Текст книги "Клуб гурманов"

Автор книги: Саския Норт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

12

В кафе «Бильярд» пахло растопленным камином и имбирным печеньем, было шумно и тесно. Я нашла столик у окна и заказала пиво в надежде, что от него как-то приду в себя. У меня была такая головная боль, что казалось, будто мозги медленно выдавливают глаза из глазниц, это было из-за недостатка сна и избытка алкоголя. По опыту я знала, что эти симптомы могут временно исчезнуть только в том случае, если выпить еще.

Я нервно разглаживала мохнатую скатерть, ковыряла толстую белую свечу и отщипывала кусочки от картонной подставки для пива, выглядывая в окно и поджидая Ханнеке. Я чувствовала, что сегодня она собиралась рассказать мне все, и решила выслушать ее без предубеждения. Трудно занять промежуточную позицию между ней и Бабетт, но я действительно очень хотела воспринимать их обеих с возможно большей объективностью и участием. В любом случае, я хотела приложить все силы к тому, чтобы смерть Эверта не привела к распаду нашего «клуба».

За окном постепенно сгущались сумерки. Я допила свое холодное пиво и взглянула на мобильный. Ханнеке опаздывала уже больше чем на четверть часа. Я попыталась ей дозвониться, но попадала на ее автоответчик. Домашний телефон у нее тоже не отвечал. Ханнеке опаздывала постоянно, обычно меня этот мало волновало, но сейчас стало сильно раздражать. Как она может заставлять меня ждать ее, когда я в таком состоянии, когда я сдвинула горы, чтобы приехать на встречу с ней! Я даже пристроила куда-то детей на то время, пока Бабетт с Анжелой уехали в город выбирать надгробный камень для могилы Эверта! Я заказала еще одно пиво и решила ждать, пока пиво не закончится. После этого я собиралась уйти и посмотреть, что она будет делать.

Я смотрела из окна на голые деревья, растущие вокруг церкви. И как только ей могло прийти в голову ставить меня в такое дурацкое положение после всего, что произошло? Я попробовала позвонить ей еще раз, чтобы, по крайней мере, оставить сообщение на голосовой почте о том, что обо всем этом думаю. На этот раз трубку подняли.

– Добрый день…

– Э-э, это Карен, можно поговорить с Ханнеке?

– Это Дорин Ягер, следователь округа Южный Амстердам. Вы знакомы с госпожой Лемстра?

– Да, Ханнеке Лемстра – моя подруга…

Что-то было не так. Просто хуже некуда. Руки у меня стали дрожать так сильно, что я с трудом могла держать телефон.

– Может быть, вам надо связаться с мужем госпожи Лемстра?

– Почему? Что случилось?

– Ваша подруга находится в Академическом Медицинском Центре. Ее муж сейчас едет к нам. Свой телефон она оставила в номере гостиницы, где остановилась.

– О Боже…

– Простите? Позвольте, я запишу ваше имя?

– Карен. Карен ван де Маде. А что произошло?

Некоторое время в трубке молчали.

– С вашей подругой произошло несчастье. Она упала с балкона.

13

Иво сидел, согнувшись на черном пластиковом стуле, закрыв глаза и обхватив руками голову, погруженный в свои мысли. На плечи была наброшена бежевая замшевая куртка, которую Ханнеке недавно подарила ему на день рождения.

Я погладила его по волосам, он поднял голову, сначала во взгляде вспыхнул испуг, потом удивление, и тут же его плечи задрожали. Он поднялся, обхватил меня своими длинными руками и заплакал, громко всхлипывая.

– Они не знают, они не знают, ничего не знают…

Его заросшие щетиной щеки царапали мне шею, она стала совсем мокрой от слез. Я взяла его голову и большими пальцами вытерла лицо. Несколько минут мы простояли молча друг напротив друга под холодным светом ламп, задавая себе вопрос: в какой же ад мы попали? Сначала Эверт, теперь Ханнеке. Как будто наши семьи кто-то наказывал одну за другой.

Иво отпустил меня и взял за руку, мы сели рядом.

– Никто ничего не говорит. Справится ли она? Никто не может сказать.

Он нервно тер ладонью щетину.

– Я рад, что ты пришла.

– Конечно, я пришла, – пробормотала я и подумала, что окажись я рядом с Ханнеке раньше, мы бы, может, не сидели сейчас здесь.

– Расскажи, что же все-таки случилось?

– Все непонятно, совсем непонятно. После того скандала у Симона и Патриции она, по всей видимости, уехала на такси или на поезде в Амстердам, там сняла номер в гостинице на улице Яна Лёйкена. Ночью она мне звонила, ты тогда тоже была… Сегодня рано утром она снова позвонила, она уже успокоилась и сказала, что к вечеру будет дома. А потом, наверное, часа в четыре, мне позвонили, что она выпрыгнула с балкона. Она в жутком состоянии. Все переломано. Сейчас ей оперируют, как это называется, гематому, кажется. Кровоизлияние в мозг. И неизвестно, выживет ли она. И если выживет, то в каком состоянии потом…

– Но, Иво, Ханнеке же не могла просто так броситься с балкона?

– Нет. Я тоже не понимаю. Ей было тяжело, да, она была потеряна и ужасно расстроена из-за Эверта. Но это…

Я взяла его руку и погладила темные волоски на вздувшихся венах.

– Мы все расстроены из-за Эверта. Но мне не кажется, что Ханнеке из-за этого могла так поступить. Должно быть, это несчастный случай.

– Так и есть. Я уверен. Она слишком много пьет. Я уже несколько месяцев ей об этом говорю. Ну хоть раз можно обойтись без выпивки, мать твою. Но что тут поделать…

Его голос сорвался, он бессильно пожал плечами.

– Я не знала, что все так ужасно. Что у нее проблемы.

Он выпрямился и стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Проблемы, проблемы. Да что у нас у всех тут творится, черт разбери? Почему это случилось? Ну, объясни мне, пожалуйста!

Я сжалась, у меня горели щеки. Мне хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, расплавиться на этом стуле. Иво сжал кулаки и заорал:

– Твою мать! Моя жена! Почему моя жена?

Потом он встал и пошел прочь, шатаясь, как пьяный, в пустынном коридоре.

Я вздрогнула от дробного стука шагов. Симон выглядел потрясающе в черном приталенном костюме из мягкой шерсти, под которым была накрахмаленная белая рубашка. Верхние пуговицы расстегнуты, вдоль лацканов висел развязанный голубой шелковый галстук. По темным кругам под глазами я поняла, как он устал. У меня перехватило дыхание. Я боялась посмотреть ему в глаза, чтобы не задрожать.

– Здравствуй, девочка, – он положил мне на затылок теплую ладонь. – Михел сейчас приедет. Бабетт останется с детьми. Как она?

– Боюсь, что плохо. Ее оперируют. Иво сказал, все переломано.

Он стоял передо мной, широко расставив ноги и нервно дергая коленкой.

– Господи… Что за странная история. Где Иво?

– Пошел немного пройтись. Ему, думаю, слишком тяжело.

– Ладно, девочка, пойду поищу его. Скоро вернусь.

Ханнеке лежала на больничной кровати, такая маленькая и одинокая, голова замотана бинтами, как у мумии, дыхание подключено к аппарату. Я боялась смотреть на трубочки с кровью, торчащие из повязки. Увидеть ее такой оказалось слишком тяжело, меня затошнило, закружилась голова, но я заставила себя остаться, прикоснуться к ее запачканной кровью руке и прошептать, что я рядом, что мне очень жаль, и что она должна бороться и остаться с нами ради Иво и детей. Михел выбежал из комнаты, хватая ртом воздух, за ним вышел Симон. Иво беспомощно сидел рядом со своей женой, которая сейчас была похожа на инопланетянина.

Состояние ее было все еще крайне тяжелым, и врач назвал тревожным то, что она до сих пор оставалась без сознания.

– То есть она в коме? – спросил Иво, а врач сказал, что она действительно находится в коматозном состоянии, из которого может выйти в любой момент. Однако оно могла затянуться и на несколько недель.

В палату зашел полицейский и сказал, что должен с нами поговорить.

– Ваша жена и подруга сегодня около часа ночи зарегистрировалась в отеле «Ян Лёйкен». Она выглядела весьма расстроенной. Ночью к ней в номер никто не приходил, утром и днем тоже. Хотя хозяин отеля не может гарантировать это на сто процентов. За стойкой администратора не всегда кто-то есть. Сегодня утром госпожа Лемстра сказала, что выедет она около трех часов. Ее вещи мы нашли сложенными на кровати. В половине четвертого произошел несчастный случай. Записки мы не нашли. Мы пока не можем с точностью дать ответ на вопрос, имело ли место самоубийство или это был несчастный случай. Мы с коллегой хотели бы побеседовать с каждым из вас отдельно.

Иво был совсем бледный и отстраненно кивал. Симон обнял его за плечи, а другой рукой ободряюще похлопал по плечу полицейского.

– Конечно, молодой человек. Мне только нужно будет ненадолго уехать, у меня встреча. Я дам вам свою карточку, позвоните мне, ладно?

Он сунул в руку полицейскому визитку и крепко обнял на прощанье Иво. Уже уходя, он обернулся к нам.

– Держим связь, ладно?

Меня допрашивала Дорин Ягер, полицейский агент, с которой я уже говорила по телефону. Она была полноватой и носила короткие темные волосы, которые топорщились как щетка. Ее подозрительный взгляд вызвал у меня неприятное чувство. Я сразу сказала ей, что не верю в самоубийство. Это было совсем не похоже на Ханнеке. Она была бойцом, человеком, умевшим увидеть хорошее даже в неприятностях. Она могла быть резкой и циничной, иногда злой и саркастичной, но именно это говорило о ее внутренней силе. Дорин скрупулезно записывала что-то в свой блокнот.

– Ваша подруга пьет?

– Иногда. Но я не могу назвать ее алкоголичкой. В тот вечер, когда она уехала, она действительно выпила лишнего. Но мы все тогда выпили. Мы только что похоронили нашего близкого друга.

– То есть она была расстроена и выпила. Какие отношения у нее были с этим другом?

Я испугалась этого вопроса. Если бы я ответила честно, то не сдержала бы обещания, данного Бабетт. Последствия этого могли быть непредсказуемы. Да и самоубийство Эверта тоже могло показаться в ином свете.

– Обычные. Он был мужем одной из наших подруг. Мы, женщины, организовали клуб гурманов. Через него мы и познакомились с мужьями друг друга и со временем все подружились.

– Этот друг, Эверт Стрейк, это тот самый человек, который поджег собственный дом?

– Да. Потому, что был болен. Психически, я имею в виду.

– Вам не кажется странным, что в кругу ваших друзей за две недели произошло два самоубийства?

– То, что произошло с Ханнеке, – это несчастный случай, я готова дать голову на отсечение. Может, это случилось, потому что она была пьяная, но это точно не был ее собственный выбор. Я думаю, это случайность, что это произошло сразу после похорон Эверта.

– Но она же не просто так оказалась в отеле в Амстердаме? Одно событие повлекло другое, мне кажется. В день похорон ваша подруга сбегает в какой-то отель…

– Мы все были в ужасном состоянии из-за смерти Эверта и из-за того, что он пытался забрать с собой всю семью… Мы просиживали вместе ночи напролет. Разговаривали, плакали, пытались его понять. Когда такое случается, ты сталкиваешься и с собственными проблемами, начинаешь спрашивать себя: а что творится в твоей жизни? Вы можете представить себе, какое чувство вины испытываешь и каким неудачником чувствуешь себя, если один из твоих лучших друзей совершает такой поступок? Мы все спали только на снотворном, могу вас уверить. Я думаю, для Ханнеке все это стало просто чересчур тяжело. Она была эмоционально неустойчивой, да еще и выпила. Она просто захотела уехать от всего этого. А Ханнеке всегда делала то, что хотела.

– Разве такой импульсивный человек не может спрыгнуть с балкона?

– Не может. Она прислала мне сообщение, а потом еще позвонила, чтобы договориться. Она собиралась вернуться и говорила совершенно нормально.

– Кто-нибудь мог ее столкнуть?

Я вдруг задохнулась, будто меня ударили под дых.

– Нет. Это невозможно.

– Мой опыт научил меня, что ничего невозможного нет. Могу я напоследок узнать у вас, где вы находились сегодня около четырех часов дня?

– Под душем, так как я вспотела на фитнесе. А через полчаса мы должны были встретиться с Ханнеке.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Боюсь, что нет. Дети играли на улице, а больше дома никого не было.

Сжав губы, Дорин Ягер тщательно записала все в блокнот.

14

Оказалось, что все собрались у нас, когда я, дрожа от усталости, въехала на нашу улицу. Вокруг дома были кое-как припаркованы машины, я увидела через огромное окно на кухне, что все сидели за моим столом. На секунду я почувствовала раздражение, не пора ли прекратить эти сборы. Мне не хотелось ни говорить, ни пить, я хотела просто молча лечь в горячую ванну и наконец-то нормально выспаться. Но им, видимо, не надоело общество друг друга. Все эти негативные мысли я тут же подавила. Конечно же, они собрались на моей кухне, чтобы поддержать нас и Бабетт после этого ужасного несчастья, и как прекрасно, что у них снова нашлись силы.

Едва зайдя на кухню, я почувствовала, как мне не хватает Ханнеке. Она была моим буфером, моим якорем в этой компании. Без нее я чувствовала себя с ними потерянной и неуверенной.

Патриция крепко меня обняла.

– Вот что тебе сейчас не повредит, – сказала она и сунула мне в руку бокал красного вина. Бабетт многозначительно посмотрела на меня покрасневшими глазами.

– Да, дорогая, – сказала Анжела и положила мне на плечо руку. – Одно горе за другим. Мы, похоже, следующие на очереди.

Я села, отпила глоток вина и почувствовала, как спокойствие расползается по телу вместе с теплом.

– Иво, конечно, еще там? – спросила Патриция, и я кивнула.

– Как она?

Все тревожно посмотрели на меня.

– Плохо. У нее почти все переломано, ей прооперировали гематому в голове. Все прошло хорошо, но она до сих пор без сознания, и это очень тревожно.

Наступила гнетущая тишина, которая как будто схватила меня за горло и заставила говорить дальше. Я подбирала слова, искала что-то утешительное или ободряющее, но сказать, что все будет хорошо или наладится, не получалось. Хорошо теперь не будет. Никогда. Эверта уже не было, а Ханнеке почти не было. Мы не справились со своей задачей как их друзья, и было совсем неправильно, что мы сидели сейчас вместе, изображая солидарность.

Тишину разрушил Симон:

– Да ладно вам! Давайте не будем все вместе впадать в депрессию. То, что случилось – ужасно, но не надо упрекать себя. Каждый несет ответственность за свою жизнь, за свои поступки. И потом, мы же не знаем точно, выбросилась ли Ханнеке сама. Может, это был несчастный случай. Трагическое стечение обстоятельств.

Анжела криво усмехнулась.

– Мы все знаем, что в последнее время она вела себя очень странно.

– Ханнеке – женщина эмоциональная, – тихо сказала Бабетт. – И это в ней прекрасно. Она с головой бросается в праздники и с головой – в горе. Пожалуйста, давайте не будем осуждать ее, упрекать без всяких оснований. В деревне и так достаточно сплетен, давайте не будем разводить их сами…

– За это я выпью, – сказал Симон и поднял стакан.

Мы ели еду из китайского ресторана и пили холодное пиво. Патриция и Анжела ушли домой пораньше, чтобы отпустить нянь. Бабетт хотелось только спать. После их ухода подавленное настроение постепенно сменилось на легкую смешливость, ту самую, которая в мгновение может превратиться в плач. Симон говорил больше всех и рассказывал бесконечные истории об аферах пройдох-бизнесменов. Михел и я слушали его раскрыв рты. Было так чудесно снова смеяться и говорить о чем-то другом, а не о смерти и горе, хотя в этом чувствовалось что-то запретное для времени, когда положено скорбить, а Бабетт наверху, должно быть, чувствовала себя одинокой и разбитой.

Мы всё пили и разговаривали, пока, напившись вдрызг, не добрались до сигар Симона, в состоянии нести только сентиментальный бред.

– Где бы мы были друг без друга? – заплетающимся языком говорил Симон, обняв меня и Михела. – Ведь в этом все дело? В чем всё дело? В любви, в дружбе…

Он с силой притянул нас к себе и смачно поцеловал в макушки.

– Деньги, ребята, да деньги пусть у меня отберут. Честное слово, меня это уже не трогает. Это просто игра, которая мне нравится, риск, быстрые сделки, смелость, это просто классно. И собирать вокруг себя талантливых людей. Позитивных людей, которые вдохновляют. Как вы.

Он весело похлопал Михела по щеке, другой рукой погладил меня вдоль позвоночника, спустился ко мне в джинсы и игриво потянул за резинку стрингов. Мое сердце застучало так сильно, что я испугалась, что другие могут его услышать. Потом он поднялся и, шатаясь, пробормотал, что ему надо домой. Михел тоже встал и, заплетаясь, сказал, что Симону нельзя садиться за руль. После этого он проковылял в туалет, где с шумом избавился от содержимого желудка.

Нетвердыми руками я запихнула в куртку Симона, икающего от смеха над моим супругом, которого выворачивало наизнанку, и тихонько подтолкнула его к выходу до того, как Михел вышел из туалета. У двери он схватил меня за руку и вытащил за собой в обжигающий холод.

– Ты только посмотри, – сказал он и показал наверх, на полную луну, мимо которой пролетали темные облака.

– Волшебно, – пролепетала я, трясясь от холода. Он обнял меня.

– Симон, то, что ты делал только что, так нельзя.

– А что же я делал? – усмехнулся он.

– Сунул руку мне в брюки. А Михел сидел рядом.

– И в чем же проблема? В том, что я тебя трогал, или в том, что рядом был Михел?

– И в том, и в другом.

– Было так красиво. Черные трусики выглядывали из брюк… Я не мог удержаться. У тебя тело, которое надо трогать.

– Ты же не сядешь сейчас за руль?

– Да мне пять минут до дома. Все время прямо. Не волнуйся.

Он так прожег меня взглядом, что я отвела глаза.

– Возьми велосипед Михела, пожалуйста. У нас достаточно неприятностей.

–  Allright.Давай свой велосипед. В такую прекрасную ночь можно и прокатиться.

Я побежала в дом за ключом от сарая и увидела, как Михел тащился наверх по лестнице.

– Мне нужно в кровать, Ка, мне надо прилечь… Завтра я все уберу, – простонал он.

– Хорошо, милый. Я только дам Симону твой велосипед. Ему же нельзя за руль в таком состоянии.

Он только застонал в ответ.

Накинув на плечи черную куртку от лыжного костюма, я семенила по гравиевой дорожке к сараю, изо всех сил стараясь делать равнодушный вид. Я знала, что Симон идет за мной. Я хотела, чтобы он пошел за мной. Уже когда я увидела, в каком виде Михел висел на перилах, я поняла, что все случится сегодня.

Я вдохнула морозный воздух, чтобы не грохнуться в обморок от напряжения и хоть как-то прийти в себя. Я попыталась почувствовать себя виноватой за то, что должно было произойти, но у меня не получилось. Дрожа, я попыталась попасть ключом в замочную скважину, и когда мне это не удалось, Симон взял все в свои руки. Мы хихикали над нашей возней и неловкостью, я еще бормотала что-то о том, как же напился Михел, а Симон начал гладить мои волосы, поднял указательным пальцем мой подбородок и поцеловал меня. Его полные, жадные губы осторожно прижались к моим, и когда его язык добрался до моего, он застонал. У меня подкосились коленки, мышцы стали как будто ватными, а сомнения исчезли. Я хотела этого мужчину. Это был тот самый неизбежный момент, приближение которого я чувствовала уже два года.

Целуясь, мы ввалились в сарай, наши губы не отпускали друг друга ни на секунду, а все мое тело просто кипело от желания. Куртка упала на пол, но я не чувствовала холода, я была готова сбросить всю одежду, лишь бы почувствовать прикосновения его пальцев на коже. Тяжело дыша, Симон выпутался из куртки, притянул меня к себе и сунул холодные ладони сзади мне в брюки. Его пьяная неловкость вмиг испарилась. Через брюки я почувствовала, как он возбудился, и ни минуты не сомневаясь, расстегнула его ремень, молнию и обхватила пальцами горячий пульсирующий член. Я выбралась из сапог. Симон стянул с меня джинсы вместе со стрингами, опустился на колени и уткнулся носом мне между ног. Он схватил меня за бедра и жадно притянул к себе. От его теплого дыхания все у меня внутри задрожало, и по телу пробежала судорога, когда его язык проник внутрь. Он снова поднялся выше, лизнул мой живот, сжал мои груди, все еще стянутые бюстгальтером. Нетерпеливо расстегивая крючки, он снова впился в мои губы.

– Попробуй, какая ты вкусная, – простонал он.

Я облизала его губы и почувствовала собственный солоноватый привкус. С полки упала и разбилась бутылка, он приподнял меня, и я обхватила его ногами, он прижал меня к верстаку Михела, я задохнулась в тот момент, когда он резко в меня вошел. Мы трахались, как дикие звери, в полной темноте, хрипели, урчали, дрожали и рычали. Если бы в тот момент вошел Михел, мы бы, наверное, не остановились, так одержимы мы были друг другом.

– Сейчас бы еще глоток водки и сигару.

Он провел по моей щеке припухшими губами и улыбнулся.

– Ты потрясающая женщина, Карен. У тебя такое нежное тело, оно создано для секса. Я понял это, как только тебя увидел.

Он провел рукой между моих бедер, слегка ущипнул и снова застонал. Я поцеловала его и стала на ощупь искать брюки и трусики. Мне ужасно хотелось заплакать, чего со мной уже несколько лет не случалось после секса. Симон натянул брюки, застегнул молнию и надел куртку. Я кое-как влезла в джинсы и сапоги. Только теперь я почувствовала, что пальцы на руках и ногах онемели от холода.

– Я не хочу тебя оставлять, красавица, я хотел бы заниматься с тобой любовью всю ночь, а потом заснуть, обнявшись. Но нам надо быть очень осторожными…

Он обнял меня и поцеловал кончик холодного носа.

– Тебе пора… Михел тоже начнет беспокоиться, куда я пропала.

– Ты только не переживай, Карен. Никто никогда не узнает. Ты – моя тайна.

Я прижалась к нему и подумала об обещаниях, которые мы с Михелом дали друг другу. Мы должны были сразу сказать, если почувствуем что-то к другому человеку. Измене не было места в наших отношениях, и если такое случилось бы, в ней надо было честно признаться. И если до такого все-таки дошло бы, то мы должны были подумать о безопасности и уж конечно, никогда не пойти на измену с кем-то из близкого круга. И все обещания я нарушила, ни на секунду не почувствовав себя виноватой. Симон высвободился из моих рук, сунул руки в кожаные перчатки и вытащил велосипед Михела из других велосипедов.

– Я уже предвкушаю, как буду его возвращать, – шепнул он с хитрой улыбкой.

Я смотрела, как он уехал в темноту, с прямой спиной и развевающимися непослушными волосами. Он не обернулся. Я не могла вернуться в дом и лечь в постель рядом с Михелом, как будто ничего не случилось. Сердце билось слишком сильно, в голове носилось беспокойство на грани с паникой. Больше всего мне хотелось бежать, просто бежать куда-то, чтобы избавиться от всего и ни о чем не думать.