Текст книги "Меч и ятаган"
Автор книги: Саймон Скэрроу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 4
Перво-наперво предстояло разобраться с теми, кто сидел в цепях под палубой. Томас повернулся к сержанту:
– Ты и еще двое, пойдемте со мной. Остальным избавиться от трупов. Позаботьтесь, чтобы наши были отнесены в сторону для достойного погребения.
Вдвоем с Мендосой они подошли к решетке над входом в главный трюм. Снизу из-под нее доносилось невнятное бормотание вкупе с испуганными причитаниями, которые с их приближением разом смолкли. Решетка была на засове, и Томас, опустившийся на колени, чтобы его отодвинуть, мимоходом отметил предусмотрительность корсаров, которые, пристегнув гребцов к скамьям, затем на всякий случай еще и заперли их в трюме.
– Помоги-ка мне с решеткой.
Вдвоем с Мендосой они приподняли ее и отложили рядом. Томас заглянул через край и невольно поморщился от гнусной вони, тепло пахну́вшей снизу. Во чреве трюма угадывалось движение, слышалось позвякивание цепей от шевеления рук и ног. Затем в бледном потоке струящегося сверху света стали видны лица – изможденные, с сальными колтунами волос и всклокоченными бородами; по большей части белые, хотя попадались и посмуглее, что, впрочем, сложно было разобрать из-за общей чумазости. Вниз вела лестница, которая упиралась в узкий настил-куршею [18]18
Куршея – проход между скамьями гребцов на галере.
[Закрыть]меж двух рядов скамей вдоль каждого борта. Спустившись по ней, ближе к корме Томас различил фигуру с плеткой, а рядом – прикованного возле барабана отбивателя такта. Воин со своими сопровождающими, наклонившись, двинулся туда под поблескивающими с обеих сторон пристальными взорами.
– Слава Всевышнему, это христиане! – прохрипел чей-то голос. – Братья, братья во Христе! Освободите нас!
Теперь к ним во множестве тянулись и другие голоса; люди, звеня кандалами, умоляюще простирали руки. Некоторые, не в силах совладать с чувствами, припадали к веслам и бурно сотрясались от рыданий.
По приближении Томаса надсмотрщик выронил плеть и в боязливом поклоне притиснул к груди руки, лепеча на скверном французском:
– Господин, господин… прошу вас, умоляю…
– Где запорник? – потребовал у него Томас.
– Тут, тут, – надсмотрщик торопливо ткнул пальцем на кольцо, вделанное в днище невдалеке от прикованного барабанщика.
Томас, оттерев невольника, пробрался к нему, превозмогая тошноту от несусветной вони, что поднималась от днища. Как человек вообще способен творить и выносить такое? Палец запорника обнаружился непосредственно возле кольца. Вынув кинжал, Томас взялся выковыривать его из гнезда, а управившись, продел цепь через кольцо и бросил ее у изножья ближайшей скамейки.
– Христиане среди вас есть? – вглядываясь в лица сидящих на ней гребцов, осведомился он.
– Я! – истово кивнул крайний из них. – Я, хозяин! Из Тулона я родом.
– Освободить его, – распорядился Томас.
– И я! – поспешил сказать его сосед.
– Лжешь! – словно хлыстом стегнул его первый. – Мориск [19]19
Мориски – в Испании и Португалии мусульмане, официально (как правило, насильно) принявшие христианство, а также их потомки. Причислялись к низкостатусному сословию новых христиан.
[Закрыть]он. Взят корсарами под Валенсией.
– Сержант, француза расковать. Второй пускай остается.
Мориск, потомок правивших некогда Испанией мавров, хотел было возроптать, но, видя непреклонность на лице крестоносного рыцаря, в обидчивой покорности склонил над веслом голову. Со всех сторон доносились возбужденные голоса единоверцев, стремящихся обрести волю. Если все они и впрямь братья во Христе, то на веслах из них должна остаться от силы треть – кто же погребет до Мальты? Голоса взывали, взмывали до несносного крещендо; пришлось, набрав полную грудь нечистого воздуха, рявкнуть по всей длине галеры:
– Тихо!!
Привыкшие ко вбитому кнутом послушанию, все тотчас смолкли. Томас обратился к сержанту:
– Христиан освободить, но толькохристиан. Любого, кто скажется единоверцем, а потом выяснится, что слукавил, – предать смерти.
– Слушаю, – блеклым голосом отозвался солдат.
– Действуйте. – Выносить трюмный смрад Томас был уже попросту не в силах. – Если что, я на палубе.
– А с этим как быть? – Мендоса кивнул на надсмотрщика, который сейчас стоял ближе к корме, не осмеливаясь, в ожидании своей участи, глядеть кому-либо в глаза. При беглом взгляде от Томаса не укрылось, что плетку он успел подобрать.
– С этим? А вот пусть это решат те, кого вы освободите.
Томас уже быстро шагал, пригибаясь, к лестнице. Пожалуй, лишь узость прохода и нежелание уронить свое достоинство мешали ему сорваться на бег, прочь из этого аду подобного места. Взобравшись на палубу, он поспешил к наветренному борту и жадно, с упоением, всей грудью вдыхал освежающий бриз, чтобы последняя вонь трюма ушла прочь из легких. Вообще-то в общих чертах он знал, что происходит там, под галерной палубой, и даже несколько раз в той преисподней бывал, теперь уж и не упомнить зачем. Виденное там вызывало у него отвращение – но у Ордена на галерных веслах сидели преступники, пираты и еретики-иноверцы. И каким бы убогим ни было положение гребцов на христианских галерах, оно все же не шло в сравнение с их ужасающими условиями здесь, на корсарском галиоте. Безмолвная ярость разбирала Томаса при мысли об извергах-магометанах, жгучее желание стереть их с лица земли, с их пророком заодно.
От раздумий Томаса отвлек тяжелый всплеск. Он обернулся: невдалеке двое скидывали с борта убитых. С трупов предварительно снимали оружие, а также все, что так или иначе можно сбыть на одном из рынков Мальты. Еще двое стерегли сборище раненых пленников, в угрюмом молчании сидящих у задней мачты. При взгляде на них сердце у Томаса закаменело. Толкнувшись от фальшборта, он размашисто пошагал к ним, взмахом руки велев по пути нескольким солдатам идти следом. Перед пленниками он остановился, гневно их озирая. Пленных было десятка два; кое у кого на поясе или на перевязи все еще висели пустые ножны. Раны были наспех перемотаны чем попало – неглубокие, неопасные, во всяком случае такие, что не помешают грести внизу на скамьях.
– Главарей оставить здесь, – бесстрастным голосом распорядился Томас. – Остальных – вниз, на весла.
Солдаты рассортировали пленных. Большинство были отведены к люку, но некоторые остались сидеть у мачты. Томас, прежде чем заговорить, еще какое-то время их оглядывал.
– Прикончить, – произнес он наконец. – Всех. А трупы за борт.
Один из караульщиков, переглянувшись со своим напарником, неловко переступил с ноги на ногу.
– Сир, – откашлявшись, подал он голос, – но за знатных выкуп дают. Причем хороший.
Томас, чуя в руке гневливую дрожь, сжал ее в кулак:
– Я кому сказал: предать смерти! Выполнять!
За спиной послышались шаги, и между пленными и Томасом ступил Оливер Стокли.
– В чем дело, друг мой? Знатных убивать нельзя. Они наши пленники.
– Прежде всего они враги, – сглотнув, горько сказал Томас. – Османы. Иноверцы.
– Все одно, Божьи создания, – стоял на своем Стокли, – даже если спутались с ложной верой. Мы приняли их сдачу и не можем вот так взять и забить этих людей как скот. Это противоречит понятиям благородства.
– Благородства, говоришь? – Томас зловеще улыбнулся. – В войне против турок ему не место. Смерть – вот то, чего они заслуживают.
– Ты не можешь…
Томас нетерпеливым взмахом осек приятеля:
– По-моему, мы теряем время. Галиот должен быть уже в пути, а мы все возимся. Первым делом надо избавиться от этой… нечисти.
Он вынул меч и, прежде чем кто-то успел сказать хоть слово, пронзил им ближайшего из корсаров – безбородого юношу, совсем еще отрока, в одеянии тонкого шитья. Тот с резким вдохом оступился и упал на палубу, а на белом хлопке пошло разрастаться багровое пятно. Одной рукой юноша слабо скреб палубу, другой тщетно пытаясь зажать маковым цветом алеющую рану. Томас стоял над ним, ослепленный дурной жаждой убивать. Юного корсара он ударил еще раз, на этот раз по горлу, едва не отрубив при этом голову.
– А ну, выполнять приказ! – рявкнул он, оборачиваясь к подчиненным. – Всех на тот свет! Ты первый. – Он указал на одного из караульщиков. – Приступай.
Солдат с несколько растерянным видом ткнул пикой в грудь соседнего корсара. Остальные пираты зашлись разноязыкими взываниями о пощаде – на французском, испанском, иных незнакомых наречиях. С расправой над первыми двумя в дело вступили остальные солдаты. Томас отошел в сторону, где сейчас стоял и ошалело взирал на эту жутковатую сцену Стокли. Губы его кривились от ужаса и отвращения.
– Неправедно, – как завороженный приговаривал он, покачивая головой. – Неправое деяние. Так нельзя.
– В таком случае тебе, быть может, стоит пересмотреть свою принадлежность к Ордену. – Томас с пожатием плеч отвернулся от кровавого действа, которое уже подходило к концу. – Проследи, чтобы тела наших проводили честь по чести.
На носовую часть галиота Томас шел в странном бесчувствии. Не было, вопреки ожиданию, отрадной облегченности, спада напряжения, что скапливалось на протяжении схватки, а затем еще в трюме. А было лишь холодное оцепенение. Потеки крови на палубе, разбросанное вокруг оружие – все это смотрелось под стать сценической декорации, а припоминания эпизодов стычки – летучими образами без всякого заряда эмоций, раскаяния и даже, если откровенно, намека на победу. Единственно, что ощущалось, это что он, Томас, жив, а его товарищи одержали маленькую победу – незначительную, не более чем комариный укол османскому могуществу, довлеющему над этим морем, гнетущему приграничные с ним земли в непостижимо упорном, мрачном стремлении подмять их под свое господство, насадить владычество ислама. И длиться этому вовеки. Быть крови великой, и гибнуть людям – от клинка ли, от голода или от истощения в оковах за веслами галер, бороздящих это неспокойное море. Детей все так же будут угонять в рабство, женщин – в дома терпимости, или же обращать в магометанство, чтобы затем посылать войною на тех, кто им когда-то приходился родней. А рыцари-иоанниты и те, кто на их стороне, будут неминуемо с этим бороться. И так без конца – меч и ятаган, сцепленные в нескончаемом кровавом поединке, награда в котором измеряется лишь глубиной страдания, выпадающего на долю человека.
А вот и люк того укромного переднего трюма, где имела место стычка с воином в черном. Здесь Томас устало сел и, стянув с рук боевые рукавицы, поразминал пальцы и занялся застежками шлема. Наконец, не с первой попытки, он снял его и поставил рядом на палубу. Слипшиеся от пота волосы пристали к макушке, кожу приятно холодил утренний бриз. Крестоносец блаженно откинулся спиной на покатый фальшборт и так какое-то время сидел с закрытыми глазами, пока на лицо не пала чья-то тень. Стокли. Томас, приоткрыв глаза, смотрел на него сквозь лучистый перелив собственных ресниц.
– Твой приказ выполнен, – сообщил ему приятель. – И братья-христиане освобождены.
Он указал туда, где орава изможденных оборванцев обступила выставленные на задней палубе корзины с хле́бами и, получая от раздатчика-солдата куски, насыщалась с жадноватой хитрецой нищих: часть в рот, а часть припрятать под лохмотья и попытаться урвать еще. Стокли, глядя на них, уточнил:
– Хотя первым делом они кинулись утолять не голод, а месть: надсмотрщик был ими буквально растерзан. Собственно, и поделом.
– Вот видишь: каждому да будет по делам его.
Стокли перевел взгляд на люк.
– Ты там внутри еще не смотрел?
Томас молча качнул головой.
– Может, там хранится еще что-нибудь из съестного, как раз для этих горемык. А то и для нас.
– Погляди, если хочешь, – Томас нехотя махнул в сторону узкого комингса. [20]20
Комингс – ограждение отверстия люка, колодца и т. п. в палубе судна, препятствующее стоку воды с палубы внутрь помещений.
[Закрыть]
Его приятель по лестнице спустился в небольшое носовое хранилище. Вскоре оттуда донеслось приглушенное и донельзя удивленное ругательство.
– Друг мой!
– Что?
– Давай сюда!
Сказано было так требовательно, что Томас, крякнув, поднялся и осмотрительно сошел в темное узилище под палубой.
– Ну, чего?
Он повернулся и поглядел туда, где над грудой какого-то тряпья склонялся Стокли. Стоять здесь в полный рост было невозможно, и Томас подобрался, скорчившись в три погибели. В пыльных спицах лучей, просеянных сквозь решетку, тряпичная груда пошевелилась, и показалась… женщина. Ее прикрывало какое-то рубище, которое в момент шевеления сползло, выказав на изящных плечах и спине женщины свежие рубцы от плети. Одна рука цепью была прихвачена к кольцу в стенке трюма. Сузив глаза, женщина настороженно оглядывала двоих мужчин. Изящная бледность ее кожи подчеркивалась длинными черными волосами. На щеке виднелась ссадина. Смочив языком пересохшие губы, женщина сиплым шепотом выговорила:
– Кто вы?
– Мы христиане, – поспешно ответил Оливер. – Взяли галиот на абордаж.
– Христиане, – повторила она. В ее глазах по-прежнему сквозило беспокойство.
С минуту женщина и двое рыцарей с безмолвной пристальностью глядели друг на друга. Ни следы порки, ни ссадина, ни общая запущенность не скрывали красоты этой женщины. В холодной очерствелости сердца Томаса что-то шевельнулось. Он завозился в попытке дотянуться до кольца и при этом вынул кинжал. Вид блеснувшего лезвия испугал женщину: она отпрянула, но Томас ее успокоил:
– Я вас сейчас вызволю.
Она молча кивнула, и тогда молодой рыцарь с усердием взялся кинжалом выкорчевывать запорный болт. Приостановившись за своим занятием, он поглядел на нее:
– Как ваше имя?
Та в ответ, еще раз облизнув губы, с сипотцой ответила:
– Мария ди Веничи.
Томас кивнул, и при взгляде на нее вновь безотчетно дрогнуло сердце.
– Мария, – повторил он медленно, словно смакуя имя по слогам. – Ма-ри-я.
Глава 5
Мальта, два месяца спустя
В серебристом оперении облачка над Мальтой сиял спелый полумесяц. Переливчатыми чешуйками поблескивал на водах бухты длинный перст его отражения, указуя на черный склон Шиберраса; недвижным и все еще душноватым был воздух. Однако Томасу сейчас было не до романтичного созерцания. В другую какую ночь он бы, может, и преисполнился чувственной эстетики летней средиземноморской ночи и даже невольно замер, благоговейно вбирая в себя присущие ей запахи и краски.
Но только не сейчас.
В данную минуту он, изнемогая от волнения, стоял под темной сенью стен форта Сент-Анджело – сердца и дома Ордена, возведенного на скалистой оконечности полуострова Биргу. Форт охранял вход в бухту и нависал над сонным городком, черепичные крыши которого лоснились под луной. Вдоль основания стены вилась узкая дорожка, ведущая к самому причалу, где сейчас в ожидании и затаился Томас. Колокол собора пробил половину первого ночи; Мария уже давно должна была подойти. Чуть выдвинувшись из-за камней у отрога стены, Томас в очередной раз напряженно оглядел дорожку: нет, никого. Кольнул страх от мысли, что Мария, вероятно, передумала и решила не подвергать себя риску еще одной встречи наедине.
Их уже предупредили не продолжать лирических отношений. На утренних упражнениях с оружием к Томасу подошел ла Валетт и отвел в сторонку для укромного изъяснения. Мария ди Веничи, напомнил он, ожидает брата, который со дня на день должен забрать ее с острова, а также выдать Ордену награду за ее спасение. Томас затаил невольную насмешку. Куда проще и точнее будет сказать «выкуп». Но столь некуртуазные понятия определенно не фигурируют в обмене посланиями между Орденом и семейством Веничи.
– Ваша взаимная приязнь не проходит незамеченной, – деликатно намекнул ла Валетт. – Должен поставить тебе это на вид, Томас. Мария помолвлена, а потому будущности у образовавшейся между вами э-э… дружбы нет.
– Кто же это вам сказал, сир? – спросил Томас.
Взгляд ла Валетта машинально скользнул на молодое рыцарство, что упражнялось сейчас на деревянных, похожих на идолища болванах, установленных во внутреннем дворе форта Сент-Анджело. Среди рыцарей был и Оливер Стокли, который, приостановившись, исподтишка наблюдал за разговором. Перехватив взгляд Томаса, он тут же возобновил выпады на болвана в виде турка с намалеванной зверской рожей и угольными глазами.
Вот тебе и друг. А впрочем, неудивительно. Приятельство их после прибытия на Мальту как-то охладело, особенно после того, как вскоре выяснилось, что освобожденная ими женщина отдает предпочтение обществу Томаса. К Оливеру она относилась приветливо, с оттенком благодарности, но именно в присутствии Томаса ее охватывало радостное оживление, и именно его она просила сопровождать ее в прогулках по Биргу, а затем и по более удаленным живописным окрестностям.
«Как раз там все и произошло», – с учащенно бьющимся сердцем припомнил Томас. В солнечно-пестрой тени одного из немногочисленных деревьев острова, на вершине Святой Маргариты, откуда открывался вид на весь Биргу с его окрестностями. Оступившись на склоне, Мария налетела на молодого человека, лбом задев его щеку, а он подхватил ее, чтобы та не сорвалась вниз. Подняв голову, девушка улыбнулась и невзначай его чмокнула. При этом Томас оторопел от неожиданности, а Мария, притянув его к себе, прильнула к его губам поцелуем уже совсем другим – нежным и страстным. А затем на одном из каменистых склонов они нашли себе укромный уголок, где Томас расстелил свою накидку, и там они пробыли до самого предвечерья, возвратившись на Биргу румяными от страсти и сладостно-тревожного трепета. Что и говорить, связь эта была небезопасной, и они оба это знали. Тем не менее ни Томас, ни Мария не могли, да и не желали сдерживать в себе ту нежную, томительную пылкость, что бередила ум и тело.
Это случилось примерно за неделю до предостережения ла Валетта. Все те дни служебная рутина казалась Томасу поистине вечностью, проведенной в чистилище. А под вечер, кое-как сдав караул, он бегом бежал в условленное место встречи – небольшой садик вблизи городских ворот. Садик некогда принадлежал венецианскому купцу, который завещал его островитянам, и теперь погожими днями, коих на Мальте множество, он радовал своих посетителей лиственной игрой светотени и сладковато-пряным ароматом цветов и трав. Где ж еще, как не здесь, в уютной зеленой глуши, было встречаться влюбленным. Здесь они и сидели, уединившись в тенистой беседке, когда на одной из испещренных солнцем тропинок появился Стокли; подошел и молча встал, щурясь на свету. Томас с Марией смущенно отстранились друг от друга. Все еще свежий шрам на щеке кривил Оливеру рот в подобии легкой усмешки (теперь ему, видно, до могилы вот так усмехаться).
– Оливер? – чуть натянуто улыбнулась Мария. – Как ты внезапно.
– Я вижу, – с холодком откликнулся тот. – Так вот куда ты бегаешь, Томас.
Тот поднялся со скамейки, где сидел рядом с Марией.
– Экий ты мастер вникать в секреты, приятель. Попрошу тебя, чтобы все это осталось между нами.
– Просьба твоя равносильна клятвопреступлению, – ворчливо попенял ему Стокли. – Что ты творишь, Томас? Ты же давал обет целомудрия, вместе со всеми рыцарями.
– Тоже мне обет, – фыркнул Томас. – Нарушить его считается большей честью, чем соблюдать. Ты сам это знаешь. И д’Омедес, наш великий магистр, запросто закрывает на это глаза: так проще.
– Все равно, клятва есть клятва. И мой долг обо всем донести.
Они воззрились друг на друга, и Томас не без удивления распознал в глазах своего приятеля холодный гнев, если не сказать ненависть.
– Ни слова об этом, Оливер. Если ты ни во что не ставишь нашу дружбу, то прояви благородство хотя бы по отношению к Марии.
– Благородство? – сказал как сплюнул Стокли. – Не тебе меня ему учить!
Томас стиснул зубы; руки непроизвольно сжались в кулаки. Но тут вмешалась Мария, тихо дотронувшись до рукава его камзола. Встав впереди Томаса, она с чуть натянутой улыбкой обратилась к Стокли:
– Зачем так, Оливер? Не нужно. Особенно по отношению к друзьям.
– Друзей я здесь не вижу, – жестко, с оттенком злобы выговорил Стокли.
– А вот я тебя считаю другом, – с нежной укоризной сказала Мария. – Другом и спасителем, как и Томаса. Я бесконечно благодарна вам обоим за то, что вы спасли меня от турок.
– И так-то она проявляется, эта благодарность?
– Не сердись на меня. – Она примирительно протянула руку, но Стокли отступил на шаг, вызвав в голосе Марии нотку недовольства. – Оливер, называя тебя другом – дорогиммоим другом, – я говорю от всего сердца.
– Тогда отчего ж ты столь неблаговидным образом предаешь нашу дружбу? Не только ты – вы оба.
– И каким таким образом я тебя предала? – спросила она с упреком. – Я что, в чем-то тебя обманывала? Говорила лживые слова?
Ответа не последовало, и Мария сокрушенно покачала головой.
– Я в самом деле относилась к тебе как к другу и благодетелю, и в этом отношении вы с Томасом равны передо мной. Ну а то, что он для меня несколько больше, чем друг, нисколько не умаляет моего к тебе отношения. Пойми это, дорогой мой Оливер.
– Не называй меня так! Если только ты не вкладываешь в эти слова тот смысл, какой хочу в них видеть я.
– Я отношусь к тебе с искренней симпатией. Пожалуйста, не оскверняй мои чувства.
Стокли, прорычав что-то невнятное, бросил напоследок горький взгляд на бывшего приятеля и, развернувшись, пошагал из сада прочь. Глядя ему в спину, Томас издал подавленный вздох.
– Быть беде. Помяни мое слово.
Мария в ответ покачала головой:
– Оливер хороший человек и добрый товарищ. Ну а это… Он опомнится.
– Остается лишь уповать на твою правоту, любовь моя, – после секундной паузы произнес Томас.
При этих словах сердце у него вспорхнуло, и он с волнением посмотрел на Марию. Та же с улыбкой светлой радости прошептала:
– Ну вот, теперь я знаю…
– …Томас, ты меня слышал? – кольнул слух раздраженный голос ла Валетта.
Ум у рыцаря метнулся молнией, но предыдущую фразу капитана он все же безнадежно прослушал; приоткрыл рот, но ничего не сказал. Ла Валетт с раздраженным выдохом провел пятерней по своей густой темной шевелюре.
– Держись от этой женщины подальше, – подавшись навстречу, промолвил он негромко. – Иначе вас обоих ждут большие неприятности. Оченьбольшие. Ты это понимаешь?
– Да, сир.
– Я мог бы потребовать с тебя слово, но мне не хочется ставить тебя в положение, в котором ты ради своих животных позывов рискуешь поплатиться душой. – За такой отзыв о своих чувствах Томас ощутил секундную вспышку гнева. – А потому, – продолжил ла Валетт, – я просто приказываю тебе не приближаться к Марии ди Веничи до тех самых пор, пока брат не увезет ее с острова. Держись в стороне и от нее, и от дома, где она пребывает. Это понятно?
– Понятно.
– Ну вот и славно. – Ла Валетт, щерясь в улыбке, потянулся и расправил плечи, как после длительной физической работы. – Я доведу это до ее сведения, и поставим на этом точку.
«…Где же она? Почему все нейдет?» – мучился неизвестностью Томас. Ведь она получила его записку и ответила, что придет, даже несмотря на предостережение ла Валетта. Что могло ее задержать? Переменчивость сердца или же что-нибудь еще? «Господи, уж лучше б что-нибудь еще», – взмолился мысленно Томас и устыдился, что испрашивает Божьего соизволения на то, что другие сочли бы по меньшей мере кощунством.
Он решил все же повременить, пока колокол не пробьет час. Если Мария не подойдет и к этой поре, значит, ее не будет уже вовсе, и тогда прощай, первая любовь, любовь всей жизни. Ночь все длилась; вот уж и минорный удар колокола поплыл, один-одинешенек; оставалось лишь вздохнуть и отправиться в обратный путь по тропе. Что Томас и сделал. А сделав, увидел, как из бархатного сумрака спешащей походкой вынырнула она. Влюбленные без слов припали друг к другу, и вместе с поцелуем схлынули все страхи и опасения.
– Что тебя так долго удерживало? – спросил наконец Томас.
– Прости, любимый. Жена купца, старая мегера, у которой я нахожусь на постое, смотрит за мной, как орлица.
– Видно, не без оснований, – подтрунил Томас.
– Посмейся еще мне! – шутливо пихнула его в грудь Мария. – Пришлось ждать, пока в доме все полностью не затихнет, и только тогда я осмелилась выбраться наружу. Спешила как могла. Так что времени у нас совсем мало. Я должна быть у себя раньше, чем в доме зашевелятся слуги. То есть еще до рассвета.
Мария снова с поцелуем приникла к нему, и тогда Томас почувствовал, как она напряжена.
– Что случилось? – спросил он, отстранясь.
Под призрачным лунным светом кожа Марии казалась молочно-бледной, а еще чувствовалось, что ее бьет мелкая дрожь.
– Томас, что же с нами будет? Ведь мы грешим, по-иному это и назвать нельзя. Мне предстоит стать женой другого, но вместе с тем сердце мое и тело я отдаю тебе. Но ведь это до добра не доведет. Со дня на день прибудет мой брат. И после этого мы с тобой уже никогда не увидимся.
– Значит, тем более, – попробовал отшутиться Томас, – надо использовать оставшееся время с наилучшей пользой.
– Мы уж и так напользовались им сверх всякого благоразумия, – нервно заметила Мария.
– К черту благоразумие. Если и идти на поводу, то только у желаний своего сердца.
– Дурачок ты, – накренив голову, тихо сказала она. – Милый, милый дурашка. Вдумайся: кто мы, как не шестеренки в непостижимо огромном, сложном механизме? И крутимся по его запредельной, насылаемой откуда-то свыше прихоти. Нам и слова никакого не отводится.
– А вот и отводится, – с каким-то детским упрямством возразил Томас. – Захотим – уедем с Мальты. Вот возьмем и сбежим.
– Интересно куда?
– Да хоть ко мне в Англию.
– В Англию, с Мальты? Как? Или ты думаешь похитить корабль с такой же легкостью, как похитил мое сердце?
– Насколько мне помнится, не похищено оно было, а взято на абордаж. И притом добровольно. – Томас потер подбородок, взвешивая положение. – Можно проникнуть на борт какого-нибудь купеческого корабля, доплыть на нем до Франции, а там уже своим ходом.
Слова его звучали так наивно, что впору рассмеяться самому. Марии, понятно, тут же хватятся, а когда окажется, что вместе с ней исчез и он, последствия представить проще простого. Девушка состоит под охраной Ордена. И такой вопиющей нерадивости, разумеется, никто не допустит. В погоню за любым вышедшим с острова кораблем будет отряжена быстроходная галера, и на беглецов, схваченных и доставленных обратно в тот же день, падет гнев Великого магистра. Все это так, но примириться с мыслью о расставании с Марией было ох как непросто.
– Все равно, – с хмурым упорством произнес Томас, – я тебя не брошу.
– Да куда ты денешься, – раздался неожиданно голос из темноты. – Бросишь, причем раньше, чем ты думаешь.
Они разом обернулись на звук. На расстоянии нескольких шагов в мертвенном лунном свете виднелся силуэт, держащий руку на рукояти меча. А за ним стояли еще несколько.
– Оливер… – оторопелым шепотом проговорила Мария.
– Что тебе здесь надо? – как мог невозмутимо обратился Томас к своему бывшему другу.
– Не прикидывайся еще большим глупцом, чем ты есть, – отозвался Стокли. – Ты отлично знаешь, зачем я здесь. – И обернувшись, скомандовал: – Арестовать обоих. Госпожу проводить обратно к месту ее пребывания.
В их сторону направились двое. Томас, загородив собой Марию, выставил вперед кулаки.
– Томас, не надо, – упавшим голосом сказала она. – Поздно. Слишком поздно.
– Она права, – усмехнулся Стокли то ли губами, то ли своим шрамом. – Действительно поздно. И между вами все кончено. А теперь позволь даме пройти к своим провожатым. Прояви, так сказать, благородство.
Томас не двигался, и тогда Мария сама обошла его, легонько стиснув ему при этом предплечье. Напоследок. Вместо прощания. Томас в гневном отчаянии смотрел, как три фигуры – женская посередине, две мужские по бокам – уходят по тропе в сторону Биргу.
Затем по кивку Стокли двое скрутили руки Томасу за спиной.
– Ну что, Томас, дорогой мой, – пропел бывший друг, глумливо его озирая. – Что же нас теперь ждет?
