Текст книги "Вампиррова победа"

Автор книги: Саймон Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

2

На кухне Электры Джек Блэк курит сигарету. Татуированный палец плотно охватывает белый цилиндр фильтра, который Блэк подносит к губам.

Звук, не слышный никому больше – звук мыслей обитателей Леппингтона, – ритмично гудит у него в голове. Это низкий приглушенный звук, будто ритм музыки, доносящийся сквозь стену пристройки:

– выпусти кошку, Томми; выпусти ее, пока идет реклама...

– вождением такси денег не заработаешь, ни гроша не заработаешь; должна же быть работа на автобусах; я еще не слишком стар; может, стоит написать автобусной компании в Уитби, может, они...

Голос постепенно утих, чтобы смениться другим:

Если я займусь с ним сегодня сексом, он, возможно, отвезет меня завтра в Йорк; эти летние платья не будут лежать на полках вечно, дружок; к тому же приятно чувствовать на себе вес его тела и тепло его груди на коже... хорошо. Да, очень хорошо...

Мама говорит, я еще минут десять могу посмотреть запись борцовского матча. Всех выпусков «Борцемании» еще нет на видео, но мне нравятся «Лучшие хиты Гробовщика».

Если он снова начнет чистить ногти на ногах перед телевизором, я его ударю, помоги мне господи, я точно его ударю...

Голоса, текущие в бритой голове Джека, мягко гудели. Сегодня они походили на рев реки; непрерывный звук, лишь время от времени слегка меняющий громкость и высоту. Ни с того ни с сего эти звуки сейчас действовали до странности умиротворяюще. Бывали времена, когда они доводили его до умопомрачения.

Сегодня голоса были приятыми, какими-то успокаивающими.

Затянувшись, Блэк выглянул в окно второго этажа. За окном он увидел лишь затемненный задний двор и черные и расплывчатые силуэты ив на берегу реки В прорехах облаков посверкивало несколько звезд.

Он расслабленно зевнул.

Он знает, где все.

Док Леппингтон отправился в больницу. Он скоро вернется.

Чарнвуд – у себя в гостиной, читает книги по местному фольклору. Лицо хозяйки сосредоточенно, в губах неплотно зажат карандаш, которым она время от времени делает пометки в школьной тетради. Она хочет выяснить как можно больше о легендах Леппингтона. Может, там найдется что-нибудь, что они смогут обратить себе на пользу.

Бернис тоже предложила внести свой вклад: подняться в свой номер на пятом этаже и принести видеокассету, о которой столько говорила. Прежде чем девушка вышла за дверь, он сказал ей в характерной своей грубоватой манере: «Если увидишь или услышишь что-нибудь, кричи. Я npи6eгy».

С благодарной улыбкой она исчезла за дверью.

Блэк затянулся и выпустил в воздух облако дыма. Вокруг гостиницы дул все усиливающийся ветер.

Блэк слышал издаваемый им звук. Нежные музыкальные ноты, будто пение флейты.

3

Пройдя по коридору, Бернис вышла на площадку лестницы. Отсюда ей был виден весь пустой вестибюль внизу – до самой стойки портье и книг посетителей и телефонов на ней. Дверь в подвал надежно заперта. Инфракрасные сенсоры по стенам беззвучно сканируют пространство. Огоньки на контрольной панели лифта мертвы. Лифт сегодня никуда не идет.

Беззвучно ступая сандалиями по ковру, Бернис начала подниматься вверх.

Снаружи дул резкий ветер. Проносясь по фризам, балюстрадам и готической каменной резьбе на угловых башнях, он издавая звук, похожий на пение флейты: мягкую переливчатую мелодию, будто мотив ирландской баллады.

Она поднялась на один пролет, другой, миновала третий этаж, четвертый...

Надо же, я слышу, как дышат стены, подумала она, расслабляясь под несущиеся снаружи звуки флейты. Странная мысль, и все же я чувствую, как дышат в них кирпичи...

...вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох...

Ох как же ты устала, Бернис. Сон у тебя нарушен. Как приятно было бы выбрать наугад какой-нибудь номер и, свернувшись калачиком в постели, как котенок, крепко-прекрепко заснуть до утра.

Твари за стенами гостиницы казались теперь далеко-далеко. Им не пробраться сквозь запертые двери; они ее не тронут.

Ветер играл на здании как на музыкальном инструменте; мягкие переливы флейты взмывали к потолку, чтобы затем хлынуть по спирали по лестничному колодцу.

Я в безопасности, мне хочется спать, я готова лечь. Конечно, нет никакой нужды бодрствовать.

Ей пришли на ум все те вечера, когда она двигала по номеру бюро, чтобы забаррикадировать дверь из-за своей дурацкой мысли, что по площадке за дверью бродит призрак.

Призрак самоубийцы Уильяма Морроу – без глаз и с замшелыми кладбищенскими губами и с толстыми пальцами, чтобы лучше гладить ими горла беззащитных девушек...

Бернис улыбнулась. Ну что за сумасбродная блажь?

Гостиница ведь все равно что замок.

Ничто сюда не проникнет.

Даже тварь с порванными грудями надежно заперта внизу. Она никому не может повредить.

Впрочем, она и мухи, наверное, не обидит.

Даже если спуститься сейчас прямо вниз, отпереть дверь в подвал, а потом подойти прямо к этой запирающейся кладовке, распахнуть дверь и...

Ох, но ведь я же не собираюсь этого делать, да? – подумала она, чувствуя, как по телу разливается восхитительное сексуальное тепло. Бернис с улыбкой потянулась и закружилась по лестнице будто балерина.

Нет, не сделала бы я ничего такого сумасбродного.

Ведь не сделала бы?

4

На больничной койке лежит старик и говорит сухим шепчущим голосом, который так гипнотизирует... гипнотизирует... Веки Дэвида тяжелеют. И все же он вслушивается в слова, гладко падающие со старых губ:

– Будь всегда начеку, племянник. Они древни и коварны. В прошлом они забирали неосторожных. Помни: они как рыбаки, и разум для них – что крючок с наживкой. Они крадутся, пробираются, находят себе дорогу в твой мозг, а стоит тебе проглотить наживку, как они вытянут тебя – медленно, но неизбежно. Жертва чувствует тепло, ею овладевает ощущение безопасности; вплоть до тоге, что считает себя совершенно неуязвимой и переполненной высшей надмирной гармонии. В прошлом людей заставляли покидать свои дома посреди ночи и пешком пробираться ко входам в пещеры. Там они прижимались к решеткам – настолько они были зачарованы, и ждали прихода вампиров, ждали, когда немертвые протянут руки сквозь прутья решетки, чтобы взять, что пожелают, у того, кто пришел – будь то мужчина, женщина или ребенок...

5

Бернис поднялась на пятый этаж. Сейчас ей ни с того ни с сего захотелось закружиться в вальсе по коридору, будто принцессе на балу. Все кружиться, кружиться и кружиться, чтобы подол длинной юбки встал колоколом.

Я влюблена в Дэвида Леппингтона, подумала она с внезапным приливом удовольствия. Я влюблена в него. А он влюблен в меня. Она нарисовала перед мысленным взором его улыбку и припомнила его голос, и ей снова захотелось танцевать.

Она чувствовала себя такой сексуальной, такой... да! До кончиков ногтей эротичной.

Ей не терпелось почувствовать, как ее гладят голые руки и слегка потирают спину...

Пройдя но коридору, она открыла дверь своего номера. Все тело как бы зудело. Это все – старая одежда. Почему бы не переодеться во что-нибудь получше?

Как насчет нарядов из стенного шкафа? Запретной одежды, дурной одежды, секс-одежды?

Бернис хихикнула.

Да, она просто влюблена в ощущение атласов и прохладных шелков Электры на своей коже. Почему бы и нет, Бернис? За то, что ты красива и сексуальна, теперь ведь не повесят. Она улыбнулась. Во всяком случае, пока.

Она выпорхнула из номера назад в коридор, в сторону кладовки, где в тайнике пряталась экзотические и несказанно эротичные наряды Электры.

6

К десяти часам, она была почти готова. Опять на ней были длинные перчатки из черных кружев, закрывавшие ей локоть. Она поправила на бедрах восхитительно длинную юбку из черного атласа, потом осторожно натянула сапоги из черной лакированной кожи до колена. Шнуровка сапог шла по самой кости голени, и были эти сапоги так изысканно узки, будто две сильных мужских руки сжимали ей икру.

Поверх юбки красовалась свободная – очень свободная, учитывая то, что сшита она была на пышные формы Электры, – блузка. Блуза тоже была из черных кружев, причем само кружево было настолько – невероятно – тонким, почти прозрачным. Когда Бернис подвергла себя критическому осмотру, отражение оказалось на диво привлекательным.

Кружево было таким легким, что казалось, ее тело одето в черный туман. Когда она повернулось, ей почудилось, что само ее тело испускает ауру черноты, будто чернота притаилась в каком-то сантиметре под ее бледной кожей.

И снова за готическим нарядом последовали обильные тени вокруг глаз. Горы и реки глубоких, темных теней. Потом – угольно-черный карандаш вокруг глаз, который дал подводку как у египетских принцесс.

И наконец, последний штрих – красная губная помада. Сочного, влажного кроваво-красного цвета, который ярко выделялся на ее белом лице. Само совершенство.

Одного взгляда в зеркало хватило, чтобы глаза у Бернис засветились от удовольствия. Опять тот же эффект столкновения противоположностей: похоронная чернота викторианской одежды и вид тайного объекта эротических мужских фантазий. Кожа Бернис казалась невероятно чувствительной. Она ощущала разные ткани, касавшиеся кожи: прохладную шелковистость атласа и шелка, чуть более грубую текстуру черных кружевных перчаток, которые так плотно прилегали к рукам, словно выросли на них сами собой.

И зачем я все это делаю, удивилась она. Дэвида нет, и всех этих усилий он не оценит. Не важно. Он увидит меня попозже, увидит во всей моей темной мерцающей красе, увенчанной сияющим «пора в постель» взглядом и чувственными красными губами.

Электре она во что бы то ни стало покажется. Она так и слышала, как смеется и хлопает в ладоши пораженная таким преображением хозяйка гостиницы. Это будет небольшим развлечением, таким, что скрасит долгую-долгую ночь.

Беззаботно напевая себе под нос, девушка вышла из номера и поплыла по коридору, будто маленькая хозяйка большого дома. Бернис помедлила, заметив, что что-то не так.

Ну... что-то изменилось.

Но что?

Она оглянулась посмотреть в дальний конец коридора.

И, поняв в чем дело, коротко рассмеялась.

Для ее уха этот смешок показался беззаботным и звенящим.

Для кого-нибудь другого он мог бы прозвучать смехом пьяного или того, кто опасно близко подошел к краю безумия.

Бернис повернулась и, глянув по сторонам, присела в реверансе.

– Что ж, спасибо, – произнесла она в пустоту. – Спасибо, что прислали за мной лифт.

Двери лифта стояли настежь. Внутри горел свет.

Шурша юбкой, Бернис легко, будто бабочка, вплыла в кабину.

Девушка подняла затянутый в кружево палец, чтобы нажать пластиковую кнопку с цифрой "1", потертой и блестящей цифрой "1".

Но не успела она даже коснуться ее, как двери лифта сами собой стали закрываться.

– Опять спасибо, – совершенно счастливо сказала она, когда с сухим царапающим звуком сомкнулись двери.

Мотор лифта загудел, стены и пол кабины дрогнули. Лифт начал опускаться, унося Бернис за собой вниз.

7

Электра Чарнвуд сонно прибрела в собственную кухню, зевнула, прикрывая рот рукой.

– Простите... а, я так устала. Я заснула над книгами. Вы... Джек... Джек!

Она глянула на сидящую у стола фигуру. Джек как будто бодрствовал. Глаза у него были открыты, хотя их взгляд, устремленный в одну точку, казался остекленевшим.

Татуированная рука покоилась на столе. Сигарета в толстых пальцах догорела почти до самой кожной перепонки между указательным и средним пальцами, оставив столбик холодного пепла.

– Джек! – Голос щелкнул как хлыст. – Джек! Проснись!

Взгляд Блэка неясно заблуждал по комнате, потом прояснился:

– А... в чем дело?

– Джек. Где Бернис?

– Поднялась к себе. – Он поглядел на догоревшую сигарету между пальцами с каким-то рассеянным удивлением, словно на тыльной стороне его ладони вырос гриб. – А в чем дело?

– О господи, когда?

Будто пьяный или не в себе, он перевел взгляд на кухонные часы на стене.

– Вот черт.

– Когда, Джек?

– Больше часа назад.

– Черт, черт, черт! – зашипела Электра. Холод лизал ей нутро, поднимаясь ледяными волнами все выше в самое горло. – Проклятие... остается только молиться, чтобы они до нее не добрались. Пошли... тебе лучше прихватить с собой молоток. Нужно попытаться отыскать ее.

Они вывалились из дверей квартиры Электры на площадку второго этажа. Первое, что они услышали, было гудение электромотора.

– Это лифт, – воскликнула Электра. – Проклятие. Я же его отключила, он не может работать.

– Теперь работает, – без всякого чувства отозвался Блэк. – Ты сможешь его остановить?

– А куда деваться?

Подбирая на ходу ключ, который отрубил бы подачу тока к мотору, Электра кинулась к дверям лифта на втором этаже.

Втиснув ключ в замочную скважину возле кнопки вызова, она глянула вверх. Лифт приближался; подсвеченная цифра на панели над дверьми уже сменялась с пятерки на четверку.

– Погоди, – буркнул Блэк. – Откуда мы знаем, что в лифте Мочарди?

– Она там. Кто еще это может быть?

– Может, один из этих ублюдков. Он может броситься прямо на нас, как только ты остановишь кабину на этом этаже. Что нам тогда делать?

Счетчик этажей показывал уже третий этаж – всего один этаж до них. Перед внутренним взором Электры предстал темный гробик кабины, скользящий все ниже и ниже по обшитой кирпичом шахте, и сквозняк этого скольжения заставлял трепетать столетние наслоения паутины.

– Что ты собираешься делать? – подстегнул Блэк.

Электра стояла наготове, ее взгляд озабоченно вперился в счетчик, рука была готова повернуть ключ. Если Бернис там, надо остановить кабину и вытащить ее оттуда. Лифт, как подсказывала ей интуиция, направляется в подвал. К тому, что притаилось внизу в ожидании кабины.

Но если в лифте спрятались чудовища, они накинутся на них, стоит дверям открыться.

Во рту у нее пересохло.

– Я изолирую кабину между этажами. Таким образом, двери останутся закрытыми до тех пор, пока мы не решим их открыть.

– Тогда поторопись...

Мигнув, погасла цифра "З", и Электра поняла, что кабина проходит перекрытия между этажами. И резко повернула ключ.

Хозяйка гостиницы подняла глаза – за подтверждением, что экран счетчика пуст, ожидая услышать глухой удар останавливающейся кабины.

– Нет!

Рот у нее открылся, сердце почти перестало биться.

На счетчике появилась цифра "2".

– Не работает. Они, должно быть, покопались в щитке. – Она повернула ключ в одну сторону, потом в другую. Ничего не изменилось.

Теперь хозяйка гостиницы знала наверняка: в лифте Бернис. Приложив руку к двери лифта, Электра почувствовала вибрацию деревянной панели: это кабина проходила мимо второго этажа, унося свой хрупкий смертный груз будто жертвенного агнца к темному и ужасному богу.

На панели высветилась цифра "1". Первый этаж.

Потом буква "П".

Подвал.

Кабина пришла по назначению.

8

Как она вышла из лифта... Она даже не сознавала, что сделала эти три шага. Даже не осознала, что ее ноги, затянутые в лакированные сапоги, касаются кирпичного пола с нежными звуками поцелуев.

Не сознавала звука собственного дыхания.

Ни давления кружев на соски грудей.

Но вот я здесь, в сумеречном изумлении думала она, и стены подвала вокруг будто растворяются в невероятной дали; будто она смотрит на этот мир из другого измерения.

Она медленно прошла вперед – еще три легких шага, подол длинной юбки царапнул по кирпичному полу.

Она оглянулась на кабину лифта с ее зеркалом, и вычурными плафонами под хрусталь, и куском мягкого ковра – словно бургундское вино разлито по полу.

В это мгновение крохотная кабина отодвинулась будто на десятки миль.

Все ее тело потеряло чувствительность; такое ощущение возникает в ногах, если слишком долго простоять на коленях на голом полу.

Без малейшего прннуждения она медленио, словно во сне двинулась в глубь подвала. Еще несколько шагов – и вот она уже в самом подвале. Какой яркий здесь свет! Вот полки, которые она видела раньше, с грузом свернутых старых простыней, ящиков с гвоздями, старые бутылки из-под вина, сиденья для туалета.

Она шла дальше.

Слева от нее – запертая дверь в подвальную кладовую.

Там внутри она видела тварь с искромсанными грудями, похожую на труп.

Сейчас она чувствовала, как тварь за дверью волочет по полу босые ноги.

Бернис медленно шла вперед – прекрасная принцесса из волшебной сказки, шагающая по чудесной выдуманной стране; ее кроваво-красные губы слегка прноткрыты, глаза, подведенные черным, ярко сияют. Она глянула влево, вправо, как будто ожидая, что объявится что-нибудь чудесное, чтобы рвзвлечь и позабавить ее.

Бернис улыбнулась. Разум ее был далеко и видел сны наяву, она была счастлива: это то, что положено ей по праву рождения.

Потом она завернула за угол и глянула в глубь сужающегося к стальной двери подвала.

Только теперь все здесь было иначе.

Дверь распахнута.

Бернис поежилась.

У холодного воздуха внезапно выросли острые зубы и вцепились в нее. Холодно до боли.

Бернис судорожно втянула воздух; зубы у нее щелкнули; руки непроизвольно сжались в кулаки, будто какой-то садист заставил ее лизнуть открытый глаз мертвеца.

И в это мгновение она совершенно очнулась, разом вырвавшись из транса.

Бернис в ужасе огляделась по сторонам. Со всех сторон на нее стремительно надвинулись стены. Там, где до того они казались мягкими, далекими и теплыми, теперь они были жесткими, безжалостно холодными и готовыми вот-вот хлопнуть в кирпичные ладоши и раздавить ее, размозжить истолченную трудную клетку о пропущенное под катком сердце.

Господи Иисусе, зачем я сюда спустилась, почему я сюда спустилась? Почему...

Но холодная безжалостная правда заключалась в том, что она уже в подвале. Еe сюда заманили; с той же легкостью, с какой ее некогда напоил ее же парень, а затем улестил подняться к нему, где ее лапали все эти мужики.

Только теперь перед ней была распахнутая стальная дверь, та самая дверь, которая некогда отделяла подвал от туннелей в... да, да, вполне возможно, что и в ад.

Она сделала два быстрых шага вперед. Словно ей надо было удостовериться в том, что это не иллюзия.

Нет.

Тяжелая стальная дверь, десятилетиями запертая на висячие замки, зияла провалом.

Замки лежали на полу. Они все еще были закрыты. И все же кто-то основательно поработал над ними, перепиливая дужки.

Бернис поежилась. Это была долгая, болезненно холодная дрожь. Если бы она перевела это жуткое чувство в зрительные образы, такую дрожь мог бы вызвать огромный, толстый червяк, медленно ползущий по голой коже ее живота вверх к горлу, оставляя за собой влажный след холодного молочного гноя у нее на груди.

Выбирайся отсюда, Бернис, выбирайся!

Поворачиваясь, чтобы бежать, она углом глаза заметила, как что-то белое выдвигается из теней, чтобы стать у отверстия, оставленного выломанной дверью.

Она бежала по сводчатому подвалу, мимо двери запертой кладовой, где пока еще надежно упрятана тварь.

Вот она уже в кабине. В кабине, которая еще хранит запах верхних этажей гостиницы. Чистый и сухой запах. А не эта холодная затхлость повала.

Она бьет кулачком по кнопкам на панели.

Еще секунда – и двери лифта сомкнутся, загудит мотор, и она поедет назад в безопасность верхних этажей (и не важно, какой это будет этаж, любой подойдет).

Затянутым в кружева кулачком она ударяет по кнопкам.

В любую секунду... в любую секунду.

И тут... о ужас.

Свет в подвале погас.

С криком она выглядывает из освещенной коробки, из лифта.

За дверьми кабины простирается кирпичный пол, мягко освещенный светом лифта.

А за ним – тьма подвала, тьма-тьмущая, которая чем дольше смотришь в нее, тем больше расцветает фиолетовыми соцветиями.

И у нее на глазах в этих соцветиях проступают жилки красного – а ее разум в панике пытается отыскать хоть какой-нибудь смысл в случайной игре теней с тьмой.

Тут возникает странный звук, будто кто-то ползет.

Звук ног, медленно шаркающих по кирпичу.

А потом, кивая белым из тьмы, появляются белые шары.

Во всяком случае, так Бернис показалось поначалу.

Потом она увидела, что белые шары – это на самом деле голые, лишенные даже признака волос, головы. И глаза горят из-под темных щетинящихся бровей.

Носы безжалостно искривлены. Рты полураскрыты, так что видны острые как ножи зубы.

– Ну же... давай! – кричит она и бьет по кнопкам лифта. – Ну давай, пожалуйста...

В любую секунду двери закроются. Она будет в безопасности. Ограниченное пространство ярко освещенного лифта покажется тогда на удивление уютным и теплым.

Честное слово, я никогда больше сюда не спущусь. Честное слово, я буду хорошей. Честное слов...

Они набросились на нее из темноты, нахлынули волной белых блестящих голов. Потянулись руки, и эти руки были удлиненные, мертвенные, мертвецки бледные.

Длинные пальцы сомкнулись на ее руках.

Они вытащили ее из лифта.

Она закричала.