Текст книги "Клуб гурманов"

Автор книги: Саския Норт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

21

Михел узнал про нас с Симоном. Поэтому он уже был дома. Его машина была кое-как припаркована, не под навесом, как всегда, а прямо на обочине, у изгороди. Его, похоже, не волновало, что он может ее поцарапать. Скорей всего, он в ярости. На свинцовых ногах я зашла в дом, в панике соображая, что мне делать, что говорить и смогу ли я когда-нибудь все исправить. Вариантов было два: честно во всем покаяться и пообещать, что такого больше не повторится, или все отрицать и делать вид, что я страшно обижена за то, что он мог такое обо мне подумать. В какой-то момент мне ужасно захотелось все рассказать, избавиться от груза, и как знать, может, это и пошло бы на пользу нашим отношениям. Но когда я увидела Михела, ужасно расстроенного, сидевшего за столом и нервно курившего, я выбрала ложь. Я не могла причинить ему боль. Оно того не стоило.

Изо всех сил изображая веселость, я подбежала к нему и поцеловала в губы.

– Ты так рано… – сказала я по возможности небрежно и поставила на плиту чайник.

– У меня жуткое похмелье, я с ума схожу, так болит голова. Это вообще чудо, что я невредимым добрался до дома.

– Тебе уже ночью было неважно.

Я взяла заварочный чайник и тщательно его вымыла. Если бы Михел взглянул на меня в тот момент, я бы рассыпалась в порошок и на коленях стала бы умолять его простить меня. Поэтому я схватила чистую тряпку, выдавила на нее моющее средство и стала чистить кран и раковину.

– Что там у Ханнеке?

– То же, что и вчера. Ужасно. Иво совсем сломался… К ней сегодня привозили детей, они сидели и просто рисовали. Они еще даже не понимают…

Михел поднялся со стула и, подойдя ко мне, стал, опершись о мойку. Он внимательно посмотрел на меня. Я заставила себя дышать спокойно и улыбнуться ему.

– Будешь чай? – спросила я. Он покачал головой.

– Послушай, – начал он. – Симон звонил мне, когда я ехал. Он был ужасно расстроен. Ты, видимо, что-то сказала полицейским. Ханнеке спала с Эвертом?

У меня перехватило дыхание. Значит, он уже знал. И Симон. И все остальные.

– Я ничего не говорила этой сучке Дорин Ягер! Она сама начала про Симона, что у Эверта были долги перед ним. Что мы все друг друга прикрываем… Она хотела, чтобы я призналась, что у Эверта с Ханнеке что-то было…

– Ой, даже не рассказывай мне, я сам знаю эти полицейские допросы. И знаю, как они работают. Запутывают тебя, начинают давить, и не успеешь сам сообразить, как они все из тебя вытащат.

– Михел, я ничего им не говорила. Я разозлилась и ушла. Да, она меня запутывала. И у меня есть сомнения по поводу так называемого самоубийства Ханнеке. Но я даже виду не подала.

– Дорогая, видимо, ты все-таки сказала ей ту самую малость, которая и была ей нужна.

– Может, они нашли другие доказательства.

– Например?

– Откуда мне знать! Я ничего не знаю! Никогда! От меня всегда что-то скрывают! Даже у Ханнеке, которой я всегда все рассказывала и доверяла на тысячу процентов, как теперь оказалось, были от меня секреты!

– Видимо, и она боялась, что у тебя ее секреты долго не удержатся.

– Да что же это такое, черт возьми!

Я вся дрожала, сдерживая ярость.

– Да ладно, Ка, ты же болтушка. Я люблю тебя, потому что ты такая открытая и честная, но иногда… иногда честность все разрушает. Как сейчас.

– Что, по-твоему, сейчас разрушается?

– На основании того, что ты сказала их агенту, они сейчас обыскивают дом Иво. И еще они наложили арест на бухгалтерию Симона. Видимо, у них есть подозрения, которые касаются смерти Эверта. Конечно, это смешно. Но все равно, в результате они будут докапываться и докопаются до какого-нибудь дерьма. Теперь все всплывет на поверхность. И это может иметь последствия для моей фирмы.

Он вытащил из кармана джинсов помятую пачку «Барклай», достал сигарету, нагнулся и прикурил от пламени под чайником. Я демонстративно включила вытяжку на полную мощность и налила кипятка в сверкающий заварочный чайник. Мне вдруг страшно захотелось бросить Михела. Его друг покончил с собой, моя подруга лежала в коме, а он думал о своей фирме.

– Какое отношение это имеет к твоей фирме?

– Господи, Ка, не притворяйся. Симон был партнером в моей фирме. Иво был моим бухгалтером. Надо разложить тебе все по полочкам?

– Да, будь так любезен.

– Это, кстати, первый раз, когда ты проявила интерес к моим делам. Я объясню тебе, кого мы должны благодарить за денежки, которые ты с таким удовольствием транжиришь направо и налево. Симона. У него пятьдесят один процент акций «Шотмедиа». Благодаря тому, что он стал партнером, мы смогли расшириться, открыть собственную студию, писать классные программы и конкурировать с крупными производителями.

– Если верить твоему рассказу, фирма принадлежит не тебе, а Симону.

– Он просто акционер. Он не влезает в дела.

– Но ведь он с этого что-то имеет, как мне кажется?

– Часть прибыли. Которой у нас без его участия вообще не было бы.

– А почему твоя фирма развалится из-за расследования деятельности Симона?

– Если он перекроет кран, по каким бы то ни было причинам, с нами тоже все будет кончено. И тогда мы уже не сможем позволять себе все, что тебе так нравится: горнолыжные курорты, рестораны, четыре недели отпуска в Тоскане!

– Господи, Михел, он же твой друг и партнер! Зачем бы ему это делать?

– Он может создавать и разрушать. Ты знаешь Симона только как щедрого, общительного, компанейского парня, но в бизнесе он может быть очень жестким. Но в этом мире и нельзя по-другому.

– Но ты же подписал с ним контракт, ведь так? Он же не может в один прекрасный день просто взять и забрать свои деньги из «Шотмедиа»?

– Если он захочет навредить, он может вывести меня из фирмы, продать здание, поднять аренду и взять руководство на себя, если мы не добьемся оборота, как договаривались. А может сделать так, что мы этого оборота вообще не добьемся. К тому же, сейчас полицейские начнут рыться в его финансовых делах, и кто знает, что может всплыть. Если они что-то найдут, они могут наложить арест и на «Шотмедиа». Для репутации моей фирмы это тоже не слишком здорово.

Я налила чай в две чашки, хотя в тот момент мне нужен был алкоголь, чтобы успокоить скачущее сердце. Михел жестом показал мне, что тоже не хочет чаю.

– Я поеду за детьми, – пробурчал он, обращаясь скорее сам к себе, чем ко мне.

– Не надо. Я съезжу. Прими ванну или что-нибудь такое. Займись собой. Ты выглядишь, как будто четыре дня спал под мостом.

– Я хочу за ними съездить.

– О’кей, вперед. Интересно, узнают ли они тебя вообще.

Я знала, что эта фраза ранит его в самое сердце, но она вырвалась у меня сама собой, и было поздно забирать слова назад. Михел размахнулся и одним ударом смёл со стола чайник, пепельницу и чашки.

– Твою мать! Какой же ты можешь быть сволочной стервой! Да как ты смеешь… Я же из сил на хрен выбиваюсь! Для тебя! Для детей! Чтобы удовлетворять все ваши пожелания! Чтобы все… – Он резко ткнул мне в лицо пальцем, – были довольны! И ты смеешь мне делать такие мерзостные замечания! Чего тебе надо, избалованная баба? Хочешь, чтобы я чокнулся, как Эверт? Чтобы я бросил работу? Да запросто, слушай! Поиграю пару годиков в теннис, возьму пару заказов на дом, посплетничаю с подружками! А ты давай зарабатывай! Ты же ни дня не выдержишь моей жизни!

Он вылетел из кухни и так шарахнул дверью, что стекло раскололось, и осколки с громким звоном посыпались на пол.

– Радуйся, если я еще хоть один день выдержу с тобой! – заорала я ему вслед так громко, что заболело горло.

Я помчалась наверх по лестнице и закрылась в ванной. Всхлипывая от злости, я открыла кран. Всего за один день мне удалось разругаться со всеми, кого я любила.

22

На мобильном высветилось, что у меня два сообщения. Один звонок на автоответчик и одно SMS от Симона. Я сразу открыла его:

Надо поговорить. Завтра в 9, парковка Мак-Доналдса, у ротонды? Целую.

Меня пронзила волна облегчения, и ни секунды не сомневаясь, я ответила, что приеду. Он думал обо мне. Он меня успокоит.

На автоответчике была Анжела.

«Я пытаюсь тебя найти, но тебе, видимо, не хочется говорить по телефону. Я знаю, что ты дома, я встретила Михела у школы. Здесь Бабетт и Патриция… Ты, наверное, уже слышала, что вообще тут творится. Ну, короче, мы хотим, чтобы ты тоже пришла».

Я стерла сообщение и швырнула мобильный на кровать. Внизу раздавались звонкие милые голоски Аннабель и Софи, которые визжали от восторга и возились со своим папой. Я достала из шкафа чистые джинсы и толстый синий свитер, который всегда надевала, если мне нездоровилось, натянула теплые носки и высушила феном волосы. Потом я спустилась по лестнице, потискала дочек, они согрелись и вспотели. Михел старался не встречаться взглядом со мной, а я с ним. Напряжение висело между нами как магнитное поле. Мы упрямо молчали, пока девчонки не убежали с кухни принести поделки, которые смастерили в школе, и радостно подскочили, когда они вернулись обратно. Сияющая Софи сжимала в руке бумажный тюльпан, а Аннабель размахивала большим листом, на котором она нарисовала снеговика. Я сказала, что горжусь ими, и крепко прижала к себе, после чего они помчались к себе в комнату смастерить еще что-нибудь.

– Я поеду к Анжеле, – свысока сказала я и ушла, не попрощавшись с Михелом. Я понимала, что сама должна прекратить эту ссору, ведь я ее заварила, но пока не могла найти на это силы. Все в нем меня раздражало. То, как он колотил себя в грудь, доказывая, как тяжело он работает. Его упреки, что он делает все это лишь для того, чтобы угодить мне. Эти прозрачные отговорки, которыми он прикрывался, чтобы свести на нет любой разговор о том, что он редко бывает дома. В какое отвратительное клише превратился наш брак. Про нас можно было писать в дамский журнал под заголовком «как не надо жить».

– Привет! – закричала я нарочито бодро, входя к Анжеле.

Бабетт и Патриция с мрачными лицами сидели за огромным дубовым столом, потягивая белое вино со льдом.

– Как чудесно тепло у вас здесь, – продолжала тарахтеть я, расцеловав всех по очереди. – На улице такая холодина. Не дождусь, когда уже наступит апрель, и не надо будет каждое утро искать шапки, шарфы и варежки!

Моя возбужденная трескотня сломала сдержанную холодную атмосферу, царившую в этой комнате. Только Патриция осторожно улыбнулась мне, Патриция и Анжела смотрели на меня как два обиженных ребенка. Анжела молча налила в бокал вина и подвинула мне.

– Лед? – резко спросила она, не глядя на меня. Я покачала головой, неловко улыбаясь. Дело было плохо.

– Давайте не будем тянуть, – начала Патриция, дрожа от напряжения. – Мы уже говорим об этом полдня, мы все совершенно в шоке. Полиция арестовала бухгалтерию Симона. Они были в конторе и у нас дома. В данный момент они потрошат мой дом. То же самое происходит сейчас и у Иво. Просто слов нет это описать! Как будто ему мало неприятностей! Это чудовищно. Эта жуткая Дорин Ягер, жирная лесбиянка, подлым образом обвинила Симона… Что ты ей, черт возьми, такого сказала?

Я отпила глоток и перевела дыхание.

– Ничего. Я клянусь тебе, я ничего ей не говорила. Она намекала мне, что мы все прикрываем друг друга, я разозлилась и ушла. Это все, что произошло. Я думаю, она ведет с нами какую-то игру. Она хочет настроить нас друг против друга, чтобы мы стали друг друга обвинять. Она придумала себе какую-то теорию и теперь пытается ее доказать, я думаю.

– Она откровенно сказала нам, что ты выразила сомнения по поводу падения Ханнеке. И ты напрямую сказала ей, что у Ханнеке были отношения с Эвертом…

Я яростно замотала головой.

– Вот сука! Это неправда. Бабетт, честно, я же обещала тебе хранить тайну, я так и делала…

Бабетт отвела глаза и стала отстраненно вертеть в руках стакан. Анжела перебила меня:

– Мы все знаем, как ты не умеешь хранить секреты, Ка.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты сама понимаешь.

– Нет, не понимаю. Назови хоть один пример.

– Ты когда-то разболтала, что кто-то видел Кейса в Амстердаме с одной блондинистой девкой…

Я обалдела. Я с трудом припоминала эту историю. Ее мне рассказала какая-то школьная мамаша в кафе после новогоднего утренника. Одна из ее подруг видела Кейса на юге Амстердама [3]3
  Престижный район города (Прим. перев.).


[Закрыть]за руку с молодой женщиной. Позже в припадке доверия я рассказала об этом Ханнеке. Естественно, взяв с нее обещание, что это останется между нами. Но ведь как бывает между подругами? Бокал вина, и чтобы поддержать доверительную атмосферу, ты выбалтываешь все на свете. Но я никак не думала, что именно эта новость так разнесется по миру.

– Да это была просто сплетня, которую я слышала от кого-то. Я даже не восприняла это всерьез. Ты права, надо было держать язык за зубами. Но разве такие вещи подходят под определение «тайна»? Вы никогда о таком не болтаете?

Я посмотрела на всех по очереди, ища поддержки или понимания, но они все трое сердито смотрели в бокалы, в которых звенели льдинки.

– Давай начистоту. Ты всегда считала, что ты слишком хороша для нашего круга, – раздраженно сказала Патриция.

Мои щеки горели, как будто у меня была температура.

– Это что еще за новость? Да перестаньте, мы же подруги! Это похоже на третьесортный допрос!

Мой голос застрял в горле. Я понимала, насколько фальшиво было то, что я собиралась сказать. Ведь они были правы. Мне нельзя было доверять, я была лживой, предательницей. И как я посмела говорить высокие слова о дружбе, когда сама еще прошлой ночью трахалась с ее мужем?

– Ты другая. Ты считаешь, что ты всегда права. Ты гордишься, что ты работаешь, у тебя образование, что вы такие творческие. Иногда ты явно даешь понять, что считаешь нас поверхностными. Ты и Ханнеке, вы всегда смеялись над нами. А когда дошло до дела, вы нас предали.

– Я не поняла. Каким образом Ханнеке вас предала?

Наверху вдруг раздался грохот и детские крики.

Анжела встала, пошла в холл и крикнула наверх, чтобы они не смели прыгать с верхней кровати. Мы неловко улыбнулись, обрадовавшись, что напряжение немного спало. Она вернулась и с силой положила руки мне на плечи.

– Ты имеешь в виду еще что-то, кроме того, что она спала с Эвертом и испортила его похороны, напившись и закатив истерику? Мы потом еще поговорили с ней, Патриция и я…

– Вы? Когда же? – удивленно спросила Бабетт, как будто только что проснулась.

– В то утро, когда она… – Она провела ребром ладони по шее, и от этого жеста меня чуть не стошнило.

– Она звонила Патриции рано утром. Не для того, чтобы принести извинения, мягко выражаясь. Она обложила нас последними словами.

Патриция почесала в затылке и закончила рассказ Анжелы.

– У меня получилось ее успокоить, и мы договорились встретиться в той кофейне на П.С.Хоофстраат [4]4
  Улица, где расположены дорогие бутики (Прим. перев.).


[Закрыть]и обо всем поговорить. Но я ее боялась, честно сказать. Поэтому попросила Анжелу пойти со мной. За кофе…

– При этом она в пол-одиннадцатого утра заказала самбуку, – добавила Анжела со злостью во взгляде.

– Она говорила ужасные вещи, которые я не хочу повторять. Да и нет в этом смысла. В любом случае, мы смогли ее убедить, что это опасно, в таком эмоциональном состоянии навешивать на всех обвинения. Мы расстались довольно хорошо. Она обещала обратиться за помощью и в этот же вечер вернуться домой.

– По-моему, Карен и я имеем право знать, что она все-таки сказала, – отозвалась Бабетт и незаметно взяла меня за руку в знак солидарности.

– Нет, – категорично отрезала Патриция. – Я думала об этом, но я не хочу вас этим загружать. Это плоды воспаленного мозга усталой женщины, но это может иметь огромные последствия, если о них пронюхает полиция. Они уже несколько лет ждут, как уничтожить Симона. Это цена, которую надо платить за успех. Только высунь голову из общей массы, и они сделают все, чтобы тебя прикончить. Поэтому, Карен, этот разговор так важен. Если ты хоть немного желаешь добра Ханнеке и Иво, мне и Симону, то не говори больше с полицией. Здесь, между нами, можно обсуждать что угодно. Но там держи язык за зубами.

– Уже поздно, – пробормотала Анжела, как в мелодраме.

– Насколько я понимаю, Ханнеке сказала что-то о Симоне, – сказала я.

– Возможно, вы вдвоем уже вдоволь насплетничались на эту тему, и тебе тоже известно, что у Симона и Эверта были деловые разногласия. Они их разрешили, но теперь полиция увидела в этом мотив.

Бабетт ударила ладонью по столу.

– Я не могу это слышать! Давайте прекратим! Карен моя подруга, вы мои подруги… – Она по очереди посмотрела на нас глазами, полными слез. – Я верю Карен.

– В таком случае я тебе скажу, что с меня тоже хватит. Всего этого! И не только с меня! – сказала Анжела. Она посмотрела на Патрицию, которая терла свой маленький нос пальцами с коричневым маникюром. Она выглядела грустной и разбитой.

– Полиция знает, что вы с ней встречались? – спросила я.

– Нет! И это их не касается! Мы хорошо попрощались с Ханнеке, она вернулась в отель собрать вещи. С нами ехать она не захотела. Мы не сталкивали ее с балкона.

– Но это очень важно для следствия! – мой голос сорвался.

– Если мы расскажем полиции, они тут же захотят знать, о чем был разговор. И кому от этого станет лучше? Эверта и Ханнеке мы этим не вернем, а неприятностей только прибавится. Карен, здесь не идет речь об убийстве, это просто трагическое стечение обстоятельств. Два человека в нашем кругу один за другим выбирают смерть. Почему мы должны за это расплачиваться? – сказала Патриция. – Мне кажется, нам надо немного отдохнуть друг от друга, Карен. Я должна сконцентрироваться на том, чтобы Симону вернули его честное имя. За это я буду сражаться. И ссоры с тобой мне ни к чему.

К глазам подступили слезы, я старалась не заплакать.

Патриция закатывала глаза и надувала губы. В ней появилась какая-то жесткость.

– Я думаю, Карен, ты тоже в нас сомневаешься, как и мы в тебе. И поэтому, как мне кажется, то, на чем держалась наша дружба, исчезло. Симон очень серьезно дискредитирован. Ты утверждаешь, что не имеешь к этому отношения… Не знаю. Кроме того, репутация Симона подпорчена навсегда. Люди скажут, нет дыма без огня. А ведь он вам только помогал. Он такой человек. Согласись, Карен. У вас ведь дела пошли в гору только после того, как он вступил в предприятие Михела.

Я смотрела в одну точку, размышляла и чувствовала, что становлюсь спокойнее. Патриция была права. Я сомневалась в них, и этот отвратительный разговор все только подтвердил. Туман в голове рассеялся, меня как будто ударило током, и я увидела все совершенно отчетливо. Я потеряла саму себя с этими людьми. Тепло, доверие, любовь друг к другу – все это было лишь у меня в голове. Мы восхищались друг другом в обмен на восхищение. А теперь волшебство рассеялось, на поверхности оказалась лишь голая правда. Один был мертв, другая тяжело ранена, и нельзя было задавать вопросов на эту тему.

– Насколько я поняла, Патриция, ты прекращаешь нашу дружбу…

– Я не выношу предательства. То есть, если ты хочешь выставить все именно так… Да, я думаю, ничего другого не остается.

– Я присоединяюсь, – добавила Анжела.

Я встала и заставила себя улыбнуться.

– Да что же это за идиотизм? Я не хочу так! Патрис, Анжела! Вы же не можете так поступить после всего, что случилось? Вы мне нужны! Карен, подожди, останься…

Бабетт вскочила и удержала меня уже у двери.

– Мы же можем все уладить между собой. Не иди на поводу! Может, если ты извинишься…

– Они обвиняют меня в том, чего я не делала, и я сейчас задаю себе вопрос, почему я этого не сделала. Твой муж умер. Моя подруга почти… Все не так, Бабетт, здесь всё, черт возьми, не так! На самом деле они правы. Доверия больше нет. Я отчаянно цеплялась, я хотела верить, что с Ханнеке случилось несчастье, но я не могу закрыть глаза на факты.

– Подожди, я с тобой…

Бабетт побежала в комнату и неловко попрощалась. Я услышала, что она не хочет вставать между нами, на что Анжела едко ответила, что в этом нет надобности, ведь каждый должен сделать свой выбор.

23

– Мне надо покурить, – сказала я. – Пойдем в «Верди», там я куплю сигарет, вместе со стаканчиком виски это меня согреет.

В машине было пронизывающе холодно, и я включила обогреватель на полную мощность, чтобы очистить заиндевевшие окна. Дрожащая от холода Бабетт сидела рядом со мной.

– Я тоже хочу курить, – ответила она, я удивленно посмотрела на нее. Она всегда была самой ярой противницей курения. Я помнила, какие споры возникали между ней и Эвертом, когда он зажигал сигарету.

– Да, я курила, когда была подростком. В юности я перепробовала все, что запрещено Богом.

Я ехала и думала, что мы, в общем-то, ничего не знаем о прошлом друг друга. О чем мы говорили все эти два года? О вещах, не вызывающих сомнения. О еде, одежде, отпуске. О детях. Друг о друге. Много о теннисе. О полиции. И, как это ни грустно признать, из-за смерти Эверта мы стали более откровенны, повернулись друг к другу своими истинными сторонами, поэтому стало даже казаться, что эта трагедия сделала нашу дружбу еще крепче. Но на деле все оказалось наоборот. Один из нас задумал убить себя и своих самых близких, и с этого началось падение «клуба гурманов».

Мы ехали вдоль темных елей, которые так и склонялись над дорогой, за ними невероятно ярко светила луна, я чувствовала себя, как никогда, бодро и легко. Как будто освободилась от тяжелого, как свинец, груза.

– Ну, тебе получше? – заботливо спросила Бабетт и погладила мою ногу.

– Да. Как странно. Я почему-то очень рада. Я впала в немилость – и ничего страшного! И чего я все время боялась…

– Может быть, того, к чему это приведет?

– А к чему это может привести? – спросила я.

– Не знаю. Но могу себе представить, что возникнут неприятные ситуации. Мы везде встречаемся. В больнице у Ханнеке, покупая продукты в «Алберт Хейн». [5]5
  Сеть дорогих супермаркетов в Нидерландах (Прим. перев.).


[Закрыть]В «Верди». В школе. Дети общаются друг с другом. И мужья, не забывай об этом.

– О, я думала, ты о другом. Что меня будут выслеживать, и вскоре я буду висеть на каком-нибудь суку.

– Но ты же не думаешь, что…

– Я не знаю, что должна думать. Я знаю только, что здесь есть какие-то тайны, связанные со смертью Эверта и несчастным случаем с Ханнеке, а наши друзья изо всех сил пытаются скрыть это. Из-за вещей, которые явно оказались выше дружбы.

– Из-за денег, – покорно и как само собой разумеющееся проговорила Бабетт, как будто эти слова все объясняли.

В «Верди» было тихо. Несколько человек в строгих костюмах стояли у барной стойки, в глубине зала тут и там сидели обедающие пары. Был январь, деревня пребывала в зимней спячке. В животе у меня урчало, но я знала, что кусок не полезет в горло. Бабетт отправилась в туалет, я попыталась найти столик как можно дальше от других посетителей и заказала «Джек Дениелс» без льда. Сигареты мне были уже не нужны, желание успокоиться при помощи никотина прошло. Собственно говоря, я должна была позвонить Михелу, но между нами выросли горы.

Бабетт подбежала ко мне, элегантная как манекен. Она подкрасила губы темно-коричневой помадой и распустила волосы. Не обращая внимания на мужчин, которые провожали ее оценивающими взглядами и масляно улыбались, она небрежно перекинула волосы на спину и села за столик рядом со мной.

– Я вот что думаю, – начала она. – Это меня так разозлило! Просто дальше ехать некуда! Но они именно такие, и я, честно говоря, уже давно знала. Они так жестоко отвернулись от нас с Эвертом. Особенно Анжела, которая не хотела больше держать меня в своем доме. Знаешь почему? Патриция и все они совершенно не могут переносить проблемы. Все хорошо, пока хорошо. Но если что-то не заладилось, ты им уже не нужен.

– Не знаю, Бабетт, – ответила я. – Они все-таки много сделали для тебя. – Она, оказывается, была в курсе, что Анжела передумала приглашать ее к себе. Меня это очень удивило, и я не могла понять, кто бы мог рассказать ей об этом. В любом случае, не я.

Бабетт подняла свой бокал, я – свой, она нежно посмотрела на меня.

– За тебя, Карен. Я считаю, что ты просто суперженщина. Ты моя единственная настоящая подруга.

От виски мы согрелись и разомлели. Бабетт заказала маленькие мясные крокеты, под них мы перешли на пиво, и мне стало совершенно наплевать, что вот уже который вечер подряд я напиваюсь вдрызг. Чудесно было чувствовать, как организм наконец расслабляется, ноющая головная боль, а вместе с ней и беспокойство, проходят. Оставались только вопросы, они крутились в голове и умоляли об ответах.

– Разве не странно, что Анжела и Патриция не рассказали в полиции, что были у Ханнеке? – спросила я Бабетт.

– Да, это очень странно, – ответила она, пытаясь вытащить пластмассовой вилочкой остатки крокета из корытца с горчицей. – Меня это тоже покоробило. Это просто смешно, что они скрывают от нас, что им сказала Ханнеке. Но я и так это знаю.

Я с любопытством перегнулась через стол к Бабетт, и она наклонилась вперед ко мне. Я даже потерла горевшее ухо.

– У «Спортс Анлимитед» были большие финансовые проблемы, и на этой почве у Эверта был конфликт с Симоном. Он считал, что Эверт плохой менеджер. Иво помог ему выпутаться, и все проблемы решились до того, как Эверт заболел и стал думать, что эти двое задумали против него заговор. А они-то просто хотели спасти дело от гибели.

Бабетт заметила мой вопросительный иронический взгляд и потрясла головой.

– Нет, правда, я точно знаю. Все это время, пока Эверт был в клинике, Симон корпел над тем, чтобы уберечь «Спортс Анлимитед» от банкротства, поэтому-то Симон и хотел оставить компанию под своим управлением, до тех пор пока Эверт не выздоровеет. Это бесило Эверта. И несправедливо, потому что он сам все спустил. Но этого не знала Ханнеке, она была в курсе только той версии, которую ей рассказал Эверт. Я думаю, она в чем-то обвиняла Симона. Может быть, даже угрожала, что обратится в полицию.

– А что спустил Эверт?

– Он потерял сотни тысяч на бирже. Операции с ценными бумагами и все такое через интернет. Он прямо помешался на этом, день и ночь сидел за компьютером. В конце концов стал пускать в эти операции даже фонды своего предприятия. Если бы Симон и Иво нам не помогли, нам было бы сейчас совсем кисло.

Она вымученно улыбнулась.

– В смысле финансов?

– Да. Момент был тяжелый. Каждый день судебные приставы на пороге. Стоишь у кассы в супермаркете, и вдруг выясняется, что твоя карточка заблокирована. Боже мой, как все это унизительно. – Она отхлебнула еще пива. Взгляд ее затуманился.

– Нам это и в голову не приходило. Я думала, что дела у вас идут прекрасно. Почему ты никогда не рассказывала мне об этом? Мы тоже могли бы как-то помочь.

– О таких вещах не принято говорить. Я сгорала со стыда, когда входила в «Алди». [6]6
  Самые дешевые супермаркеты в Нидерландах (Прим. перев.).


[Закрыть]Брала пустые пакеты в «Алберт Хейн» и клала туда покупки. Оказаться вдруг в очереди среди матерей, живущих на пособие… Этот запах нищеты…

У ее рта появилась жесткая складка.

– Каждый хоть раз ходил в «Алди». Чего тут стыдиться?

Она отстраненно посмотрела на меня.

– Конечно, нет. Просто это было тяжелое время. Вот и все.

Встряхнула головой и улыбнулась.

– Мне кажется, это странно, что все вертится вокруг Симона, – сказала я.

– А знаешь, что мне кажется странным? Решительность, с которой Патриция говорит, что будет бороться за доброе имя Симона. Как будто он ее ребенок! На что теперь она может повлиять? Это звучит, как идея фикс, – ответила Бабетт.

Я провела пальцем по тарелке и собрала крошки от крокетов.

– А сейчас мне действительно надо покурить, – пробормотала я. Бабетт помахала официанту и заказала два пива и пачку «Мальборо-лайт». Я слизнула крошки с пальца.

– Все больше начинает казаться, что все-таки Ханнеке столкнули с балкона, чтобы она не проболталась. Скорее всего, то, о чем она хотела рассказать, имело отношение к Симону. Патриция видела ее последней.

– И Анжела.

– И ты думаешь, они могут убить кого-то? Свою подругу?

– Господи, Карен, да нет. Хотя не знаю… А вдруг? Как-нибудь сгоряча?

Официант поставил перед нами пиво и распечатал пачку сигарет. Мы обе взяли по сигарете, он очень галантно поднес к ним зажигалку. Я глубоко затянулась и закашлялась.

Бабетт протянула мне руку и грустно посмотрела на меня.

– Карен, давай не будем подозревать друг друга. Мне становится страшно.

– А мне-то? – пробормотала я.