Текст книги "Клуб гурманов"

Автор книги: Саския Норт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

31

Анжела в иссиня-белом теннисном костюме открыла дверь и испугалась, увидев меня.

– Карен, – сказала она, сжав губы, и осталась стоять в дверном проеме. – Что привело тебя сюда?

Она оглядела меня с ног до головы, как будто я была грязная, паршивая бездомная собака. Я была готова провалиться сквозь землю. Я спросила, могу ли войти, на что она выпучила свои маленькие серые глазки, как будто я сделала ей непристойное предложение.

– Не могу сказать, что я сидела и ждала тебя…

Она расставила ноги и скрестила руки на груди. Я рассмеялась, но вышло только нервное, судорожное хихиканье.

– Боже мой, Анжела, давай прекратим этот идиотизм. Я хочу поговорить с тобой и считаю, что ты должна дать мне шанс.

Она вздохнула и отступила назад.

– О’кей. Только недолго, я иду играть в теннис с Патрицией в пол-одиннадцатого.

Из гостиной раздавался звук пылесоса. Анжела прошла вперед и попросила домработницу продолжить уборку наверху. Женщина, робко извиняясь, проскользнула по направлению к лестнице.

– Хорошо, тогда я сделаю капуччино…

– С удовольствием, – сказала я.

Она вернулась с двумя чашками прекрасного капуччино и села напротив меня в черное кожаное кресло.

Я потерла руки. Они были совершенно ледяные.

– Анжела, я пришла сказать, что мне страшно жаль, что так получилось. Я ужасно себя чувствую. Не сплю по ночам, прокручиваю все в голове. Я соскучилась по вам… Конечно, невозможно заново вернуть прошлое, но, может, будет легче, если я скажу, что сожалею об этом.

В ее взгляде появилось что-то торжествующее.

– Значит, ты признаешь, что была не права?

– Да.

– Ох…

– Я не помню точно, что сказала полиции, но это мог быть какой-то компромат. Но у меня никогда не было намерения предавать кого-то. Мне очень жаль. Я хотела бы загладить свою вину.

Я подняла руки извиняющимся жестом.

– Я не должна была терять хладнокровия. Но несчастье с Ханнеке, прямо сразу после смерти Эверта, совершенно выбило меня из колеи, как и всех нас. Поэтому я наговорила такого, что совсем не имела в виду.

Анжела недоверчиво посмотрела на меня.

– А ты не считаешь, что лучше сказать об этом Патриции и Симону?

Я тихо ответила, что это правильно, но мне еще слишком стыдно. А с Анжелой мне всегда было легко разговаривать. Поэтому сначала я и пришла к ней. Она стала медленно оттаивать.

– Знаешь, Анжела, ты другая. Не знаю, как лучше объяснить. С тобой я всегда чувствовала себя в безопасности. Ты более духовна, чем остальные. В любом случае ты не так скоро осуждаешь. Поэтому я думаю, что ты – единственная, кто может мне помочь.

На ее суровом лице появилась осторожная улыбка.

– Я просто стараюсь быть открытой для всех. И я считаю, что у каждого должен быть еще один шанс. Значит, и у тебя. Между прочим, это хорошо, что ты сейчас делаешь. Я действительно думаю, что ты очень выросла. Как личность. Что у тебя хватило мужества на это.

Легко дружить с самовлюбленными людьми. В конце концов, я знала, как это действует. Просто обмен комплиментами. Я протянула ей руку и искала взглядом ее взгляд. У меня даже глаза стали влажными. Она взяла мою руку и примирительно посмотрела на меня.

– Ну и хорошо. Все забыто. Давай смотреть в будущее. И не плачь, пожалуйста.

Я покачала головой и картинно моргнула, смахнув слезы.

– Ты права, надо жить дальше. Я тоже этого хочу. Вот только… – Я выдержала паузу и наклонила голову. Анжела подвинулась вперед и поставила свой капуччино на стол.

– Что? Давай рассказывай.

– Есть одна вещь, которая не дает мне покоя. Никак не могу выкинуть из головы. Меня это очень беспокоит. Дело в Бабетт. Думаю, что начинаю понимать, почему ты не хотела, чтобы она у тебя жила.

– О Боже, я думала, что у тебя-то она сидела смирно, не выкидывала никаких штук.

Я попробовала подавить свое удивление и сделать вид, будто точно поняла, что она имела в виду.

– Может быть, тебе надо было меня предупредить?

– Черт побери, – сказала она, и лицо ее опять помрачнело. Она нервно крутила пальцем волосы, задумчиво глядя на меня.

– Я думала об этом. Но мне показалось это неуместным. Она только что овдовела… Едва пережила пожар. Поэтому сначала я считала, что мы должны поддержать ее. Но по мере того как момент ее переселения ко мне приближался, мне становилось страшно. Я с ней в прошлый раз и так порядком намучилась, она мне много крови попортила. Кейс, правда, клялся, что такого больше не повторится, что он извлек урок, но я больше не хочу рисковать. Я подумала: ей будет лучше у Карен. Михел – такой верный пес. Мой Кейс – бабник. Он любит поговорить с женщинами, любит с ними пофлиртовать. Я это знаю, и прекрасно, но есть же границы. Для меня, по крайней мере. Для Бабетт нет никаких границ.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты ведь знаешь, что она обивала у меня пороги, когда Эверта забрали? Мне тогда как раз надо было на несколько дней лечь в больницу прооперировать колено. Бабетт приходила готовить для детей и Кейса. Ну вот, тогда все и произошло. Я узнала, потому что нашла ее сообщение в его телефоне. Что ей очень понравилось, и она не понимает, почему он вдруг перестал обращать на нее внимание. Я приперла его к стенке, и он во всем признался. Да и она, впрочем. Это такая ерунда, сказал он. Он отвозил ее домой, и она почувствовала себя такой несчастной и одинокой, было так страшно заходить одной в темный дом. Кейс зашел вместе с ней и приготовил чай. Утешал ее. Ну, и одно перешло в другое.

Ее ярость, казалось, разгорелась опять.

– Я так зла была на нее тогда! Да и теперь! – прорычала она.

Я вспомнила, как Бабетт говорила, что у нее и в мыслях нет прикоснуться к другому мужчине, и почувствовала, как злость охватывает и меня.

– Почему ты не сказала мне об этом раньше?

– Я считаю, что такие проблемы надо решать за закрытыми дверями своей спальни. Если выносишь их на улицу, можешь распрощаться со своим браком, любой дурак будет судачить о тебе.

– Поэтому вы с ней и остались подругами.

– Хочешь мудрый совет, Карен? Истериками ничего не добьешься. Поддерживая дружбу или хотя бы создавая ее видимость, ты лучше всего отвадишь такую подружку от своего мужика. Ведь нельзя же привязать кота к сметане. Если ты разругаешься с ними обоими, ты тем самым будешь только поощрять их любовь-морковь. Надо быть в курсе, это мой девиз.

Я спрятала лицо в ладонях и потрясла головой.

– Анжела, что мне делать? Что это за женщина – живет в моем доме, сидит за моим столом и, возможно, даже…

– Спит с твоим мужем. Видишь ли, мужчины любят помогать несчастным женщинам. Это дает им возможность чувствовать себя сильными. Она умеет этим очень хорошо пользоваться. А как ты думаешь, вела бы она себя так, если бы твой Михел был водителем автобуса? Конечно, нет.

Я была рада, когда она посмотрела на часы и сказала, что надо заканчивать разговор. Мне ужасно захотелось на воздух. Мы вместе вышли в коридор и надели свои куртки. Женщина, которую я два года считала своей подругой, стала мне совершенно чужой. Я была уверена, что если бы Михел был водителем автобуса, она бы и знать меня не знала.

Анжела посмотрела в зеркало и быстро подправила макияж. Взяла меня за плечи и ободряюще ущипнула за щеку.

– Ну, подруга, крепись. И не беспокойся, я буду молчать как могила.

– Я тоже, – ответила я хрипло.

– И не ставь на карту свою семью. Не стоит. Прости им это. Это самое лучшее, если ты думаешь о будущем.

Я слабо улыбнулась и взяла свой велосипед.

Весна уже осторожно витала в воздухе, но неуверенное щебетанье птиц, которое всегда означало приближение теплых, более счастливых дней, сейчас не производило на меня никакого впечатления. Разговор с Анжелой сильно испугал меня. Значит, Бабетт лгала мне, и я не могла понять, зачем.

Я сильно давила на педали. Может ли Михел и вправду поддаться ее чарам? Несколько месяцев назад я отказывалась в это поверить, теперь я не была уверена ни в чем. Все могло быть. Особенно, если она будет строить из себя бедную-несчастную. Михел, как все мужчины, всегда с радостью играл роль благородного рыцаря. Возможно, сначала она осыпала его комплиментами. Он такой прекрасный муж, такой милый, хороший отец, какая я счастливая жена. Я представляла себе, как она это говорит, ее прекрасные глаза наполняются слезами, она медленно раскрывает руки и кладет голову ему на грудь, ее узенькие плечи дрожат, и он зарывается носом в ее густые, блестящие, чудесно пахнущие волосы, он одурманен такой печалью и такой красотой, она поднимает голову и беспомощно и испуганно смотрит на него. Он смахивает с ее щек слезы и утешает поцелуем, она осторожно приоткрывает губы и предоставляет ему решать, как воспользоваться ее беззащитностью.

Я посмотрела на небо, на медленно плывущие мимо голых деревьев облака и чуть не упала с велосипеда. Может быть, я действительно сошла с ума? Свихнулась. Перенапряглась. Фантазии и реальность опасным образом соединились у меня в голове. Неужели я загнала себя до такой степени, что сама нахожусь на грани психического расстройства и в каждом вижу потенциального убийцу? Совсем как Эверт.

В деревенском магазине я купила пачку сигарет и три журнала, потом пошла в парфюмерный отдел. Мне не нужно было ничего определенного, я просто бродила, останавливаясь перед полками косметики, но ничего не видя, пробовала на руку губную помаду, брала с полки новейшие средства от морщин, нюхала их, ставила на место, дала девушке от фирмы «Шизейдо» побрызгать себя их новым ароматом и вздрогнула, когда сильно накрашенная женщина спросила меня, не нужна ли мне ее помощь.

– Думаю, что нет, – смутно пролепетала я в ответ и вышла из магазина.

Мне не хотелось идти домой, видеть за своим столом Бабетт, которая пьет из моей чашки и читает мою газету. А может быть, даже лежит в моей постели, с моим мужем.

Я свернула в переулок и мимо церкви поехала к «Верди».

Убедившись сквозь окно, что внутри нет никого из знакомых, я вошла, села за столик в углу и заказала кофе с молоком и стакан воды. Достала свой мобильный. Было голосовое сообщение от Бабетт. Она собиралась весь день заниматься делами: сначала поехать в Амстердам к своему терапевту, потом смотреть дома́ для покупки вместе с маклером.

– Ну-ну, – пробормотала я. Потом посмотрела полученное сообщение, оказалось, оно было от Симона.

Завтра, 14.00, люкс с бассейном 342, Ван де Фалк, Акерслот. Приходи!!!

Я вздохнула. Сколько всего на меня навалилось. Позвонила Дорин. Она сразу же взяла трубку.

– Привет, Карен. У тебя все в порядке?

– Да. Э-э, то есть нет.

– Есть новости?

Нервно куря, я рассказала ей о разговоре с Анжелой и о сообщении Симона. Когда я замолчала, на другом конце на какое-то время повисла тишина.

Когда Дорин наконец заговорила, голос ее звучал сурово.

– Ты слишком эмоциональна. Давай отложим эмоции, иначе ничего хорошего не выйдет.

– Речь идет о моем муже и о женщине, которая живет в моем доме.

– Давай посмотрим, что конкретно у нас есть. Эти двое, Анжела и Патриция, были у Ханнеке прямо перед тем, как она погибла. Анжела могла направить тебя по ложному следу.

– Могло быть и так, что Бабетт тоже была у Ханнеке…

– То, что она переспала с этим Кейсом, еще не значит, что она прикончила своего мужа и подругу.

– Она лгала мне. Что она и думать не может о том, чтобы прикоснуться к другому мужчине.

– Это еще не делает ее убийцей. Боже мой, да все лгут о таких вещах. Ты в том числе.

– Я тебе перешлю ее фото. Может быть, ты покажешь его хозяину отеля.

– Хорошо, если хочешь…

– Пойду к Ханнеке домой. Сегодня днем. У меня еще остался ключ.

Может быть, она сделала еще несколько копий этих писем? Или они сохранились у нее в компьютере. Если мне удастся узнать ее пароль, я смогу их вытащить. Тогда можно отменять встречу с Симоном.

– Но Симон и Иво тоже могли найти эти письма и уничтожить их.

– Все-таки стоит попробовать. Что-то должно найтись.

Я подняла глаза и увидела, как ко мне с сияющей улыбкой подходит Бабетт.

Кровь застучала у меня в висках.

– Сейчас не могу говорить. Перезвоню.

Она трижды поцеловала меня, я почувствовала, какие у нее холодные щеки. Потом сняла пальто и оказалась в красном платье без рукавов. Нелепо открытом для такого времени года. Все руки были в мурашках. Она повернулась на каблуках и спросила, что я думаю насчет платья. Я сказала, что она выглядит как картинка. После этого я замолчала. Она неловко заикнулась о том, что собиралась встретиться здесь с маклером. Что ей пора становиться на ноги. Обняла меня еще раз и взволнованно прошептала:

– Что бы я без тебя делала! Но я отплачу тебе добром, вот увидишь. Как только улажу свои дела и куплю дом…

Я с трудом выдавила из себя улыбку.

– А я как раз собиралась уходить, – сказала я. Я заметила, что она посмотрела на мою недопитую чашку кофе и тлеющую в пепельнице сигарету.

– А… О’кей, – она бросила на меня изучающий взгляд и взяла меня за руку.

– Это был он?

– Кто?

– Симон. Это он звонил?

– Нет.

– Эх, Карен… Можешь дать мне копию этого письма? Ты спросишь об этом Дорин?

– Хорошо.

Больше всего мне сейчас хотелось сбежать отсюда. Но я взяла себя в руки и вышла медленно, еще раз с улыбкой обернулась, совершенно спокойно вставила ключ в велосипедный замок, повернула его, села на велосипед и дружески помахала рукой. И только когда скрылась из виду, посмотрела на часы. Была половина второго. В четверть третьего дети приходили из школы. И до этого я должна была сделать еще кое-что.

32

– Эй? Эй, Иво? – Я открыла заднюю дверь ключом, который еще оставался у меня, и прошла в кухню. Перевернутые стулья стояли на столе, и пахло зеленым мылом, которым только что вымыли пол. Мой взгляд упал на большой, окруженный свечами портрет Ханнеке, стоявший на каминной полке. Я подошла к нему и, поцеловав палец, прижала его к холодному стеклу.

– Да? – Я обернулась и увидела женщину в косынке на голове, которая выжидающе смотрела на меня.

– Добрый день. – Я протянула руку. – Меня зовут Карен ван де Маде. Я подруга Ханнеке. Мне нужно забрать кое-какие вещи. Господин Смит в курсе.

Женщина взяла ведро и опять принялась мыть пол.

– Хорошо, – пробормотала она, медленными движениями расправляя на полу тряпку.

В комнате Ханнеке был страшный бедлам. На первом этаже были чистота и порядок, а здесь полный хаос. Книги, разноцветные образцы тканей и рисунки были разбросаны на ее письменном столе, рядом с пепельницей, полной окурков, и чашками с недопитым кофе, покрытым плесенью или совсем засохшим. Стены были увешаны рисунками и фотографиями светящихся от счастья Мейса и Анны – на яхте, на пляже, в бассейне, в школе с Санта-Клаусом, поедающими огромный пряник, они же еще младенцами, спящие в колыбельках, умиротворенно сосущие грудь, мордочки, вымазанные мороженым и шоколадом, сидящие на плечах у Иво… Это разрывало мне сердце. Я сняла со стены одну из фотографий, наш «клуб гурманов» в Португалии. В купальниках, черные от загара, в обнимку, с блаженными улыбками. Как счастливы мы были друг с другом и сами с собой! Я проглотила слезы и сунула фото в сумку. Все, что лежало здесь: ржавые садовые ножницы, гигиеническая помада, пачки вырванных из журналов фотографий интерьеров, несколько зажигалок, блюдо с ракушками, пара серебряных башмачков, – все это очень больно напоминало мне о том, что Ханнеке больше не было на свете.

Я включила ее компьютер, он начал тихонько ворчать, я тем временем взяла пачку бумаг, которые лежали у принтера. Это были счета, список телефонов одноклассников Мейса, уведомления из налоговой инспекции, путеводители, приглашение на дизайнерскую выставку, открытка с поздравлениями. Я запихнула в сумку нераспечатанный конверт от католического объединения сельских женщин Нидерландов и повернулась к компьютеру. Нажала на иконку электронной почты, и почтовый ящик открылся. Поступило 145 новых сообщений, в основном реклама увеличителей пениса, «виагры», пищевых добавок, предложения кредитов и службы знакомств, ответы на деловые предложения, подтверждения подрядчиков, реклама принадлежностей для кухни и ванной, и среди этого четыре полных отчаянья сообщения от некоей Мо.

Ты не участвуешь в форуме и не выходишь в интернет… Я очень беспокоюсь. Дай знать о себе. Я постоянно о тебе думаю и знаю, как тебе трудно.

Целую. Мо.

Ханнеке, дай о себе знать! Я видела в газете траурное объявление. Это твой возлюбленный? Какой ужас! Я всегда с тобой. Хочешь, приеду к тебе?

Целую.

Позвони мне на мобильный. Где ты? Как дела? Если не хочешь больше общаться, так и напиши. Пожалуйста! Мы так много вместе пережили… Напиши по крайней мере, почему ты не отвечаешь.

Это мое последнее сообщение. Постоянно думаю о тебе, и что бы ни случилось, звони/пиши мне в любой момент. Может быть, ты потеряла мой номер. Вот он: 06-433 22 31. Надеюсь еще услышать о тебе, но понимаю, что ты решила изменить курс и выбрала семью. Знай, я уважаю твой выбор.

Всего самого хорошего. Мо.

Я поспешно переписала мобильный этой Мо на пустой конверт и уничтожила все сообщения.

– Как там дела? – раздался голос домработницы. Я и не слышала, как она вошла. На ней была ярко-розовая зимняя куртка, в руке – ключи.

– Я пошла. Дверь закрою на замок. Вам тоже надо идти.

33

Домработница поехала на велосипеде в другую сторону. Я смотрела ей вслед, пока она не превратилась в точку, и тоже поехала по хрустящему гравию вдоль длинной одинокой дороги на польдере, обрадованная, что мне удалось хоть что-то найти. Я вдыхала запах травы, деревенский запах, который в моем сознании всегда будет связан с Ханнеке, зажала под мышкой сумку и изо всех сил крутила педали.

Я так торопилась, что сначала не услышала тяжелый рокочущий звук. Мне ужасно не хотелось, чтобы Бабетт забирала моих детей из школы. Но вдруг я поняла, что меня кто-то преследует, а тот звук напоминал рычание грузовика. Я обернулась. Огромный сверкающий джип, опасно виляя, несся за мной, моргая крупными фарами. Кто сидел за рулем, было не видно.

– Черт! – задыхалась я. – Черт!

Я крутила педали все сильней и сильней, так, что ноги и легкие жгло огнем. У меня зазвонил мобильный, и этот звук отчего-то напугал меня еще сильней. Кто-то гнался за мной, меня вот-вот могли убить. И я ничего не могла сделать. Как я ни старайся, у меня все равно не получилось бы ехать быстрее этой машины. Я могла бы достать мобильный, но оказалась бы мертвой до того, как позвала на помощь. Шум мотора уже подобрался вплотную. Мой преследователь бешено сигналил, тормоза скрипели. Я плакала и бормотала: «Пожалуйста… Пожалуйста…» Потом я бросила руль и покатилась по мокрой траве. Камыши резали лицо, били по рукам и ногам, в нос ударил запах смолы и гнилых листьев, и вонючая вода медленно залилась в сапоги, в штанины и рукава. Раздался шум и клокотание, я пыталась ухватиться за стебли, я открыла рот, в него моментально попала пресная вода и песок и забила мне нос. Я колотила руками и ногами, голова снова оказалась над водой, и я завизжала как резаная. Кто-то выругался, назвал меня безмозглой дурой и ловко вытащил из воды за подмышки.

– Если ты не прекратишь истерить, я тебя ударю!

Я подняла голову и посмотрела прямо в раскрасневшееся лицо матерящегося Иво.

Насквозь промокшая и грязная, всхлипывая, я сидела на берегу ручья, закутавшись в кожаную куртку Иво, пока он ругался и вытаскивал из воды мой велосипед.

– Что на тебя опять нашло! Мои ботинки теперь к чертям… Ты свихнулась или что?

Я могла только стучать зубами. Все тело пронизывала дрожь, а скулы так свело от холода, что я не могла произнести ни слова. Собака Иво облизала мне лицо и, тихонько повизгивая и виляя хвостом, села рядом.

– Вставай, – сказал Иво, строго возвышаясь надо мной. – Свой велосипед сама вытащишь. Как-нибудь потом.

Он протянул мне руку и помог подняться. Потом пошел к машине, положил на сиденье кусок целлофана и похлопал по нему в знак того, что я могу сесть. Потом взял меня за ноги и стал стягивать сапоги. Когда ему это наконец удалось, из них хлынула вода. Еще он стащил с меня носки, отжал их и бросил в пакет вместе с сапогами. Я была так тронута его заботой. Он захлопнул дверь, обошел машину, открыл багажник для собаки, сел рядом со мной и завел мотор, не глядя в мою сторону. Он переключил скорость, сдал назад, резко вывернул руль и выехал на дорогу в сторону своего дома.

– Это очень смело с твоей стороны: залезать ко мне в дом после всего, что случилось, – сказал он зло, не отрывая взгляда от дороги, – а потом еще удирать от меня как последний вор. Что с тобой происходит, Карен?

Он в первый раз посмотрел на меня. Взгляд был усталый и грустный.

– Это лучше спросить у тебя, – ответила я, все еще стуча зубами, и Иво включил печку на полную мощность. – Гнался за мной как маньяк. Я думала, ты хочешь меня убить. Откуда мне было знать, что это ты?

– Я заказал эту машину для Ханнеке. – Он весь как будто сжался, произнеся ее имя, и перешел на шепот. – Я совсем про это забыл, представляешь? Кому придет в голову думать о новой машине, когда жена умирает?

Он нежно погладил приборную доску.

– А они позавчера позвонили. «Ваша машина готова». Я сначала не хотел ее забирать. Мы вместе выбирали, Ханнеке и я. Ей так нравилась белая обивка и ореховое дерево. Как будто на французском курорте.

Я стояла под горячим душем, пока кожа не стала совсем красной и мелкий черный речной песок – который был везде, в волосах, в носу и в ушах, между пальцами и под ногтями, даже на зубах – не исчез в сливном отверстии. Потом я вытерлась насухо перед большим откровенным зеркалом и рассмотрела ссадины на лице и теле. Через всю щеку до уха шла глубокая царапина и красные полосы. На левом боку и животе тоже были ссадины. Сердце все еще стучало так, будто за мной до сих пор гнался маньяк, а в глазах застыл страх. Я осторожно намазала ранки мазью с календулой и прижалась лицом к стопке одежды, которую приготовил мне Иво, в надежде, что на вещах еще остался запах Ханнеке, но пахло только кондиционером. Я надела ее черные гладкие эластичные трусики от «Бьёрна Борга» (они оказались мне чуть маловаты, как и ее джинсы), белую футболку в обтяжку и сверху красный кашемировый свитер, который приятно колол шею. Потом я еще раз посмотрела на себя в зеркало, и мысль, что я больше не увижу ее, пронзила меня насквозь. Что бы ни случилось, что бы я ни сделала, какая бы правда ни вышла на свет, ее уже не вернуть, хотя иногда мне и казалось, что это не так. Она уплывала от меня все дальше. Ее запах выветрился из ее одежды. Еще немного, и ее вещи тоже исчезнут. Ее дети забудут, как она выглядела, как звучал ее голос, как она пахла, какие пела песни, что любила. И когда-нибудь станет неважно, как именно она умерла. Я обхватила себя руками и закрыла глаза. Мне очень хотелось, чтобы там было что-то прекрасное, после этой жизни, и что она была бы сейчас с Эвертом.

– Можешь оставить себе, – пробурчал Иво, кивнув на одежду.

Я погладила свитер и сказала, что очень рада этим вещам. Он достал из холодильника бутылку пива, открыл и отпил глоток. Потом сел на мойку у раковины и пытливо посмотрел на меня.

– Что у тебя на уме, Карен? Что ты здесь делала?

– На самом деле, я хотела поговорить с твоей домработницей, – начала я. – Я вспомнила, что у вас осталось много моих вещей. Книжки, диски, плеер. Я думала, зайду, заберу их…

Иво почесал в затылке, сделал большой глоток из бутылки, спрыгнул на пол, вышел и вернулся с моей мокрой сумкой.

– Я не увидел здесь ни книг, ни дисков, ни плеера. Зато тут есть телефонный счет моей жены!

Он в ярости швырнул сумку на стол. Я вся сжалась. Мои вещи разлетелись по полу.

– Зачем? – заорал он, ткнув в меня пальцем. – Кровопийца, вот ты кто! Тебе надо сначала сходить к психиатру!

– Иво, пожалуйста, – тихо сказала я. – Я понимаю, что ты сердишься…

– Сержусь? Ты имеешь в виду, что я в бешенстве? За моей спиной искать… Что искать? Что тебе так надо доказать? Зачем тебе непременно понадобилось облить дерьмом наш брак?

Он беспокойно ходил туда-сюда и нервно потирал рукой миллиметровый ежик волос.

– Ханнеке трахалась с Эвертом, и об этом благодаря тебе узнали все. Но зачем тебе понадобилось задавать вопрос об их смерти? Нагонять подозрения? Надо разрушить еще больше?

Его плоская ладонь громко ударила по шкафу рядом со мной. Я отвернулась и услышала, как тяжело он сопит. Я попыталась прогнать страх.

– А у тебя нет никаких сомнений? – осторожно спросила я, сжимаясь в комок и готовясь к его новому приступу ярости.

– Нет, – резко ответил он, скорее сам себе, а не мне. Он теребил этикетку на бутылке и смотрел в пол. – Она уже несколько месяцев была сама не своя, а после пожара мне вообще казалось, что она все глубже и глубже погружается в свою печаль. Если я кого-то и обвиняю, то только себя. Я не мог видеть, что она так убивается по другому мужчине. Она почти не обращала внимания на детей. Она сидела целыми днями у себя в кабинете и курила. Я только злился на нее, а ведь если бы я прислушался к ней… Постарался поговорить с ней…

Его глаза наполнились слезами, он быстро смахнул их рукавом. Я положила ему на плечо руку, но он тут же ее стряхнул.

– В этом нет смысла. Ты должна прекратить, Карен. Смотри в будущее. Пожалуйста. Так будет лучше для всех. Сконцентрируйся на муже, на детях. Ты нужна им. Прошлое уже неважно. Самое важное – это они и ваше будущее. Если кто и получил свое, так это я.

– Ты о чем?

– О том, что я должен был простить ее, а не наказывать все время. Тогда, может быть, она до сих пор была бы здесь. Но я не хотел ее слушать.

Мне было больно видеть, что он винил себя в смерти Ханнеке. Больше всего мне хотелось обнять его и шептать ему на ухо, что он ни в чем не виноват, что он был ей хорошим, нежным мужем, и что его реакция на ее интрижку с Эвертом была справедливой. Но я знала, что он не захочет делиться своей болью со мной. Молча я собрала со стола мокрый кошелек, ключи и мобильный телефон и убрала их в сумку.

– Я знаю, что ты сейчас меня ненавидишь, – сказала я хрипло, – но я все равно хочу сказать, что я очень тебе сочувствую. И что бы ни случилось сейчас или в прошлом, ты можешь на меня положиться. Ты можешь злиться на меня, если тебе так легче, но я хочу, чтобы ты знал – все, что я делаю – это только из любви к Ханнеке. Так же, как и ты.

Он не поднял голову, когда я положила ему на плечо руку.

– Просто оставь нас в покое. Это все, о чем я тебя прошу.

– Хорошо, – ответила я, взяла пакет с одеждой, забросила за плечо мокрую сумку, попрощалась и вышла за дверь. Только на улице я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги и кружится голова.