов русских. Приняв христианство от геков, мы заимствовали от них вместе с христианством и монашество, но именно в форме особножития. Спустя около 50 лет после крещения Руси, Бог воздвиг между нашими монахами преподобных Антония и Феодосия Печерских, которые ввели у нас общежитие. Когда введенное у нас Антонием и Феодосием общежитие снова совершенно исчезло из наших монастырей, Бог воздвиг Преподобного Сергия Радонежского, чтобы он был у нас его восстановителем.
Жизнеописатель Преподобного Сергия представляет дело о введении им в своем монастыре общежития таким образом, что в один день совершенно неожиданно пришли к Сергию посланные от Константинопольского патриарха Филофея и эти посланные принесли ему в поминов или в дар от патриарха крест, параманд и схиму, а вместе принесли ему и писание, в котором патриарх после выражения своей радости об его добродетельном житии увещевал его восполнить едину недостаточествующую ему главизну – ввести в своем монастыре общее житие, и что Преподобный Сергий после совета с святым митрополитом Алексием и исполнил волю патриарха – ввел в монастыре общежитие.
Необходимо представлять дело несколько иначе, именно – думать, что Преподобный Сергий ввел в своем монастыре общежитие не потому, чтобы это присоветовал ему патриарх, а потому что он сам хотел этого и что хотел этого вместе с ним святой митрополит Алексий, и что они – Сергий и Алексий – лишь прибегли к авторитету патриарха, дабы придать своему начинанию большую твердость. Патриарх не мог сам собой прислать Сергию грамоты, ибо вовсе не мог знать о нем (а думать, будто до патриарха могла дойти слава Сергия уже в то время, к которому должно быть относимо введение им в монастыре общежития, совершенно невозможно). Необходимо предполагать, что патриарх написал Преподобному Сергию грамоту по просьбе святого Алексия, обращенной к нему этим последним во время бытности в Константинополе для посвящения в митрополиты (бытности двухгодичной в 1353–1355 гг.). А для Сергия и Алексия, как мы сказали, нужна была грамота патриарха, чтобы при помощи ее могли они придать своему начинанию большую твердость. Представляя собой людей исключительных и мужей богоизбранных, они одушевились ревностью восстановить в наших монастырях истинный монашеский образ жизни – общинножития. Но то, о чем ревновали они, нисколько не могло быть приятно для большинства наших монахов и вовсе не могло быть встречено ими с готовностью и с радостью. И вот, чтобы подействовать на это большинство, Алексий и Сергий и решились прибегнуть к авторитету патриарха, который бы своим голосом верховного пастыря Русской церкви подтвердил и одобрил их благое предприятие. Необходимо думать, что посланные патриарха, принесшие Сергию его грамоту, были те его посланные, которые сопровождали святого Алексия в Россию, после того как он был поставлен патриархом в митрополиты. А святой Алексий возвратился из Константинополя, с поставления в митрополиты, осенью 1355 г.
Если бы Преподобный Сергий предпринял вводить в своем монастыре общежитие, не имея грамоты патриарха, то, несомненно, он встретил бы сильный ропот против себя и даже прямые протесты. Ввиду грамоты патриарха, не только одобрявшей предприятие, но даже как бы нарочито требовавшей его, открытый ропот и протесты были невозможны; однако не все монахи Сергиева монастыря согласились на то, чтобы жить по-новому; нашлись между ними такие, не знаем – многие ли, которые решительно не хотели общежития и тайно ушли из монастыря. Год, к которому относят введение Преподобным Сергием общежития в его монастыре (1354), был 11 годом от его поставления в игумены.
Введение в монастыре общежития требовало постройки в нем новых зданий (трапезы, поварни, пекарни и пр.) и учреждения между монахами разных хозяйственных и вообще общественных должностей (келаря, казначея, трапезников, поваров и пр.), екклесиарха или заведующего церковью и отправлением богослужения с его помощниками, больничных послужатаев или служебников, которые бы ходили за немощными, и т. д. Все это Преподобный Сергий тотчас же и сделал. Ко времени введения общежития монастырь находился уже в таком положении, что со стороны денежных средств не могло встретиться препятствий к устроению жизни в нем по новому образцу.
С введением в монастыре общежития со всей строгостью устроилась в нем и монашеская жизнь. Жизнеописатель Преподобного Сергия, к сожалению, не сообщает нам в этом отношении подробностей. Знаем некоторые, впрочем весьма немногие, сторонние указания относительно сего, отчасти прямые, отчасти косвенные. В Симоновском монастыре племянника Сергиева Феодора, конечно, заведены были порядки, взятые с примера Сергиева монастыря; а о Симоновском монастыре преподобный Иосиф Волоколамский говорит: «Обычай бяше того монастыря (в первое время) таков: в кельях не ядяху, ниже пияху, ниже вне монастыря исхождаху без благословения настоятелева, ниже отрочата в монастыри живяху, ниже на дворцех (монастырских службах и заведениях, находившихся за стенами монастыря), но вся бываху у них по свидетельству божественных писаний и общежительных преданий». Царь Иван Васильевич Грозный в своем известном учительно-обличительном послании в Кириллов Белозерский монастырь, отзываясь с общей великой похвалой о бывшем прежде него у Троицы крепком житии, в частности говорит, что довольно долгое время после смерти Преподобного Сергия соблюдаем был его учениками оставленный им завет не выходить за ворота монастыря.
Построение сеней для Даниила
Одушевляясь древним примером преподобного Феодосия Печерского, Преподобный Сергий Радонежский ввел в своем монастыре общежитие. Примеру того же Феодосия старался он следовать и во всей своей игуменской деятельности до введения и после введения в монастыре общежития, так что речи его жизнеописателя об этой его деятельности представляют собой почти буквальное воспроизведение речей преподобного Нестора о таковой же деятельности преподобного Феодосия. Желавших монашествовать в его монастыре Сергий не тотчас постригал в монахи, но сначала одевал в долгую одежду из черного сукна и в ней заставлял ходить довольное время, пока желающий монашествовать у него не навыкал всему его монастырскому чину; после сего он постригал в малый монашеский образ облачением в мантию и клобук и, наконец, совершенных чернецов сподоблял приятия святой схимы. Для наблюдения за жизнью монахов Преподобный Сергий обходил по вечерам кельи и смотрел в окна, кто чем занимается. Если видел, что брат упражняется в рукоделии или творит молитву, или читает святую книгу, – воздавал за него благодарение Богу. Если же видел в какой келье сшедшихся двух или трех монахов, проводящих время в праздных беседах, то ударял в двери кельи или стучал в окно, давая тем знать собеседникам, что он видел их неподобающее занятие. На другой день он призывал к себе виновных и своими кроткими обличениями, причем со всякой пощадой относился лично к самим обличаемым, он старался доводить их до сознания предосудительности их поведения и до раскаяния в нем.
Из сейчас сказанного видно, что братия Сергиева монастыря занимались в своих кельях молитвой, рукоделиями и чтением святых книг, т. е. отеческих творений. Так это должно быть и по древним законоположениям о занятиях монахов. Но чтение книг возможно под тем условием, чтобы они были в монастыре. Следовательно, если Преподобный Сергий одобрял чтение книг его монахами, то этим дается предполагать, что он заботился о приобретении и об изготовлении книг или о составлении монастырской библиотеки. И мы имеем положительные указания, что это действительно было так. Князь Серпуховский Владимир Андреевич, сын Андрея Ивановича, о котором упоминали мы выше, двоюродный брат великого князя Дмитрия Ивановича Донского и его знаменитый сподвижник в Куликовской битве, которому принадлежал и Радонеж с его волостью, пожелал взять у Преподобного Сергия для основания монастыря в своем Серпухове ученика его Афанасия. Преподобный не нашел возможным отказать в просьбе своему князю, но отпустил от себя Афанасия с великим сожалением, и это потому, что он был книжный доброписец. «Бе Афанасие, – говорит жизнеописатель, – в добродетелех муж чуден и в божественных писаниих зело разумен и добросписания много(а) руки его и доныне свидетельствуют, и сего ради (бе) любим зело старцу» (т. е. Преподобному Сергию).
Устав общежитный требует, чтобы все монахи монастыря, не исключая и игумена, совершенно одинаково участвовали во всех монастырских работах. Преподобный Сергий работал не только наравне со всеми, но и более всех, причем в работах, требовавших физической силы, так как был от природы человек очень сильный, работал по крайней мере за двоих и причем не стыдился никакой работы – ни поварства и плотничества, ни кроения и шитья одежды и обуви на братию. Нарочитую его работу составляло изготовление того, что требуется для богослужения: печение просфор с самым изготовлением муки для них (посредством толчения зерна и молотьбы его ручной мельницей), катание свечей, варение кутьи и приготовление так называемых канонов, или канунов (кутья и канон, или канун, приносились в церковь, во первых, для поминовения усопших – на ежедневные послевечеренные заупокойные литии, на панихиды, совершавшиеся после вечерни в понедельник, среду и пяток, и на все заказные панихиды; во-вторых, как это было в древнее время, в честь Господа, Богородицы и святых – во все господские, богородичные и нарочитых святых праздники).
Устав общежитный требует, чтобы все монахи монастыря, не исключая и игумена, носили одинаковую но качеству одежду. Преподобный Сергий носил не только одинаковую со всеми одежду, но и худшую всех. Один раз в числе других кусков сукна для одежды приобретен был кусок совершенно негодный, в котором окраска наполовину слиняла, так что сукно было какое-то пегое («белесоватое»). Ни один монах не хотел себе одежды из такого сукна. Тогда взял его себе преподобный и сшил себе из него рясу (нынешний подрясник), которую и носил до тех пор, пока она не свалилась с плеч. Всегдашняя или будничная одежда преподобного, обычной материей для которой служило простое домашнее сукно, называемое сермягой, до того была скромна и бедна, или, как выражается жизнеописатель, «худостна», что недалека была от того, чтобы называться рубищем.
По поводу этой худости одежды преподобного жизнеописатель его рассказывает один случай. Когда слава о добродетельной жизни его широко распространилась по России и когда многие начали приходить к нему, чтобы видеть его и насладиться его душеспасительной беседой, пожелал видеть его один крестьянин из дальних от монастыря мест. Выбрав свободное время, он отправился в монастырь. Случилось так, что в минуту его прихода в монастырь Преподобный Сергий копал гряды в монастырском огороде. На просьбу его к монахам показать ему знаменитого их игумена, ему отвечали, что игумен копает землю в огороде и что пусть он немного подождет. Сгорая нетерпением видеть Сергия, крестьянин побежал к огородному забору и приник к скважине. В скважину он увидел, что копает гряду какой-то монах в изодранном и уплатанном рубище. «Где же, – спрашивает он монахов, – игумен?» Ему отвечают, что он смотрит на игумена. Крестьянин, думая, что монахи потешаются над ним, весьма обиделся. Потом он действительно уверился, что в изодранном и уплатанном рубище был знаменитый Сергий, слава о котором прошла по всей Руси и которого, судя по другим, незнаменитым игуменам, он представлял себе совсем иначе: «окруженным отроками предстоящими и слугами скорорищущими и множеством служащих или честь воздающих». Спустя некоторое время, крестьянин принял монашество в монастыре Сергиевом.
Мы не один раз говорили выше, что монастырь Преподобного Сергия после первоначальной, не особенно долгое время продолжавшейся скудости, начал изобиловать всем потребным. Изобилие явилось в монастыре благодаря усердию к преподобному – с одной стороны, окрестных жителей монастыря, о чем прямо говорит Епифаний, а с другой стороны, и главное, о чем прямо Епифаний не говорит, но что необходимо предполагать, – благодаря усердию к преподобному его многочисленных почитателей среди московских бояр и среди московского купечества. Из последующих вотчин Троицкого монастыря нет ни одной, о которой было бы положительно известно, что она дана в монастырь при самом Преподобном Сергии. Могут возразить, что есть вотчины, относительно которых неизвестно, когда они поступили в монастырь. Но если бы сам Преподобный Сергий начал принимать вотчины, то при великом множестве его почитателей между боярами, ему было бы надавали вотчин более или менее значительное количество, и невероятно допустить, чтобы из многих вотчин не сохранилось прямого известия хотя об одной, что она поступила в монастырь при самом Преподобном Сергии. Принимая, что сам Преподобный Сергий не имел вотчин, нужно будет понимать это не так, чтобы он вообще был против вотчинновладения монастырей, а так, что он лишь хотел, чтобы при нем самом не было в его монастыре вотчин. Начал приобретать вотчины в монастырь его непосредственный преемник и личный ученик преподобный Никон, и нельзя думать, чтобы он поступил вопреки воле и завещанию своего учителя. Не о вотчине, а об одном промысле известно нам, что он приложен в монастырь при самом Преподобном Сергии; это – половина варницы и половина соляного колодезя у Соли Галицкой, что есть нынешний город Солигалич Костромской губернии, данные в монастырь одним Галичским боярином незадолго до смерти Преподобного Сергия, именно – когда он, передав игуменство Никону, приготавливался к смерти. Но принимая за вероятнейшее, что при самом Преподобном Сергии монастырь не имел еще недвижимых имений или вотчин, со всей вероятностью должно думать, что монастырь имел при нем собственное хлебопашество, именно, что Преподобным Сергием заведены были кругом монастыря пахотные поля, которые и обрабатывались отчасти самими монахами, отчасти наемными крестьянами, отчасти же крестьянами, которые хотели поработать на монастырь Бога ради (как примеры этого последнего мы видим в дальнейшее время).
Преподобный Сергий печет просфоры
Жизнеописатель Преподобного Сергия был человек лично и хорошо его знавший: он был монах его собственного монастыря, пришедший в монастырь хотя и не при самом начале последнего, но во всяком случае за много лет до кончины Сергия. Следовательно, речи жизнеописателя, когда он говорит нам о личном характере и личных нравственных качествах Преподобного Сергия, мы имеем все основания принимать не за такие речи, в которых произвольным образом рисовался бы нам фантастический портрет, но за такие речи, в которых более или менее верно изображается нам действительный Преподобный Сергий. А многократно в продолжение повествования предпринимая изображать личный характер и личные качества преподобного и постоянно изображая их одними и теми же чертами, жизнеописатель еще более уверяет нас в том, что изображает нам не мечты своего воображения, но именно подлинного Сергия, каким он на самом деле был. Не имеем мы нужды в сведениях, что такое и каков был Сергий в отношении, так сказать, к самому себе, т. е. в своей собственной, для самого себя, жизни, – мы и без всякого стороннего свидетельства знаем, что он был высоко святой, строго подвижнической жизни; но мы желаем знать, что такое был Сергий в отношении к другим людям или в отношении к своим ближним. Итак, по изображению жизнеописателя, в отношении к другим людям Преподобный Сергий был исполнен смирения безмерного, был тих и кроток так, что ему совсем чужды были гнев и ярость, суровость и лютость, был незлобив и прост без всякой примеси хитрости и так называемого «себе на уме» (была в нем «простота без пестроты», как выражается жизнеописатель), исполнен был любви нелицемерной и нелицеприятной во всем людям. «Преподобный игумен, – читаем у жизнеописателя, – отец наш Сергие святый, старец чюдный, добродетельми всякими украшен (бе), тихий, кроткий нрав имея, и смиренный и добронравый, приветливый и благоуветливый, утешительный, сладкогласный и благоподатливый, милостивый и добросердый, смиренномудрый и целомудреный, благоговейный и нище-любивый, страннолюбный и миролюбный.; стяжа паче всех смирение безмерное любовь нелицемерную равно во всем человеком, и всех вкупе равно любляаше и равно чтяше, не избирая, ни судя, ни зря на лица человеком и ни на когоже возносяся, ни осужая, ни клевеща, ни гневом, ни яростию, ни жестостию, ни лютостию, ниже злобы держа на кого». Из блаженств евангельских, как изображает нам Преподобного Сергия его жизнеописатель, несомненно прилагались к нему: блаженны нищие духом, блаженны кроткие, блаженны чистые сердцем.
Но вполне прилагалось к Преподобному Сергию и еще евангельское блаженство: блаженны милостивые. Насколько известна нам история монастырей северной или Московской Руси, лучшие из них отличались усердной благотворительностью в смысле питания нищих, бедных проходящих странников и бедных окрестных жителей, и с несомненностью должно быть сказано, что благотворительность эта ведет свое начало от него – Преподобного Сергия. Благотворительность эта могла иметь место только в монастырях общежитных, но не особножитных (по весьма понятной причине). А так как монастыри общежитные начались в северной Руси только с Сергия, то и благотворительность могла начаться только с него. Что она не только могла начаться, но и на самом деле началась с него, в этом удостоверяет нас жизнеописатель. Он говорит, что страннолюбие и нищелюбие были отличительными добродетелями преподобного, что у него было узаконено и заповедано: никого из неимущих, приходящих в обитель, не отпускать с пустыми руками; нищих и странных довольно упокоивать. В позднейшее время, в XV–XVI в., мы находим при монастыре богадельню для убогих нищих, бывших не в состоянии собирать милостыни, и с весьма немалой вероятностью должно усвоять построение богадельни самому Преподобному Сергию. Когда дорога из Москвы в северные города была приближена к самому монастырю, начали останавливаться в нем все проезжавшие чиновники и все проходившие войска, и, по словам жизнеописателя, все принимаемы были в нем с великим гостеприимством. Имея в виду то, что монастырь Преподобного Сергия и в позднейшее время старался соблюдать заповедь своего основателя о нищелюбии и страннолюбии, как она передается у жизнеописателя, и что это нарочито было требуемо от монастыря согласно заповеди Преподобного Сергия, записанной в его житии, мы передадим подлинные слова Епифания. «Елика во обители приносимая умножахуся, – пишет он, – толма паче страннолюбная возрастаху, и никто же бо от неимущих во обитель приходя тщама руками отхожаше; николи же блаженный оставляше благотворения и служащим во обители заповеда: нищих и странных довольно упокоевати и подавати требующим, глаголя: аще сию мою заповедь сохраните без роптания, мзду от Бога приимете и по отхожении моем от жития сего обитель моя сия зело распространится и во многи лета неразрушима постоит благодатию Христовою; и тако бе рука его простерта к требующим, яко река многоводна и тиха струями; и аще кому приключашеся в зимная времена она, мразу зелному належащу или паки снегу с зелным ветром дыхающу, иже немогущеи вне келия изыти (т. е. если кому-нибудь заехавшему в монастырь невозможно было отправиться в дальнейший путь по причине сильного мороза или непогоды), елико время пребывающим ту (в монастыре) таковые ради нужа, вся потребная от обители приимаху; страннии же и нищии и от них в болезни сущии на многи дни препочиваху в доволном уповоении и пищи, ее же кто требоваху, неоскудно по заповеди святаго старца, и до ныне сим тако бывающим; понеже пути от мног стран належащу, и того ради князем и воеводам и воинству бесчисленому, вси приимаху подавающую доволную честную потребу, яко от источника неисчерпаемых, и в путь грядуще потребную пищу и питие доволно приимаху, и сия служащеи во обители святаго с радостию всем подающе изобильно».
Жизнеописатель и другие современники называют Преподобного Сергия старцем чудным и говорят, что он тихими и кроткими словесы и речьми и благоуветливыми глаголы, благодатью, данной ему от Святого Духа, мог действовать на самые загрубелые и ожесточенные сердца: словами этими невольно вызывается в представлении образ старца, олицетворяющего собой всепобеждающую любовь. Один из современников, делая запись о тяжкой болезни, постигшей Преподобного Сергия в 1375 г., называет его преподобным игуменом, святым Сергием: «Того же лета болезнь бысть тяжка преподобному игумену, Сергию святому», в каковых словах ясно слышится то великое уважение, которое было питаемо к Преподобному Сергию еще при его жизни. Таким образом, «чудный старец, святый Сергий», вот как выражались о преподобном и вот как представляли его себе современники!
Приток богатства в житницы св. Сергия
Читается в наших рукописях послание неназываемого по имени патриарха Константинопольского к неназываемому по имени русскому игумену. Под игуменом должно разуметь Преподобного Сергия, потому что ясно к нему и только к нему идут те признаки, которыми характеризуется игумен в послании. Что касается патриарха и времени написания им послания, то со всей вероятностью нужно думать, что это был Каллист I, написавший послание в 1362–1363 г. В послании, не особенно большом, после общего увещания относительно доброй монашеской жизни, содержится частнейшее увещание о всецелом повиновении и покорении братии монастыря отцу и наставнику своему игумену. Думаем мы, что послание написано патриархом по нарочитой просьбе из России, – самого ли Сергия к послу патриаршему, который приходил в Россию в конце 1361 г. и был Сергию лично знаком, или же по просьбе митрополита Алексия, а всего вероятнее – по просьбе Сергия, подкрепленной ходатайством Алексия. Относительно причины, которая заставила Сергия и Алексия желать патриаршего послания, нам представляется вероятным думать, что причиной этого были довольно долго продолжавшиеся в монастыре неудовольствия и роптания на введенное в нем Сергием общежитие.
Мы замечали выше, что приход к Преподобному Сергию его старшего брата Стефана был для него причиной великой скорби. Стефан, как сказали мы, пришел к Сергию, по всей вероятности из желания более строгой жизни, нежели какую он мог вести в Москве; но при этом желании и при отказе им от игуменства в Богоявленском монастыре он не оставил однако страсти властвовать. Он был старший брат Сергия; он положил с ним основание монастырю, хотя потом и бежал от него; он, вероятно, принес Сергию из Москвы денег на благоустроение и на благоукрашение монастыря: по всему этому он хотел, чтобы почитаем был игуменом монастыря не столько Сергий, сколько он, Стефан. Эти притязания Стефана находили почему-то одобрение и в некоторых из братий монастыря: может быть, недовольных между ними общежитием он обнадеживал, что последнее будет им более или менее ослаблено. Как бы то ни было, но притязания ставили в очень неловкое положение Сергия, и он, дождавшись случая, решился на своеобразный выход из затруднения. В одну из суббот в церкви монастыря шла вечерня: Сергий служил и находился в алтаре, а Стефан стоял на левом клиросе. Вдруг последний увидал в руках канонарха книгу, которую тот взял с благословения не его, а Сергия. С раздражением спросил он канонарха: «Кто дал тебе эту книгу», и, получив от него ответ: «Игумен дал мне ее», закричал: «Кто здесь игумен? Не я ли первый сел на этом месте?». И, должно быть, позволил себе затем осыпать Сергия более или менее сильной бранью, ибо жизнеописатель не находит удобным передавать дальнейших его речей и ограничивается замечанием, что после приведенных слов он «и ина некая изрек, ихже не лепо бе». Весь крик Стефана Сергий слышал в алтаре, как, конечно, слышали его и братия в церкви, и ничего не сказал. По окончании вечерни, дождавшись, когда все разошлись из церкви, преподобный вышел из нее и, не заходя в свою келью, тайно удалился из монастыря: он направился (пешком, как совершал все свои путешествия, и недальние и дальние) к своему другу – преподобному Стефану Махрищскому, монастырь которого находился в 30–35 верстах на восток от его собственного монастыря (в нынешнем Александровском уезде, Владимирской губернии, в 10–12 верстах на юг от г. Александрова). Сообщив Стефану о своем намерении построить себе новый монастырь, он просил своего друга дать ему монаха, который бы хорошо знал окрестную местность и который бы помог ему выбрать место для монастыря. Обойдя окрестность, он выбрал место для монастыря на берегу реки Киржачи (впадающей в Клязьму), верстах в 10–12 на юг от Стефанова монастыря и верстах в 45–50 на юго-восток от его собственного Троицкого монастыря.
