Текст книги "Жена в награду"
Автор книги: Сара Брофи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Глава 4
Роберт прислонился к двери спальни, чтобы отдышаться. Он продолжал прижимать к груди Имоджин.
– Наверное, теперь можно меня опустить, – прошептала она, не узнавая своего голоса. Она и себя-то не узнавала в той распутнице, которая охотно обнимала почти незнакомого мужчину. Но это было так. Несмотря на все, что брат ей сделал, он не смог отнять у нее удовольствия дотрагиваться до Роберта. Это изумляло и почти пугало, хотелось бежать от нового, странного чувства, но какая-то глубинная, первобытная часть ее существа превратилась в расплавленное олово. И эта часть в данный момент принимала решения.
– Наверное, – прохрипел он и стал медленно спускать ее, пока ноги не коснулись пола. Она не удивилась, что после этого он ее не отпустил. Она его тоже не отпускала.
Великолепный жар во всем теле кружил голову. Она чувствовала что-то, что не могла назвать, хотела чего-то, чего, наверное, не сможет вынести, но если разум силился понять этот новый, ошеломляющий мир, то телу он, кажется, был знаком. Оно точно знало, чего хочет, и толкнуло ее к Роберту, чтобы это получить.
Он глухо застонал и наклонился к ней.
При первом соприкосновении губ она всхлипнула, а потом медленно обняла его за шею. Это был первый поцелуй, о котором она давно мечтала. Она почувствовала, как язык Роберта двинулся по ее сомкнутым губам, всхлипнула, муж в ответ зарычал, и она открыла рот его первобытному требованию.
Ее первый настоящий поцелуй.
Роберт увлекал ее в область, о существовании которой она не знала. Имоджин была не в силах сопротивляться его вторжению. Тело жаждало этого странного, нового состояния. Она как будто ожила после летаргии, все нервные окончания открылись новому миру.
Роберт вторгся во все ее органы чувств.
Она вплела пальцы в его волосы, ощупывая теплый череп. Она слышала, как трется о ее щеку его небритая щека, слышала его стон и влажный звук, с которым его рот накрыл ее губы, шорох ткани о ткань – все это создавало самую восхитительную музыку.
Это была песня любви.
Она знала о темных делах, о которых надо забывать при свете дня, но ничего не знала о любви мужчины и женщины. А тело почему-то знало и неумолимо толкало ее в бездну неведомого, чтобы получить то, что ему требовалось.
В той части мозга, где воспоминания были особенно свежи, зародилось сомнение. Маленькая, рациональная область, прятавшаяся за стеной холодного страха. Внезапно возникшая потребность тела почти закрыла ее, но страх был безжалостен, он медленно замораживал Имоджин – и вот она уже опустила руки и попыталась оттолкнуть Роберта.
Толчок был не сильнее порхания бабочки, и одурманенный страстью мозг Роберта его не заметил, но тело, слитое с ней воедино, мгновенно поняло, что она больше не следует за ним в царство безумия. Он с трудом отогнал дурман вожделения и оторвал губы от ее рта, не сумев сдержать при этом стона разочарования.
Имоджин расстроилась, хотя это было то, о чем она молча просила; стараясь успокоить биение сердца, она прислушалась к тяжелому дыханию Роберта. Сознание, что он находится в таком же состоянии, что и она, странным образом пьянило.
Оба не сразу смогли заговорить.
– Извините, – наконец пробормотала Имоджин.
Роберт накрыл ее рот рукой.
– Тебе не за что извиняться. – Он резко выдохнул. – Это я должен просить прощения. Сначала выдернул тебя из-за свадебного стола, не дав толком поесть, теперь веду себя как животное, которое не контролирует свою похоть.
Он медленно погладил ее по щеке, и Имоджин задрожала, почувствовав грубые мозоли. Бессознательно она удержала его руку.
– Я вообще-то не возражаю, – смущенно сказала Имоджин, чем удивила и его, и себя. – Я просто не уверена…
Громкий смех Роберта прервал смущенные извинения Имоджин. Они стояли так близко друг от друга, что этот смех как будто бился в ее собственной груди.
– Ну а я уверен. Тебе нужно время, и я должен был дать тебе его.
Он на секунду прижал ее к себе и бережно отодвинул. Без его поддержки ей пришлось прислониться к двери, ослабевшие ноги не держали. Она в замешательстве слушала, как он ходит по комнате – как будто лев в клетке. Его отвращение к себе и самобичевание почти ощутимо носились в воздухе.
Имоджин преследовало сознание, что эта пытка вызвана только ее страхом и смущением. Она не хотела причинить ему боль. Она сжала себя руками – его боль она ощущала почти так же, как до этого смех. Он думал, что ее испугало открытое вожделение, а причина была в воспоминаниях о совсем другом человеке, об извращенце, который сейчас заставил ее отвернуться от страсти мужа.
И вдруг ей показалось, что ее воспоминания не так важны, как чувство, которое пробудилось к жизни после прикосновения Роберта.
– Мне не нужно много времени.
Она сказала это так тихо, что Роберт не сразу расслышал. К ее удивлению, он резко засмеялся.
– Не надо лгать, чтобы поберечь мои чувства. Конечно, тебе нужно время, чтобы одолеть свое сопротивление и отвращение, вызванное ненасытным животным, за которого ты вышла замуж. – Он плюхнулся в кресло у камина, закрыл лицо руками и попытался справиться с чувством вины и с желанием, которые боролись между собой в его теле. Имоджин чувствовала эту борьбу, как будто она происходила у нее под кожей.
Она приняла решение.
Осторожно пройдя на звук его тяжелого дыхания, она опустилась возле него на колени. Провела рукой по ноге – отчасти для опоры, но в основном потому, что ей нравилось трогать узловатые мышцы. Роберт вздрогнул, поднял голову и увидел серьезное выражение лица.
– Не говорите так. Я знаю, что такое страх и отвращение, но в вашем поцелуе этого не было. Он был прекрасен, и, если помните, я не сопротивлялась.
– Как ты могла сопротивляться? Я вдвое больше тебя, – хмуро сказал Роберт, борясь с собой.
– Но вы не использовали свою силу против меня. Вы остановились, – прошептала она, и словно свет пронзил темноту перед глазами.
Роберт остановился в ту же секунду, как она этого захотела! Он предоставил ей выбор. За этим последовало столь же пугающее откровение: она хочет получить еще больше огня, чем вызвал тот его поцелуй.
– Можно я вас потрогаю? – спросила она, пылая смущением от своей смелости, но неустрашимо приняла его молчание за согласие. Роберт почувствовал, как маленькая ручка стала подниматься вверх по ноге, и затаил дыхание. – Откиньтесь, – пробормотала она, и Роберт молча подчинился, не в силах отказаться от шанса ощутить ее ручку на одеревеневшем теле. Она придвинулась и протянула обе руки к его лицу. Пальцы ощупали уши, густые брови, крылья носа.
– Мягкие, – промурлыкала она, проводя пальцем по губам. Роберт порывисто вздохнул и не смог удержаться, втянул этот пальчик в рот, не сводя глаз с пылающего лица. По ее телу пробежала дрожь и отозвалась дрожью в его душе.
– Как странно…
Она погладила его шею, адамово яблоко, впадину над ключицей. Когда край шелковой туники задержал движение руки, она недовольно мяукнула и безуспешно подергала ткань, стремясь потрогать интригующую, горячую мужскую кожу.
Роберт рывком сорвал с себя дорогую тряпку.
Чуть улыбнувшись и закусив губу, она погладила его жадными пальцами, и когда наткнулась на курчавую поросль на груди, вздохнула от удовольствия. А когда нашла спрятанные в ней маленькие мужские соски, нежно их подразнила, и Роберт скрипнул зубами, еле удерживаясь от того, чтобы не оттолкнуть ее руку и не прекратить изысканную пытку естественным завершением.
Не сознавая, как трудно Роберту сдерживаться, Имоджин повела руку дальше.
Сначала ее завораживала рябь мускулов, но потом пальцы стали различать рубцы, нарушавшие совершенство гладкой кожи. Шрамы. Она с грустью подумала, что чувствует родство с этими шрамами и сопряженной с ними болью, и нежно провела пальцами по горестным символам войны.
Некоторые шрамы были старые и еле различимые, другие – новые, морщинистые. Тот, что был над тазовой костью, еще не зажил и горел. Роберт отвел ее руку от безобразной не долеченной плоти.
– Нет, – тихо сказала она, нагнулась и поцеловала шрам.
Роберт был ошеломлен. Он смотрел на голову женщины, стоявшей перед ним на коленях, и ничего не понимал. Это был акт самоотдачи, утешение, заверение. Роберт никогда не получал от людей ничего подобного, и его захватили чувства, для которых он не находил названия. Туманное желание защищать и заботиться выкристаллизовалось в чувство, которое легко по ошибке принять за любовь, но он думал об этом с каким-то благоговением.
Она подняла голову, продолжая поглаживать его живот.
– Ну вот, теперь я вас знаю, – выдохнула она, поцеловала его в грудь и прижалась щекой. – Я мысленно вижу черты вашего лица, шрамы на теле.
Он положил ей на голову дрожащую руку и подумал, что сейчас уже можно овладеть ею. Она полна желания, надо только чуть-чуть подтолкнуть, и она упадет в волны серьезной страсти. Видит Бог, как он хотел этого!
Но вдруг оказалось, что одним желанием его чувства не исчерпываются.
Желания оказались гораздо сложнее, он понял, что ему нужно куда больше, чем совокупление, как у животных. Ему нужно больше, чем ее пробудившаяся страсть, – нужны ее разум, ее доверие, ее душа и сердце.
Ему нужно все то, что она сумела понять, целуя его шрамы.
Он приподнял ее и усадил к себе на колени. Она немного повозилась, устраиваясь поудобнее.
– Перестань возиться, – прохрипел он.
Имоджин затихла и вздохнула, наслаждаясь исходящим от него теплом. На нее сошла тишина. Почти мирная тишина.
Тело еще покалывала эротическая чувственность, но в объятиях Роберта Имоджин погрузилась в безмятежное, светлое состояние. Она подняла руки и сцепила их за головой, призрак Роджера, вечно преследовавший ее, исчез.
Она нахмурилась. Кажется, она многого не понимает в том мире, который открыл для нее Роберт. Не понимает, что за огонь он в ней вызывает, и почему в его голосе слышится боль, и почему он качает ее, как ребенка, хотя только что реагировал на нее, как на обычную женщину, не отягощенную собственными тайными шрамами. Еще забавнее было понимать, что если он не собирается ее заставлять, то ей придется его заставить. Она понятия не имела, как это сделать, но это будет ее лучший выстрел.
– Гладить – это все, что бывает между мужчиной и женщиной? – слабым голоском спросила она. Ей хотелось, чтобы вопрос прозвучал искусительно, но получилось ужасно нервно.
Роберт не сразу смог заговорить, прочистил горло и прохрипел:
– Нет. – Он закрыл глаза, надеясь, что она прекратит расспросы, хотя бы ради сохранения его рассудка.
– Но вы остановились. Почему?
– Потому что меня занесло. Будет лучше, если мы подождем, получше узнаем друг друга перед тем, как я покажу тебе, что бывает между мужем и женой.
Имоджин подумала немного, подыскивая слова.
– Предполагается, что нас обоих занесет? – Она опустила голову и неуклюже добавила: – Мне было так хорошо.
Роберт зажмурился, его окатило пламенное желание. Слова Имоджин соблазняли не меньше, чем ее маленькая ручка, но он не хотел быть ни соблазненным, ни соблазнителем. Этого ему было мало.
– Я рад, что тебе было хорошо, – сказал он как можно спокойнее, открыл глаза и, глядя на оранжевые языки огня в очаге, попытался найти в глубине души силы для отказа от того, что она так мило предлагает. – Я хочу, чтобы ты всегда радовалась тому, что мы делаем вместе, а для этого мы… я должен двигаться медленнее.
– Вы думаете, я буду больше радоваться, если мы будем двигаться медленнее? Вы хотите двигаться медленно? – засомневалась она.
Ему понравилось ее нетерпение, он улыбнулся.
– Я много чего хочу, и двигаться медленно – это способ получить не часть, а все. Сегодня я хочу просто подержать тебя на коленях.
Имоджин выразила несогласие пожатием плеч и постаралась игнорировать жар тела – в конце концов, если он может терпеть, то сможет и она.
– Это ваше «двигаться медленно» означает, что после вы уйдете в свою комнату? – спросила она как можно спокойнее.
На миг он сжал ее до боли, потом ослабил хватку и твердо сказал:
– Нет. Теперь мы будем спать в одной комнате.
Она испытала сильнейшее желание ударить этого властного мужчину по лицу. Страсть с быстротой ртути сменилась злостью, она встала с его колен.
– Что ж, надеюсь, вам понравится спать на полу, – величественно сказала она и уверенно пошла туда, где стояла кровать. Сдернув меховое покрывало, она отшвырнула его в привычном направлении. Роберт инстинктивно поймал его налету, ошеломленный ее вспышкой.
Хотелось смеяться над ее жалкой попыткой управлять им. Неужели она не поняла, что им невозможно управлять? Чтобы рассеять ее иллюзии, достаточно подойти и затащить ее на кровать. Вряд ли маленькая женщина рассчитывает физически противостоять ему.
Но он не засмеялся. За ее вспышкой стояли страх и неопределенность, он чувствовал это, как собственную боль, и она убивала желание смеяться. Для нее так многое вдруг стремительно изменилось, что единственная возможность как-то повлиять на происходящее – это остановить бешеное вращение событий.
Роберт смотрел, как она с вызовом стоит перед кроватью, и ощущал, как по телу пробегает волна сочувствия. Имоджин дрожала, словно загнанное животное, знающее, что не сможет выбраться из ловушки, и в то же время старалась не показать своего страха.
Меньше всего он хотел, чтобы она боялась. Он почему-то понял, что ей в жизни довелось испытать много страхов, и не хотел добавлять новые. И если для этого нужно подчиниться – так тому и быть.
– Как миледи пожелает, – сказал он, и призрак улыбки мелькнул на его губах. – Хотя ночевка на полу меня не слишком привлекает. Пожалуй, я останусь в кресле. Оно может послужить неплохой кроватью, – с сомнением закончил он.
Имоджин в замешательстве прислушивалась к тому, как он готовится ко сну в кресле. Она ожидала, что он будет спорить, и была разочарована.
– Вы собираетесь сидеть здесь, пока я буду переодеваться ко сну? – жестко спросила она.
– Если хочешь, я могу закрыть глаза, – буркнул он так вяло, как будто ему было все равно, что он увидит ее голой, и подтянул меховое покрывало к подбородку.
– Откуда мне знать, можно ли вам доверять? Может, вы будете подглядывать.
– Малышка, тебе надо привыкать, что я человек слова. Если что-то сказал, так и сделаю. – Он звучно зевнул. – К тому же я сегодня устал. Спокойной ночи.
Сердито глядя в темноту, Имоджин старалась понять, не насмехается ли над ней муж.
– Роберт, вы не спите? – прошептала она, но ответом было молчание.
Она немного подождала, а потом неловкими пальцами стала распускать шнуровку платья, не желая звать на помощь Мэри. Никто, кроме мужа, не должен помогать снимать свадебное платье, гордость требовала сохранить в тайне тот факт, что снять с нее платье было некому.
Роберт зажмурился и до боли сжал кулаки. Он свирепо подумал, что такое самопожертвование делает его кандидатом в святые. Никогда в жизни у него не было более трудной задачи. Он разрывался от искушения открыть глаза и полюбоваться ее телом.
Мучило то, что она так и не узнает, смотрел он или нет. Но чувство будущей вины за маленькую ложь превышало возможное удовольствие от подглядывания. Если бы все дело было в похоти, если бы его удовлетворило мимолетное плотское удовольствие – но все не так, и потому он не мог нарушить своего обещания.
Вместо этого он прислушивался.
Он слышал, как Имоджин пыхтела, борясь с трудными застежками. Слышал удовлетворенный вздох, когда платье наконец с шелестом соскользнуло на пол. Он понял, что теперь она обнажена. На верхней губе выступил пот, Роберт его слизнул и стал слушать дальше. Она бросила платье на сундук, стала надевать ночную рубашку, и он чуть не застонал, протестуя.
Он осмелился открыть глаза, только когда услышал шорох одеяла. Комнату освещали тлеющие дрова в камине. Он увидел ее голову над меховым одеялом и черные волосы, рассыпанные по подушке.
– Высмотрели? – вдруг спросила она, вторгаясь в его мысли.
В груди потеплело. Несмотря на странность их брака, она доверяла ему и ожидала честного ответа. Значит, его решение двигаться медленно было правильным. В противном случае он рисковал получить только бледную тень подлинного брака.
– Нет, малышка, я не смотрел.
Она зевнула и сказала то, что долго потом не давало Роберту заснуть:
– Я бы не возражала, если бы вы немножко посмотрели.
Роберт заворочался в кресле. Ему снилось поле после битвы. Его послали считать убитых.
Он и сам был ранен; кровь текла ручьями, куда бы он ни поглядел, все было залито кровью. Чтобы сосчитать бесконечное множество тел, ему пришлось их собирать. Он был весь заляпан запекшейся кровью и, сколько ни старался, не мог выполнить задачу. Трупам не было конца. Поле за полем – и одни трупы.
Ночной кошмар был знакомым, он заканчивался только тогда, когда удавалось освободиться из пут сна.
Во сне поле боя наполнилось плачем; Роберт скрючился в неудобном кресле и нахмурился. Он старался найти среди трупов живых, но, несмотря на отчаянные усилия, никого живого не находил в знакомом мире ночного кошмара и не мог понять, откуда идет звук живого страдания. В сознание его привел резкий, пронзительный крик.
К этому времени огонь совсем потух, холод пронизывал Роберта до костей. Он хмуро подумал, что уже не в том возрасте, чтобы спать в кресле, и, выпрямляясь, не смог сдержать стон.
Крик затих, послышался плач.
Имоджин лежала на кровати, вертелась, билась, руками и ногами отбиваясь от собственных ночных демонов. Роберт подскочил к ней и взял на руки, окликнул по имени; в его голосе был страх, какого он никогда в жизни не испытывал.
Сквозь рубашку он чувствовал, что кожа у жены холодная, лицо покрывал пот. Он снова позвал ее, уже громче, и потряс осторожно, насколько позволял страх. Она стонала, мотала головой, но оставалась в воображаемом мире.
Сердце Роберта сжалось, голос окреп:
– Имоджин, Имоджин, ради Бога, проснись.
Она открыла глаза и вдруг завизжала, подняла руки к лицу, тело содрогнулось от рыданий. Роберту было уже все равно, спит она или нет, он прижимал к себе хрупкое тело, качал ее из стороны в сторону, гладил по спине, стремясь утишить боль. Он услышал, как бормочет слова, которых сам не понимает.
В убежище его теплых рук Имоджин проснулась.
Впервые за долгое время ей не пришлось безуспешно изливать ночные страхи в подушку. Теперь они попадали на теплую грудь Роберта. Мощные руки мужа держали ее крепко и нежно, рокот низкого голоса проникал до костей, приглушая страх.
Роберт терпеливо ждал, когда она выплачется, но и после этого не отпустил. Теперь он ее держал ради собственного спокойствия и уверенности.
Ему необходимо было прижимать ее к себе, нужно было знать, что она не разломится надвое, когда он ее отпустит. Ее рыдания надрывали душу, перед лицом кровоточащего горя он был беспомощен. Через какое-то время он решился слегка отодвинуть ее от себя, чтобы убедиться, что ночные демоны действительно ушли. Лицо было красное, глаза опухли, но она попыталась улыбнуться – и показалась ему прекрасной.
Роберт отер последние слезы с ее лица. Он искал слова утешения, но они ускользали. С молчаливым вздохом он подумал, что не умеет быть нежным, он годами учил молодых воинов оставаться невозмутимыми при виде чужих эмоций.
– Хочешь что-нибудь рассказать? – тихо спросил он.
Она прикусила губу и покачала головой. Он глубоко вздохнул.
– Иногда сны начинают казаться не такими страшными, если о них кому-то расскажешь. Когда выносишь их наружу, они немного растворяются.
– Нет, – охрипшим от слез голосом сказала она. – Иногда только о них и говоришь, а они такие громадные, что их ничем не уничтожить.
Роберт поколебался, но не стал настаивать. Может быть, со временем она откроет ему свою израненную душу, даст возможность поцеловать ее шрамы, как она целовала его. А пока надо набраться терпения.
– Хочешь, я останусь с тобой? – спросил он спокойным, бесстрастным тоном, боясь показать, как на это надеется.
Имоджин задохнулась. Она не знала, что хочет именно этого, пока он не предложил, и какая-то часть разума съежилась от ужаса при мысли впустить мужчину в свою кровать. К тому же еще не до конца рассеялся ночной кошмар. Но страх утонул в куда большем желании почувствовать защиту, которую предлагал ей Роберт. Она медленно протянула руку к его груди.
– Да. Останьтесь. Пожалуйста, останьтесь.
Роберт не стал дожидаться, пока она передумает, и, поддерживая ее под спину, положил на кровать, а сам лег рядом, но поверх покрывала. Он, конечно, хотел бы по-другому, но за ее согласием чувствовал огромное напряжение и не настолько доверял себе, чтобы забраться под одеяло. Она мгновенно свернулась клубочком, прильнув к нему, и он понял, что поступил правильно.
Закрыв глаза, он наслаждался простым объятием. Не важно, что тело быстро начало замерзать в холодной комнате – его грело тепло ее доверия. Не важно, что только ужас подтолкнул ее призвать его в свою кровать, – он не смел и надеяться, что очутится здесь. Не важно, что ее близость вновь разожгла неудовлетворенное желание – боль в теле была приятной. Будет время, он даст волю своим желаниям, ждать недолго.
Что важно, так это то, что Имоджин доверчиво прижалась к нему и мирно спит.
Дом.
Наконец-то он дома.
