Текст книги "Воды слонам!"

Автор книги: Сара Груэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 9

Я предаюсь мечтам, глядя в небо сквозь распахнутую дверь вагона, и тут тормоза как заскрипят, а все вокруг как накренится! Я хватаюсь за неровный пол и, восстановив равновесие, приглаживаю волосы и зашнуровываю туфли. Должно быть, мы наконец доехали до Жолье.

Грубо сработанная дверь, скрипнув, открывается, и Кинко выбирается наружу. Он стоит, облокотившись о дверь вагона, и глядит на пейзаж, а Дамка крутится у его ног. После вчерашнего происшествия он не поднимает на меня взгляда. Признаться, и мне трудно взглянуть ему в глаза, но я при этом, несмотря на глубочайшее сочувствие – ведь он подвергся такому унижению! – еле сдерживаю смех. Когда поезд наконец останавливается и испускает свой обычный вздох, Кинко и Дамка соскакивают на насыпь и привычно несутся вприпрыжку.

А вокруг царит зловещая тишина. Хотя Передовой отряд и прибыл за добрых полчаса до нас, рабочие стоят и молчат. Ни тебе привычной суеты, ни грохота деревянных настилов, ни ругани, ни летающих мотков веревки, ни сбора в бригады.

Только и всего, что сотни растрепанных рабочих, таращащихся в недоумении на накренившиеся шатры другого цирка.

Он похож на город-призрак. Вот шапито, но толпы вокруг нет. Вот кухня, но флаг над ней не полощется. В дальнем конце площади теснятся фургоны и костюмерные шатры, но люди бесцельно толкутся вокруг или праздно сидят в тени.

Я выскакиваю из вагона как раз в тот момент, когда на автостоянку въезжает бежево-черный двухместный «Плимут». Оттуда выходят двое в деловых костюмах и с портфелями и, поглядывая из-под полей фетровых шляп, изучают площадь.

Дядюшка Эл устремляется к ним sans entourage[8]8
  фр. – Без свиты.


[Закрыть], в цилиндре, помахивая тросточкой с серебряным набалдашником. Жизнерадостно и сердечно улыбаясь, пожимает руки обоим. Что-то объясняя, обводит широким жестом площадь. Дельцы кивают, скрестив руки на груди, оценивают, прикидывают.

У меня за спиной хрустит гравий, и рядом появляется Август.

– Да, вот он каков, наш Дядюшка Эл. Чует местные власти за версту. Вот увидишь – к полудню здешний мэр будет плясать под его дудку, – говорит он и хлопает меня по плечу. – Пойдем!

– Куда?

– В город, завтракать. Едва ли тут найдется что поесть. И до завтра небось не будет.

– Господи, неужели?

– Ну, мы постараемся, но ведь мы сами не дали Передовому отряду времени вырваться вперед.

– А что будет с ними?

– С кем?

Я указываю на вымерший цирк.

– С ними-то? Когда проголодаются, попросту отсюда свалят. Так будет лучше всем, уж поверь мне.

– А с нашими?

– Ничего, продержатся, пока что-нибудь не образуется. Не беспокойся, Дядюшка Эл не даст им помереть с голоду.

Мы заходим в закусочную на главной улице. Вдоль одной стены – кабинки со столиками, вдоль другой – пластиковая стойка с красными табуретками. У стойки – горстка местных, они курят и болтают с обслуживающей их девушкой.

Я пропускаю вперед Марлену, которая тут же проскальзывает в кабинку и забивается в самый угол. Август садится на скамейку напротив, и мне ничего не остается, кроме как сесть рядом с ней. Скрестив руки, она равнодушно смотрит в стену.

– Доброе утро! Что вам принести, друзья мои? – окликает нас девушка из-за стойки.

– Да что угодно, – отвечает Август. – Умираю с голоду.

– Как вам приготовить яйца?

– Мне яичницу-глазунью.

– А вам, мадам?

– Только кофе, – отвечает Марлена, закидывая ногу на ногу и исступленно, почти агрессивно покачивая ступней. На официантку она не смотрит. На Августа тоже. Не говоря уже обо мне.

– А вам, сэр? – спрашивает у меня девушка.

– То же, что и ему, – отвечаю я. – Благодарю вас.

Август прислоняется спиной к стене и, достав пачку «Кэмела», щелкает по дну. Сигарета взлетает в воздух, и Август, поймав ее губами, победно воздевает руки и откидывается назад с горящими глазами.

Марлена поднимает на него взгляд и принимается медленно, нарочито хлопать в ладоши.

Лицо у нее окаменевшее.

– Перестань, дорогая! Не будь занудой, – говорит Август. – Ты же знаешь, у нас кончилось мясо.

– Простите, – произносит она, придвигаясь ко мне. Мне приходится освободить ей дорогу.

Она выходит прочь, стуча каблучками, и я вижу, как покачиваются под развевающимся красным платьем ее бедра.

– Женщина – что с нее взять, – говорит Август и зажигает сигарету, заслонив ее ладонью.

Зажигалка тут же гаснет со щелчком. – Ой, прости. Хочешь закурить?

– Спасибо, не курю.

– Не куришь? – задумчиво переспрашивает он, с наслаждением затягиваясь. – Стоит начать. Это полезно для здоровья. – Он убирает сигареты в карман и щелкает пальцами девушке за стойкой. Она стоит с лопаточкой у сковороды. – Эй, поскорее, если можно. У нас мало времени.

Она замирает с лопаточкой наперевес.

– Но послушайте, Август… – говорю я.

– А что? – он искренне озадачен.

– Как только дожарится, сразу принесу, – холодно отвечает официантка.

– Что ж, именно это меня и интересовало, – отвечает Август. Он склоняется ко мне и продолжает, понизив голос: – Так вот, о чем это я? Женщины – что с них взять? То у них месячные, то еще что.

Вернувшись на площадь, я обнаруживаю, что несколько шатров «Братьев Бензини» уже возведены: это зверинец, хлев и кухня. Над кухней вьется флаг, а воздух напоен запахом прогорклого жира.

– Можешь даже не заглядывать, – говорит выходящий оттуда рабочий. – Ничего, кроме пончиков и кофе из цикория.

– Спасибо, что предупредили, – отвечаю я.

Он сплевывает и уходит.

Еще не разбежавшиеся работники «Братьев Фокс» выстроились перед нашим лучшим вагоном. Это их последняя надежда. Одни улыбаются и шутят, но смех у них выходит неестественный. Другие глядят прямо перед собой, скрестив руки. Третьим и вовсе не стоится на месте, они ходят туда-сюда, опустив глаза. И всех по очереди зовут внутрь на аудиенцию к Дядюшке Элу.

Слишком многие выходят оттуда разочарованными. Некоторые утирают глаза и тихо обсуждают что-то с ожидающими своей очереди. Другие, удаляясь в сторону города, стоически не опускают взгляда.

Вот в вагон входят вместе два карлика. Несколько минут спустя они, заметно помрачнев, выходят обратно, переговариваются с группкой ожидающих и удаляются бок о бок по путям, высоко подняв головы и взвалив на плечи битком набитые вещмешки.

Я разглядываю толпу, выискивая уродов, каких обычно показывают в цирке. Конечно же, здесь есть и карлики, и великаны, и бородатая женщина (ей, скорее всего, не повезет – у Дядюшки Эла такая уже есть), и неимоверных размеров толстяк (а вот ему может повезти, если Эл задумается о паре для Люсинды), и множество обычных людей и собак с грустными глазами. Нет лишь человека с растущим из груди младенцем.

Когда приемная комиссия в лице Дядюшки Эла завершает свои дела, наши рабочие сносят шатры второго цирка, не трогая лишь зверинца и конюшни. Работники же «Братьев Фокс», которым больше никто не платит, сидят в сторонке и наблюдают, покуривая и сплевывая окрашенную табаком слюну в заросли дикой моркови и чертополоха.

После того как Дядюшке Элу стало известно, что власти еще не оприходовали грузовых лошадей «Братьев Фокс», целую кучу неописанных лошадок перевели из одной конюшни в другую. Слияние, так сказать. Однако не только Дядюшке Элу пришла в голову эта мысль: множество окрестных фермеров толпятся вокруг ярмарочной площади с веревками в руках.

– Они что, просто их отсюда уведут? – спрашиваю я у Пита.

– Возможно, – отвечает он. – Но мне до них и дела нет, покуда они не трогают наших. Однако держи ухо востро. Еще день-другой тут будет полная неразбериха, и я не хочу, чтобы наши тем временем пропали.

Поскольку нашим тяжеловозам выпала двойная работа, теперь они все в мыле и тяжело дышат. Я уговорил представителя властей открыть пожарный кран, чтобы их напоить, но ни сена, ни овса пока нет.

Когда мы наполняем последнюю лохань, возвращается Август.

– Что, к чертям собачьим, вы тут делаете? Эти лошади проторчали три дня в поезде, выведи их на мостовую и погоняй как следует, чтоб не расслаблялись.

– Сам погоняй, а то не воняй, – отвечает Пит. – Протри глаза. Как ты думаешь, что эти лошадки делали последние четыре часа?

– Вы что, использовали наших лошадей?

– А кого, черт возьми, нам надо было использовать?

– Их лошадей, ясное дело.

– Да я знать не знаю их гребаных лошадей! – кричит Пит. – И какого черта использовать их лошадей, если нам все равно нужно гонять наших, чтоб не теряли формы?

Август открывает рот, но потом снова закрывает и исчезает.

Вскоре на площадь съезжаются грузовики. Один за другим они задом подъезжают к кухне и сгружают невероятные количества еды. Повара принимаются за работу, и в мгновение ока запах вкусного обеда – настоящего обеда – поднимается над котлом и разносится по площади.

Следом за грузовиками прибывают фургоны с кормом и подстилками для животных. Когда мы вносим в конюшню сено, лошади принимаются ржать, фырчать и вытягивать шеи, набивая рты прежде, чем сено коснется земли.

Обитатели зверинца рады нам ничуть не меньше. Шимпанзе пронзительно кричат и раскачиваются на прутьях клетки, скаля зубы. Хищники ходят из угла в угол. А травоядные трясут головами, фыркают, повизгивают и чуть ли не тявкают от волнения.

Я открываю клетку, где живет орангутаниха, и ставлю на пол поднос с фруктами, овощами и орехами. Когда я закрываю дверь, она высовывает из клетки длинную мохнатую лапу и указывает на апельсин на другом подносе.

– Что? Хочешь этот?

Она продолжает тыкать пальцем, глядя прямо на меня и моргая близко посаженными глазами. Лицо у нее вогнутое и напоминает большую тарелку, окаймленную рыжими волосками. Никогда не видел такой возмутительно прекрасной особи!

– На, – говорю я, протягивая ей апельсин. – Возьми.

Она берет и кладет его на землю, после чего вновь высовывает лапу. Отметая опасения, я протягиваю ей руку. Она обхватывает мою ладонь пальцами и отпускает, после чего усаживается на пол и принимается чистить апельсин.

Я таращусь на нее в полном изумлении. Она меня поблагодарила!

– Ну, хватит! – говорит Август, когда мы выходим из зверинца, и хлопает меня по плечу.

– Пойдем, выпьем, малыш. В костюмерной у Марлены есть настоящий лимонад, а не тот сироп, что продают в ларьках. А мы еще капнем туда виски. Что скажешь?

– Подождите минутку, – отвечаю я, – мне еще нужно заглянуть во второй зверинец.

Из-за не вполне понятного статуса грузовых лошадок «Братьев Фокс», поголовье которых в ходе дня изрядно по уменьшилось, я лично сходил и убедился, что их накормили и напоили. Но экзотических животных и лошадей, выступающих на манеже, я еще не видел.

– Нет, – твердо говорит Август. – Ты пойдешь со мной.

Я в удивлении поднимаю глаза:

– Хорошо. Конечно. Но вы уверены, что всех накормили и напоили?

– Рано или поздно их накормят и напоят.

– Что? – переспрашиваю я.

– Рано или поздно их накормят и напоят.

– Август, сейчас, черт возьми, не меньше тридцати градусов в тени. Не можем же мы оставить их без питья!

– Можем. Ровно так мы и поступим. Так уж Дядюшка Эл ведет дела. Они с мэром еще малость по препираются, до мэра дойдет, что ему совершенно некуда девать всех этих чертовых жирафов, зебр и львов, снизит цены, и вот тогда – и только тогда! – нам будет позволено ими заняться.

– Простите, но я так не могу, – я поворачиваюсь, чтобы уйти.

Август хватает меня за запястье, приближается ко мне настолько, что его лицо оказывается в дюйме от моего, и приставляет палец к моей щеке:

– Можешь-можешь. О них позаботятся. Только не сразу. Так уж у нас тут принято.

– Но это же бред собачий!

– Для Дядюшки Эла обустройство цирка – это вид искусства. Мы стали тем, что мы есть, лишь благодаря ему. Кто, ко всем чертям, знает, что у них в этом шатре? Если ничего интересного, то и ладно. Кому какое дело? Но если там есть хоть что-то, что ему по нраву, а тут ты влезешь в его дела – и в результате ему придется выложить больше, – то, поверь мне, уж он-то с тобой разберется. Понял? – цедит он сквозь стиснутые зубы и повторяет, намеренно отделяя каждое слово от следующего: – Скажи… ты… понял?

Я смотрю ему в глаза, не мигая.

– Вполне.

– Вот и славно, – Август убирает палец от моей щеки. – Вот и хорошо, – повторяет он, кивая и смягчая гримасу, и, наконец, выдавливает из себя смешок. – Скажу я тебе, этот виски хорошо идет.

– Пожалуй, я не буду.

Он оглядывает меня и пожимает плечами:

– Как хочешь.

Я усаживаюсь на некотором расстоянии от шатра с брошенными животными и смотрю на него со все возрастающим отчаянием. Внезапный порыв ветра вздымает крыло шатра. Господи, у них даже вентиляции нет! Никогда еще голова моя так не плавилась от жары, а горло так не пересыхало. Я снимаю шляпу и покрытой налетом песка рукой утираю пот со лба.

Когда над кухней взмывает оранжево-голубой флаг, призывающий к обеду, в очередь выстраиваются и новые работники «Братьев Бензини». Их легко отличить по зажатым в кулаках красным талончикам. Толстяку повезло, повезло даже бородатой женщине и нескольким карликам. Дядюшка Эл взял только артистов, причем один бедняга вновь потерял работу буквально через несколько минут, когда Августу показалось, что он, выходя из вагона, не так взглянул на Марлену.

Еще несколько человек от «Братьев Фокс» тоже пытаются пристроиться в очередь, но Эзра не пропускает никого. Его работа – знать всех и каждого в лицо, и тут уж, поверьте, ему нет равных. Завидев очередного бедолагу, он поднимает большой палец, и за дело берется Черныш. Кому-то из отвергнутых удается даже ухватить пригоршню харчей, прежде чем его вышвыривают из кухни головой вперед.

Вдоль стен кухни толпятся неряшливо одетые молчаливые люди с голодными глазами. Когда Марлена отходит от стойки, один из них устремляется к ней. Это высокий изможденный мужчина с впалыми щеками. В других обстоятельствах он мог бы, пожалуй, показаться красавцем.

– Леди! Эй, леди! Поделитесь, а? Хоть кусочком хлеба!

Марлена останавливается прямо перед ним. Взгляд у него голодный, в глазах застыло отчаяние. Она переводит взор на свою тарелку.

– Ну, леди! Помилосердствуйте. Два дня во рту ни крошки не было.

– Пошли, не стой, – Август берет Марлену под локоток и решительно ведет к столу в середине шатра. Обычно мы сидим за другим столом, но я подметил, что всяк старается не прекословить Августу Марлена сидит молча и время от времени бросает взгляд на стоящих возле шатра.

– Нет, так не годится, – говорит она. – Кусок в горло нейдет, когда я смотрю на этих бедняг. – Она поднимается из-за стола и берет в руки тарелку.

– Ты куда? – резко спрашивает Август.

Марлена смотрит на него сверху вниз:

– Ну как я могу сидеть тут и обжираться, когда они два дня не ели?

– Не смей ничего ему давать, – говорит Август. – Сядь сейчас же.

На нас начинают оглядываться с соседних столиков. Август нервно улыбается и склоняется поближе к Марлене.

– Дорогая, – настойчиво продолжает он, – я понимаю, что тебе нелегко. Но если ты поделишься с ним обедом, он решит, что это повод здесь задержаться. И что тогда? Дядюшка Эл уже выбрал, кого хотел. Этому парню не повезло. Ему нужно двигаться дальше, и чем скорее, тем лучше. Это исключительно для его пользы. Так будь же к нему добра.

Глаза у Марлены суживаются до щелочек. Она ставит тарелку на стол, подцепляет вилкой свиную отбивную и с размаху шлепает на кусок хлеба. Стащив еще один кусок хлеба с тарелки Августа, она накрывает им отбивную и отбывает.

– И что, скажи на милость, ты вытворяешь? – кричит ей вслед Август.

Однако она направляется прямиком к изможденному просителю, берет его за руку и впечатывает туда сэндвич. После чего под жидкие аплодисменты и свист с той стороны шатра, где едят рабочие, удаляется прочь.

Август весь дрожит от злости, на виске пульсирует жилка. Миг спустя он тоже поднимается, берет в руки тарелку и, вышвырнув ее содержимое в помойное ведро, уходит.

Я пялюсь на свою тарелку, которая буквально ломится от еды: тут тебе и свиные отбивные, и капуста, и картофельное пюре, и печеные яблоки. Надо же, весь день вкалывал как проклятый, а на еду даже смотреть не могу.

Уже около семи, но солнце все еще высоко, а воздух до сих пор не остыл. Местность сильно отличается от той, что мы оставили позади, на северо-востоке. Это совершенно высохшая равнина. Ярмарочная площадь заросла высокой травой, вытоптанной, покоричневевшей и ломкой, словно сено. А по краям, вдоль путей, все заполонили сорняки с жилистыми стеблями, мелкими листочками и скученными соцветиями. Они как будто созданы для того, чтобы тратить жизненные силы впустую, вытягиваясь все ближе к солнцу.

Проходя мимо конюшни, я замечаю в ее скудной тени Кинко. Перед ним елозит, припав к земле, Дамка, и каждые несколько дюймов беспомощно оставляет за собой коричневые лужицы.

– В чем дело? – останавливаюсь я рядом с ними.

Кинко угрюмо поднимает на меня глаза.

– А что, разве не видно? Ее несет.

– Что она ела?

– Поди уследи.

Наклонившись, я разглядываю одну из лужиц: вдруг это просто глисты? Но, похоже, все чисто.

– Спроси на кухне, нет ли у них меда.

– Чего-чего? – Кинко выпрямляется и косится на меня.

– Меда. А если вдруг найдется порошок из коры вяза, можешь добавить туда же. Но и ложки меда должно хватить.

Кинко хмурится, уперев руки в боки.

– Ладно, – с сомнением в голосе говорит он и отворачивается к собаке.

Я продолжаю свой путь и в конечном счете обосновываюсь на островке травы неподалеку от зверинца «Братьев Фокс». Вокруг зловещая пустота, как если бы он стоял посреди минного поля. Никто не решается подойти ближе чем на двадцать ярдов. Внутри, должно быть, сущий ад, но чтобы туда зайти, мне пришлось бы для начала связать по рукам и ногам Дядюшку Эла и Августа и угнать фургон с водой. Я все больше впадаю в отчаяние и дохожу до того, что не могу усидеть на месте. Вскочив на ноги, я спешу в наш зверинец.

Хотя корыта наполнены водой, а вентиляция работает исправно, животные от жары впали в оцепенение. Зебры, жирафы и прочие травоядные стоят, вытянув шеи и полуприкрыв глаза. Даже я, к глазам и ушам которого безжалостно липнут мухи, не шевелится. Я сгоняю пару штук, но они тут же возвращаются. Безнадежное занятие.

Белый медведь развалился на брюхе, вытянув вперед морду. В покое он кажется безобидным и даже симпатичным, нижняя часть туловища словно бы притягивает его к земле. Он глубоко, прерывисто вдыхает и испускает протяжный то ли стон, то ли урчание. Бедняга. Едва ли в Арктике бывает так жарко.

Орангутаниха лежит на спине, раскинув лапы. Повернув голову, чтобы взглянуть на меня, она печально моргает, будто бы извиняясь, что не способна на большее.

– Ничего, – взглядом отвечаю я. – Я все понимаю.

Она вновь моргает и поворачивает голову обратно, поднимая глаза к потолку.

Когда я добираюсь до лошадок Марлены, они, узнав меня, фыркают и тычутся мордами мне в ладони, все еще пахнущие печеными яблоками. Обнаружив, что я ничего им не принес, лошади теряют ко мне всякий интерес и снова впадают в апатию.

Кошки абсолютно неподвижно лежат на боку, полуприкрыв глаза. Если бы не мерное шевеление ребер, можно было бы подумать, что они уже сдохли. Я долго их разглядываю, прижавшись лбом к прутьям клетки, и наконец разворачиваюсь, чтобы уйти. Однако не пройдя и трех футов, поворачиваю обратно. До меня вдруг доходит, что пол в их клетках подозрительно чистый.

Марлена и Август спорят так громко, что их слышно еще за двадцать ярдов до Марлениного костюмерного шатра. Внутрь я не захожу – нет никакого желания вмешиваться. Подслушивать тоже не хочется, так что в итоге я собираюсь с силами и кричу прямо через крыло шатра:

– Август! Эй, Август!

Голоса затихают. Слышится шорох, кто-то пытается кого-то утихомирить.

– Ну, что еще? – кричит Август.

– Скажи, Клайв накормил кошек?

В щели между крыльями шатра появляется его лицо.

– Ну… Да. Прямо скажем, проблемы были, но мне удалось их решить.

– Как?

– Завтра утром все будет. Не беспокойся. С ними ничего не случится. О боже! – произносит он и вытягивает шею, словно пытаясь разглядеть что-то за моей спиной. – Что там еще стряслось?

К нам торопится Дядюшка Эл в красном жилете и в цилиндре, загребая землю обтянутыми клетчатой тканью ногами. За ним, расталкивая друг друга локтями, лишь бы только не отстать, тянется толпа подхалимов.

Август вздыхает и впускает меня внутрь.

– Можешь зайти и присесть. Похоже, тебя ждет первый урок коммерции.

Я забираюсь внутрь. Марлена сидит у туалетного столика, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу, и недовольно покачивает ступней.

– Дорогая, – обращается к ней Август, – успокойся же наконец.

– Марлена! – зовет снаружи Дядюшка Эл. – Марлена! Дорогая, можно я зайду? Нужно перемолвиться парой слов с Августом.

Марлена причмокивает губами и закатывает глаза.

– Да, Дядюшка Эл. Конечно, Дядюшка Эл. Заходите, пожалуйста, Дядюшка Эл, – повторяет она на все лады.

Заметно вспотевший Дядюшка Эл заходит в шатер, улыбаясь во весь рот.

– Сделка заключена, – говорит он, останавливаясь прямо перед Августом.

– То есть, он теперь твой? – интересуется Август.

– А? Что? – удивленно моргает Дядюшка Эл.

– Ну, этот урод. Чарли Как-его-там.

– Нет-нет-нет, и думать о нем забудь.

– Как это «и думать о нем забудь»? А мне казалось, это ради него мы сюда притащились. Что случилось?

– Что случилось? – задумчиво повторяет Дядюшка Эл. Подхалимы за его спиной яростно трясут головами, а один делает такой жест, будто перерезает себе горло.

Взглянув на них, Август вздыхает:

– Ох. Значит, его перекупили Ринглинги.

– Говорю же – забудь. У меня есть новость получше! Огромная новость! Я бы сказал, размером со слона! – он оглядывается на свиту, откликающуюся гоготом, и поворачивается обратно. – Угадайте.

– Понятия не имею, Эл! – отвечает Август.

Дядюшка Эл переводит выжидающий взгляд на Марлену.

– Не знаю, – раздраженно говорит она.

– Я купил слона! – выкрикивает Дядюшка Эл, победно вскидывая руки и задевая тростью одного из подхалимов. Тот отпрыгивает в сторону.

Лицо Августа каменеет.

– Кого-кого?

– Слона! Настоящего слона!

– У тебя теперь есть слон?

– Нет, Август, это у тебя теперь есть слон. Точнее, слониха. Зовут ее Рози, ей пятьдесят три, и она ужасно умная. Это их лучшая слониха. Жду не дождусь номера с ее участием… – он прикрывает глаза, чтобы в красках представить себе этот номер, шевелит пальцами у лица и улыбается в исступленном восторге, не открывая глаз. – Мне кажется, в нем должна работать Марлена. Она могла бы ехать верхом на слоне во время циркового парада, а ты подготовил бы номер на арене. Ах, да! – он разворачивается и щелкает пальцами. – Где же она? Скорее, вы, идиоты!

Появляется бутылка шампанского. Дядюшка Эл с глубоким поклоном предъявляет ее Марлене, откручивает проволоку и вытаскивает пробку.

Из-за спины Дядюшки Эла появляются бокалы, и он водружает их на туалетный столик Марлены.

Налив понемножку в каждый из бокалов, он протягивает их Марлене, Августу и мне.

Когда Дядюшка Эл поднимает оставшийся бокал, глаза его затуманиваются. Глубоко вздохнув, он прижимает руку к груди.

– Я счастлив отметить это знаменательное событие с вами – моими лучшими друзьями! – покачнувшись на туго обтянутых гетрами ногах, он выжимает из себя слезинку, которая скатывается по жирной щеке. – Теперь у нас есть не только ветеринар, да еще и учившийся в Корнелле, теперь у нас есть и слон. Слон! – довольно засопев, он останавливается, не в силах продолжать. – Я ждал этого дня годами. И это только начало, друзья мои. Теперь мы в элите. С нами придется считаться.

Из-за его спины раздаются жидкие аплодисменты. Марлена ставит стакан себе на колено, а Август держит свой прямо перед собой. За все это время он ни разу не пошевелился, если не считать того, что ему пришлось взять стакан.

Дядюшка Эл вздымает свое шампанское вверх.

– За «Братьев Бензини» – самый великолепный цирк на земле! – восклицает он.

– «Братья Бензини»! «Братья Бензини»! – подхватывают голоса за его спиной. Марлена и Август молчат.

Эл осушает бокал и передает его кому-то из свиты. Избранник опускает бокал в карман пиджака и вслед за Элом удаляется из шатра. Мы вновь остаемся втроем.

Некоторое время в шатре царит полнейшая тишина. Потом Август вздрагивает, как будто только что очнулся.

– Пойдемте-ка лучше посмотрим на эту махину, – говорит он, одним глотком выпивая шампанское. – Якоб, теперь ты можешь разглядывать этих чертовых зверей сколько влезет. Доволен?

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, после чего тоже осушаю свой бокал. Уголком глаза я замечаю, что Марлена следует моему примеру.

В зверинце «Братьев Фокс» кишмя кишат работники «Братьев Бензини». Они снуют туда-сюда, наполняя корыта, наваливая сено и вычищая навоз. Часть крыльев шатра поднята вверх для вентиляции. Войдя, я оглядываюсь, нет ли где занедуживших зверей. К счастью, все они выглядят очень живенько.

Слон, огромное животное цвета грозовой тучи, высится у дальней стены шатра.

Мы проталкиваемся сквозь суетящихся рабочих и останавливаемся прямо перед ним. Вернее сказать, перед ней. Она просто колоссальна – не меньше десяти футов в холке. Кожа у нее в крапинку и вся, от хобота и до хвоста, потрескавшаяся, словно высохшее русло реки. Лишь на ушах она гладкая. Слониха смотрит на нас совершенно по-человечески. Ее глубоко посаженные янтарные глаза обрамлены на редкость длинными ресницами.

– Боже правый! – произносит Август.

К нам, словно отдельное существо, тянется хобот и болтается из стороны в сторону сперва перед носом у Августа, потом перед Марленой и, наконец, передо мной. Венчающий его выступ, похожий на палец, покачивается и совершает хватательные движения. Ноздри раздуваются и сжимаются, пыхтя и сопя, а потом хобот возвращается назад. Он раскачивается перед своей обладательницей словно маятник, словно гигантский мускулистый червяк. Палец на его конце подбирает с земли пучки сена и тут же роняет обратно. Я гляжу на качающийся хобот и жду, когда он вернется. Даже протягиваю навстречу ему руку, но безрезультатно.

Август глазеет на него в полнейшем оцепенении, Марлена просто глазеет, а я даже и не знаю, что подумать. Никогда не видел таких огромных животных. Она выше меня по крайней мере на четыре фута.

– Это вы слоновод? – спрашивает внезапно образовавшийся справа человек. На нем грязная рубаха, выбивающаяся из-под подтяжек.

– Я главный управляющий зверинца и конного цирка, – отвечает, вытягиваясь в полный рост, Август.

– А где ваш слоновод? – спрашивает человек, сплевывая коричневую от табака слюну.

Слониха вытягивает хобот и похлопывает его по плечу Ударив ее, он отходит подальше. Слониха открывает похожий на черпак рот, словно бы улыбаясь, и принимается раскачиваться в такт движениям хобота.

– А зачем он вам? – интересуется Август.

– Так, хочу ему кое-что шепнуть, больше незачем.

– О чем же?

– Чтобы он понял, во что влип.

– То есть?

– Позовите слоновода, тогда и скажу.

Август хватает меня за руку и выталкивает вперед.

– Вот. Вот мой слоновод. Выкладывайте, во что мы влипли.

Окинув меня взглядом, он заталкивает табак поглубже за щеку и продолжает разговор с Августом.

– Эта чертова зверюга – тупейшее животное на земле.

Август смотрит на него в остолбенении:

– Мне казалось, что это должен быть лучший слон. Эл говорил, что это лучший слон.

Человек фыркает и сплевывает в сторону слонихи струйку коричневой слюны.

– Как вы думаете, если это лучший слон, почему он остался последним? Полагаете, вы – единственный цирк, который подбирает крошки? Да вы вообще на три дня опоздали. Ну, удачи! – Он отворачивается, собираясь уйти.

– Постойте, – тут же окликает его Август. – Расскажите-ка подробней. Она с норовом?

– Не-а, просто тупая как пень.

– А откуда же она такая?

– Бродячий слон. Ее водил какой-то грязный поляк, который сдох в Либертивилле. Городские власти отдали ее почти задаром. Даже не торговались, ведь она ни черта не делала, только жрала.

Август бледнеет:

– Вы хотите сказать, что она даже не цирковая?

Человек перешагивает через веревку и уходит за слона. Возвращается он с дерёвянным шестом около трех футов в длину с четырехдюймовым железным крюком на конце.

– Вот вам крюк. Еще пригодится. Удачи! Что до меня, в жизни больше не подойду ни к одному слону! – Он снова сплевывает и уходит.

Август и Марлена таращатся ему вслед. Я оглядываюсь и замечаю, как слониха вытаскивает хобот из корыта с водой. Подняв его, она прицеливается и выстреливает в уходящего с такой силой, что шляпу у него с головы буквально смывает потоком воды.

Он останавливается. С головы и одежды струями стекает вода. Помедлив, он вытирает лицо, поднимает с земли шляпу, отвешивает изумленным рабочим поклон и удаляется.