Текст книги "Молодой Сталин"

Автор книги: Саймон Джонатан Себаг-Монтефиоре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 18
Пират и отец

Сталин был готов выстрелить, но его шурин выхватил у него винтовку. Он узнал перепуганного полицейского, который до этого получил взятку за то, что не будет мешать работать типографии. Нервное состояние Сосо можно было понять: казаки убивали революционеров, за ним охотилась охранка. К тому времени он вместе с дружиной организовал еще несколько грабежей в разных частях Кавказа: требовалось закупить оружие в Европе. Сталин уже несколько недель не виделся с молодой женой, забыв, что своим образом жизни подвергает ее опасности.

Приблизительно 9 сентября 1906 года Сталин побывал на конференции эсдеков, которую Жордания провел в Тифлисе, а затем в гостинице в Баку. Царские репрессии и меньшевистские успехи привели к расколу среди грузинских большевиков. Кроме того, меньшевики заявили об отречении от терроризма и теперь смотрели на Сталина и его дружину как на бандитов. Из сорока двух делегатов (всего-то!) только шестеро, в том числе Сталин, Шаумян и Цхакая, были большевиками.

Сталин отыгрывался тем, что нагло издевался над меньшевиками. Он сыграл с ними злую шутку. “Всю конференцию он иронически улыбался, – рассказывает Девдориани, его однокашник-меньшевик. – Это значило: “Принимайте какие угодно резолюции, к революции они отношения не имеют”. Сталин держался “крайне вызывающе, грубо” – настолько, что председатель-меньшевик Арсенидзе сказал, что он ведет себя “непристойно”, как “шляющийся без подштанников” – выражение, означавшее “уличную девку”. Сталин “развязно ответил, что он не сбросил же с себя штаны”. Затем, “ехидно улыбнувшись левым углом рта”, он покинул собрание. “Вскоре после его выхода послышались условные свистки, дающие знать, что идет полиция. Мы принуждены были разойтись, – вспоминает Арсенидзе. – Но на улице нигде полиции не было видно… это была проделка Кобы”.

Но Сталин, как писал меньшевик Уратадзе, сделался “главным “финансистом” российского большевистского центра” и в последующие три года оставался одним из главных спонсоров Ленина. Судя по всему, после конференции Сталин отправился на запад, в приморский Сухум, чтобы испробовать новый способ грабежа: пиратство в открытом море.

20 сентября 2200-тонный и 87-метровый пароход “Цесаревич Георгий” плыл из Одессы в Батум. На борту были пассажиры и довольно крупная сумма денег. Во время остановок в Новороссийске, Сухуме и Новом Афоне, куда пароход привез деньги для выдачи заработной платы, на борт без ведома капитана проникли группы большевистских бандитов с ружьями и гранатами под фетровыми плащами.

В 1:15 ночи, когда спящий корабль проходил мимо мыса Кодор, двадцать пять пиратов, среди которых были “рабочие и интеллигенты”, достали маузеры, берданки и бомбы и объявили о захвате судна. Главарь пиратов, которого жандармы потом описали как “низкорослого грузина лет двадцати с небольшим, волосы рыжеватые, веснушки”, занял капитанский мостик, нацелив маузер на капитана Сенкевича. Дежурного офицера, рулевого и команду тоже держали на мушке; впрочем, вероятно, пиратам помогали четверо матросов-“инсайдеров”.

Как потом рассказывала команда, главарь пиратов в течение всей операции был невозмутим и любезен. “Мы насквозь революционеры, а не преступники, – сообщил он. – Нам нужны средства для революции, и мы заберем только деньги из казны. Повинуйтесь моим требованиям, и кровь не прольется. Но, если вы вздумаете сопротивляться, мы убьем вас всех и взорвем корабль”.

“Я подчинился”, – признал капитан Сенкевич в разговоре с корреспондентом “Тифлисского листка”. Команду и пассажиров собрали в одном месте и запретили смотреть на происходящее. Капитан показал главарю шайки, где лежат деньги. Полиция официально заявила о похищении 16 000 рублей, но, скорее всего, пираты взяли намного больше.

Главарь приказал Сенкевичу спустить шлюпки. Перегружая добычу, пираты удерживали в заложниках нескольких офицеров. Затем они велели матросам доставить их на берег. Их так быстро перевезли, что главарь пиратов, тронутый крайне добросовестным исполнением его приказов, велел выдать каждому матросу по десять рублей. “Цесаревич Георгий” мог плыть дальше в Батум.

Тревогу подняли через семь часов. Казаки и жандармы искали пиратов-большевиков на берегу, но не нашли ни следа – ни шайки, ни добычи. Сталин и двое русских большевиков укрылись в доме члена шайки Степана Капбы (об этом много лет спустя вспоминала его сестра). Затем, по рассказам сестры, они переместились в другой надежный дом, принадлежавший семье Атум, и, наконец, в дом Гварамии. В старости Камшиш Гварамия вспоминал, как Сталин появился в его доме. Его отец с радостью “спрятал рябого главаря банды, которая захватила почтовый корабль у мыса Кодори; впоследствии он стал вождем нашей великой страны”.

Сталин и бандиты продвигались на запад через Абхазию, перешли реку Ингури и углубились в Гурию. Старожилы рассказывали писателю и историку Абхазии Фазилю Искандеру, как Сталин приказал убить семерых ненадежных бандитов (в том числе четверых матросов), а затем с карабином за плечом повел по холмам караван лошадей, навьюченных деньгами. Искандер описал это в романе “Сандро из Чегема”. Доставив добычу своим подельникам в Кутаис, Сталин сел на поезд до Тифлиса, а убитых оставил на съедение шакалам.

Действительно ли Сталин руководил ограблением парохода? Полицейское описание главаря напоминает Сталина, его манеры, облик и речь: он очень часто говорил, что он “революционер, а не преступник”. Но все же описание главаря очень неопределенно. В большинстве воспоминаний говорится, что Сталин организовывал грабежи, но сам не участвовал [98]98
  Это особенно верно для периода после Лондонского съезда в 1907 году, на котором экспроприации были запрещены под страхом исключения из партии. Но пароход ограбили в 1906-м, до Лондонского съезда.


[Закрыть].

Однако из воспоминаний Сванидзе и Давришеви мы знаем, что у Сталина была винтовка и он не стеснялся из нее стрелять. Хорошо осведомленный меньшевик Арсенидзе писал, что Сталин не участвовал в знаменитом тифлисском ограблении, но добавлял, что этих эксов было очень много – он слышал, что и сам Сталин принимал участие в одном из них. У Сталина были знакомые в портах Новороссийска, Нового Афона и Сухума, где пираты садились на пароход: он посещал эти места в 1905-м. То, что Сталин мог вести караван с денежным грузом, подтверждают воспоминания священника Гачечиладзе, цитируемые выше.

Это был не единственный раз, когда Сталин занимался пиратством. Позже он устроил ограбление еще одного почтового судна и планировал несколько таких акций в Баку [99]99
  Пиратство не было редкостью у бандитов-революционеров. Сталинское alter egoиз Гори – Давришеви, глава военного отряда социал-федералистов, – рассказывает, как ограбил корабль примерно в то же время, когда произошел налет на “Цесаревича Георгия”. А у берега Одессы революционеры проникли на прогулочный корабль “София”, где в это время пировали аристократы, и унесли оттуда 5000 фунтов золотом.


[Закрыть]. Абхазский историк Станислав Лакоба, весьма щепетильный исследователь, смог проследить возникновение легенды и побеседовать независимо друг от друга с двумя престарелыми свидетелями. Оба подтвердили, что Сталин был главарем нападения и забрал деньги.

Даты идеально совпадают. Сталина в это время дома не было. Конференция в Баку завершилась. Несколько дней будто выпадают из календаря. Пароход был ограблен 20 сентября; Сталину нужно было несколько дней, чтобы добраться до Тифлиса. По стокгольмской договоренности с Лениным и Красиным Камо и еще двое товарищей Сталина ждали его в Тифлисе, чтобы отправиться закупать оружие для партии.

Документальных подтверждений участия Сталина нет, но оно по меньшей мере весьма правдоподобно. Очевидно, что время для ограбления было подобрано не просто так – и что Камо получил деньги.

Через пять дней после ограбления, 25 сентября, Камо уехал из Тифлиса; у него было достаточно денег, чтобы объехать всю Европу и закупить оружие ¹ .

Сначала Камо в компании велеречивого актера-революционера Мдивани и Кавтарадзе, который кидал в Сталина лампой, сели на поезд до Петербурга. Там их встретил и проинструктировал Красин, вместе с Лениным, а также философом и организатором Александром Богдановым руководивший Большевистским центром – подпольной штаб-квартирой большевиков в Финляндии. Их называли “малой Троицей”.

Красин знал Сталина по Баку и Стокгольму. Он, всегда носивший накрахмаленные белые воротнички и ухоженную бороду, как у Карла I, вел двойную жизнь. С одной стороны, светский человек, дамский угодник, друг миллионеров; с другой – производитель бомб для большевиков и других террористических группировок [100]100
  В то время Красин снабдил самой хитроумной своей адской машиной эсеров-максималистов. Они взорвали ее в доме выдающегося царского премьера – Столыпина. Теракт унес много жизней, но Столыпин уцелел.


[Закрыть]. По словам Троцкого, он “мечтал о бомбах размером в орех”. Такую бомбу он так и не изготовил.

Красин был первым в ряду просвещенных сторонников насилия, кто “почти влюбился в Камо”. Он свел его с Меером Валлахом, любившим хорошо пожить евреем-большевиком. У Валлаха были волнистые светлые волосы, он носил очки [101]101
  В 1930-е Валлах под именем Максима Литвинова станет сталинским наркомом иностранных дел.


[Закрыть].

Камо и двое грузин встретились с Валлахом в Париже. Еврей-посредник и армянин-психопат хорошо сработались. Вместе они побывали в Льеже, Берлине и затем в Софии. Везде они покупали оружие – в основном маузеры, винтовки Манлихера и боеприпасы. В приморской Варне они купили худую яхту “Зара”, погрузили на нее оружие, капитаном назначили революционного матроса с броненосца “Потемкин” и набрали команду из четырех человек. Камо вызвался быть коком и охранять яхту. Он заминировал корабль, чтобы взорвать его, если на борт проникнут агенты охранки. В Черном море “Зара” попала в шторм, дала течь и села на мель. Камо зажег фитиль смертоносного динамита, но он не взорвался. Капитан попытался покончить с собой, но это ему не удалось. Замерзших мореплавателей и кока спасло проходившее мимо судно. “Зара” пошла ко дну вместе с трофеями сталинского пиратства.

Камо вернулся в Тифлис, где у Сталина созрел новый план колоссального ограбления. За несколько месяцев до этого в Тифлисе он столкнулся с неким Вознесенским, учившимся с ним в Горийском духовном училище и в семинарии. Вознесенский рассказал школьному другу, что теперь он работает в тифлисской банковской почтовой службе и имеет доступ к засекреченному расписанию денежных поставок. Сталин пригласил его на кружку молока в молочное кафе “Адамия” и уговорил его помочь большевикам в экспроприации. Вознесенский, допрошенный в ходе секретного партийного расследования в 1908-м, признался, что согласился помочь исключительно ради Кобы, потому что “по поводу смерти к. Эристави Коба написал стихотворение революционного содержания, и это стихотворение произвело на меня сильное впечатление”. Только в Грузии террорист мог получить ценные сведения благодаря тому, что был хорошим поэтом!

Сталин познакомил Вознесенского с дружиной. Он поддерживал с ним связь, встречался со своим “кротом” раз в несколько месяцев. В последний раз он встретился с Вознесенским в конце 1906 года, так что, похоже, охранка была права в том, что ограбление изначально планировалось на январь или февраль 1907-го. Но тогда оно не случилось. Суровые и немногословные ответы Сталина на вопросы меньшевиков, которые вели партийное расследование, подтверждают, что он стоял за самым известным ограблением в истории и имел дело с двумя “инсайдерами”, в том числе с человеком, который был знаком с Кобой “еще со школьной скамьи” и которого он представил дружине.

Вторым “инсайдером” Сталина был Григорий Касрадзе (Гиго), тоже гориец, родственник Кеке и отца Чарквиани. С ним беседовал другой комитет, созданный при партийном расследовании. Касрадзе тоже готовил Сталин – за месяцы до ограбления. Оба осведомителя входили в личную разведку Сталина.

После крушения “Зары” у Камо не было необходимого вооружения для новых операций, поэтому Сталин отослал его обратно к Красину. Князь Коки Дадиани, сочувствовавший большевикам, одолжил Камо свой паспорт, так что террорист ехал в столицу со всеми удобствами. В финском укрытии Камо встретился с Лениным и Крупской. “Этот отчаянной смелости, непоколебимой силы воли, бесстрашный боевик, – пишет Крупская, – был в то же время… немного наивным и нежным товарищем”. Ленин называл его своим “кавказским бандитом”. Тот факт, что у Камо всегда при себе было два пистолета, вызывал у Ленина настоящий восторг – он то и дело предлагал поносить их матери Крупской, аристократке. Ленин и Крупская, воспитанные в культурных и богатых семьях, привечали Камо. Их всегда тянуло к романтике (и практичности), которую олицетворяли брутальные головорезы, – здесь их предтечей был анархист Бакунин.

Очарованные простотой и сердечностью Камо, Ленин и Крупская все же чувствовали, что его странное спокойствие может в любой момент обернуться какой-нибудь невероятной жестокостью. Однажды он пришел к ним на обед и объявил, что принес подарок – этот подарок, завернутый в салфетку, он положил на стол. “Бомбу принес”, – мелькала, вероятно, у большинства мысль, – вспоминает Крупская. – Но это оказалась не бомба, а арбуз”. Камо вернулся в Тифлис с грузом гранат ² .

По словам сталинского бандита Куприашвили, Ленин приказал Сталину раздобыть много денег для проведения намечавшегося съезда в Лондоне. Сталин держал связь с Камо и своими “инсайдерами” в банке. Но, кроме этого, он успел съездить в Баку, где вместе с Шаумяном и Спандаряном основал и редактировал русскоязычную газету “Бакинский пролетарий”. Казалось, что Сосо, замешанному в самых разных темных делах, ничего не грозит. Но, пока он был в отъезде, беда пришла к его жене.

Во время налета на квартиру одного московского большевика охранка нашла записку: “Фрейлинская, 3, швейка Сванидзе, спросить Сосо”. Через некоторое время Камо попросил Сванидзе приютить на две недели одного “московского товарища, еврея”. Сестры ухаживали за гостем, но вскоре после его отъезда, 13 ноября 1906 года, в дом ворвались жандармы, искавшие Сосо и Като. Сестры поняли, что “московский товарищ” оказался предателем. На счастье Сосо, жандармы не нашли ни его, ни его документы, спрятанные в манекенах. Но Като арестовали, а вместе с ней и ее двоюродного брата, изготовителя бомб Спиридона Двали – его приговорили к смерти. Для молодой женщины на четвертом месяце беременности это были не шутки.

Сашико Сванидзе принялась действовать, чтобы помочь сестре. Она обратилась за помощью к своим клиентам, среди которых было большинство жандармских офицеров города: “Я отправилась к жене жандармского полковника Речицкого (которой шила платье) с просьбой, чтобы казнь через повешение, присужденная Двали, была заменена каторгой, а Като освободили как невинно арестованную”. Жена полковника добилась смягчения наказания Двали, а беременной Като помогла еще и тем, что ей позволили ожидать освобождения не в тюрьме, а в полицейском участке. Сестры также шили платья для жены начальника полицейской части, которая тут же забрала Като к себе домой и ухаживала за ней.

Вернувшись из очередной безумной поездки по Кавказу, Сталин “был сильно удручен случившимся”, – вспоминает Монаселидзе. Он “настаивал на том, что должен повидать Като”, поэтому Сашико отправилась к жене пристава и “заявила ей, что из деревни приехал наш двоюродный брат, который желает повидать Като… Пристав дал это разрешение… Мы взяли Сосо на квартиру пристава ночью и устроили ему свидание с Като. На наше счастье, ни пристав, ни его жена не знали Сосо в лицо. Затем… жена пристава добилась для Като ежедневного отпуска на два часа по вечерам на нашу квартиру, где Сосо и Като виделись друг с другом”. Через два месяца Като отпустили.

Вскоре после освобождения, 18 марта 1907 года, Като родила сына Якова [102]102
  Яков, которого в семье называли Яшей, был крещен лишь через несколько месяцев, а документы получил лишь через несколько лет – отсюда путаница с его датой рождения. Вероятно, Сталин назвал сына в честь своего защитника Якова Эгнаташвили.


[Закрыть]. По словам родственницы Като Кетеван Геловани, Сосо и его мать присутствовали при родах. Кеке и “девчушка” Като отлично ладили. Сталин был вне себя от радости. Монаселидзе пишет, что после рождения сына Сосо стал в десять раз сильнее любить жену и ребенка. Он называл мальчика “пацаном”. Впрочем, “если ребенок начинал плакать в то время, когда он работал”, Сталин, день и ночь писавший, “нервничал и жаловался, что ребенок мешает ему работать; но, когда накормят, бывало, ребенка и он успокоится, Сосо целовал его, играл с ним и щелкал его по носику”.

У Сосо было много планов. В марте 1907 года дружина спланировала ограбление почтовой кареты в Кутаисе, но накануне намеченного дня ответственный за налет Цинцадзе был арестован. Сталин назначил вместо него Камо. Ручной психопат Сталина, безусловно, годился на роль главаря бандитской шайки – он всегда был преисполнен энтузиазма и готов убивать. Однажды, услышав, как большевик – вероятно, Сталин – вел теоретический спор с меньшевиком, Камо воскликнул: “Что ты с ним ругаешься? Давай я его зарежу!” Вместе с бандитками Аннетой, Пацией и Александрой Камо остановил карету, но казаки начали стрелять. Завязалась ожесточенная перестрелка, в самый разгар которой девушки сумели подкрасться к карете и схватить мешки с деньгами. Добычу они провезли в Тифлис в нижнем белье. “Мы с Аннетой были обложены деньгами”, – вспоминала Александра Дарахвелидзе. Камо спрятал деньги в винных бурдюках и отправил Ленину в Финляндию.

Между тем сталинские “кроты” в банке известили дружину, что в Тифлис едет очень крупная сумма денег – возможно, до миллиона рублей; Ленину этого хватило бы на много лет. Сталин и Камо начали готовиться к грандиозному ограблению.

Примерно через месяц Сталин, избранный делегатом без права голоса на V съезд РСДРП, оставил Като и Якова в Тифлисе и под псевдонимом Иванович отправился в долгое путешествие через Баку, Санкт-Петербург, Стокгольм и Копенгаген. Конечной остановкой был Лондон ³ .

Около 24 апреля Сталин сел в Дании на поезд, чтобы отправиться в Берлин на встречу с Лениным. Мы точно знаем, что они тайно виделись и что Сталин был в Берлине. Тема для разговора у них была одна: грядущая тифлисская экспроприация. Если Ленин приезжал в Берлин, то, как пишет Троцкий, “уж во всяком случае не ради теоретических “бесед”. Свидание… почти несомненно посвящено было предстоящей экспроприации, способам доставки денег и пр.”. Все это сохранялось в тайне не только от охранки, но и от собственных товарищей: партия, в которой теперь задавали тон меньшевики, запретила разбой.

После этого Ленин и Сталин по отдельности прибыли в Лондон ⁴ .

Глава 19
Сталин в Лондоне

10 мая 1907 года (27 апреля по старому стилю) после утомительного путешествия Сталин и его спутники Цхакая и Шаумян высадились в английском порту Харвич. Здесь они сели на поезд до лондонской станции Ливерпуль-стрит [103]103
  Съезд изначально планировалось проводить не в Лондоне, а в Копенгагене, поэтому Сталин отправился в Петербург, затем в Финляндию и далее в шведский город Мальме, откуда вместе с остальными делегатами паромом отплыл в Копенгаген. Но датчане экстрадировали социалистов в Швецию, шведы – обратно в Данию; наконец датчане отправили их в порт Эсбьерга, где делегаты сели на пароход, идущий в Англию.


[Закрыть]. Англия встретила их сенсационными заголовками в газетах. Англичанам нравилось, что по их столице разгуливают экзотические “анархисты” – как и сегодня, Лондон был известным прибежищем кровавых экстремистов [104]104
  В те же дни на первых полосах газет были сообщения о заговоре против царя и фотография трехлетнего царевича Алексея (с подзаголовком “Царевич впервые надел штанишки”). Кроме того, сообщалось о женитьбе дяди царя, великого князя Николая, на принцессе Черногорской и о том, что у испанской королевы, англичанки по происхождению, родился сын (заголовок: “Английский младенец”).


[Закрыть].

Делегатов встретила крайне пестрая толпа: английские репортеры и фотографы, двенадцать детективов Особой службы и двое агентов охранки, а также сочувствующие – английские социалисты или русские эмигранты.

“История делается в Лондоне!” – провозглашала “Дейли миррор”; кажется, больше всего автора статьи поразило то, что среди революционеров были “женщины, с пылом служащие своему делу”, – и то, что в век больших путешествий у них не было с собой багажа. “Среди них нет никого старше сорока, а многим лишь недавно исполнилось двадцать” – Сталину было двадцать девять, Ленину – тридцать семь (но впоследствии Сталин говорил, что революционеры всегда называли Ленина Стариком). “Сборище самое колоритное!” – заключала “Дейли миррор”.

Подобно республикам Советского Союза, делегаты в теории были равны – но некоторые оказывались равнее других. Как передавала “Миррор”, Максим Горький, “знаменитый романист”, “находится в Лондоне, но где он остановился, знают только его ближайшие друзья”. Горький вместе с любовницей-актрисой проживал в комфортабельном отеле “Империал” на Рассел-сквер. Вскоре ему составили компанию Ленин и Крупская. На улице было сыро и холодно. Ленин по обыкновению взял на себя роль хозяина положения, проверил, не сыры ли простыни у Горького, и велел зажечь огонь, чтобы просушить мокрое белье.

“Здесь будет большая драчка”, – пообещал Ленин Горькому, пока сохли ленинские носки. Делегаты с частным доходом останавливались в небольших гостиницах в Блумсбери, но Ленин и Крупская сняли комнаты на Кенсингтон-сквер. Оттуда Ленин каждое утро ходил за излюбленным лакомством – рыбой с жареной картошкой; ее продавали у вокзала Кингс-Кросс. Но бедным делегатам, таким как Сталин, денег не хватало категорически.

Считается, что первые ночи Сталин делил кров с Литвиновым, которого здесь впервые встретил, в дешевой гостинице “Тауэр-хаус” на Филдгейт-стрит в районе Степни. Джек Лондон назвал это место “чудовищной ночлежкой”: две недели пребывания здесь обходились в шесть пенсов. Условия были настолько ужасными, что Сталин, как сообщают, поднял бунт и добился того, чтобы всех переселили. Он устроился в тесной комнатушке на втором этаже в доме 77 по Джубили-стрит все в том же Степни. Комнату он снял у сапожника, русского еврея, на троих с Цхакаей и Шаумяном.

Туманный и сырой Лондон пугал путешественника-грузина. “На первых порах Лондон оглушил и подавил меня… – писал другой русский коммунист, Иван Майский, позднее сталинский посол в Лондоне. – Я чувствовал себя потерянным и одиноким в этом исполинском каменном океане”. Лондон – город “со скучными рядами однообразных маленьких домов, вечно окутанный черным туманом”.

Если Лондон был чужом миром, то район Уайтчепел, где многие говорили по-русски, казался приветливей. Здесь, в Ист-Энде, жило 120 000 еврейских беженцев, спасшихся от погромов; среди них были и бандиты, и социалисты. Ленин побывал в Клубе анархистов Рудольфа Рокера (недалеко от квартиры Сталина в Степни) и ел там гефилте фиш по-еврейски. Вероятно, угощался этим блюдом и Сталин. Едва ли Сосо прошел мимо дикой войны славяно-иудейских преступных группировок. Банды Ист-Энда, где все были выходцами из Российской империи, контролировали притоны, “бачкистов” (воров, специализировавшихся по золотым часам) и “щипачей” (карманников). Эти банды сражались за господство: “Бессарабские тигры” воевали с “Одесситами”, а те – с “Олдгейтской братвой” под предводительством Дарки-Енота (смуглого бандита-еврея по имени Богард).

По прибытии Сталин и остальные зарегистрировались в Польском клубе социалистов на Фелборн-стрит, возле Уайтчепел-роуд, напротив Лондонского госпиталя [105]105
  Теперь в этом здании мебельный склад, магазины фототехники и мужской одежды.


[Закрыть]. Под наблюдением Особой службы и разбушевавшихся репортеров делегаты получили скудные суточные – два шиллинга на день, разъяснения, как найти место съезда, и тайные пароли, чтобы избежать проникновения на съезд охранки.

Встретившись на верхнем этаже “в скромной обстановке социалистического клуба, где было мало мебели (столы и стулья), а на стенах висели автографы зарубежных гостей”, большевики начали с того, что провели заседание собственной фракции и избрали секретный комитет – а также как уважающие себя делегаты “изучили карту города”. Но “Дейли миррор” было не до таких прозаических деталей. “Женщин-революционеров легко распознать: они бесстрашны, у них железные нервы, – восхищался репортер. – Каждый день они упражняются в стрельбе из револьвера. Они ежедневно стоят у зеркала, перед ним учатся целиться и нажимать на курок… Большинство из них – молодые девушки, одной только восемнадцать лет. Ее длинные светлые волосы собраны в косу”.

Зоркий глаз репортера, однако, заметил “крепко сложенного мужчину с решительным взглядом… Он стоял на углу Фелборн-стрит; было ясно, что это иностранец и человек высокого положения. Это был мсье Севьефф, сотрудник российской тайной полиции; он должен следить за русскими социалистами” – у которых, многозначительно добавляла газета, “почти не было багажа”.

Затем делегаты отправились на Пятый съезд социал-демократов. Они ехали на омнибусе или шли пешком до Излингтона. Там, к своему изумлению, они обнаружили, что съезд проходит в церкви – церкви Братства на Саутгейт-роуд, в рабочем квартале; здание “похоже на десятки других таких же зданий британской столицы: потемневшие от копоти стены, узкие стрельчатые окна, почерневшая крыша с башенкой”. Делегаты вошли в “простое голое помещение, где могло расположиться 300–400 человек”. Горького разочаровало то, что здесь не было никакого убранства: он назвал церковь “смешной своим убожеством”. Приходской священник, преподобный Ф. Р. Суон (среди его паствы был будущий премьер-министр от лейбористов Рамсей Макдональд), был пацифистом, последователем Уильяма Морриса.

13 мая 1907 года (30 апреля по старому стилю) делегаты спели погребальный гимн по падшим товарищам, и после этого отец русского марксизма Плеханов открыл съезд. Сталин видел, что Ленин часто садится рядом с высоким, беспокойным, худым как привидение Горьким – мировой знаменитостью, писателем, собиравшим деньги для большевиков и однажды видевшим казнь в Гори [106]106
  Позже Горький станет другом диктатора, позорным его апологетом, жалким трофеем и, возможно, жертвой. См. “Сталин. Двор Красного монарха”.


[Закрыть]. Большевики сидели с одной стороны, меньшевики с другой; все голосования проходили “с нервной разгоряченностью”.

На съезде присутствовало 302 делегата с правом голоса, представлявших 150 000 рабочих. Но славные дни 1905 года остались позади, партия была в плачевном состоянии, царские репрессии сломили ее. Большевиков было девяносто два; почти все они намеревались продолжать вооруженную борьбу, как в 1905-м, и бойкотировать выборы в Думу. Но их превзошли числом восемьдесят пять меньшевиков, пятьдесят четыре бундовца, сорок пять поляков и литовцев и двадцать шесть латышей – все они поддержали участие в выборах. Ленин был готов сочетать борьбу с оружием в руках и участие в выборах (в наше время приверженцы такой стратегии – террористы ИРА, “Хамаса” и “Хезболлы”). Он принял помощь меньшевиков, чтобы победить в этом споре, а затем снова стал их противником.

Все фракции теряли сторонников, но большевиков в Грузии задавили до такой степени, что Сталин, Цхакая и Шаумян могли лишь принимать участие в совещаниях, но не имели права голоса.

– Кто это? – спросил Сталин у Шаумяна, увидев, что на трибуну взошел новый оратор.

– Ты не знаешь? – ответил Шаумян. – Это товарищ Троцкий.

Троцкий (настоящее имя – Лев Бронштейн) пользовался в Лондоне популярностью. Он только что бежал из сибирской ссылки, проделав путь в 400 миль через тундру на оленьей упряжке. Здесь Сталин познакомился (и, вероятно, обменялся рукопожатиями) с Троцким – впрочем, тот утверждал, что впервые встретился со своим заклятым врагом только в 1913 году.

Пока Сталин командовал боевыми отрядами в Чиатурах, Троцкий возглавлял Петербургский совет. Виртуозно владевший пером, выдающийся оратор, обладатель сильного еврейского акцента, беззастенчиво самовлюбленный, щегольски одетый, с ухоженной шевелюрой, Троцкий был знаменит на весь мир, и Сталину до него было далеко. Хотя сам Троцкий был сыном богатого землевладельца-еврея из Херсонской губернии, он отличался невероятным высокомерием и называл грузин неотесанными “провинциалами”.

Ленин, давший блестящему журналисту Троцкому прозвище Перо, теперь жаловался, что Троцкий задается. Таланты Сталина оставались в тени, в то время как Троцкий блистал вовсю – и Сталин возненавидел его с первого взгляда. Вернувшись домой, Сталин написал, что Троцкий оказался “красивой ненужностью”. Тот в ответ ехидно заметил, что Сталин “ни разу не воспользовался предоставленным ему совещательным голосом”.

Сталин действительно не высказался ни разу за съезд. Он знал: меньшевики, которые ненавидели его за грубость и бандитизм, хотели выставить его в дурном свете, чтобы запретить ограбления и подпортить репутацию Ленина. Когда Ленин предложил проголосовать за предоставление делегатам совещательного голоса, лидер меньшевиков Мартов по подсказке Жордании выступил против троих делегатов – Сталина, Цхакаи и Шаумяна.

– Я просил бы выяснить, кому дается совещательный голос, кто эти лица, откуда? – спросил Мартов.

– Действительно, это неизвестно, – беззаботно ответил Ленин, хотя только что он встречался со Сталиным в Берлине. Возражение Мартова было отклонено.

– Мы протестуем! – закричал Жордания, но все без толку. Отныне Сталин ненавидел и Мартова (настоящая фамилия – Цедербаум: как и Троцкий, он был евреем).

Присутствие евреев раздражало Сталина. Он решил, что большевики – “истинно русская” фракция, а меньшевики – “еврейская”. Вероятно, после заседаний об этом велись недовольные речи в пабах. Большевик Алексинский “шутя” заметил Сталину, что “не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром”. В то время тысячи евреев были убиты в погромах, так что шутка вышла скверная [107]107
  Сталин хитроумно приписал это замечание Григорию Алексинскому в “Заметках делегата” – отчете о лондонском съезде, напечатанном под псевдонимом Коба Иванович в “Бакинском пролетарии”. Он указал, что “большинство меньшевистской фракции составляют евреи… далее идут грузины, потом русские. Зато громадное большинство большевистской фракции составляют русские, далее идут евреи (не считая, конечно, поляков и латышей), затем грузины и т. д.”. О еврейской природе социал-демократизма говорилось много, но сталинская статистика показывает, как много в партии было грузин. Арсенидзе пишет: “Быть за или против евреев, ему было совершенно безразлично”; Сталина интересовали лишь соображения политической пользы. В своих статьях он сочувствовал евреям: “Стонут постоянно преследуемые и оскорбляемые евреи, лишенные даже тех жалких прав, которыми пользуются остальные российские подданные”. Он также нападал на меньшевиков за то, что они были не рабочими, а “интеллигентами”, и удивлялся тому, что меньшевики в свою очередь ругают за это же большевиков: “Мы объясняли меньшевистские крики тем, что “у кого что болит, тот о том и кричит”…” Как видим, это его любимая поговорка. Многие историки говорят о сомнениях в праве Сталина обладать совещательным голосом, чтобы показать, что позиция Сталина была для партии не важна, – и забывают, что с уважаемыми Цхакаей и Шаумяном обошлись так же. Беспечность Ленина объясняется и еще кое-чем. Он предложил грузинским меньшевикам объединение: если Жордания не будет вмешиваться в дела русских, то возглавит объединенную партию в Грузии. Жордания на это не согласился.


[Закрыть]. Неприязнь к интеллигентам-евреям обнажила острый комплекс неполноценности у Сталина. Но здесь и возник Сталин-Русский (в Грузии, где вавилонские евреи жили два тысячелетия без единого погрома, антисемитизма не было). Он устал от ничтожных склок и превосходства меньшевиков в Грузии. Теперь он был готов сосредоточиться на работе в Баку – и в самой России. Отныне он писал не по-грузински, а по-русски.

На съезде Ленин одержал верх. В Центральный комитет прошло больше большевиков, чем меньшевиков; кроме того, Ленин сохранил тайный Большевистский центр. “Я впервые видел тогда Ленина в роли победителя”, – вспоминал Сталин.

Однако меньшевики провели одну резолюцию, касавшуюся Сталина: они сурово осудили ограбления банков и объявили о том, что нарушители правил будут изгнаны из партии. Ответственным за расследование всех экспроприаций со времени стокгольмского съезда назначили меньшевика Георгия Чичерина, гомосексуалиста и аристократа (впоследствии он будет вторым наркомом иностранных дел РСФСР). По свидетельству друга Сталина, меньшевика Девдориани, на этом заседании он был очень замкнут, по большей части молчал и держался в тени. Позже Троцкий понял, что у Сталина на уме были ограбления: “Зачем же вообще Коба приезжал… в Лондон?.. У него были, очевидно, другие задачи”.

Снаружи “любопытные англичане собирались и смотрели на нас, как будто мы были заморские звери!” Пресса осаждала здание; пращуры современных папарацци постоянно фотографировали застенчивых революционеров, которые умоляли отстать от них. “Дейли экспресс” вышла с заголовком “Русские революционеры боятся фотосъемки!”. “Понимаете ли вы, что опубликование этих портретов может быть для нас смертельно опасно?” – вопрошал газетчика один русский. Он не знал, что предосторожности принимать поздно.

Шпики уже проникли в церковь. Российскую тайную полицию тогда, как и в наши дни, раздражала английская привычка предоставлять убежище русским диссидентам. “Из-за лондонского либерализма невозможно рассчитывать на сотрудничество с местной полицией”, – жаловался А. М. Гартинг, заведующий заграничной агентурой, работавший в Париже. Двое агентов следовали за революционерами до самой Англии. Детективы Особой службы и агенты охранки на радость прессе шныряли по улицам, но охранке не нужна была помощь снаружи: двойной агент Яков Житомирский, получавший 2000 франков в месяц, был одним из предателей, проникших на съезд. В архивах охранки лежат речи делегатов, записанные так же скрупулезно, как в официальном протоколе.