Текст книги "Луна в кармане (ЛП) "

Автор книги: Сара Дессен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Изабель взяла пачку купюр, лежащих на стойке, аккуратно сложила и сунула в карман, затем

взглянула на меня.

– Много платить мы не будем, – сказала она. – Самый минимум, плюс чаевые. Не больше.

– Это будет весело, Коли, – произнесла Морган. – Тебе просто нужно соглашаться!

– Быть официанткой – отстой, – предупредила Изабель. – Многие не справляются.

– Да ладно тебе, все не так уж ужасно. – Морган встряхнула бутылку с кетчупом, перемешивая

содержимое. – Кроме того, мы же неплохо проводим время, а?

– Все зависит от тебя, – пояснила Изабель, направляясь к дверям. – На твоем месте я подумала бы

об этом. Серьезно подумала.

– Просто скажи «Да», – прошептала Морган, когда Изабель взялась за ручку.

– Ладно, – кивнула я. – Я согласна.

– Чудно. Начинаешь завтра утром, – Изабель уже шагнула на улицу. – Будь здесь в девять тридцать,

– дверь захлопнулась за ней, и послышался хруст гравия – девушка шла к старой черной машине,

стоявшей на парковке. В окно мы видели, как она открывает дверь, садится, включает радио,

заводит мотор и отъезжает.

– Поздравляю, – Морган тепло улыбнулась. – Добро пожаловать в «Последний шанс».

Тем же вечером, позже, я стояла на переходе, ожидая, когда светофор загорится зеленым и

можно будет перейти улицу. Вдруг вдалеке появился какой-то стремительно движущийся объект

– и через пару мгновений я разглядела его цвет (красный) и услышала звук (колокольчик».

Разумеется, это был велосипед Миры, выкрашенный под кабриолет. Тетушка неслась по улице,

длинные рыжие волосы развевались за спиной. На ней все еще был желтый комбинезон, но

шлепанцы она сменила на легкие сандалии, а через плечо у нее висела сумка, напоминавшая те, с

какими ходят почтальоны.

Из дверей «Последнего шанса» как раз вышла группа посетителей – несколько девушек в

футболках и шортах, сквозь которые просвечивали их мокрые купальники. Изабель провожала

таких скептическим взглядом и неизменно цедила сквозь зубы – «Туристы», словно это было

оскорблением. Девушки покупали газировку и еще что-то, а сейчас явно направлялись обратно на

пляж, так что Миру и ее феноменальный велосипед они тоже увидели.

«Динь-динь!» – возвестил колокольчик, звеня все громче и громче. Тетушка, резво крутящая

педали и широко улыбавшаяся, выглядела несколько дико, особенно, если еще прибавить к этому

ее развевающиеся рыжие пряди.

– О боже, – со смехом сказала одна из девушек. – Какого черта?

Мира чуть притормозила, заметив меня, а девушки продолжали стоять на месте, наблюдая за ней.

– Коли! – воскликнула она и замахала рукой, словно я могла не обратить на нее внимания. – Эй!

Я немедленно ощутила на себе взгляды девушек, и мое лицо запылало. Приподняв руку, я

неловко помахала в ответ и мысленно взмолилась, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.

– Я поехала в магазин за бисквитами, – провозгласила она, стараясь перекричать проезжающий

мимо грузовик. – Тебе взять чего-нибудь?

Сделав над собой усилие, я покачала головой.

– Ладно! – крикнула она в ответ. – Тогда увидимся позже! – с этими словами она снова начала

крутить педали со скоростью света и буквально улетела дальше по улице. Все, кто в этот момент

стоял у светофоров, смотрели ей вслед – и девушки-туристки, и ребята с велосипедами, стоящие с

другой стороны перехода, и даже я. Наконец, ее рыжие волосы скрылись за поворотом, а огонек

светофора наконец-то сменился.

– Майонез, – говорила Морган, – во многом похож на мужчину.

Девять тридцать утра, мой первый рабочий день. Я проснулась в шесть утра и думала, что Морган

обо всем забудет или просто передумает, но в девять пятнадцать черная машина остановилась

перед домом миры и дважды просигналила, как мы и договаривались.

В кафе было пусто и тихо, если не считать нас с Морган и включенного фоном радио. Мы готовили

салаты, уже буквально по локоть покрывшись майонезом.

– Он может сделать все куда лучше, – продолжала Морган, красиво выдавливая майонез из пакета

на горку салата, – а иногда и решить множество проблем. Ну, или может оказаться липучим, так

что тебя будет тошнить от него.

Я улыбнулась, слушая ее и тоже выдавливая майонез.

– Терпеть его не могу.

– Мужчин иногда тоже нелегко терпеть, – философски заметила Морган. – Но, по крайней мере,

майонеза можно избежать, – усмехнулась она.

Именно так она и учила меня – не выдавая инструкции, а делясь какими-то соображениями и

сыпля интересными сравнениями.

– Латук, – говорила она позже, кладя перед нами прозрачный пакет с зеленью. – Он должен быть

нарезан плотными кольцами, не слишком тонко. И никаких черных или коричневых краев, ведь

мы часто используем его в качестве украшения для салатов, а такое украшение, – она указала на

потемневший листик, – может все только испортить.

– Точно, – согласилась я.

– Нарезаешь вот так, – показала она, затем протянула доску мне. – Большие плотные колечки – но

не громадные.

Я взяла ножик, начала резать. Морган наблюдала какое-то время, затем кивнула.

– Очень хорошо.

Морган была скурпулезна во всем – от приготовления салатов до сворачивания салфеток. Изабель

же оказалась ее полной противоположностью и едва ли не бросала дело на полпути, из-за чего

Морган постоянно приходилось перепроверять и переделывать все за ней.

– Морковку чистишь в сторону от себя, – учила она меня, – а края отрезаешь на полдюйма с каждой

стороны. Потом кладешь их в измельчитель, ждешь пять секунд. Так они режутся лучше всего.

Я чистила, отрезала края и отправляла овощи в измельчитель. Чуть позже я научилась ставить

чашки с кофе на поднос, быстро очищать столы от крошек и загружать посуду в посудомойку.

Морган ходила вокруг столиков, проверяя, везде ли есть салфетницы, перечницы и солонки. Как я

поняла, если она нервничала, то всегда начинала приводить что-нибудь в порядок.

– Старые контейнеры складываешь в левую стопку, – говорила она, рассказывая о тонкостях

выдачи заказов на вынос, – а пакеты – в правую. А вилки можно взять вот с этой полки. Изабель,

ты слышишь меня?

– Да, да, – нетерпеливо буркала Изабель. Я уже знала, что, если ей хотелось позлить Морган, она

перекладывала приборы или контейнеры туда, где та не могла их сразу обнаружить. Этакая

пассивно-агрессивная игра в прятки.

Самый первый ланч, на котором мне довелось работать, когда мы с Норманом неожиданно

оказались в кафе, был непрерывным потоком лиц, голосов, звона посуды и запахов еды. Все

кричали, Изабель и Морган бегали туда-сюда, принимая заказы, а Бик и Норман сновали по кухне.

Я раскладывала лед по стаканам, а затем наполняла их газировкой так, словно моя жизнь

зависела от того, насколько быстро я это сделаю, а клиенты все приходили и приходили,

заказывали и заказывали. Все это напоминало некое противостояние – Мы против Них, но каким-

то странным образом я вдруг оказалась частью этого «Мы», и мне это понравилось. Вот, почему я

согласилась на эту работу.

В мои обязанности входила газировка и лед, а еще прием заказов по телефону.

– «Последний шанс», – говорила я, подхватывая трубку разрывающегося телефона. – Чем я могу

вам помочь?

Теперь, занимаясь этим каждый день, я уже привыкла к, казалось бы постоянным звонкам

телефона, научилась закалывать пучок ручкой, чтобы достать ее в нужный момент, и

выковыривать кусочки льда из самых труднодоступных мест контейнера. Чуть позже я стала

настоящей официанткой.

В самом начале одна только мысль о том, чтобы подойти к столику, за которым сидят несколько

незнакомых мне людей, и обратиться к ним с вопросом, пугала меня до смерти. Я не могла даже в

глаза им взглянуть, не говоря уж о том, чтобы заговорить, как учила меня Морган: «Чего бы вы

хотели выпить?», «Вы уже готовы сделать заказ?», «Как вы хотите, чтобы это было

приготовлено?», «Гарнир тушеный или жареный?». Мои руки тряслись так, что я не могла

разборчиво записать заказ, а стоять перед людьми, которые все как один будут смотреть на меня,

казалось просто ужасным.

Но чуть позже, где-то на третьем столике, я поняла, что посетители едва удостаивают меня

взглядом, и перестала нервничать. А ведь действительно – кто-то занят разговором, кто-то изучает

меню, а кто-то просто погружен в свои мысли. На официанта обращают внимание, лишь когда он

или она принимает заказ, приносит его, а затем выдает счет, все остальное никого не волнует. Я

была для всех просто незнакомой девушкой, работающей в кафе, и, похоже, никто из гостей не

заметил даже мою проколотую губу . От этого мне стало еще легче.

– На этой работе, – сказала Морган мне как-то раз, – ты набираешься бесценного опыта каждый

день. Кризисы, спешка, ужасные катастрофы – все это сваливается на тебе, а затем разрешается в

пятнадцать-тридцать минут. У тебя даже нет времени, чтобы паниковать, ты просто идешь вперед,

вот и все.

Она была права. Пережаренный бургер, салат не с той заправкой, потерянный листок из блокнота

с заказом – у всего этого было решение, и раз за разом я становилась чуточку храбрее, чуточку

умнее и чуточку увереннее. К тому же, тут все стояли друг за друга стеной – и даже Изабель.

– Он – самая настоящая задница, – сказала она через плечо, как только закрылась дверь за полным

мужчиной, который ушел, накричав на меня за то, что я подала ему несладкий чай вместо

сладкого. – В конце концов, у него же отпуск! Почему бы не побыть человеком?

Как бы то ни было, какая разница, насколько грубым может быть тот или иной человек, если он

все равно уйдет отсюда рано или поздно и, возможно, больше никогда не появится снова? После

того, к чему я уже успела привыкнуть, все это казалось мелочами.

Впрочем, мама все же немного сомневалась.

– Милая, – ее голос доносился до меня сквозь треск телефонных линий и тихие помехи, – ты ведь

должна отдыхать. Ты не обязана работать!

– Мам, мне тут нравится, – отвечала я, понимая, что это правда. Мне на самом деле приносила

удовольствие моя новая работа, и я готова была задерживать дыхание и скрещивать пальцы,

лишь бы это не заканчивалось. А упоминать о трудностях вовсе необязательно – мама иногда

реагирует слишком уж остро. В любом случае, она все равно занята сейчас – у нее фитнес-тур, и

прямо сейчас в Италии сотни женщин собираются прийти на какое-то хоккейное поле, чтобы

принять участие в ее тренировке, так что моя работа официантки где-то в маленьком городке

Колби вскоре будет забыта.

Но не для меня. Ведь у меня здесь появилась подруга.

– Коли, – сказала Морган как-то раз, когда мы заперли дверь кафе за последним посетителем и

вытерли пол и столы. После целого дня на ногах мышцы у меня ныли так, будто я пробежала

несколько миль без остановки, но я гордилась собой, ведь сегодня я впервые заработала

пятьдесят долларов – и все это сама! – Пошли со мной, я хочу тебе кое-что показать.

Я последовала за ней к черному ходу, а затем поднялась по лестнице – и мы показались на крыше

кафе. На улице уже стемнело, тут и там мерцали фонари и яркие вывески магазинов. По улице

проехала одинокая машина.

– Смотри, – Морган указала на пятно света где-то за деревьями неподалеку. Я подошла ближе к

краю крыши. – Это стадион Мейврик, Марк играл там.

Марк, жених Морган, казался мне уже давно знакомым человеком – она могла говорить о нем

бесконечно. Я уже знала, что он любит носить боксеры, хочет троих детей – двух девочек и

мальчика, что он хороший игрок и однажды участвовал в матче со сломанным запястьем.

Слышала я и историю о том, как он сделал Морган предложение три месяца назад, когда они

сидели в «Международном доме блинов» и прощались перед его отъездом.

– Я так скучаю по нему, – произнесла она. В ее кошельке всегда было его фото – Марк оказался

высоким шатеном, очень симпатичным, я бы даже сказала, красивым. – До конца сезона еще три

месяца.

– Как вы познакомились? – спросила я. Морган улыбнулась и села, свесив ноги с края кыши. Я

последовала ее примеру.

– Здесь, – она посмотрела вниз. – Это был совершенно безумный день, все были в кошмарной

спешке. Он сидел за своим столиком, а Изабель случайно опрокинула на него чашку с кофе и даже

не заметила, так что я подошла, чтобы все вытереть и извиниться за нее.

– Ох.

– Да уж, – рассмеялась она. – Он сказал, что все в порядке, это не проблема, а я пошутила, что

симпатичные девушки всегда так легко выкручиваются из подобных ситуаций. Тогда он посмотрел

на Изабель и сказал, что она не в его вкусе.

Со стороны стадиона донеслись приветственные крики, послышался свист пролетающего мяча.

– А потом, – продолжала Морган, – я спросила: «О, правда? А кто тогда в вашем вкусе?», и он

взглянул на меня и ответил: «Вы», – она просияла. – В смысле, я уже привыкла, что все обращают

внимание на Изабель и никогда не интересуются мной. Когда мы были в десятом классе, я почти

целый год была влюблена в парня по имени Крис Кэтлок. Однажды он позвонил, я чуть не

умерла! Но потом …

Со стадиона снова донеслись радостные возгласы.

–… он спросил, не могла бы я выяснить, как к нему относится Изабель, – Морган смешно сморщила

нос. – Это было ужасно, я рыдала несколько дней. А Марк выбрал меня. Он любит меня, – она

снова улыбнулась, покачав головой. Я посмотрела на ее профиль в темноте.

– Ты счастливица.

– Ты обязательно встретишь кого-нибудь, – сказала она, потрепав меня по коленке. – Просто пока

ты еще ребенок.

Я кивнула, снова переведя взгляд в сторону стадиона.

– Знаю.

Меня снова охватило чувство, что все может выскользнуть в любой момент, если я скажу или

сделаю что-то не так. Для нее я буду, кем угодно.

Мы сидели на крыше довольно долго, Морган и я. Мы болтали ногами, жевали жвачку и слушали

игру, невольно улыбаясь при каждом одобрительном возгласе зрителей.

В «Последнем шансе» я работала то утром, то вечером, доводила до совершенства сырный соус и

училась красиво складывать салфетки, но узнать и постичь еще предстояло очень многое.

– Работа официанта, – сказала мне как-то Морган, – очень похожа на жизнь. Все зависит от твоего

отношения к ней.

– Отношение, – кивнула я.

– Ты, – она посмотрела на меня, – и они, – она обвела взглядом кафе. – Это как уравнение.

Из-за стойки, где Изабель лениво листала «Вог» донеслось саркастическое хмыканье, затем

громкое шуршание страниц.

– Кто-то справляется с это работой, – пожала плечами Морган, – а кто-то нет, и тогда им все кажется

ужасным. Кстати, ты должна знать, что придется сталкиваться с грубостью, – она склонила голову

на бок, наблюдая за мной. Это была проверка.

– С этим я могу сладить, – слегка улыбнулась я. Если в чем-то я и была уверена, то именно в этом.

Морган всегда поддерживала меня и помогала, где только можно. Обходя свои столики, она

неизменно бросала взгляд на мои и давала мне маленькие подсказки.

– Долей еще чаю Седьмому столику, – шептала она через плечо, проходя мимо с подносом грязной

посуда. – А Шестые выглядят вполне готовыми к тому, чтобы попросить счет

– Спасибо, – благодарно кивала я, а затем спешила последовать ее советом. От Изабель такого

можно было не ждать – она едва замечала меня и часто просто отталкивала с дороги, направляясь

на кухню или в зал.

– Следует помнить важную вещь, – всегда говорила Морган. – Ты – человек, достойный и

заслуживающий уважения. Посетители иногда могут заставить тебя сомневаться в этом.

Последнее я уже поняла, когда полная женщина, пролистав меню, недовольно уставилась на

меня и поинтересовалась, чем отличаются начос от начос люкс.

– Позвольте мне взглянуть на записи, – сказала я, доставая из кармана фартука блокнот. – Я

новенькая здесь и пока что не совсем…

– Пфф, – презрительно фыркнула она, обращаясь к своей подруге. Та выразительно закатила глаза

и надула пузырь из жвачки.

– Насколько же противно люди могут себя вести, – покачала головой Морган, когда я рассказала ей

об этом.

– Невероятно противно, – отозвался Норман в окошко, через которое подавал приготовленные

блюда.

– Неважно, – махнула я рукой.

– Важно! – Морган круто повернулась на месте и посмотрела мне в глаза. – Ты – не дурочка, Коли,

и не позволяй никому заставлять тебя так думать, ясно?

– Ясно.

– Так. Обычные начос: бобы, чипсы, сыр, перец чили. Начос люкс: все вышеперечисленное плюс

курица или говядина, помидор и оливки.

– Пфф, – фыркнул Норман, передразнивая посетительницу.

– «Пфф» в состав не входит, – парировала Морган. – Все, работаем дальше.

Учеба путем сравнений и поговорок продолжалась.

– Хорошее отношение – хорошие деньги, – не уставала повторять Морган. – Плохое отношение –

прибыль соответствующая.

– Да заткнись ты уже с этой чепухой, – бурчала каждый раз Изабель, а я смущалась то ли от советов

Морган, то ли от того, что она делится ими со мной.

Несмотря на всю свою мудрость, однако, Морган часто не могла взять себя в руки, если наступал

«час пик». За первые две недели она дважды заявила, что «завязывает со всем этим». Трижды –

если считать нашу первую встречу. Она говорила, что с нее довольно, снимала фартук, кидала его

в Изабель и выходила на улицу, говоря, что собирается высказать кому-нибудь все, что о нем

думает. Несколько минут спустя она возвращалась, потому что люди уже уехали, завязывала

фартук снова и возвращалась к работе. Изабель никак не реагировала на эти эпизоды, судя по

всему, она вообще ничего не принимала близко к сердцу. Драматизма Морган с лихвой хватало

на них обеих.

Иногда я брала дополнительные смены, работая за Морган, чтобы она могла быть дома и ждать

звонка Марка. Она всегда была очень благодарна за это, временами даже чересчур, часто

подвозила меня до дома. Иногда я работала и за Изабель, чтобы она могла выспаться или пойти в

свободное время на пляж. На благодарность от нее можно было не рассчитывать – чаще всего она

бросала «Спасибо» через плечо и скрывалась за дверью, да и то не всегда. А если мы работали

вместе, то радио неизменно было включено погромче, чтобы нам не пришлось разговаривать.

Уходила она, не оборачиваясь, о том, чтобы подвезти меня, не могло быть и речи – впрочем, я не

жаловалась. Я провела годы, мирясь с шепотком за спиной, сплетнями в раздевалках и обидными

записками, приклеенными к моему шкафчику, меня называли жирдяйкой и толстозадой, шлюхой

и потаскушкой, а еще придумали специальное прозвище – Скважина, так что я не возражала

против того, чтобы меня игнорировали. Слишком долго я этого ждала, чтобы сейчас быть против.

Когда я работала утром, то, приходя домой, заставала Миру, дремлющей в кресле. Она любила

поспать днем, говоря, что без этого плохо себя чувствует. Я снимала обувь и на цыпочках

прокрадывалась в свою комнату, где могла заниматься своими делами.

Мира не была образцовой домохозяйкой, так что все кругом было покрыто слоями были, а

комочки шерсти Кота Нормана часто обнаруживались под стульями или под диваном. Как-то раз я

решила прибраться в своей комнате, вымыть окна и пропылесосить под кроватью. С окнами все

прошло удачно, но, когда я обнаружила в шкафу три пылесоса, оказалось, что все они

«СЛОМАНЫ», так что пришлось повозиться со шваброй.

Размахивая тряпкой, я размышляла о Мире. Она часто ездила по городу на велосипеде, по

вечерам ослепляя встречных водителей и прохожих ярчайшим светом фонарика, прикрепленного

к рулю. Тетушка обожала теплый салат с курицей, домашние пончики и кукурзные хлопья. Также

она была постоянно занята какими-то «проектами» – то есть чинила старые (и часто не

поддающиеся ремонту) вещи, добытые на гаражных распродажах. Ее мастерская была завалена

этими самыми проектами – фигурка свиньи на трех ногах, игрушечный поезд, недосчитавшийся

колес, складной стул с разломанным надвое сиденьем. Лишних вопросов я предпочитала не

задавать.

По вечерам тетушка устраивалась перед телевизором и вплотную занималась своими

«проектами». Ни один из них не был до конца закончен, всегда оставалось «еще немного» и

«совсем чуть-чуть», однако дело стояло на месте. Мира всегда гордилась собой, победоносно

объявляла, что «все готово», но затем обнаруживала пару-другую недоработок, и все начиналось

по новой. Иногда прошедшие через тетушкины руки вещи внешне казались вполне себе

исправными, но позже в них становились заметны изъяны, как, например, с будильником,

который она починила специально для меня. Красный круглый будильник выглядел прекрасно и

показывал правильное время, вот только вместо веселого звонка по утрам он издавал непонятное

урчание и дребезжание. Закончилось все тем, что я купила нормальный будильник в магазинчике

неподалеку и тайком пронесла его в свою комнату, где спрятала под кровать, словно он был

контрабандой.

Главная странность, на мой взгляд, заключалась в том, что у Миры было достаточно денег, чтобы

купить все, что только душе угодно (и чтобы это были работающие и целые вещи) – к этому

выводу я пришла, случайно обнаружив однажды пачку банкнот в одном из выдвижных ящиков.

Удивленно пожав плечами, я тогда спустилась вниз, где тетушка сидела у телевизора.

– Мира, – позвала я, – а почему не работает ни один из трех пылесосов, и почему ты не купишь

новый?

Но она меня не услышала – ее взгляд был прикован к экрану. Я подошла ближе и услышала

знакомый голос.

– Меня зовут Кики Спаркс, – говорила мама. Она стояла в явно постановочной гостиной в какой-то

телевизионной студии, на ней был очередной ее спортивный костюм – шорты и топ – а перед ней

лежал новенький коврик с логотипом Кики Спаркс. – Если у вас есть лишний вес, и вы считаете, что

потерпели поражение в этой борьбе, то послушайте меня. Вам не нужно бояться и опускать руки,

потому что я помогу вас.

Заиграла музыка, тот же самый трек, который я знала буквально наизусть. Фоновая мелодия Кики

Спаркс, официальный саундтрек, если угодно. Он сделал мою маму знаменитой.

– Мира? – тихо позвала я.

– То, что она сделала – потрясающе, – отозвалась тетушка, не сводя глаз с экрана, где мама

хлопала в ладоши и маршировала. Камера отъехала назад, и мы увидели женщин в спортивных

костюмах, повторяющих за ней движения. – Знаешь, я никогда не сомневалась, что твоя мама

может похудеть. Или завоевать мир.

Я улыбнулась.

– Не думаю, что она на это способна.

– Она всегда была очень уверенной в себе, – Мира посмотрела на меня, свет от экрана упал на ее

щеку. – Даже когда вы переезжали из города в город она верила в лучше. У наших родителей она

не взяла ни цента, все хотела доказать, что может добиться всего сама. Вот и доказала, – Мира

кивнула на экран. – Для нее это очень важно.

Я вспомнила, как однажды ночью, когда мы ночевали в машине, я проснулась и услышала, как

мама тихо плачет, закрыв лицо руками, думая, что я сплю. Мама всегда была сильной, это правда.

Но никто не может быть идеальным.

Тренировка продолжалась – шаг, мах рукой, шаг, прыжок. Мама сияла улыбкой, ее мышцы

отчетливо выделялись на загорелых ногах и руках.

– Вы можете сделать это! Я знаю – вы можете! – восклицала она, хлопая в ладоши.

– Мне нравится эта программа, -сказала Мира задумчиво. – У нас с твоей мамой разное

отношение к фигуре и весу, но мне очень нравится смотреть, на что она способна. Я рада за нее и

горжусь ею, потому всегда и смотрю.

– И я, – я опустилась на пол у ее ног и подтянула колени к груди. Вместе мы смотрели, как мама

делает прыжки, приседания и отжимания, качает пресс и поддерживает веселыми возгласами

каждого, кто идет вместе с ней к своей цели.

Глава 5

Почта в Колби представляла собой маленькое строение, где был всего один зал – вдоль одной

стены тянулись почтовые ящики тех, кто не получал письма на дом, а с другой стороны было окно

операторов, где можно было отправлять и получать посылки и корреспонденцию. После работы я

обычно пересекала поле и выходила прямо к зданию почты – настолько близко все здесь

находилось.

Вообще почту можно было назвать неким культурным центром – здесь частенько узнавали

последние сплетни и делились новостями все жители города, поэтому, если вам не хотелось,

чтобы о ваших делах знали посторонние, говорить тут следовало тише, а еще лучше –

повременить с рассказами совсем. В Колби я была всего несколько недель, но уже поняла, как

делать не стоит.

Однажды я в очередной раз пришла на почту, чтобы по просьбе Миры забрать счета, и, пока

возилась с бесконечно заедавшим замком на нашем ящичке, невольно прислушалась к разговору

двух женщин, стоявших в очереди к окну оператора.

– Ну, ты же слышала, что о ней говорят, – сказала одна их них. Краем глаза я увидела женщину

средних лет, она стояла, прислонившись к стене.

– Мне передали пару слухов, – ответила другая, явно желая, чтобы собеседница продолжала свой

рассказ. Ее лица я не видела, она стояла спиной ко мне.

– Это никакой не секрет,– заявила первая, листая почтовый каталог. – В смысле, все тут в курсе.

Я опустила голову, коснувшись лбом холодного почтового ящика. Мое лицо залилось краской, мне

казалось, что я снова в школе, невольно слышу, как в раздевалке Кэролайн Давейс рассказывает

всем девчонкам, что моя мама пообещала заплатить Чейзу Мерсеру, чтобы он согласился быть

моим парнем. Ужасное ощущение – и вот теперь оно снова нахлынуло на меня, накрыв волной

стыда с головы до ног. А ведь говорят даже не обо мне.

– Она была такой, еще когда сюда переехала, – произнесла первая женщина, – но сейчас все стало

еще хуже. С этим ее великом, а еще одежда, которую она носит… – по голову было ясно, что она

презрительно поморщилась. – Не говоря уже обо всем том мусоре, что она без конца таскает себе

домой. Можно подумать, она там строит город для таких же чудиков, как сама. Да она просто

позорит нас всех!

– Может, кому-нибудь стоит поговорить с ней об этом? – предположила вторая.

– Думаешь, я не пыталась? – сокрушенно вздохнула первая. – Но толку никакого! Она чокнутая, это

же ясно.

Я глубоко вдохнула. Да, они говорили не обо мне, но от этого легче не становилось, ведь они

обсуждали Миру! Я вспомнила, как она ехала на велосипеде, а волосы развевались у нее за

плечами, и снова покраснела.

– Не знаю, как Норм Карсвел мирится с тем, что его сын постоянно ошивается у ее дома. Одному

богу известно, что там происходит, я даже думать об этом не хочу.

– Сын Норма? Который футболист? Или баскетболист, его еще приглашали в сборную?

– Не-ет, – протянула первая, – я про самого младшего. Совсем от рук отбился, родители ума не

приложат, что с ним делать – парень ни во что не играет, отрастил волосы, мне вообще кажется,

что он наркоман.

– А, этот. Он выглядит довольно милым. Недавно приходил на мою гаражную распродажу, купил

все очки, какие там были, сказал, что собирает их.

– У него куча проблем, – уверенно заявила первая. – Хотя у Миры Спаркс дела не лучше. Я уже

поняла, что она так и закончит свои дни в этом своем доме на отшибе, будет сходить с ума все

больше и больше и становиться толще и толще…

Вторая собеседница не удержалась от смеха, а, отсмеявшись, подхватила:

–…и все это – в доме, заваленном старым барахлом. Ох, боже, – она снова фыркнула, – это так

печально.

– Ну, это ее выбор, – философски изрекла первая.

Даже не глядя на этих женщин и не зная их лично, я уже возненавидела их обеих. Всю жизнь я

терпеть не могла тех, кто говорит о других за спиной. Я привыкла к оскорблениям в лицо и к

разным обидным прозвищам, но сплетничать, когда человек не слышит тебя – это самая большая

низость, на какую только можно быть способным.

Я отвернулась от ящика, справившись, наконец, с замком и достав почту, сунула счета в сумку и

уже собралась уходить, как вдруг услышала чьи-то приближающиеся шаги. Опустив взгляд, я

впервые увидела Большеголового ребенка.

Эту девочку я узнала с первого взгляда – невозможно было спутать ее с кем-то еще. Ей было года

два, на ней были белые сандалии и розовое платье, отделанное оборками. Светлые кудрявые

волосы были забраны в хвостик на макушке и завязаны розовой резинкой, и эта прическа делала

ее голову еще больше, если, конечно, такое вообще было возможно. Девочка стояла, вытаращив

на меня большие голубые глаза и приоткрыв рот, и комкала в ладонях край своей юбки.

Боже милостивый, подумала я. Мира была права – вот уж голова, так голова! Череп напоминал по

форме яйцо, а бледная кожа была так натянута, что казалась полупрозрачной. По сравнению с

огромной головой тело ребенка казалось неправдоподобно маленьким, почти кукольным.

Девочка пялилась на меня, как обычно делают маленькие дети, пока никто не объяснит им, что

это неприлично, а затем подняла руку и прикоснулась пухлым пальчиком к губам в том же месте,

где у меня был пирсинг. Мы стояли, разглядывая друг друга, словно были не в силах отвернуться.

Несколько мгновений спустя она сделала шаг назад, затем еще один – и вот уже побежала к

женщинам, стоявшим у окна оператора. Они уже собирались уходить, и та, что была выше, взяла

девочку за руку. У нее были те же голубые глаза и пышные кудрявые светлые волосы. Вот так я и

увидела ту самую Беа Уильямсон и ее дочь.

Беа продолжала разговаривать со своей подругой, темноволосой дамой в летней шляпке. Теперь

они обсуждали кого-то еще – какую-то соседку, которая разводилась с мужем и теперь судилась

за имущество.

Неважно, сколько вам лет и где вы живете. Сплетницы вроде Кэролайн Давейс есть везде.

– Ну как там дела? – с улыбкой поинтересовалась Мира, открывая письма со счетами. – Что

слышно на улицах?

У меня в голове снова зазвучали голоса женщин, услышанные на почте, и в горле пересохло.

– Ничего особенного, – пожала я плечами. Тетушка кивнула, поверив мне, и включила телевизор.

В этих поединках, которые она смотрит, все намного проще – есть хорошие парни, как Рекс

Руньон, а есть плохие, например, Братья Синяки. Плохие нападают на хороших, но вторые всегда

побеждают, пусть даже им это дается нелегко, и все сразу понимают, кто здесь прав.

Мира наверняка понимала, что все эти бои – неправда, постановка, если угодно, но я не могла не

признать, что в том, как Рекс неизменно побеждает противников, было что-то притягивающее. Эти

поединки как будто давали зрителям надежду, что, даже если жизнь бьет вас изо всей силы, вы

всегда можете встать на ноги и нанести ответный удар, а потом и вовсе выйти победителем из

этой схватки.

– Дело в том, – произнесла Морган, вытирая чашку, – что Мира всегда была немного другой.

Мы были в «Последнем шансе», заканчивали приготовления перед новым рабочим днем. Я

сворачивала салфетки, а Морган расставляла посуду, и мы разговаривали о том, о сем. Я

поделилась с ней тем, что услышала на почте. Выслушав мой рассказ, она лишь кивнула и

вздохнула, ничуть не удивившись.

– С тех пор, как она приехала сюда, люди начали трепать языками, – продолжала она. – Мира ведь

художница, так что в этом нет ничего необычного.

Я кивнула, ставя одну свернутую салфетку в салфетницу и принимаясь за другую. Морган краем