Текст книги "Две жизни Николь"

Автор книги: Сара Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Неизвестность.

Сердце колотилось, дыхание то и дело перехватывало. Ворота распахнулись шире, и тень материализовалась. Перед ней возник затворник. Страх сразу отпустил.

Письмо, которое она везла для ламы по имени Цанджан-ба, она хранила в кармане, застегнутом на молнию. И теперь трясущимися от волнения руками Николь вытащила его и протянула отшельнику.

– Мне нужно увидеть Цанджан-ба, – прошептала она вдруг пересохшими от накатившего на нее волнения губами.

Он долго всматривался в письмо, потом сделал знак рукой. Она пошла следом. Сначала она не придала значения тому факту, что монах, к которому она обратилась на своем родном языке, понял ее сразу. И только уже идя за ним по мощеной площади, вдруг поняла.

– Вы говорите по-английски? – не выдержала она.

Монах улыбнулся. Он остановился.

– Подождите здесь, – обронил он на ее родном языке и скрылся за высокими дверями храма.

Николь осталась одна. Как ни странно, но в эту минуту она ни о чем не думала. Мыслей не было никаких. Ее с ног до головы вдруг окутали умиротворенность, спокойствие и безмятежность.

Через некоторое время к ней вышел коренастый человек с бритой головой и с тоненькой косичкой на затылке. Тот самый, из-за которого Николь и проделала столь долгий путь. Он мягко посмотрел на нее и приятным спокойным голосом произнес:

– Меня зовут Цанджан-ба. Как поживает Ли?

– Хорошо, – ответила Николь.

– Пойдемте, я покажу, где вы сможете отдохнуть и перекусить, прежде чем мы приступим к исцелению.

– Вы думаете, мне можно помочь? – Николь хотела немедленного ответа.

Но на Тибете нельзя получить молниеносный ответ на какой бы то ни было вопрос. Тибет – это загадка, которую надо решить самому.

Медленно.

Вдумчиво.

Осознанно.

– Здесь вы будете жить, – указал на дверь Цанджан-ба.

Николь чуть толкнула дверь, и она гостеприимно распахнулась перед женщиной. Она, немного постояв в нерешительности, вошла. Небольшое окно, кровать, стол – больше ничего. Но Николь Энвар знала, что в монастыре ее не будет ждать номер люкс. Она была полностью готова переносить любые тяготы и невзгоды.

На следующий день ее привели в какую-то комнату, почти пустую. Здесь не было ничего, кроме большого стола и пары табуреток. Ее лицо и тело внимательно просмотрел и ощупал лама Цанджан-ба. Рядом с ним находились несколько учеников, которые внимательно следили за действиями своего учителя. Николь доверилась ему полностью. Потом он дал ей что-то выпить, она отключилась и уже больше ничего не помнила.

Очнулась Николь только на следующий день. Ее лицо было полностью забинтовано. Даже глаз было почти не видно, и она смотрела на мир через узкие прорези.

Теперь каждый день приходили к ней монахи и, ни слова не говоря, снимали с ее лица повязку. Они быстрыми умелыми движениями натирали его какими-то пахучими маслами и отварами трав.

С утра до вечера Николь заставляли делать какие-то невероятно сложные упражнения для духа и тела. Иногда ей казалось, что она не выдержит такой нечеловеческой, как ей казалось, нагрузки и упадет замертво. Но она боялась признаться в этой слабости даже самой себе и, превозмогая беспомощность, а порой и боль, проходя через какие-то невероятные усилия, продолжала упорствовать, овладевая техникой буддийских практик.

Ребенок всегда рождается с болью.

Жизнь всегда начинается с боли.

Николь Энвар рождалась заново.

С болью.

Она понимала, что это необходимо.

Ее лицо и тело еще болели, но душа постепенно выздоравливала.

Николь понимала: многое в ее исцелении зависит от нее. И она старалась изо всех сил.

Наступил момент, когда она смогла освобождать время для прогулок и раздумий. В свободное от упражнений время она бродила в горах, которые словно обещали открыть ей нечто чрезвычайно важное для понимания жизни. Наблюдая скудную горную растительность, она вспоминала зеленый Лос-Анджелес с его круглогодичным теплом. Глядя на мелководные, с низкими берегами озера, наполненные бирюзовой водой, она вспоминала Тихий океан с его бескрайним простором, изменчивостью и непредсказуемостью. Она скучала по дому, по Сэйри, но и Тибет для нее стал близок.

Николь его почувствовала. Поняла. Полюбила.

В монастыре она пробыла почти год. За это время она увидела много чрезвычайно странных вещей. Воду здесь грели на зеркалах – до солнца тут было рукой подать. Николь до приезда сюда даже не представляла себе, что кто-то пользуется таким древним способом. Отшельники ее научили, как правильно обходить святые места. Это обязательно нужно делать слева по часовой стрелке, чтобы к ним была повернута ваша правая, хорошая сторона, объяснили они. Ей позволили крутить молитвенный барабан, что она с удовольствием делала. Каждое утро монахи в определенное время проводили «занятия спортом». Они собирались во дворе и начинали «орать» друг на друга в течение часа. Потом натягивали четки до самого плеча, и каждому нужно было с такой силой хлопнуть в ладоши поближе к носу оппонента, чтобы его четки слетели вниз.

Однажды в монастыре умер старый монах, и Николь случайно увидела, как его хоронят. Все это было больше похоже на какое-то зверство. Потому что труп сначала разрубили на части, посыпали ячменной мукой, а потом оставили в специальном месте на съедение птицам. Зрелище было еще то. Николь чуть не вывернуло наизнанку. Она тут же побежала к ламе. И он со свойственным ему терпением спокойно объяснил ей, что это их обычай и ничего ужасного здесь нет. Но, конечно, без надобности лучше на такое не смотреть, добавил он.

За время пребывания в монастыре она ни разу не видела себя в зеркале.

Конечно, она могла посмотреться в зеркальце, вделанное в маленькую пудреницу, все это время лежавшую в ее сумке. Но она не доставала его, чтобы лишний раз не напоминать себе о прошлом.

Хотя здесь она почему-то не думала о своем уродстве, словно его и не было никогда.

Внешность просто не имела здесь значения.

В монастыре Николь полностью подчинялась жизни монахов.

Просыпалась она очень рано, когда солнце только-только показывало свои первые лучи из-за причудливых поднебесных гор.

Проснувшись, читала сутры.

Она была послушной и прилежной ученицей, и Цанджан-ба был ею очень доволен. У Николь с ним завязались довольно теплые отношения. Он всему ее учил и многое ей рассказывал о жизни Тибета.

Однажды она спросила.

– Цанджан-ба, а как вы попали сюда?

– Я здесь с детства, – просто ответил он. – Мои родители однажды решили дотянуться до невозможного. Прикоснуться к запретному. Я тогда был маленьким ребенком, но они меня взяли с собой. Они забрались в горы, чтобы посетить одну тайную пещеру, в которой, по слухам, находилась статуя Будды. Это место было опасным. Оно было защищено от любопытных глаз заклятьем. Там погибло много людей. Проводники, которых наняли мои родители, дошли только до половины пути, а потом испугались. Они умоляли моих родителей вернуться, но те были тверды в своем намерении.

– И что дальше? – Николь заинтересованно глядела на Цанджан-ба.

– Они погибли. Меня нашли монахи и принесли в монастырь.

– И вы стали учеником монахов?

– Не сразу. Когда я оказался в монастыре, я был маленьким и слабым. И ученики монахов не приняли меня. Они издевались надо мной, били и дразнили. И я, убежав от них, спрятался в одной пещере. Днем я сидел в своем укрытии, а по ночам выходил гулять в горы. Как-то раз, когда я в очередной раз вышел на прогулку, я наткнулся на котенка барса. Ему, наверное, не было и месяца. Его мать, видимо, убили браконьеры.

– И что же было дальше?

– Я его принес в свою пещеру, и мы стали жить вдвоем. Я был очень счастлив, что наконец обрел друга. С ним мы играли и вместе ели то, что мне удавалось раздобыть. Но животные растут быстрее людей. Через полгода он уже был похож на настоящего взрослого барса. И как-то раз я вышел из своей пещеры днем. Меня, как всегда, мгновенно окружили злые ученики, чтобы поиздеваться надо мной. Но как только один из них накинулся на меня, чтобы ударить, из пещеры выскочил мой четвероногий друг и преградил путь моему обидчику. Глупые мальчишки посчитали это знаком свыше. Ведь тут почитают этих благородных животных. Меня стали считать святым.

– И вам это понравилось? – лукаво улыбнулась Николь.

– Мне понравилось учиться всему тому, к чему меня раньше не допускали. Мой барс решил за меня мою судьбу.

– А где он сейчас?

– Давно уже умер. Если бы он мог жить столько, сколько человек…

Год, проведенный в монастырских стенах, для Николь прошел незаметно. Хотя жизнь здесь не была легкой. Но Николь с готовностью подчинялась заведенным сотни лет назад правилам. Она была послушна и старалась не нарушать здешних законов. Николь была благодарна монахам за то, что ее приняли и помогают ей справиться с ее бедой.

Вместе со всеми она неустанно читала сутры, открывая для себя новые состояния. Питалась скудной пищей, жидким рисом и мясом яка. Сначала эта пресная еда пришлась Николь не по вкусу, но со временем она привыкла.

Она не заметила, как подоспела пора покидать это гостеприимное место, где она обрела покой и научилась многому.

– Вы не хотите взглянуть на себя? – Цинджан-ба стоял рядом с Николь и чуть заметно улыбался.

– Хочу, конечно, но боюсь. Я не знаю, что увижу… После того, как я впервые увидела свое обезображенное лицо, во мне поселился страх. Я перестала смотреться в зеркало. Я боюсь саму себя.

– Не бойтесь ничего. Главное, что вы не покалечили себе душу. Она послужила нам образцом. По ней мы восстановили ваше лицо. – Он еще раз взглянул на нее и проговорил: – А теперь пошли.

Он сделал приглашающий жест, повернулся к ней спиной и направился в ту памятную комнату, где впервые осматривал Николь, исполненную робкой надежды.

Николь послушно шла следом.

Они подошли к ветхой двери.

Остановились.

– Николь, пришло время, – таинственно произнес он и легонько толкнул дверь. Та, чуть взвизгнув несмазанными петлями, легко поддалась.

Неожиданный страх сковал тело Николь. Она не в состоянии была пошевелиться. Но любопытство взяло верх. И с того места, где стояла, она заглянула внутрь.

Там ничего не изменилось. Почти ничего… Комната была почти пустой. Два стареньких табурета и большой стол возле окна. На этом столе Николь, видимо, делали операцию, когда она отключилась после загадочного питья. Все так, как было тогда, год назад… Вот только на стене теперь висело большое, в рост человека зеркало.

За год, проведенный в монастыре, она увидела зеркало впервые.

Николь окаменела. Она мгновенно вспомнила, как впервые увидела свое уродливое, до неузнаваемости обезображенное лицо. Этот ужасный образ отбил у нее всякую охоту подходить даже к воде, способной отобразить внешний облик.

Тревога.

Она накатилась нежданной холодной волной, вызвав ужас и трепет в сердце.

Николь Энвар остановилась в дверях.

Ноги не шли. У нее было такое ощущение, что они существовали отдельно от ее тела.

– Входите же, чего стоите. Не бойтесь. – Лама по-доброму смотрел на женщину.

– Можно, я закрою глаза? Мне так легче, – пересохшими вдруг губами проговорила Николь.

– Давайте вашу руку. Я вам помогу. – Цанджан-ба неслышными шагами подошел к ней и взял за руку. – Смелее… – Он легонечко потянул ее.

Николь, закрыв глаза, сделала шаг. Еще. Еще и еще…

– Ну открывайте же глаза, – мягко потребовал он.

– Боюсь… – одними губами прошептала Николь.

Лама больше не настаивал. Он стоял рядом и терпеливо ждал, когда Николь внутренне подготовится.

Немного постояла в неуверенности и, наконец решившись, приоткрыла веки.

Замерла.

Глаза распахнулись во всю ширь.

Неужели это она? Должно быть, ей снится сон. Это не могло происходить в действительности.

Она снова закрыла глаза.

Открыла.

Ничего не изменилось.

Непроизвольно оглянулась назад. Может быть, это не ее отражение? Она поискала глазами.

За спиной не было никого, кроме ламы.

Шок.

Он накрыл ее с головой. Такой шок она не испытала даже тогда, когда впервые увидела свое обезображенное лицо там, в медицинском центре, где ее сращивали, кроили и перекраивали.

Она медленно обернулась к зеркалу и продолжала смотреть на свое отражение непонимающими глазами.

– Кто это? – вырвалось у нее.

На нее из глубины зеркала удивленно и испуганно смотрела очень красивая молодая женщина. Длинные, спускающиеся каскадом по спине густые каштановые волосы обрамляли необыкновенно молодое, совершенно здоровое лицо с огромными, сияющими глазами цвета вишни.

Это была вновь рожденная Николь.

Совершенно отличная от той, что прилетела сюда.

С точеной фигурой.

С прекрасным юным лицом.

Чистая и ясная, как дитя.

Счастливая.

Цанджан-ба наблюдал за ней со стороны. Эта женщина сразу понравилась ему своей внутренней силой и готовностью сделать все, чтобы изменить себя и свою жизнь. А теперь, когда она справилась со своей проблемой, которая заставила ее проделать столь долгий и сложный путь, и стала просто красавицей, он от всей души радовался за нее.

– Вам нравится то, что вы видите? – Он не мог скрыть улыбки.

– Я потрясена… Боже, я потрясена! Как вы такое смогли сделать? Мое лицо!.. – вскричала Николь. – Я… Я… – Слова внезапно закончились, словно кто-то невидимый обрубил язык, и она резко развернулась к ламе и со слезами на глазах принялась целовать его руки.

– Николь, это ваша заслуга. Вы замечательный человек, поэтому у вас все получилось, – спокойным голосом сказал он.

– У меня?! Вы сказали, что у меня?! Да что бы я без вас смогла! Господи, я никогда не забуду вас. Вы подарили мне то, что, как я думала, я потеряла безвозвратно. – Николь опустилась перед ламой на колени, из ее глаз текли слезы благодарности.

– Не я. Великий Будда даровал вам новое лицо и вместе с ним новую жизнь, которая вас ждет после того, как вы оставите стены этого монастыря, – поднимая ее с колен, сказал лама. Его вдумчивые глаза излучали тепло, которое распространялось вокруг. – Все, что с нами происходит в жизни, не случайно. Это знаки, которые каждый должен уметь правильно разгадать.

– А вдруг я не сумею? – задумалась Николь.

– Сумеете. Раз вы сумели сделать то, что уже сделали. – На луноподобное лицо ламы вновь легла прежняя тень благообразной строгости.

– Благословите меня. – Николь прижала руку ламы Цанджан-ба к своей груди.

Когда она вышла из монастыря, у нее было такое ощущение, словно она наконец-то вымыла пыльные стекла и мир перед ней обрел полную ясность и яркость. Но самое главное было то, что она обрела наконец понимание своего места и своих задач в этом ярком, ясном, огромном мире.

10

Добравшись до Пекина, Николь первым делом позвонила Сэйри и сообщила, что наконец-то возвращается.

– Николь! Это ты! Господи, господи… – Сэйри взбудоражилась, услышав любимый голос. Она его не слышала ровно год и за это время вся извелась в томительном ожидании. – У тебя все в порядке? Почему ты столько времени не звонила? Как ты себя чувствуешь? Я тут вся извелась. Как настроение? Я так по тебе соскучилась! – Была плохая слышимость, поэтому Сэйри просто-таки кричала в трубку. Она так обрадовалась звонку, что от волнения не замечала, как говорила, говорила… Поток слов, который она извергала, просто невозможно было остановить.

– Дорогая моя, я прилетаю завтра тем же рейсом, что и улетала. Так что ждите, – сумела вставить Николь, радуясь своему предстоящему возвращению.

Перед тем как вылететь в Америку, ей пришлось заглянуть в магазин, где продавалась одежда. За время пребывания в монастыре она сильно похудела, сбросив пятьдесят с лишним фунтов. И теперь все, что было на ней надето год назад, висело как на вешалке. В таком виде она не могла, нет, не желала появляться в любимом Лос-Анджелесе.

У нее было преотличное настроение. Ей хотелось кричать от счастья, которое переполняло ее душу. Эмоции брызгали из нее фонтаном. Она непрестанно улыбалась во весь рот и готова была каждому встречному говорить: «Здравствуйте, я Николь и я очень счастлива».

В огромном магазине, располагавшемся прямо в центре Пекина, куда Николь приехала на такси, она купила себе брючный темно-серый костюм, насыщенного красного цвета туфли на высоком каблуке и к ним элегантную сумку. А заглянув в ювелирный, не удержалась и купила там нитку изумительного морского жемчуга, которую предложила ей симпатичная продавщица-китаянка, немного говорившая по-английски. Николь примерила жемчуг перед большим круглым зеркалом и так больше и не сняла его с шеи.

Выглядела Николь просто фантастически.

Она шла по улицам большого города и ловила на себе заинтересованные мужские взгляды.

Ей было приятно.

Еще никогда в жизни она не ощущала в себе столько уверенности, как сейчас.

Женщина с искалеченным лицом, истерзанная тупыми мыслями, исчезла навсегда.

Она осталась в прошлом.

На «крыше мира» произошло второе рождение Николь. Там она вновь обрела себя и теперь старательно привыкала к своему новому образу. Проходя мимо витрин магазинов, она невольно бросала на свое отражение радостный взгляд. Ее новая внешность была как подарок. Дар судьбы за успешно пройденные тяжкие испытания. И Николь радовалась этому дару как дитя.

Господи, неужели это правда я? – ликуя, удивлялась она и сжимала в руке маленький молитвенный барабан, который на прощание подарил ей Цанджан-ба.

И вот она сидит в самолете, поглядывает на часы и думает, что именно сейчас начинается ее новая жизнь. Что ее ждет впереди? Она не знала, но почему-то о плохом думать совсем не хотелось. Конечно, прошлое нельзя изменить, но никто не заставлял ее думать о нем.

Николь и не думала.

Она сидела возле иллюминатора. Когда лайнер набирал высоту, она бросила прощальный взгляд на землю, где вновь обрела себя, и невольно улыбнулась. И вдруг Николь поняла, что эта далекая страна после всего, что она здесь пережила и переосмыслила, стала ей родной. Она теперь была у нее в сердце. И Николь понимала, что теперь связь с этой страной будет нерасторжимой…

– Добрый день… Меня зовут Ульрих Хант, – неожиданно услышала она приятный мужской голос.

– Простите? – Николь, задумавшись, не расслышала, что ей сказали.

Она повернулась в сторону соседа. До сих пор она была так занята своими мыслями, что не обращала внимания на окружающих. Ее глаза поймали лучистый, приветливый взгляд сидящего рядом мужчины. И… Николь почувствовала, что не может отвести глаз, словно ее заколдовали. Это было похоже на наваждение или сон. Потом в ее душе что-то перевернулось, и она пробудилась. Все лицо Николь вдруг залилось краской, словно она была школьницей.

– Нам долго лететь вместе. Давайте познакомимся? Меня зовут Ульрих Хант, – повторил мужчина лет тридцати пяти, сидевший в соседнем кресле, и улыбнулся.

У него были красивые темно-серые глаза и замечательная улыбка.

– Николь Энвар, – представилась она и тоже улыбнулась ему.

– Вы были в этой стране в качестве туриста? – продолжил разговор мистер Хант.

Его глаза выражали живейшую заинтересованность. Гораздо большую, чем предполагала беседа двух случайных попутчиков. Николь охватило предчувствие чего-то удивительно хорошего. Сладость этого предчувствия окрасила глубоким тембром ее голос, когда она продолжила этот разговор, где слова не имели значения.

– Не угадали. Я ездила… по делам. – В ее памяти непроизвольно всплыл монастырь, где она провела столько времени.

– Я тоже, – кивнул попутчик. – Только я был не в Пекине, а в Лхасе. Слышали о таком городе?

– Да, – лаконично ответила Николь. И не только слышала… Она поинтересовалась: – Если это не секрет, что вы делали в Тибете?

– Снимал. Быт, природу, местных жителей… В будущем хочу сделать документальное кино о тибетских монахах. Я кинорежиссер, – признался он и вгляделся в ее сияющие глаза. Помедлив, спросил: – Вы что-нибудь слышали о них?

– «Что-нибудь» слышала, – смеясь, сказала Николь.

– Вот как? Действительно? Но, наверное, немного? Знаете, я провел в столице Тибета целых три недели. Вы себе не представляете, как там живут люди…

– Почему же, очень даже представляю, – усмехнулась Николь. – Я прожила вместе с монахами целый год, – объяснила она.

Ее собеседник явно был потрясен, что неудивительно.

– Год?.. Что вы говорите! А как… Как вам это удалось? Нет, мне просто трудно в это поверить, признаться, хотя я сразу почувствовал в вас что-то необычное. Но… как вы там очутились, Николь? Это же практически невозможно. Они такие скрытные и загадочные… – Ульрих Хант смотрел на Николь, не отрываясь.

– Это длинная и не очень веселая история. Скорее, очень грустная. И я не думаю, что вам будет интересно ее услышать.

– Рассказывайте, Николь. – Это было почти требование, и она удивилась.

– Вы уверены, что хотите услышать мой рассказ? – Она вгляделась в лицо собеседника.

– Более чем, – твердо ответил Ульрих Хант и приготовился слушать.

Николь сама не поняла, как и зачем, но она все-все ему рассказала, этому незнакомцу. От начала до конца. Люди вокруг отдыхали, ели, требовали напитки. А Николь говорила и говорила, выговаривая все свои горести и печали, делясь радостью и надеждой, своими впечатлениями и состояниями, переполнявшей ее благодарностью ламе и судьбе, новым пониманием жизни…

Ульрих внимательно слушал ее, ни разу не перебив. Его лучистые глаза были теперь серьезны. В них, словно в затемненном зеркале, отражались все ее эмоции и чувства. Крупные, красиво вырезанные губы были крепко сжаты, словно удерживали рвущиеся из груди слова. Возмущения? Сострадания? Восторга?

Когда она закончила, он некоторое время молчал, а потом, глядя ей в глаза, очень серьезно проговорил:

– Далеко не каждый человек смог бы пережить то, что досталось вам, и выйти из этого возобновленным. Вы – потрясающая женщина, Николь. Я сразу это понял. Вы будете героиней моего фильма. Согласны?..

– Героиней?.. – Николь посмотрела на него с недоверием.

В этот момент пассажирам авиалайнера предложили «спинки кресел привести в вертикальное положение и застегнуть ремни безопасности».

Неужели они уже прилетели? За долгим разговором время прошло незаметно.

– Мы уже приземляемся, – взволнованно произнесла Николь.

Ее мысли уже перенеслись туда, где ее с нетерпением ждали. Николь даже представила себе на миг лицо Сэйри Бак и радостно улыбнулась. Она глянула в иллюминатор, и ее сердце приятно защемило от предстоящей скорой встречи. Она по-настоящему соскучилась по Сэйри, по дому, по Лос-Анджелесу и океану. Там, в чужой стране она столько думала об этом… Сколько раз представляла себе это возвращение…

И вот самолет коснулся своими шасси твердой поверхности, слегка подпрыгнул и понесся по посадочной полосе, постепенно сбавляя скорость.

– Николь, очень вас прошу, оставьте мне ваш телефон! – Ульрих Хант просительно смотрел на нее.

– Вы думаете, я соглашусь на эту авантюру? – Николь с сомнением покачала головой.

– Я ничего не думаю. Просто не хочу вас терять, – честно признался он.

– Вас… будет кто-нибудь встречать? – Николь вопросительно посмотрела на него.

– Вы хотите узнать, женат ли я? Отвечаю – нет. Мы развелись с женой несколько лет назад. Она ушла к другому.

Николь достала блокнот, вырвала страничку и написала номер.

Он, глянув на цифры, сложил листик вдвое, убрал в портмоне и спросил:

– Можно, я вас провожу до здания аэровокзала? – Николь согласно улыбнулась. Она заметила, что последнее время ей все время хочется улыбаться.

К зданию аэропорта они шли вместе.

Молча.

Николь очень волновалась, спускаясь по трапу, даже споткнулась о ступеньку и чуть не упала. Ульрих вовремя подхватил ее. Николь с благодарностью посмотрела на него. Она чувствовала, как колотится сердце при виде родного города.

Сэйри она увидела издалека. Та стояла, разодетая в свое лучшее платье, в своей излюбленной шляпке на голове. В руках она держала букет роз. Рядом с ней стояла ее сестра. Николь отметила про себя, что Сэйри явно поработала над ее внешним видом. Ли по-прежнему выглядела необычно, но ее волосы под тонкой шалью были гладко причесаны, и одета она была в добротное и красивое платье, хотя и несколько странноватого покроя. Сестры внимательно вглядывались в толпу, ища глазами Николь.

Николь с мистером Хантом подошли к пожилым женщинам и остановились прямо напротив них, загораживая собой весь просмотр. Николь молчала и только выразительно улыбалась. Ей было любопытно, узнают ли ее сестры.

Они не узнавали. И даже более того, вежливо попросили ее не заслонять им вид.

– Простите, мэм, но не могли бы вы немного отойти, – сказала Сэйри, продолжая всматриваться в лица проходящих мимо людей, и тут Николь не выдержала.

– А вы не меня ищете? – проговорила она. Обе женщины взглянули на нее с изумлением.

Ульрих Хант стоял рядом и с любопытством наблюдал за ними.

– Мы никого не ищем, мы ждем, – строго заметила Сэйри, критически оглядев с ног до головы Николь.

Оглядев ее, она перевела взгляд на мистера Ханта. И почему-то вдруг подумала: «Какая красивая пара, жаль, что девушка немного не в себе». Она решительно взяла сестру под руку и хотела уже сама отойти в сторону, как вдруг ее словно обожгло кипятком.

– Сэйри, – внезапно услышала она родной голос. – Сэйри, милая, разве ты меня не узнаешь? Я же Николь…

Сэйри Бак застыла на месте. В эту минуту, казалось, у нее отнялось все: зрение и слух, ноги и руки. Букет чуть не вывалился из рук, она вовремя спохватилась и удержала его.

Она резко обернулась и посмотрела на девушку, которая, по ее мнению, была «не в себе». Ее вишневые глаза… Нет… Не может быть. Она сама себе не верила. Ее сестра лишь улыбалась. Конечно, она не узнала Николь с первого взгляда, но, когда та открылась, сразу поняла, в чем дело. Другого результата она и не ждала.

– Бог мой, неужели это ты?.. – Лицо Сэйри было неподвижно. Она никак не могла прийти в себя от перемен, которые произошли с ее любимой Николь.

– Я, не сомневайся. Я и никто другой. Спасибо, Ли! – Она подошла к сестре Сэйри, нежно обняла ее за хрупкие плечи, поцеловала худую, впалую щеку и тихо повторила: – Спасибо. Если бы не вы… – Непрошеная слеза пробежала по щеке, и Николь быстро смахнула ее ладонью.

– Как поживает Цанджан-ба? – скромно спросила старая Ли.

– Передает вам привет. Цанджан-ба настоящий волшебник. Благодаря вам, он подарил мне вторую жизнь.

Она вновь повернулась к Сэйри, и только сейчас они обнялись.

– Какая же ты у меня красавица… – Слезы радости блестели на глазах Сэйри. Наконец она обратила внимание на мужчину, с которым подошла Николь, и тут же поинтересовалась, кивнув в его сторону: – А это кто?

Николь обернулась и представила.

– Это мистер Хант, мой попутчик. Он кинодокументалист, режиссер.

Ульрих в знак приветствия кивнул обеим пожилым дамам. Потом, обращаясь к Николь, проговорил:

– Мне пора. – И добавил: – Я вам позвоню.

Всю дорогу до виллы, где проживала Николь Энвар, женщины говорили без умолку. Николь рассказывала о своем путешествии. Как добралась до монастыря, как ее встретили, что она пережила и чем там занималась.

– Ты мне скажи, там очень холодно? – осведомлялась Сэйри.

– Зимой очень, а летом так же жарко, как и здесь. Знаешь, в Лхасе так же, как и в Лос-Анджелесе, триста дней в году светит солнце.

Когда они приехали, Николь первым делом обошла все комнаты, заглянула в сад, вышла поглядеть на океан. За время ее отсутствия ничего не изменилось. Все стояло на своих местах.

– Как же я скучала, – проговорила она, обращаясь сразу ко всему, что видела, словно все эти предметы и вещи были живыми.

Сэйри ходила за ней следом, словно привязанная, и, прижимая свои пухлые руки к груди, все никак не могла наглядеться на свою хозяйку.

Потом, приняв теплую ванну, Николь Энвар отправилась на кладбище, навестить могилу дочери.

Кладбищенскую тишину нарушал щебет птиц, укрывшихся от жары в тенистых ветвях деревьев.

Николь неторопливо подошла к гранитному камню, под которым покоился прах ее дочери, и, склонившись, положила белые лилии. На лепестки упали слезы.

Это было то единственное из ее прошлого, о чем она не могла забыть.

Об остальном она думать не желала.

Впереди ее ждала новая жизнь.

Николь вытерла слезы, еще немного постояла возле могилы и отправилась домой.

Жизнь продолжалась.

Дома ее ждал необыкновенно вкусный обед. К ее приезду Марта расстаралась, как могла. Испекла ее любимый апельсиновый торт, приготовила рыбу на пару, как она любила.

За стол Николь села вместе с Сэйри и ее сестрой. Сводная сестра Сэйри Бак теперь жила вместе с ними. На этом перед отъездом в Тибет настояла сама Николь. И хотя та отказывалась, миссис Энвар поставила ей условие: либо она переезжает жить на виллу, либо Николь никуда не летит.

– Вам здесь будет лучше, да и Сэйри будет повеселее, – мотивировала она свое предложение.

И та, немного поразмышляв, согласилась.

Только на следующий день Николь приступила к делам, которых за последнее время накопилось в избытке. Первым делом она сменила фамилию. Она больше не желала оставаться миссис Энвар и, одобренная Сэйри Бак, стала снова Николь Льюис, как в девичестве. Потом съездила в банк и проверила все свои счета. Слава богу, все оказалось в порядке. Благодаря многолетнему труду ее родных, которые сумели заработать, а потом завещали ей все, что имели, у Николь оставалось приличное состояние, и она решила, что снова откроет галерею.

Ей не хотелось сидеть без дела. Энергия била из нее ключом.

Сэйри не могла нарадоваться, видя Николь в таком прекрасном расположении духа.

После банка она поехала по магазинам, с целью поменять свой гардероб. С ее новой внешностью все, что у нее висело в шкафу на плечиках, категорически ей не подходило.

– Господи, да мне просто надеть нечего! – всплеснула она руками, когда начала собираться, чтобы с утра выехать по делам.

Ей пришлось опять облачиться в костюм, который она приобрела в Пекине. Он ей, конечно, нравился, но не носить же все время один и тот же костюм.

В магазинах она оставила огромную сумму денег и вынесла из них массу элегантных нарядов на все случаи жизни.

Николь осталась довольна собой, когда уже дома еще раз примеряла обновки перед зеркалом.

Ближе к вечеру следующего дня раздался телефонный звонок. Она сама подошла к телефону и вдруг услышала:

– Вы верите в любовь с первого взгляда? – По голосу, глубокому, с какими-то необычными модуляциями, она узнала своего недавнего попутчика.

– Да, – неожиданно для самой себя ответила Николь. Она сама не поняла почему, но ей этот вопрос был приятен. Внезапно он всколыхнул что-то такое таинственное в груди, отчего ее сердце приятно заныло.

– Я приглашаю вас в ресторан, но перед этим еще кое-куда. Через час я за вами заеду. Успеете собраться?

– Постараюсь, – проговорила она и, как только положила трубку, тут же метнулась собираться.

Мистер Хант ей был приятен во всех отношениях, и она действительно обрадовалась его звонку и возможности выйти в люди, так называла поход в ресторан Сэйри.