Текст книги "Снежная Королева и её владения"
Автор книги: Сборник Darkness
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Чашка Петри
(Крючков Максим – Son of Anarchy)
– Значит, они были схожи с нами? – спросил я, стряхивая снег с сапога.
Белые хлопья быстро превратились в маленькие точки, моментально слившиеся со снегом на автостраде.
– Да, думаю, да…
Поль задумчиво почесал лысину, считывая информацию с био-анализатора. Я вздохнул и сбил снег со второго сапога.
– Знаете, Поль, я, наверное, зря так рано набился в партию. Меня сбило с толку мгновенное исчезновение населения планеты и ее скорое вымирание. Я думал, мы будем балансировать на грани, борясь с чужеродной средой, хватаясь за нити, ведущие к ответам на страшные тайны. А здесь, лишь пустой и обледенелый шарик, заваленный снегом.
Поль усталыми глазами посмотрел на меня, оторвавшись от дисплея анализатора.
– Алекс, вы в сущности ничего не знаете про работу подобных партий. То, что вам вбивали до этого – чушь. Выкиньте ее из головы. Подобным занимаются авантюристы-одиночки, но никак не такие солидные работники. Я могу списать это на ваш возраст и отсутствие опыта, но все же, Алекс, привыкайте. Если хотите работать у нас, вам придется сталкиваться с такими планетами очень часто. Уж поверьте.
Француз потер шею и закрыл ее меховым воротником.
Я слез с края крыши, тихо хрустнув сапогами о притоптанный Полем снег. Француз прочистил от снега очки и надел их, скрыв глаза за тенью светоотражателя. Убрав анализатор в футляр, он, закряхтев, отодвинул контейнер с образцами бактерий к толстой антенне, разрешавшей своим шпилем белую гладь неба.
– Поль, сколько планет вы обследовали?
Старик поежился.
– Не знаю. Много.
– И большинство из них были покинуты и заброшены.
– Большинство, если не все.
– И вы списываете это на исход Основателей?
Биолог кивнул. Теперь он копался в наручном КПК.
– А Основатели покинули этот уголок Вселенной где-то…
– …два миллиарда лет назад, – закончил за меня Поль.
По спине пробежал холодок, несмотря на туго застегнутый комбинезон.
– Вас это не пугает? – неожиданно хрипло спросил я.
Поль задумался.
– О чем вы? – недоуменно спросил он.
– Вы так спокойно говорите про это… два миллиарда лет… это же, очень большой срок… мы не оставили след и в десятки тысяч лет, а вы говорите про миллиарды…
– К этому привыкаешь.
– Грей, Дюмон, вы в городе? – прервал нас Штейнер по громкой связи.
– Да, Конрад, – просипел Поль сквозь ткань балаклавы.
Конрад туго засопел в эфир, о чем-то думая. Кашлянув, он продолжил.
– Поль, Алекс, Центр сообщил о надвигающейся буре, нам сказано вернуть вас «домой».
– База может ошибаться, – надменно, с льдинкой в голосе, скорее не возразил, а утвердил Поль.
Я рефлекторно зажмурился, ожидая взрыва добродушного и простецкого толстяка Штейнера. Но в этот раз эфир молчал. Конрад лишь грустно сопел. Мне вдруг стало жалко его, все-таки, такие простые работяги не могут ужиться с надменными профессорами полями.
– Поль, просто сверните работу. Я не хочу препираться с вами.
– Вот эти люди тормозят нашу науку! – вспыхнул Дюмон, яростно хватая контейнер с образцами.
К счастью, Конрад уже отключился.
– Да, и они же держат эту хрупкую вещь в своих твердых руках, не давая ей рухнуть, – пробормотал я, хватая остальное оборудование профессора.
Старик не услышал этого, он уже запихивал контейнер в вертолет.
– Они вечно хватают нас за рукав! Осторожнее, там скользко и высоко! Да наука не может обойтись без риска и жертв, связанных с этим риском! Как они не могут понять! Нам нужно интенсивно двигаться вперед, а не топтаться на месте, медленно огибая опасные повороты!
Я тихо опустился на заднее сиденье, распихивая ящики с приборами. Поль продолжал бурчать.
С мелкой вибрацией мы тихо взмыли в воздух, подняв облако снега на крыше.
Набрав скорость, мы быстро покинули местную столицу. Издали она выглядела сотней шпилей высоток, отчаянно вырывавшихся из огромного слоя снега, который океаном заливал всю поверхность, оставляя под собой целые селения, леса, поля, даже мелкие горы. Я зачарованно прилип к окну.
Никогда ранее я не видел столько снега. Он был кристально чист и свеж, и так однороден! Вся эта гладь была настолько ослепительной, что даже одна снежинка, не имевшая такого блеска, здорово выбилась бы из ряда, контрастируя и выделяясь.
Так оно и оказалось. Базу я заметил еще за тысячу километров. Она чернела маленькой точкой на горизонте. И именно она не давала горизонту исчезнуть, не давала ослепительно белому снегу и кристально чистому небу слиться, окутать нас белой сферой.
Вблизи базой были спущенные с корабля блоки, установленные на длиннющие опоры-сваи, пробивавшиеся сквозь залежи снега к земле. Вернее, к ледяному панцирю, который служил нам грунтом.
«Интересно, какого цвета здешняя почва? Сохранилась ли она? Здесь Поль, пытавшийся найти ответы на эти вопросы, угробил два бура, окончательно вымотав нашего техника Леву. Ему удалось расковырять панцирь лишь на один километр».
Все это, включая отсутствие какой либо жизни (не считать же бактерии, с которыми носился француз) нагоняет тоску. Нет, слишком рано я записался в экспедицию. Не готов я еще к этому. К этой пустоте и тишине, установившейся здесь на тысячи лет. К этим пустынным мирам, про которые рассказывал Поль за завтраком или обедом. К этим Основателям с их миллиардным опытом. Все, все это тяжким грузом валилось на сознание. И не было таких ножниц, или ножей, которые бы смогли перерезать этот груз.
– Дюмон, садись на вторую платформу, – пробасил дежурный.
Француз молча кивнул, сажая вертолет на узенькую полоску металла.
– Яковы, ты? – с задором спросил я по связи.
– Да… Леха, погоди, переключусь напрямую, главный не засорять…
Мы подключились к другому каналу и принялись оживленно болтать, пока Поль и рабочие сгружали наши ящики.
Яков был единственным, кто мог понять меня. Он был таким же, как я. Так же сетовал на занудство Дюмона, жалел трудягу Конрада, с предвкушением ожидал очередной экспедиции, а потом грустно скучал на посту. Может быть, потому что мы были сверстниками?
Пока мы проходили дезинфекцию (совершенно лишнюю на этой глыбе льда) и разбирали материалы в лаборатории, Яшка рассказывал мне, что происходило на базе. Бедному Леве слышались голоса и виделись галлюцинации, и он, разволновавшись, нечаянно выставил уровень внутреннего климата на «тропики», чем чуть не просквозил весь персонал. Беднягу было решено перевести на орбиту с вечерним рейсом. Отто и Майкл, ставшие главными техниками, собрали буровую платформу и принялись пробивать ледяную скорлупу. На момент прилета было пробурено уже пять километров.
Аналитики наконец-то разобрались с полученной из оставшихся носителей данных информацией. Оказывается, местная раса вымерла (или покинула планету) несколько тысяч лет назад. При этом на тот момент они достигли постиндустриального периода и имели прочную экономику и устоявшийся политический режим. Ко всему этому они пришли менее чем за две тысячи лет после освоения первых орудий труда. Вся информация была направлена на Землю, где почтенные профессора социологии, истории, экономики и политологии бились над причиной столь быстрой эволюции.
А географы сходили с ума от отчетов со спутников. По их данным, на планете не действовал ни один земной закон. Не было цикличности, периодичности. Температура могла резко упасть и повыситься без особых причин. Ветра меняли направления каждую секунду. Атмосферное давление распределялось неравномерно. В довершении всего, снежные бури могли возникнуть на пустом месте, и так же внезапно исчезнуть.
В подтверждение этих слов, окно лаборатории быстро покрылось тонкой коркой льда, а за окном завыл вьюжный ветер.
Поль рассеяно взглянул на окно и вернулся к приборам.
– Здесь все чужое, Яшка. Здесь все так пусто и тихо… Яшка, ты боишься пустоты?
– Я?… Я не знаю… не приходилось сталкиваться…
– А я там еще с Полем. А если отобьюсь? Как представлю, что на этом комке только двадцать человек, и те на базе, жутко становится.
Яшка перебросился с кем-то парой слов.
– Извини, Грей, тут работенку подкинули. Попозже свяжемся.
Оставшись наедине с Полем, я неуверенно потоптался за его спиной, рассматривая листы отчетов, валявшиеся повсюду. Поль промолчал еще пару минут, копаясь в приборах, а потом отпустил меня поспать.
***
– Что там у вас, Штейнер?
Черкасов устало тер виски, осматривая кипу бумаг на его столе.
– Ничего, Владимир Степанович. Вряд ли на этом кубике льда есть что-то живое, которое было бы сложнее одноклеточного.
– Конрад, а что там с вашей расой?
– Владимир Степанович, раса прогрессирующая. Если бы не экологическая катастрофа, они бы сейчас на голову выше нас были.
Черкасов ухмыльнулся, разглядывая на снимках заваленные по верхние этажи города.
– А в чем причина катастрофы?
Конрад смущенно засопел.
– Понимаю, тяжело…
Черкасов отодвинул фотографию и подобрал снимки спутников.
– Да и еще, Владимир Степанович, – вдруг отозвался Штейнер. – Мы тут перехватили слабый сигнал. Источник неизвестен, но он где-то под нашей базой. Мы принялись бурить ледовый панцирь. Надеюсь, отыщем источник.
– Что это может быть?
– Все что угодно. От радиомаяка, до вычислительного центра. Скорее всего, это под землей, раз уж устройство сохранилось в работоспособном виде.
Владимир смахнул все отчеты в ящик, и устало потянулся в кресле.
– Что с погодой, Конрад?
– Да ничего. Резкие перепады температур, ниоткуда возникающие бури. Географы тут уже с ума сошли, просят рейс домой.
Черкасов рассмеялся.
– Да, понимаю, понимаю.
– Владимир Степанович, не нравится мне эта планета. Может, черт с ней? Внесем в черный список и все?
Черкасов задумался. Да, отбросить все в корзину, и отправить планету в черный список было бы самым легким вариантом. Решением всех проблем. Но за долгий срок службы Владимир не привык бросать все, не завершив до конца. И Конрад, знавший его довольно давно, это прекрасно понимал.
– Ладно, мы вернемся к бурению… – грустно ответил он.
– Погоди, Конрад, я прекрасно тебя понимаю. Но вносить без причин, это слишком. У нас и так дел по горло, а с планетой тем более никаких проблем. Здесь же ничего нет. Вам всего-то и нужно, что закончить обследование, и тогда уже можно будет вносить. А сейчас, слишком мало материалов.
Штейнер понимающе засопел.
– Насколько пробурили-то? – спросил Владимир Конрада, но теперь уже как старый друг.
– Да, километров десять. Термальные буры уже перегреваются, придется перерыв устраивать… погоди секунду, что?…
Черкасов откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову. В ушах, тем временем, Конрад разговаривал с каким-то рабочим.
– Пробурили! – торжественно ответил Конрад, после минуты затишья. – Пробурили, Володька! Хоть какая-то приятная весть!
Черкасов улыбнулся, мысленно представляя довольного Штейнера, похожего на кота объевшегося сметаны.
– И что там?
– Судя по всему, подземная пещера! Сейчас, болванку сменим, и будем в кору вгрызаться! Сердцем чую, там под землей что-то есть!
– Ну, удачи тебе, Коня.
– И тебе не хворать!
Черкасов отключил бусину наушника. Подумав о чем-то своем, и задумчиво покрутившись в кресле, он схватил ящик с отчетами о планете Таурис и спешно покинул кабинет.
***
Я с ненавистью сжимал маленький кристалл, иссиня-черного цвета. Кристалл спокойно пульсировал, чем выводил меня из себя еще больше. Солдаты за спиной испуганно сжимали карабины. Свет от их нашлемных фонарей играл на гранях кристалла сотней отблесков.
– Я дал вам жизнь, – раздалось у меня в голове.
– Мы росли, словно мальки в искусственном террариуме! – зло прокричал я. Солдаты отпрянули назад.
– У вас были самые лучшие условия. Я видел тысячи других миров, там было гораздо хуже.
– Естественный отбор, тебе это ни о чем не говорит?!
– Отбор несовершенен. Слишком много нерациональных трат. Идеала можно достичь и другим путем…
– Мы созданы искусственно! Мы были куклами в твоих руках!
– Вы лишь следствие моих манипуляций с биосферой планеты…
Я не выдержал и запустил кристалл в дальний угол пещеры. Солдаты подошли ближе, перехватили карабины и направили лучи фонарей на кристалл, беря его на мушку.
– Ты не дал нам душу!
– Душа это плод воображения ваших религий…
– Откуда тебе знать?!
– Уж поверь, я многое знаю…
– Ты не задумывался, почему погибло столько миров?
Кристалл молчал.
– Мы долго шли к этому, – продолжил я. – Яростно вгрызались в науку. Лишенные радостей жизни, мы отдавали себя прогрессу. Мы стремились к идеалу. Но теперь… на что нам это?
– Мне жаль, что вы повторяете судьбу остальных.
– Это вы не учитесь на ошибках…
В пещере установилась тишина. Солдаты испуганно стояли за моей спиной.
– Я полагаю, вы догадываетесь, что мне придется законсервировать объект…
– Делай что хочешь.
Кристалл слабо замерцал.
Солдаты бросили оружие и схватились за головы. Я лишь молча стоял перед этим камушком, принесшим нам столько бед.
– Я надеюсь, это будет вам уроком…
Я устало закрыл глаза. Холод застыл на моих губах…
***
– Что вы там увидели, Конрад?
Черкасов продолжал рассматривать найденную в отчетах фотографию.
– Я не понимаю, о чем вы?
Штейнер никогда не умел качественно врать. Не тот типаж.
– Штейнер, вы прекрасно знаете, о чем я. Работы были свернуты в кратчайшие сроки. Нет, я не спорю, планета непригодна для проживания. Но вы можете объяснить причину такой спешки?
Конрад отвел глаза в сторону и принялся мять рукав рубашки.
– Основатели, да? Еще одна чашка Петри?
Черкасов убрал фотографию и достал сигарету.
– А что вы еще хотели. Сколько мы таких чашек находили? Десять? Двадцать? – глухо бурчал Штейнер. – Это только Полю хорошо говорить. Он все сокрушается над очередным провалом. Бессердечный человек. А я как представлю, сколько таких чашек предстоит найти, сердце кровью обливается.
Владимир закурил, с грустью глядя на усталого командира экспедиции. Штейнер определенно похудел. И под глазами мешки. Нет, определенно ему нужен отдых.
– А климат, я полагаю, последствие консервации, так?
Пепел с неохотой полетел в хрустальную пепельницу.
– Да. Я полагаю, никто не выжил. Исследовать планету бессмысленно.
В кабинете руководителя отдела повисла тягучая тишина. Конрад угрюмо сопел, прислонившись к шкафу с отчетами о других «чашках Петри». Черкасов устало курил, вертя в руках фотографию.
– Это то, что вы нашли в пещере? – махнул он ей.
– Да.
– А источник?
– Камень Основателей. Протухший, – грустно ухмыльнулся толстяк.
– Ладно, вам нужен отдых, Конрад. Отдохните недельку другую. Потом возвращайтесь ко мне.
Конрад кивнул и направился к выходу.
– Стоп! – вдруг замер он у двери. – У меня двое списанных, отправьте их домой.
– Имена?
– Алекс Грей и Леонид Валенков.
– Грей? Что-то знакомое…
– Сын Георгия, ну, помните? Работал в шестом отделе, аналитик.
– А… хороший был человек. Ладно, спишем. Идите.
Штейнер прошел через тихо открывшийся проход. Черкасов потушил сигарету и бросил снимок с насмерть замерзшими людьми в перерабатывающую машину. Та тихо пыхнула плазмой.
Достав бланк планеты Таурис, Черкасов поставил штамп.
«Черный список»…
Переправа
(Чернов Сергей)
Сумрак. Ущелье полно им, как колодцы полны водой. Только высоко на камнях белеет короста инея. Но это – исключенье. Во всем остальном – сумрак. Он серым одеялом опускается на дно теснины. Ложится на серого цвета снег, на крупный щебень и тощие плечи Морта.
Морт двигался медленно. Утро в ущелье мало отличалось от ночи. Смерзшийся щебень неустойчив. Он может посыпаться вниз, во тьму, в природную ловушку. И Морт шел, осторожно передвигая ногами, опершись рукой о взмывшую вверх стену.
Морт был невысокого роста, худощавым, но с огромными плечами, отчего походил на пугало. Лицо у него овальное, покрытое черными клочьями бороды. Нос – узкий, кончик повернут в сторону, точно не хотел смотреть туда, куда были нацелены глаза – черные, глубоко посаженные. Тонкие губы добавляли последний штрих к его портрету. И весь он был в горной пыли с головы до ног. От меховой шапки до подошв сапог.
Ветер свистел, заблудившись в камнях. С вершины сорвалась глыба и с громким эхом ухнулась о землю.
По спине пробежали мурашки, и Морт сильнее прижался к скале. Левая рука, покоящаяся в кармане, до боли сжала матерчатый мешочек. Когда же Морт ослабил хватку, на ладони остались вмятины – острые грани камней впились в кожу. Вдруг что-то случиться? Вдруг они выпадут, потеряются?
«Иди прямо. Не сворачивай!» – Почему он так поздно вспомнил эти слова?! Почему?! Морт не знал. Ведь ты не дурак, говорил он себе. Но почему? Неужто, блеск золота ослепил?
Над головой выросла крыша изо льда и снега, широкий купол готовый вот-вот обрушиться. На фоне серого неба выступили белесые клыки сосулек. Морт буквально почувствовал их над собой. Сердце беспокойно застучало, опустившись вниз живота. Все тело стало большим и неуклюжим, вот сейчас, когда угроза нависла над головой.
Глаза прикрыты…
Ветер безумной птицей разбился о ледяную крышу. Что-то затрещало. Со свистом сорвались острые глыбы…
… К счастью, это случилось в голове. Открыв глаза, Морт увидел светлеющее небо.
Камни хранили его.
В узком просвете над головой появилось солнце. Небо из черного посветлело до табачного дыма. Сумрак исчез, ушел в землю. Идти стало легче. Теперь можно не держаться за скалу. Ощупывать подошвой щебень? – зачем?
Скалы поднимались отвесно: нельзя поднять голову – она слабо кружилась. Черные стены зияли выбоинами. Они поднимались и сужались, сужались, сужались… но никак не могли сойтись. Солнце – холодное. Скрывшись за облаками, оно превратилось в расплывчатое пятно.
Морт оглянулся. Ледяной купол… Из-за расстояния он не казался страшным, а наоборот, был чем-то сказочным. Словно великан растянул меж скал свой снежный гамак.
И еще – ущелье, наконец, кончилось. Вернее не кончилось, а переросло в уродливый, скрюченный лес.
Изогнутые деревья с обломанными верхушками, покрытые массой бородавок, засохших побегов, торчащих вдоль ствола, как шипы. Обледеневшие ветки, будто стальная паутина. Рыхлые комья снега сдавливают их книзу. Лес стоит стеной. Мертвой, точно еще одна мрачная скала.
Морт набрал воздуха в грудь, и нырнул туда, как в озеро.
Хаос веток мял, колол, давил. Морт двигался боком, выставив локоть. На землю упали три костяные пуговицы. Трещали ветки – трещала ткань. Песцовый воротник поднят. Меховая шапка – опущена, оставив щели для глаз. А древесные иглы ищут ее. Один сук чуть не выбил правый, но оставил лишь красную полосу у виска. Ветка прошила перчатку, вошла в плоть между средним и указательным пальцами. Кисть парализовало, глаза распахнулись от боли. Градом выступил пот. Одежда прилипла к телу. А сверху сыпал снег, трамбуясь за шиворот. Холодные ручьи потекли по спине…
Но вот несколько рывков… и тьма расступилась.
Морт упал на колени.
Белизна снега заставила прикрыть глаза. Ветер разметал черные волосы – шапка осталась где-то там, на ветвях – и ударил в распахнутую грудь. Морт на ощупь попытался застегнуться, но быстро понял, что пуговиц нет. Пришлось придерживать полы рукой. Холод пробил до костей. Шерсть воротника, намокшая от дыхания, замерзла и больно колола лицо. В груди родился кашель, и Морт согнулся в три погибели.
Кашель прошел, окарябав горло. Морт огляделся.
Впереди в белых наносах была река, точно хрустальная долина. Дальним берегом она упиралась в заснеженные взгорья, которые дальше превращались в пологие холмы, покрытые голыми деревьями. Слева вдали вставали горные пики, к реке тянулись рукава ледников. У самого берега они сливались в одно ледовое поле с большим количеством трещин и разломов, по которым летом стекала талая вода. Из этого поля к небу поднимались бледные кручи. Набухшие облака висли над горами, холмами и речным льдом, как сизый палантин.
Оставшись без пуговиц, полушубок уже не так защищал от ветра, и весь пот с растаявшим снегом похолодели еще от первых его ударов. Морта била крупная дрожь.
Подошвы коснулись льда, и ноги чуть не разъехались. Пришлось двигаться мелкими шажками.
Только тут Морт снял перчатку с пораненной руки. На коже красовалось пятно засохшей крови. От каждого движения пальцами красная корка лопалась, из-под нее вытекала розовая струйка.
Щеки стянуло на морозе. Стали мерзнуть пальцы ног. Холод просачивался через теплые сапоги, через две пары носков и тонкими иглами вонзался в кожу.
Спешить, спешить… Живее двигаться. Чаще наступать на носок, пальцы греть – иначе хана… Ледяное поле, холмы, а в холмах – деревянный домик с большой печью… Огонь горит… Зима – за дверью. От печи валит жаром. А в воздухе аромат бульона! Густого! Горячего!..
Рот наполнился слюной. Он сглотнул. Сглотнул и поморщился, когда она прошла по саднящему горлу.
Да, не таким он видел свое путешествие, когда в голове сложился план, когда он сидел в кожаном кресле, разглядывая желтые, как кошачий глаз, бриллианты. Морт ликовал – ведь он уже сделал самое сложное, самое страшное… Дело за легкой прогулкой… Которая не была легкой. Она затянулась… И все тянулась… и тянулась…
…И, наконец, Морт увидел, что идет не туда. Впереди – обломки ледника.
Этого еще не хватало! С подобным успехом можно на месте топтаться!..
Ветер утих. Наступила тишина. С неба, с набухших облаков сорвались белые хлопья. Снежинки кружились медленно. Одна опустилась на встрепанные волосы, другая – на нос: растаяла, слезой стекла к подбородку. Вновь зарычал ветер, и небо будто взорвалось. Мир окунулся в бурю. Снег валил жемчужной стеной. Вихрь. Протяни руку – она потонет в нем, исчезнет…
Волосы белые, точно седые. Лицо – мокрое, грязь стекает темными разводами. Ветер бросает снег, но Морт не чувствует этого, точно снег бьет по толстому стеклу, а не по лицу, не по щекам, не по узкому носу, не по сжатым губам… Вся боль где-то там, за пределами тела. И пульсирующая ладонь, и саднящее горло… Тело растворилось в буре, как сахар в чае. А в голове одна мысль: Куда же ты, черт побери? Куда идешь? Ведь не туда! Совсем…
Ноги поехали на льду. Морт увидел носки своих сапог. Тупая боль в затылке…
* * *
Веки сомкнулись.
Сначала Морт видел только красные искры, белые круги и линии. Но потом появились какие-то фигуры… Он увидел себя в темно-синем халате. Лицо хмурое, изрубленное морщинами. Зрачки сужены, рассматривают драгоценные камни алой и желтой воды. А камни меняют форму, скачут на ладони, пляшут. И вот они уже горящие угли; над ними огонь, и огонь этот в печи. Дым ест глаза, пахнет кислым вином. Из черноты гремят пьяные выкрики.
Морт очутился за столом. Он ощутил тревогу. Как здесь оказался? С его белой кожей и тонкими пальцами?
Из дыма выплыло лицо. Оно стало сгущаться… уплотняться… Узкий лоб. Напряженные скулы. И один глаз, и тот сощурен, точно плоть, рассеченная бритвой. Взгляд пронизывающе-холодный. Человек, имеющий это лицо, стар; седые волосы редкими струями ложатся на плечи. А за спиной другая фигура – высокая, сильная.
– …Я показал. Она одна. Других дорог нет, – старик говорит рывками, будто выталкивал фразы. Он разделяет их паузами, и те падают вниз, как глыбы с вершин. – Так что не суйся, куда не следует. Кончиться может плохо.
Черт возьми, с какой стати? Такого разговора не было. Вернее он был, но совсем по-другому. Другие слова. И другой старик, и другое место.
– Мы сделали все, что надо. Вам осталось лишь донести и получить свои барыши.
«Ты без нас – никто» – внушал единственный глаз.
«Но и мы без тебя – никто» – говорило лицо старика.
Морт попытался встать, но руки примерзли к столу. Ноги – к полу. С обледеневших стен свисали какие-то корни… Хотя, нет. Морт встал, но старик придержал его.
– Постарайтесь беречь себя. Вы нам нужны. Вы очень нужны. – На старом лице участие, забота.
– На этот счет не беспокойтесь, – огрызнулся Морт. – Я слышал, эти драгоценности оберегают своих хозяев.
– Я тоже слышал. И то, что они не покинут страну, в которой добыты. И то, что хранят своих хозяев, и многое и многое… Но если камушки у вас, стало быть, одному хозяину они не слишком-то помогли. Верно?
Морт сглотнул. Какая-то сила усадила его на заиндевевшую лавку. Руки стали примерзать к столу.
«Мы повязаны одной веревкой» – говорил хитрый глаз.
– Хотелось бы узнать, зачем тебе столько денег?
– Ну, это уж не твое дело!
Грянул смех как боевой марш, как бой барабанов. Дым задребезжал, точно стекло. А за спиной старика темная фигура раскрыла пасть, и из нее вырвалось пламя и жуткий медвежий рев.
Но в хаосе родилось что-то новое. И это «что-то» было страшнее всего на свете. Одна мысль. Одно слово:
Убьют!!!
И Морт снова оказался на льду, засыпаемый снегом. Боль – тело, будто кусок тряпки. Сколько он спал? Не более минуты иначе сам бы стал куском льда. Все тело оглохло, опустело; конечности отяжелели. Глаза горели, как от песка. И только в больной голове метался ужас.
Болван! Дурак! Погубили дешевые книжки с их дурманом, от которых захотелось – в моем-то возрасте! – приключений, азарта! А ведь всего в достатке: денег, почета… Тухлой рыбой запахло. Одного не хватало – риска, кипенья крови. Добился!.. Поставил на кон… Сердце сжалось: что там – жизнь или смерть, все или ничего? Ведь выбор был: жить роскошной жизнью, или пойти на риск. И что теперь?! Во что я ввязался?!!! О чем думал, когда пробирался через охрану в музее, когда, черт возьми, выковыривал бриллианты из серебряной диадемы?! О, Боже!.. Получилось у других, получится и у меня?! Все было как во сне: быстро, легко, без дрожи…
Правда ударила в глаза, заставила корчиться в муках. До сего момента каждый шаг, каждое движение – самоубийственно. У Морта в кармане был матерчатый мешочек с бриллиантами. Бриллиантами, за которые убивают, не моргнув и глазом… И он сам вызвался отнести их своим убийцам…
Нужно что-то делать. Нужно встать, двигаться.
Он встал. Ноги, точно обрубки, толстые культи. Паника отступила. Надо сделать шаг. Но в какую сторону? Вокруг бело. Белое покрывало еще плотнее стало. Ветер утих. Лед укрылся сугробами. Где он – Морт не знал. Дорога потерялась окончательно. Солнца не видно. Но нужно двигаться, и Морт пошел, не разбирая пути.
Если возвращаться – криволесье снегом завалило. И в ущелье полно снега… Нет, не выдержу… К домику? Там огонь, еда и… легкая смерть от ножа. Найти бы укрытие, разжечь костер, отогреться. Переждать и попробовать вернуться. Моя мебель, мой камин… Лучший вариант. Камни при мне (он потрогал левый карман). Может получиться? Тюрьма… Лучше уж тюрьма…
Морт одолел полсотни шагов и замер. Волна страха прошлась по телу, отогрев все члены.
Снег падал. Изредка удавалось различить впереди призрачные очертанья гор, всего на секунду. Но вот белые шторы распахнулись вновь, и Морт увидел… его. Огромное тело. Тень среди теней. В краткий миг Морт различил: фигура облачена в белое. Толстые широкие ноги и короткие руки, согнутые в локтях. Голова – большое пятно, растущее из плеч. Глаза не видны, но ощутим их жадный взгляд…
Миг. Шторы захлопнулись. Мысли вылетели из головы. Так Морт и стоял, не шевелясь, пока снежное покрывало не поднялось вновь. Но тут – снова Он, уже ближе, отчетливей. Грузное тело рвалось вперед. Было в этой фигуре что-то по-детски неуклюжее. И Морт стоял, заворожено глядя сквозь редеющий снегопад, как дергается в такт движению большая голова, как работают плечи – неумело, словно у толстого пуделя. Белый мех норовил слиться со снегом, но сильные рывки вновь и вновь отделяли его, создавая из белого глыбоподобную форму зверя.
Удивительно! Забавно! Морт облегченно выдохнул, сообразив, что перед ним не призрак в саване, а животное из плоти и крови. Да еще большое, неуклюжее! Детская картина: игрушечный медведь в натуральную величину. Морт был готов засмеяться, но – на самом ли деле или только в его голове – раздалось утробное рычанье…
Морт отвернулся и бросился прочь…
Он бежал от медведя. Бежал на двух палках, обрубках, двух бревнах, и лишь хруст снега да ветер в ушах говорили, что ноги есть на самом деле. Бежал, как мог, изо всех сил – без мыслей, без чувств. Лицо застыло, как маска. В волосах болтались сосульки.
Ондогонял, Морт чувствовал это. Жаркое дыханье жгло ему спину. Вот-вот… огромная лапа обрушится… свалит с ног… удавит горой мяса и спутанных жил. Так ли? Морт не знал, не мог видеть. В шуме воздуха ему слышался рев, жуткое дыханье. Сердце рвалось в груди. И чуть не лопнуло, когда Морт упал. Кожей Морт ощутил, как замедлилось время, когда он коснулся льда полами шубы. Было жарко от страха, от желания жить. По-собачьи, на четвереньках Морт оказался на ногах, уже в движении, на бегу…
Сердце трепетало, стуча, как тысяча молотков, и было страшно обернуться, увидеть… Может, есть секунды передохнуть? Или это остаток холодного сна? В боку копошилась боль. Легкие начало жечь.
Впереди выросли ледяные глыбы, а между ними – расщелина, вход в ледяной лабиринт.
Как быть? Все кончилось? Медведь отстал? Отдышаться, оглянуться… А вдруг этого и не хватит? А расщелина, вот она, рядом, широкая настолько, что по ней трое пройдут. Лабиринт… Стены изо льда, белые с голубыми жилами, с черными пятнами. И ползущая тьма. Какой день короткий! Минут назад было утро. Лишь бы не тупик! Лишь бы не тупик!
Ноги несли его под защиту льда.
Через десять шагов стены стали сужаться.
Они мелькали перед глазами: с трещинами, грязными разводами, изумрудными слоями, торчащими валунами. От основной ветви отходили другие, и Морт бросался в них, точно в омут. А потом в другие, и в еще одни, и еще… Лишь бы… Лишь бы не тупик! Расщелины округлые, как норы. Широкие террасы, из которых вверх глядят ледяные кручи… Случалось так, что ног поставить нельзя, но он и там бежал, не понимая как. Проходы, стены, расщелины, камни… От бессмысленных движений ломило голову. От мельканий прикрывались глаза. И пробежав по длинному коридору, Морт уперся в стену.
Тупик!!!
Руки шарили по скользкой неровной поверхности. Почему?! Господи, почему-у-у?!
Здесь видно небо. Снег кончился. Солнце склонилось, наверное, к горизонту. Скоро зажгутся первые звезды, крупные и чистые – умытые снегом.
Морт дышал, не мог надышаться. Легкие стонали, прося: «воздуха, больше воздуха». Утомилась каждая клетка, каждая мышца… Чудно!!! Сначала не мог терпеть лишения, эти мелочи о которых не пишут в книгах. Затем холод и ночь, страх и узкое ущелье. Патом припасы кончились. Ломился через бурелом и попал в бурю. Можно, конечно, вернуться назад, отыскать другой путь, но зачем? Ведь так чудно!!! Прекрасно!!!
В проходе появилось большое белое тело. Маленькие глаза казались двумя черными точками. Медведь приближался не спеша. Он не рычал, но пасть была открыта.
Морт зарыдал. Из глаз хлынули слезы. Слезы жалости, ненависти, обиды. А в сердце – злоба, клокочущая злоба.
