Текст книги "Бриллиант"

Автор книги: Сара Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Глава четвертая

И он осуществился. Мы прибыли на следующий день в экипаже Тилсбери, остановившись у дома номер 76, на улице Бесли – прямо у парадной двери кухарки!

Когда тем вечером я упомянула об ее приглашении, Тилсбери казался беззаботным (но тогда, он, конечно, уже слышал о посещении от Уильяма) и на предложение, что Нэнси могла бы присоединиться ко мне, высказал только одно возражение:

– Я не могу понять, почему нет, если это – только на час или два и только если вы обе уверены, что Элен в состоянии позаботиться об Адаме.

Как обычно, он занимался бесконечной кипой бумаг и глядя поверх письма, добавил:

– Я только хочу пресечь подозрения в некоторых надоедливых умах, чтобы сообщить им, что ты не находишься в заключении. Я отправлю Уильяма сообщить о вашем визите. Но, – он замолчал и посмотрел на меня, – если он что-то заподозрит, то доложит мне немедленно – и другие могут сильно пожалеть об этом. Все мы желаем вашим друзьям длинной и счастливой жизни, не так ли? – Его губы теперь улыбались, но глаза оставались холодными: – Я готов доверять тебе… но помни, Алиса, тебе есть о чем подумать в эти дни.

– Всегда эти угрозы и предупреждения… – пробормотала я под нос.

– Не угрозы, – исправил он, – на факты и реальность! Рано или поздно ты узнаешь, что значит столкнуться с ними.

* * *

Теперь, когда мы стояли на тротуаре, я чувствовала себя странно спокойной и хладнокровной, хотя помнила о его словах. Я должна была быть осторожной, чтобы Нэнси ничего не заподозрила.

Маленькая толпа потрепанных маленьких детей играла на дороге и теперь окружила нас, смеясь и дразня, в то время как несколько дверей на длинной террасе приоткрылись, и любопытные домохозяйки таращили глаза от удивления, что Моррисоны собираются принять важных посетителей, прибывших в таком прекрасном экипаже. Нэнси, которая получила за эти дни чересчур много прав, презрительно смотрела сверху вниз на грязные и любопытные лица детей, но вскоре в дверном проеме появилась кухарка, шагнув прямо мимо нас и крича:

– Идите вон, грязные маленькие дьяволы. Идите вон!

Затем, потирая грубые красные руки и вытирая их о низ своего передника, она повернулась, чтобы поприветствовать нас обеих. Ее лице расплылось в широкой улыбке, и оно казалось таким же пухлым, каким и всегда было в те дни, когда она работала на кухне.

Я сразу сказала:

– За все время, что я знаю тебя, кухарка, я никогда не была у тебя дома!

– Это потому, что я всегда находилась в вашем, но лучше поздно, чем никогда! Вы теперь здесь, и это – хорошо. Но идите внутрь, а то простудитесь, если останетесь на улице дольше, и… – злобно глядя на хихикающих детей, чтобы заставить их замолчать, она предупредила: – Если вы не хотите, чтобы эта когорта засунула свои руки в ваши карманы, тогда проходите!

Мы последовали за ней в длинную узкую прихожую, выведшую нас прямо на кухню, где направо были две двери – одна в гостиную другая – в заднюю часть дома. Поднявшись по крутой лестнице, мы все трое оказались в маленьком замкнутом пространстве, где было место, только чтобы расправить локоть или сделать одно движение.

– Позвольте мне взять ваши вещи, – она задыхалась, разворачивая и втискивая свое большое тело в тесный проход, чтобы подойти ближе и взять наши платки и шляпы. Относя их в заднюю комнату, она сказала: – Идите теперь в гостиную, там вас ждет мистер Моррисон.

Она почти сразу вернулась, ее передник задрался, показывая изношенное блестящее траурное платье, в котором она была похожа на упитанную черную наседку.

В гостиной сидел мистер Моррисон, но, вероятно, он чувствовал себя не очень хорошо.

Даже в такой теплый день, как этот, толстое шерстяное одеяло грело его колени, вокруг его полуприкрытых глаз торчали неряшливые бакенбарды, его брови казались значительно гуще, чем раньше, делая его взгляд похожим на совиный. Но я не нуждалась ни в какой совиной мудрости, чтобы понять, что ему, такому похудевшему, сидящему у маленького железного очага, который был покрыт почерневшим от сажи белым покровом и на котором стоял ряд фарфоровых собак, большие деревянные часы и пара стеклянных подсвечников, осталось жить недолго. Несколько старых кожаных шуб свисало с крюков над блестящей медной каминной решеткой, и у его ног в потертых туфлях лежал круглый разноцветный коврик, на котором, мурлыкая, грелся в тепле черно-белый кот. Стоявший у окна, маленький столик был застелен накрахмаленной кружевной скатертью и уставлен разбитым фарфором с розами. На нем стояла куча изящных кексов, ожидавших нашего прибытия.

Несмотря на весь свой вид, внутренне мистер Моррисон был все еще очень бойким, хотя его голос стал хриплым и слабым:

– Похоже, что это две моих любимых девочки, – он усмехнулся, его сонные синие глаза загорелись, когда мы вошли:

– Подойдите и сядьте поближе, чтобы я мог видеть вас обеих немного лучше. – И как только мы уселись, он начал дразнить нас – Нэнси, ты приобрела почти столько же жира, сколько я потерял. Хорошая жизнь на Парк-стрит, видно, тебе подходит?

Нэнси, которая действительно немного поправилась, поскольку ее работа стала намного менее трудной, покраснела, убирая выбившийся завиток со своей щеки.

– У Нэнси в эти дни намного меньше работы, – объяснила я, – есть другие слуги, которые помогают с большой частью обязанностей.

– Хорошо, – он улыбнулся, – это ей идет.

Это было верно. Цвет ее лица стал сливочным и ровным; ее щеки больше не пылали, карие глаза были ясными, а не отекшими, утомленными и налитыми кровью. Ее волосы больше не казались растрепанными и грязными, и она не прятала их под чепец. Они сияли прекрасным огненным оттенком.

– Если это действительно так, тогда тем более стыдно, что она не пришла на похороны своей хозяйки! – пробормотала кухарка, сразу, казалось, пожалевшая об этих обидных словах, и продолжила: – Но разве я не говорила всегда, что у Нэнси чересчур много дел на Кларэмонт-роуд, что она постоянно бегает вверх и вниз по лестнице, изматывая себя? Пальцы почти всегда стерты до кости, не так ли! – кудахтала она.

– Я не слишком возражала, – фыркнула обиженная служанка, которая, все мы знали, понаблюдав за ее изворотливым характером достаточно, пока она жила у нас часто говорила неправду. – И, вы должны знать, – возразила она, – я была больна в день похорон! – Она очень легко лгала.

Но разве не лгали все мы в эти дни?

– Хорошо, я надеюсь, что ты примешь тогда мои извинения и, возможно, не будешь возражать, если я попрошу, только в память о прошлом, чтобы ты пошла на кухню прямо сейчас и помогла мне с чаем, мы просто принесем все… – и кухарка вывела Нэнси из комнаты, громко болтая, оставив меня наедине с мистером Моррисоном.

Когда дверь плотно закрылась, он быстро наклонился и торопливо прошептал:

– Алиса, слушай теперь, ты должна изобразить слабость, как предложила в своем письме. Миссис Моррисон попробует избавиться от Нэнси на некоторое время, отослав ее за доктором или отправив на Парк-стрит за экипажем для тебя. Ты выполняешь свою часть, а мы делаем нашу…

Он прервался, услышав звуки возвращающихся шагов, я поднялась, сделав вид, что мы невинно беседовали, начав с самой первой вещи, пришедшей мне в голову:

– …И я так сожалею о том, что вы больны. Давайте надеяться, что это скоро пройдет.

Мистер Моррсион вздохнул, никакого ответа не требовалось.

– Я не знаю, каково это может быть, мисс Алиса. Потерять аппетит сразу после Рождества… и возвратится ли он? Я сказал миссис Моррисон тогда, что если кто и нашел шестипенсовик в пудинге, то это, должно быть, я… я, наверное, проглотил его, не зная о нем, и затем он застрял, как пробка, в моей кишке. Во всяком случае, таково мое объяснение! Сильнее огорчена и расстроена она… – И он кивнул на свою жену, которая носилась с тарелками. – Никто не может вынести того, чтобы не съесть всю ее сдобу, о чем, я уверен, ты знаешь достаточно хорошо! Но остался только я, чтобы есть все это в эти дни, это факт, – он тяжело вздохнул. – Старая склочница едва ли знает, что сделает со мной… таким образом, я надеюсь, что вы, молодые леди, поможете сегодня справиться с этими пирогами, или кто-то будет очень разочарован, я предупреждаю. – Он подмигнул, пока Нэнси передавала дымящуюся, горячую чашку чая, и продолжил теперь более официально, став весьма серьезным: – Но я скажу вам кое-что. Мое время иссякает, боюсь, мне осталось недолго…

– О Джон! – воскликнула кухарка, произнося его имя, которое я никогда не слышала прежде.

– Позволь мне закончить, женщина, – он медленно поднял дрожащий палец. – Я только хотел сказать, когда мое время придет, я не стану бояться. И вы знаете почему? – Он, улыбаясь, посмотрел на меня. – Потому что твоя мать как-то сказала мне о моей старой маме, умершей в тот день много лет назад. Мы никогда не вспоминали об этом ни словом при миссис Уиллоуби, но однажды днем, когда я работал в вашем саду, Ада шла вниз по дорожке, разыскивая что-то или кого-то, и когда она почти была рядом, она схватила мою руку. Сначала я подумал, что-то случилось. Но она только сказала: «Вы очень грустны сегодня, не так ли, мистер Моррисон, но я должна сказать вам, что здесь рядом старая леди, она стоит прямо за вами сейчас и говорит мне, что ее имя Элизабет. У нее серые косы, на ней темно-синяя накидка, и она хочет, чтобы я спросила, помните ли вы время, когда вы заперлись в угольном сарае, крича и плача. Вы напоминали маленького трубочиста, когда вышли оттуда, заставив всех смеяться, потому что единственное, что было на вас видно – это два больших глаза и линии на щеках от слез». Мисс Алиса, в тот день, она в точности описала мою мать. И не было никакого способа, которым Ада Уиллоуби могла узнать, что она только что умерла – или про тот случай с углем. Это случилось, когда я был очень маленьким, и, по правде говоря, забыл про него. Но это было таким большим облегчением и помогло мне почувствовать себя лучше, осознать, что конца нет. – И затем он шаловливо улыбнулся: – Я надеюсь, после того как я умру, что смогу время от времени возвращаться и навещать миссис Моррисон, чтобы сказать ей доброе слово или два.

– Я буду благодарна, если вы не станете этого делать! – энергично возразила его жена. – Это испугает меня, я уверена. Ты только должен будешь немного запастись терпением на этот раз… и ждать того момента, как я приду, чтобы присоединиться к тебе.

Угнетающая тишина, которая последовала, нарушалась только фырканьем кухарки и вздохами, а затем словами сочувствия по поводу смерти мамы. Тяжесть на моем сердце и слезы в моих глазах не были притворными, с моих губ не сорвалось никаких рыданий, зато вскоре после этого раздались стенания и крики, я схватилась за живот, как будто почувствовала боль, хотя это был чистый театр.

– О, о, – плакала я. – Как больно! О дорогие, помогите, что это?.. – и затем быстро пресеклась. Но сработало. На лице Нэнси одновременно читалось удивление и облегчение, что я ничего не сказала о ребенке.

Она вскочила со стула, уронив пирог и чай, от чего кот, шипя, выбежал из комнаты, и объявила:

– Мы должны немедленно идти, если вы чувствуете себя лучше… – она нервно выглянула в окно, – но что нам делать? Экипаж не прибудет раньше четырех… – Касаясь моего плеча, она с беспокойством спросила: – Вы сумеете дойти сами?

Я притворилась, будто пытаюсь встать, но сразу драматично упала обратно на свое место.

– Не будь так глупа, Нэнси, ты не можешь вынудить ее. Ты видишь, в каком состоянии она находится. Мы должны привести доктора! – Кухарка казалась убедительно взволнованной. – Ты должна поторопиться, Нэнси. Ты знаешь, где найти его?

Но служанка только повторила:

– Мы должны пойти домой, прямо сейчас… – ее голос стал высоким и напряженным от тревоги.

– Теперь давайте все успокоимся, немного проясним наши головы. – Здравый смысл мистера Моррисона преодолел волнения. – Нэнси, я думаю, что ты должна отправиться на Парк-стрит за экипажем, поскольку ты совершенно права, Алисе в таком состоянии было бы намного лучше дома в ее собственной кровати, а в этом конце города невозможно нанять экипаж. Миссис Моррисон может отправиться за доктором сама – это не далеко, и она пришлет его на Парк-стрит. К тому времени, когда он доберется туда, вы обе весьма благополучно уже вернетесь назад.

Распределив все действия, старик резко откинулся на свой стул, тонкая полоса пота выступила на его седых лохматых бровях. Я вспомнила, что кому-то, кто сидел в этой комнате, действительно было плохо… и, конечно, это была не я.

Взяв свою шляпу и платок, кухарка помогла принести вещи Нэнси обратно и, грубо впихнув их ей в руки, вытолкнула раздраженную девицу из комнаты вниз к передней двери, крикнув своему мужу внимательно следить за мной и уверив меня:

– Мы отвезем тебя назад на Парк-стрит в мгновение ока, Алиса. О дорогая, что мистер Тилсбери подумает обо всем этом, я не знаю! А теперь приляг и отдыхай, пока мы не вернемся.

В ответ я изобразила глубокий стон:

– Нэнси, пожалуйста, поспеши! – Я наблюдала, как их тени быстро пробегают за окном.

Какое-то мгновение мы сидели в тишине, едва смея полагать, что эта уловка, возможно, сработала. Но потом мистер Моррисон подмигнул и сказал:

– Если худшее когда-либо будет вести к еще более худшему, ты, молодая леди, вероятно, весьма преуспеешь в этом!

Прижимая руку ко рту, я не могла дальше сдерживать смех, хотя он быстро прервал меня:

– Теперь быстро, Алиса, не трать больше время впустую, ты найдешь то, что ищешь, там, в задней комнате. Ну же, смелей!

Занавески на окне были задернуты, мои глаза не привыкли к такой темноте, и я едва могла двигаться. Я слышала свое дыхание и звук чьего-то чужого, более глубокого, рядом. Позади меня медленно скрипнула дверь, закрываясь, и сильные руки потянулись, привлекая меня к себе, гладя по лицу и волосам, лаская мои плечи и касаясь моих губ. И в то время как мы были поглощены друг другом, мы почти забыли про одну драгоценную вещь, в которой испытывали недостаток, про время.

– Чарльз… – я неохотно отстранилась от его рук, полузадыхаясь-полусмеясь, глядя сквозь тонкий сумрак, едва смея полагать, что мы были действительно вместе, – что нам делать?

– Пойдем со мной, теперь, пока ты можешь. Здесь переулок за стеной сада за домом. Мы можем легко уйти, окажемся за целые мили, прежде чем кто-либо узнает.

– Но ты должен знать. Вещи, которые я сделала…

– Не говори об этом, – прошептал он, прикладывая палец к своим губам и закрывая мне рот долгим поцелуем. – Я не забочусь о том, что теперь в прошлом. Важно то, что ждет нас в будущем, Алиса, мы проведем целую жизнь вместе. Мы забудем его…

– Но как мы можем забыть, когда у меня есть от него ребенок? Я попалась в его сети… Он утверждает, что я его жена, он нашел способ получить меня, организовав западню сразу же, как только мама умерла, или, возможно… – я дрожала, – возможно, он планировал все это с самого начала, с самого первого момента, когда встретил ее. Слишком ужасно даже представить это.

– Нет, – ответил он решительно, глядя мне прямо в глаза. – Я знаю, каким убедительным, каким властным он может быть… но я никогда не поверю, что он убийца.

Подняв руки, он убрал со своих бровей прядь темных волос, привычка, как и у его сестры, и, внезапно переменившись, обрушился на стену и в гневе ударил по ней кулаком. – Я проклинаю его, что он использовал тебя. Почему он должен иметь все, что видит и желает? Я презираю его за то, что он сделал… за то, что он так эгоистично украл у нас.

– Ты понимаешь. Это то, чего я так боялась.

Мои слова стали намного спокойнее и увереннее, я знала, что правду ничто не может изменить и что он будет сожалеть.

– Его ребенок – мой ребенок. Он будет всегда стоять как барьер между нами, постоянное напоминание о…

– Нет, это не так. Я не позволю, чтобы это случилось. Как невинный ребенок может встать между нами? Если он часть тебя, то как я могу не любить его? И если теперь ты не можешь убежать со мной, то тогда мы придумаем новый способ. Мы возьмем ребенка с собой. Но мы должны будем решать быстро…

– Я думаю, что ты сказал достаточно. – Его прервал другой голос, очень низкий и тихий, так как его владелица пряталась за открытой дверью.

Как долго Нэнси стояла там, наблюдая и слушая, спрятавшись в тени? Плотно закрыв за собой дверь, она прошептала сквозь мрачную темноту между нами:

– Я знала, что вы что-то предпримите. Он попросил меня не поддаваться уловкам… но я никогда не думала, что встречу здесь тебя, Чарльз. Только на прошлой неделе он сказал, что ты прислал ему письмо и что оно было из Германии!

– Нэнси, ты же пошла за экипажем! – Мой голос прозвучал напряженно и резко, хотя она говорила почти шепотом.

– Это так забавно, мисс Алиса, – ответила она с наглым уверенным сарказмом. – Вы лежали здесь при смерти! Таким образом, кажется, ни один из нас не был там, где должен быть! Я действительно добралась до конца дороги, но у меня в голове глубоко засела одна мысль, и, когда миссис Моррисон скрылась из виду, я подумала, что должна возвратиться, чтобы проверить, понятно? Я могла бы быстро убежать и вернуться, если бы мои предчувствия не оправдались, но так не случилось… не правда ли?

– Как ты возвратилась? – рассердившись, я громко потребовала ответа.

– Она оставила дверь открытой, глупая жирная гусыня! Она спешила избавиться от меня и не подумала закрыть ее должным образом. А потом я обнаружила, что мистер Моррисон спит, вообще не обращая внимания ни на что. Целый дом можно было бы обокрасть… – И затем она возвратилась к нашему вопросу, повернувшись лицом к своему брату и выясняя: – И какие такие планы строят здесь две влюбленные птички?

– Пожалуйста, Нэнси, – я была готова умолять ее. – Пожалуйста, скажи, что ты поможешь нам. Конечно, ты не предала бы собственного брата независимо от того, что ты чувствуешь ко мне.

– Хорошо, почему вы оба не сбежите тогда прямо сейчас? Я не буду пытаться остановить вас. – Она кивнула в сторону двери, безжалостно улыбаясь, очень хорошо зная о моей проблеме.

– Но что с Адамом? – мой голос дрогнул. – Что будет с моим ребенком?..

– Не только вашим! – резко оборвала она, – и мистера Тилсбери также. И, в отличие от вас, его отец никогда не хотел отказаться от него. Он любил его с самого начала, больше, чем, я скажу, его непостоянная, эгоцентричная мать! И… – она понизила голос, и он стал более нежным. – Я тоже люблю его! Почему я должна позволить вам забрать его?

– Тогда пойдем вместе с нами, – сказал Чарльз. – Помоги Алисе избежать неприятностей с ребенком, бежим с нами.

– Но почему я должна этого хотеть? Я счастлива на Парк-стрит, и меня ждет новая жизнь в Америке. И не такая, как у служанки или сиделки. Он говорит, что я стану жить там независимо, у меня будут права, появится много возможностей, которые я никогда не смогу получить здесь. Кто знает, что ждет меня в будущем?

– Не больше, чем ты имеешь сейчас, здесь, в Англии! Нэнси, есть многое, о чем ты должна знать. Ты обязана выслушать меня, хотя бог знает, это не тот случай, когда я намеревался рассказать тебе… Я нашел нашего дедушку и дом детства нашей матери. Оказалось, что она говорила правду. Ты и не мечтала стать леди, но по справедливости всегда должна была ею быть, тебе не нужно ехать на другой конец света, купившись на обещания Тилсбери…

– Но ты не понимаешь. Я хочу уехать. Я хочу быть с ним! – протестовала Нэнси. – Разве он не спас нас обоих из того приюта? Разве не подарил нам обоим новую жизнь? Почему я должна быть настолько неблагодарной, когда все, что он когда-либо делал, доказывало его доброту? И что этот так называемый дедушка предпринял, кроме того, что выбросил свою бедную дочь на улицу, оставил ее и отказался от нас, позволив нашей матери умереть в таких страданиях? Какой отец мог так поступить? Я ненавижу саму мысль об этом человеке. Будь он хоть король Англии, я все равно плюнула бы ему в лицо, как будто он какое-то ничтожество, но даже этого он не заслуживает.

– Разве мы сможем когда-либо узнать то, что действительно случилось тогда, столько лет назад? Наша мать была так часто пьяна и бредила. Да, она убежала и тайно скрылась, но, возможно, ее возлюбленный оставил ее, возможно, он бросил ее, когда узнал, что она родила, а потом было слишком было поздно. Шарлотта также стыдилась возвращаться в семью, которую опозорила… А, быть может, брат, которого она всегда обвиняла, только пытался помочь ей, желая вернуть обратно…

Нэнси пробовала встрять, но Чарльз взял ее за руку и продолжил, настаивая, чтобы она выслушала:

– Я должен быть краток… я должен рассказать тебе все, что узнал, прежде чем станет слишком поздно для всех нас…

Мы трое стояли сумерках, связанные невидимыми узами крови, любви и недоверия; двое из нас ждали, третий сделал длинный возбужденный вдох и продолжил…

– Это началось, когда Тилсбери отправил меня, чтобы я нашел принца Дулипа Сингха и сообщил ему о договоренности.

Я заметила его быстрый взгляд, верное предупреждение не упоминать про бриллиант и в ответ едва заметно кивнула.

– Тилсбери, как вы знаете, часто использовал меня как своего личного посыльного, так он поступил и в этом случае. Джентльмен, которого я искал, уже оставил Лондон и отправился на уик-энд на охоту. Взяв адрес, я отправлялся поездом в Челтенхэм и прибыл туда рано тем же вечером, затем нанял полицейского, чтобы он отвел меня к нужному дому, в нескольких милях от города. Когда я прибыл на место, можете вообразить, что я почувствовал, когда увидел тот же самый дом, который наша мать показала нам за день до своей смерти – место, где, как она утверждала, она выросла. В быстро меркнущем свете я, дрожа, ступил вниз на обочину и сел в состоянии сильного потрясения, наблюдая, как провожатый исчезает внизу переулка. Намного позже, после того, как он исчез из виду, я услышал постепенно удаляющийся звук лошадиных копыт и дребезжание колес. Удивление постепенно начало проходить, но тем не менее не было никаких сомнений, что я видел перед собой. Ты не вспомнишь, потому что ты спала в тот день, но я никогда не мог забыть. И теперь это вызвало такие грустные сильные воспоминания; мысли о Шарлотте, ее горе и слезах в последний день – и нашем собственном, когда мы проснулись следующим утром и нашли ее… Мне потребовалось некоторое время, чтобы вернуть самообладание, прежде чем я начал думать о розыске Дулипа… но все время я пристально глядел через те самые железные ворота, на ту же самую дорожку из гравия, извивавшуюся через зеленые парковые насаждения того места, которое, как я теперь знаю, называется Дорвуд-холл.

Наконец в полном смятении я пошел по длинной пустынной дорожке. Когда я дернул за шнур звонка, стоя у широкой обитой дубом двери, дом с его древними красными кирпичами и черными лучами, его бесчисленными темными решетчатыми окнами, казалось, терпеливо наблюдал и ждал, беспристрастно глядя вниз.

Когда я оглянулся и посмотрел на дорогу, я внезапно заметил маленькое стадо овец, гулявших по лугу, такое же, как когда-то, когда я был мальчиком. Наконец тяжелая дверь со скрипом открылась, и за ней показался лакей преклонных лет, одетый достаточно старомодно. Я кратко объяснил свою цель, и мне сказали, что охотничья вечеринка началась ранним утром и большинство гостей должно было уже возвратиться. Он, улыбаясь, пригласил меня войти внутрь и подождать, предложив долгожданные напитки.

Оставшись один в прихожей, я не испытывал никакого благоговения, поскольку видел намного более роскошные дома, чем этот. Но тем не менее этот дом имел свое благородное очарование, был щедро обшит дубом, крепкие старые сваи тянулись до высокого потолка, со всех сторон обрамленного изображениями менестрелей. Под ними висели многочисленные пыльные старые портреты со множеством лиц, похожих друг на друга, и все они, как я догадался, были членами семьи или почитаемыми гостями этого дома. Рядом стоял огромный каменный очаг, а под двумя почерневшими резными дубовыми столами – грязные уличные ботинки, со стульев свисали пальто и шляпы, к стенам были небрежно прислонены ружья. Недавно пристреленный фазан и шотландская куропатка лежали на столах, без сомнения, предназначавшиеся другому, более подходящему месту. Здесь пахло влажной собачьей шерстью. Пока я блуждал вокруг, мои шаги отзывались громким эхом от широкого полированного пола и, возможно, даже разбудили некоторых из тех серьезных древних портретов, которые с презрением глядели из-под слоев потемневшего потрескавшегося желтого лака. И, убеждаясь, что наша мать, должно быть, заблуждалась, думая, что выросла в месте вроде этого, мой взгляд внезапно замер на портрете молодой женщины, которая сильно походила на тебя, Нэнси. Я был совершенно ошеломлен. Оттуда на меня в очень старомодном платье смотрела бледнокожая рыжеволосая молодая женщина.

Нэнси открыла рот, на ее лице появилось заинтересованное выражение, но Чарльз не остановился, заговорив быстрее и, казалось, разволновавшись.

– Когда я уставился на этот портрет, я внезапно почувствовал, что не один, и обернулся, увидев, что за мной наблюдает пожилой джентльмен. На его голове была шапка густых седых волос, а с боков такие же густые бакенбарды, и, склонившись над тростью, он поднял голову, тепло улыбнулся мне, протянув морщинистую руку, и представился сэром Чарльзом Фозэрингтоном, владельцем имения. Он объяснил, что к махарадже уже был отправлен слуга с сообщением о моем прибытии, и я поблагодарил его, извинившись, что нарушил его вечер. Но он только рассмеялся, сказав, что был так часто одинок в эти дни, что любое вмешательство вызывает у него интерес, помогает убивать время, и по этой причине он регулярно сдает в аренду землю для охоты, поскольку сам уже слишком стар, чтобы охотиться. Но гости помогали сохранять птиц, принося некоторое оживление в это место, ставшее слишком большим для одинокого старого вдовца, у которого было слишком много свободного времени.

Когда он спросил мое имя и откуда я прибыл, я сказал ему, хотя я не совсем понимаю почему, что мое имя Чарльз Тилсбери, опасаясь произнести имя Эллисон. И затем более правдиво я объяснил, как вплоть до очень недавнего времени я работал при королевском дворе, часто посещая дома, похожие на этот. Некоторое время мы обсуждали Виндзорский большой лесопарк, выбор игр, который имеется там, но все время он внимательно смотрел на мое лицо, пока наконец, не в силах больше сдерживаться, попросил не считать меня его грубым и сказал, что я напомнил ему кого-то, кого он очень хорошо давно знал. Взяв старый потертый колокольчик, он позвонил, вызывая лакея, чтобы тот принес вино и еду, и затем провел меня вниз по длинному узкому коридору до самого конца, где мы вошли в маленькую заполненную книгами комнату. Некоторое время старик, дрожа, стоял в дверном проеме и возился с цепью часов, словно нервничая.

Затем, подняв свою палку, он указал на пару гобеленовых стульев, стоявших по обе стороны каменного очага, и спросил, не могу ли я посидеть там и поговорить с ним некоторое время. Несмотря на теплый летний вечер, горел огонь; перед ним спал старый спаниель. Это была прохладная скучная комната с каменным полом и маленькими створчатыми окнами, которые пропускали очень мало света. Видя, как я озираюсь вокруг, он сказал, что я не должен жалеть его – это было только запасное помещение на случай, когда в доме находились другие гости, обеспечивавшее долгожданное, тихое отступление, когда их вечера становились слишком долгими и шумными.

Когда старый слуга прибыл с подносом, старик объяснил, что именно он сначала заметил сходство в тот момент, когда открыл мне дверь, быстро известив своего хозяина. Затем старик сказал мне, что я, возможно, похож на его собственного отца. В первый раз, увидев меня в прихожей, если бы его не предупредили, он, возможно, подумал бы, что увидел призрак. Дрожащим голосом он спросил имя моей матери, и, когда я сказал, что ее звали Шарлотта, он кивнул и вздохнул, как будто знал все это время. Резко опускаясь на свое место, обхватив голову руками, он начал тихо плакать.

– Ах, – сказал он, взглянув наконец красными мутными глазами. – Значит, она вышла замуж за кого-то по фамилии Тилсбери?

Я рассказал ему о приюте и как этот джентльмен принял меня жить, как я работал по хозяйству в его доме в Виндзоре. Но нет, он не имел ничего общего с моей матерью. Лорд Фозэрингтон побледнел, спрашивая, жива ли Шарлотта, и я ответил, что да, но ничего не стал уточнять, поскольку он очень опечалился, снова заплакал и, издав стон, сказал, что она была его дочерью, по которой он нес траур с того самого дня, как она ушла из дома, когда ей исполнилось шестнадцать. Рыдая, он говорил о слухах, которые ходили тогда, будто она убежала с неким парнем, который работал здесь в имении, и что даже родила от него ребенка. Но хотя он и его жена волновались и беспокоились о ее потере, они никогда не могли найти, где она скрывалась, и никогда больше не слышали о ней ни слова. Это стало причиной смерти ее матери, которая никогда не переставала тосковать. У них был еще один ребенок, сын, на шесть лет старше дочери.

– И вы также немного похожи на него, вы знаете, – он вздохнул, нахмурившись, прежде чем сказать, что тот также умер, погиб во время службы в Индии, вскоре после того, как его сестра пропала без вести. Но прежде, чем он оставил Англию, он возвратился домой, сделав все, что мог, чтобы помочь найти сестру. Он выезжал каждый день, обыскал целую область, очень устал, но не нашел никаких следов. Но, по крайней мере, он пробовал, он приложил все усилия, несмотря на тот факт, что всегда ревновал к ней и часто злился на младшую сестру, завидовал материнской любви к ней и мучал ее.

– Эллисон, – наконец пробормотал старик, его скрюченные пальцы сжали спинку стула, – была девичья фамилия его жены, но они никогда не думали, чтобы искать свою Шарлотту под этой фамилией.

Мы скоро выпили бутылку вина, выжидая некоторое время, чтобы к нам вернулось самообладание, и в конечном счете я сказал ему, как был удивлен, увидев один из портретов, висевших в прихожей, так напомнивший мне мою сестру-близнеца.

– У тебя есть сестра? – он задохнулся от удивления, хватаясь за грудь и в волнении вставая. – Быстрее, ты должен показать мне.

Вскоре я указал на те же самые карие глаза и рыжие волосы моей матери и сестры. Он улыбнулся и снова горько заплакал, сказав, что это, вне всяких сомнений, доказывает, что я его внук, потому что на картине изображена его жена, и как благословлен он был он в своей грустной одинокой слепой любви, что провидение привело нас друг к другу, когда он в старости остался в одиночестве, наедине со слугами и преданными собаками.