Текст книги "Жена в награду"

Автор книги: Сара Брофи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Это кровь Имоджин.

У Роберта задергалась щека.

Холодная ярость прожгла его насквозь, следы в пыли уничтожили последние колебания. Он вскочил на коня, и, не оглядываясь, галопом помчался прочь от сцены унижения Имоджин.

Он все решил. Если он перестанет терзаться сомнениями, то достигнет башни раньше, чем они.

И станет ждать.

Разум предупреждал, что, если это ошибка, если Роджер едет не в эту башню, то Роберт потеряет Имоджин. Но он не слушал доводы разума. Пришло время положиться на интуицию. Только она даст Роберту то, чего он желает: кровь Роджера Коулбрука. Никогда раньше он не был так благодарен судьбе, что умеет сеять смерть. Годы служения наемником окажутся прожитыми не зря.

Когда он думал об Имоджин, у него сжималось горло и тяжелели веки, но он запретил себе все эмоции. Для них еще будет время.

Если повезет, то целая вечность.

– Ты знаешь, где мы? – спросил Роджер, остановив лошадь.

Имоджин еле держала голову. Она несколько дней то теряла сознание, то приходила в себя, но голос Роджера всегда проникал сквозь окутывавший ее туман и безжалостно возвращал в свой мир.

– Возле башни, – с трудом выговорила она. Горло распухло и покрылось синяками после того, как Роджер вчера ее душил. Или это было позавчера? Она потеряла представление о времени.

– Молодец, – похвалил Роджер и соскочил с лошади. Оказавшись на земле, он скрестил руки и стал ждать. Это был новый ритуал – он не помогал ей, а с извращенным удовольствием смотрел, как она сама слезает с лошади.

Имоджин наполовину сползла, наполовину упала с седла, цепляясь за стремя. Стоя неподвижно, она ждала, пока Роджер обвяжет ее веревкой вокруг талии, подергает, проверяя центр. Потом он резко дернул веревку, и Имоджин, спотыкаясь, пошла за ним.

Не замедляя шагов, он спустился по лестнице, ведущей в башню; Имоджин сумела удержаться на ногах. Они прошли холодным подземным коридором и оказались в подземной комнате башни.

– Кажется, некоторые вещи отсутствуют. Что скажешь, сестренка? – вежливо спросил он, таща ее за собой.

– Роберт… – Только это она и успела сказать – Роджер дернул веревку, схватил ее за горло и начал душить, то нажимая, то отпуская, давая глотнуть воздух.

– Как же, наш последний неоплаканный покойник Боумонт. – Он тряхнул головой и ласково сказал: – Он был дураком.

Роджер потащил ее вверх по лестнице, держа за горло, теперь он желал только одного – закончить игру, уничтожить последнюю нерешительность в исполнении замысла.

Не прошло и минуты, как Роджер распахнул дверь в верхнюю комнату.

– Черт, окно чем-то закрыто, – пробормотал он, отпустил ее горло, продолжая держать веревку, и осторожно вошел в комнату, отыскивая лампу и огниво.

Свет озарил большую, грозную фигуру, со смертельным спокойствием стоящую у занавешенного окна.

При свете свечи Роберт выглядел как ангел мщения. Он зловеще улыбнулся и взялся за меч.

– Господи, – выдохнул потрясенный Роджер.

– Нет, Коулбрук, не Господь, а судья, – сказал Роберт, улыбнулся и плашмя ударил мечом Роджера, отчего тот пошатнулся.

Удар вывел Роджера из шока, он попытался выскочить из комнаты, но наткнулся на Имоджин, стоящую позади, нетерпеливо оттолкнул ее и даже осклабился, когда она попятилась.

У нее не было времени осознать, что здесь Роберт, это было слишком невероятно. Путаясь в юбках, она побежала к выходу, но наткнулась на холодную стену, в замешательстве оттолкнулась от нее и вдруг почувствовала под левой ногой пустоту. Она была на верху лестницы. Сердце остановилось. Она вспомнила другую башню, в Корнуолле, другую лестницу, лишившую ее зрения. Ее копию Роджер построил в Шедоусенде на мучение Имоджин. В панике она отчаянно попыталась удержать равновесие, темный мир вокруг нее завертелся. Она вытянула руки, ища за что уцепиться, попыталась отодвинуться от тошнотворного провала лестницы, который находился впереди, но путь преградил Роджер. Наткнувшись на него, она поняла: единственное, что стоит между ней и падением, – это веревка, впившаяся в тело.

И эта веревка была в руках Роджера.

Он резко дернул веревку, Имоджин потеряла равновесие, и крик невольно вырвался из ее горла.

Роджер прислонился к стене, голова у него все еще кружилась после ошеломляющего удара. Роберт встал перед ним, заслонив собой лампу, так что Роджер оказался в тени. Он подтянул к себе веревку, и Имоджин с воплем ужаса снова прижалась к нему.

– Я надеялся, что ты уже сдох, ублюдок. Ничего не поделаешь, но для меня это большое неудобство, – сквозь зубы сказал Роджер, отирая рукавом кровь с губы.

Роберт нацелил меч в горло Роджера и широко улыбнулся, слегка кольнув кожу.

– Тебе не повезло, Коулбрук, меня не так легко убить. Тем более когда Вильгельм от тебя отвернулся. – Роберт усмехнулся. – Он даже дал мне разрешение тебя убить.

Роджер с намеком подергал веревку, наслаждаясь, что Имоджин застонала от страха, слепо спустившись на одну ступеньку. Роберт злобно щурился, но не сводил глаз с Роджера.

– Ну и убей меня, Боумонт, – с облегчением сказал Роджер. – Я утащу за собой в ад твою шлюху.

– Ты смеешь угрожать? – не поверил Роберт. – Когда я держу меч у твоего горла?

– О, я все смею, Боумонт. Поэтому всегда побеждаю. Движение было таким стремительным, что Роджер не заметил, как меч вонзился ему в живот и вышел со спины.

Роджер в изумлении посмотрел на рукоять, инстинктивно потянул руку к мечу, хотя знал, что поздно. Он поднял глаза на Роберта и улыбнулся.

– Но я все-таки победил ублю… – Кровь хлынула изо рта, он отпустил веревку, в последнем приливе сил мощно толкнул Имоджин и замертво свалился на пол.

Имоджин пронзительно закричала, чувствуя, что падает. Тело помнило, как это больно, когда по нему бьют неумолимые каменные ступени.

– Нет! – взревел Роберт, перепрыгнул через тело Роджера, пытаясь подхватить ее. Он увидел ее падение как будто в замедленном темпе, вздрогнул, услышав первый звук удара нежного тела о камень, чувствуя ее боль, как собственную. Он ринулся вниз, пытаясь схватить Имоджин, но она все катилась, пока наконец с глухим, тошнотворным звуком не упала на лестничную площадку.

Когда Роберт добежал и опустился на колени, она лежала неестественно тихо. Трясущейся рукой он поднял ее голову, отвел волосы с лица и, скрипнув зубами, посмотрел в бледное лицо.

– Имоджин, Господи, Имоджин, – взмолился Роберт, не замечая, как слезы катятся по щекам. Он прижимал разбитое тело к груди, качал его, умолял ее очнуться, умолял жить, потому что любит ее больше жизни.

Ее молчание разило, как кинжал.

Он смотрел на окровавленное лицо, содрогаясь от смертельной бледности прозрачной кожи; тишина насмехалась над ним.

– Имоджин, пожалуйста, – хрипло прошептал он. – Пожалуйста, останься со мной.

Молчание отозвалось в сердце похоронным звоном.

– Ради Бога, парень, сядь, у меня голова болит от твоей ходьбы, – угрюмо сказал Мэтью. Роберт, будто не слыша, продолжал яростно ходить от стены к стене.

– Два дня! – взорвался Роберт. – Два дня она лежит как мертвая, а все, что может сказать эта твоя дура знахарка, так это то, что нужно дать ей время.

– И она права, – рассудительно сказал Гарет и с грустной, понимающей улыбкой посмотрел на Роберта.

Роберт злобно выругался и снова стал расхаживать. Яростные мысли кружили голову. Казалось, прошла вечность с тех пор, как Роберт среди ночи приехал домой с разбитой Имоджин на руках, не беспокоясь о том, что все видят, как он горюет.

Он был похож на сумасшедшего – ходил по комнате и рычал на каждого, кто осмеливался предложить ему оставить в покое местную знахарку и дать ей делать свое дело. После того как он пригрозил женщине, что убьет ее, если с Имоджин что-то случится, его силком удалили из комнаты. Понадобились три человека, чтобы оттащить его от Имоджин, после этого знахарка заперла дверь на засов, и только Мэри позволялось входить в комнату больной.

Мужчинам удалось дотащить Роберта до конца коридора, потом он вырвался и заревел, чтобы его оставили одного.

Там он и оставался, никуда не отлучаясь и отказываясь от еды и сна. Он или расхаживал, или сидел, обхватив голову руками, погруженный в отчаяние. Мэтью и Гарет дежурили вместе с ним, но ничем не могли утешить друга. Никто не говорил, что все будет хорошо, лжи они предпочитали молчание.

Два дня весь дом ждал затаив дыхание; Роберт расхаживал, Мэтью чистил оружие, Гарет бросал кости.

Это были самые длинные дни в их жизни, но Роберт на мгновение пожелал их вернуть, когда на исходе второго дня в дверях комнаты Имоджин показалась знахарка. Он невидящими глазами посмотрел на нее, потом через силу подошел. Сердце подступило к самому горлу.

Знахарка едва успела сказать, что леди Имоджин очнулась, как он оттолкнул ее и вошел в комнату.

Он остановился на пороге; Имоджин лежала, завернутая в меха, маленькая и тихая. Он проглотил ком в горле и дал взгляду насладиться картиной. Она медленно открыла глаза и устремила их точно туда, где он стоял. Она улыбнулась – прекрасная улыбка казалась неуместной на бледном, в синяках лице.

– Знахарка сказала, что ты очнулась, – неловко выговорил Роберт и покраснел, поняв, что сказал глупость.

– Да, я бодра, как никогда в жизни. – Она улыбнулась еще шире.

Роберт нахмурился.

– Так у тебя все хорошо?

– Лучше, чем хорошо. – Она подняла руку и положила ее на живот. – Это изумительно, но наше маленькое сердечко по-прежнему бьется.

Не сознавая, что делает, Роберт подошел к кровати и упал на колени. Дрожащей ладонью он накрыл ее руку и в первый раз потрогал твердый, круглый холм.

– Когда Гарет мне сказал, я подумал, что это ложь. – Он нежно гладил ее живот, и удивление не сходило с лица. – У нас будет ребенок, – благоговейно пробормотал он. Мгновение назад он боялся, что потерял ее, а сейчас держит руку на новом живом существе, которое они вместе создали. Невероятно!

Она надулась.

– Надо будет отлупить Гарета. Я хотела первой сказать тебе. – Лицо быстро прояснилось, оно опять сияло. – Но у меня есть один секрет, который Гарет не сможет испортить. Я даже знахарке не сказала.

Роберт отвел глаза от своей большой ладони, накрывающей ее маленькую ручку, и вопросительно посмотрел на нее.

Она прикусила губу, подбирая слова, и погладила его по волосам.

– После того как ты уехал, я все гадала, какого цвета у тебя волосы, но я никогда не спрашивала, а потому не могла вообразить. Но я знала, что твое красивое, породистое лицо должно быть окружено черными волосами. – Она повернула голову набок и внимательно изучила лицо, которое увидела в первый раз, хотя в глубине души знала его, как свое собственное. Проведя пальцем по его щеке, она добавила: – У тебя полуночные глаза.

Секунду он не понимал. Потом ошеломленно накрыл ее глаза рукой, чувствуя, как ресницы щекочут ладонь, когда она моргает.

– Ты видишь? – Он сам не узнал свой голос; убрал руку с ее лица и в глубине сияющих карих глаз увидел ответ.

– Да. – Она прижалась губами к его ладони. – В той башне я действительно нашла справедливый суд, как ты и сказал. Роджер вернул мне то, что отнял много лет назад. Теперь я сама смогу увидеть, какие глаза у нашего малыша, твои или мои.

Роберт почувствовал, что ему на руку упала слеза, он не знал, его или ее. Они с удивлением смотрели друг на друга, потом медленно обнялись. Роберт уткнулся головой ей в грудь, Имоджин крепко прижала его к себе, заливаясь слезами. Ни один из них не пытался остановить слезы счастья и печали. Слезы их исцелили.

Сделали единым целым.

Эпилог

Роберт легко соскочил со спины Даггера и бросил уздечку конюху. Потом оглядел шумный двор и гордо улыбнулся. Пока Роберт был в отъезде, его усовершенствования были успешно завершены. Да и как могло быть иначе!

Скорость строительства отчасти объяснялась тем, что не надо было возить камень издалека, Роберт с огромным удовольствием разобрал башню и получил хороший камень, благодаря которому его дом будет не хуже королевского замка.

Известие о смерти короля распространилось с невероятной быстротой. Роберт услышал много версий. Одни говорили, что Уолтер Тирел стрелял в оленя, но промахнулся и попал в Вильгельма. Другие говорили, что Генрих, младший брат короля, нарочно подкупил Тирела, чтобы тот застрелил Вильгельма. Церковь вещала, что Бог своей рукой изменил полет стрелы и она попала в черное сердце короля.

Был ли это несчастный случай на охоте, или убийство, или Божий суд? Публика охотно приняла официальную версию, что это несчастный случай с роковым исходом. Роберт был в этом не так уверен.

Генрих – темная лошадка, и Роберт поколебался, но все-таки на недавней коронации примкнул к многочисленным сторонникам нового короля.

Вообще-то коронация была единственным, что он имел против этого человека. Из-за нее пришлось ехать в Вестминстер, дабы изъявить свою преданность новому повелителю. Роберт охотнее остался бы дома с Имоджин и их маленькой дочкой Кэтрин, чем месяц толкаться в мрачных пределах королевского замка.

Роберт глубоко вдохнул сладкий воздух родного дома, который успокоил его усталую душу. Теперь остается только прижать к груди жену, и он снова почувствует себя человеком. Но сколько бы он ни оглядывал двор, Имоджин, бегущую ему навстречу, увидеть не смог.

Конюх усмехнулся:

– Мы не ждали вас раньше чем через два дня, сэр Роберт. Утром леди Имоджин сказала, что если уж ей суждено вечно ждать странствующего мужа, то лучше она будет это делать в розарии.

Роберт кивнул и зашагал к огороженному саду, еле сдерживаясь, чтобы не побежать.

Он тихо прошел под аркой и остановился в тени, с удовольствием глядя, как Имоджин ходит среди цветущих кустов. Вот она остановилась, сорвала цветок, поднесла к лицу и закрыла глаза, вдыхая аромат розы, потом положила в его корзинку, висящую на руке; корзина была уже доверху наполнена цветами. Роберт скрестил руки на груди и счастливо улыбнулся.

Цветы. Новое увлечение жены. А значит, и его жизнь наполнилась цветами.

Казалось, Имоджин решила возместить годы темноты, наполнив свою жизнь яркими красками. Надо признаться, иногда результат получался пугающим, но Роберт не возражал, для него это было признаком здоровья и счастья жены, и, глядя, как она изящно движется посаду, он чувствовал, как она лучится новым светом.

Сонный лепет отвлек внимание Роберта от созерцания красоты жены. Он понял, что она взяла с собой Кэтрин, и улыбнулся. Корзина с малышкой стояла под кустом, вот малышка зевнула, засунула кулачок в рот и окончательно заснула, не обращая внимания набольшую овцу, которая рядом щипала травку.

При виде крошечного человечка лицо Роберта разгладилось. Он все еще не мог привыкнуть, что у него есть дочь, что его любовь породила еще одну жизнь. И этот дар он получил от женщины, которая его любит. Он не знал, чем сможет ей когда-нибудь отплатить за это.

Имоджин дала ему все, даже то, о чем он не смел просить.

Его сердце наполнилось благодарностью, глаза снова отыскали Имоджин и пробежались по контуру гибкого тела. Он не переставал восхищаться тем, как она движется – грациозно и уверенно, хотя порой эта уверенность приводила его в смятение. Кажется, она не понимала, как велика ее новообретенная сила.

После того как она пришла в сознание, он готов был, если потребуется, привязать ее к кровати, чтобы ничто не могло причинить ей вреда. Но потом уступил – очень милостиво, с его точки зрения, – и сказал, что после родов разрешит ей сидеть на стуле по часу в день. Она мило улыбнулась и сообщила, что он лапушка и что она его любит, но он ненормальный, если думает, что она согласится всю жизнь прожить как инвалид, лишь бы он не беспокоился.

Роберту показалось, что она тотчас же вырвалась из кровати и ринулась в жизнь, устроенную по ее усмотрению. Ее было не остановить. Все, что он мог, это ходить за ней по пятам, оберегая от всего, что могло бы случиться. Он смирился с тем, что у него есть только один способ обеспечить ее безопасность – постоянно находиться при ней, и, надо сказать, смирился не без удовольствия для себя. Но она недолго это терпела.

В один прекрасный день она сказала, что пора бы ему заняться своими делами, а она займется своими. Она утверждала, что больше не может выносить такую хлопотливую няньку.

Он попытался спокойно объяснить, что всего лишь проявляет разумную осторожность, что она совсем недавно пережила опасное падение, что она беременна, что за ней необходим присмотр и что ему это не в тягость.

Она засмеялась, подергала его за нос и пошла заниматься своими делами; ему ничего не оставалось, как сделать то же самое.

Несмотря на свое положение и его страхи, она много ходила. Когда за ним прибежали на поле и сказали, что у Имоджин начались роды, он почувствовал облегчение. В измученном мозгу возникла дурацкая мысль, что наконец-то она станет поменьше носиться и даст ему передохнуть от постоянной тревоги.

Прошла ночь, еще один день, а Имоджин все не могла разродиться. От его облегчения не осталось и следа. Ему было так же плохо, как во время ожидания, когда Имоджин приходила в себя после расправы, учиненной Роджером. И что хуже всего, его опять отогнали от ее постели, знахарка стала очень осторожной после их последней стычки.

Время тянулось бесконечно медленно, он пережил все оттенки страха и чувства вины, какие только возможны. Каждый раз, когда до него доносился крик Имоджин, он терзался оттого, что она страдает по его вине, из-за того, что он поддался животному инстинкту и сделал ее беременной.

Когда во внезапно наступившей тишине раздался крик ребенка, чувство вины нисколько не убавилось. Вошла знахарка, вытирая о юбку руки, и сказала, что все хорошо. Не дослушав, он кинулся из комнаты, ему надо было срочно убедиться, что Имоджин жива. Он трясущейся рукой отодвинул волосы с ее потного лба и покрыл поцелуями измученное, но ликующее лицо.

– Я больше никогда к тебе не притронусь, – яростно клялся он в промежутках между поцелуями. – Буду жить монахом, но не подвергну тебя такому риску. Обещаю.

Она мирно улыбнулась и дотронулась до его щеки.

– А я-то уже раздумывала, как мы назовем брата или сестру Кэтрин. – При виде ужаса на его лице она устало засмеялась: – Не сразу, сначала мне надо отдохнуть.

– Никогда! – взревел он, но по здравом размышлении утешился тем, что будет следить за ней и Кэтрин долгими ночами.

Последующие дни стали для Роберта сущим адом. Он смотрел, как Имоджин пытается сделать все сама и сразу. Хоть она и отрицала, но роды отняли у нее силы. Все-таки она отказалась от кормилицы и няньки, которых Роберт к ней приставил, упрямо желая лично заботиться о Кэтрин. Роберт не знал, что делать. Он не мог стоять в стороне и смотреть, как она все свои оставшиеся силы отдает ребенку в ущерб собственному здоровью, и потому вскоре попытался сам заняться дочерью, поскольку был единственным, кого Имоджин к ней подпускала.

Он бы сделал все, что угодно, если бы это дало Имоджин возможность отдохнуть, но с большой неохотой отнесся к роли няньки при ребенке. Этот крошечный, беспомощный комочек приводил его в растерянность. Раньше он не видел младенцев вблизи и не знал, как с ними обращаться. Его большие руки были слишком неуклюжи, чтобы дотрагиваться до малюсеньких конечностей дочки, но он, сжав зубы, осваивал загадочное мастерство пеленания. И в процессе обучения подпал под чары Кэтрин.

Он тонул в широко раскрытых невинных глазках, так похожих на его собственные, он пленился улыбкой, напоминавшей ему о женщине, которую он любит. Каждый довольный смешок Кэтрин был для него бесценной наградой, каждая слезинка – ярым врагом.

Радости отцовства были как бы наградой за объявленное им воздержание. В тот месяц, что прошел до вызова на коронацию, Роберт испытал нечто похожее на внутреннее удовлетворение, что не мешало ему по-прежнему пылать любовью к Имоджин.

И вот Кэтрин уже исполнилось два месяца, и Роберту стало еще труднее. Даже сейчас, когда он следил за Имоджин в саду, он скрипел зубами от желания. До сих пор он справлялся с вожделением, потому что Имоджин нуждалась влечении, но теперь она сияла здоровьем и благополучием.

– Ты что, целый день будешь прятаться? – спокойно спросила Имоджин, не поднимая глаз. Эта способность всегда вызывала у него улыбку.

– По-моему, я имею право ненадолго спрятаться. После месячного отсутствия полюбоваться великолепным зрелищем.

Имоджин отнюдь не элегантно фыркнула.

– Кэтрин, он нас покинул на целую вечность, а теперь, когда нашел наконец дорогу домой, хочет просто любоваться. – Она сокрушенно покачала головой. – Как ни прискорбно, но, по-моему, твой отец сошел с ума.

Роберт кинулся к жене, и она с визгом повисла у него на шее.

– Что же ты чернишь меня перед Кэтрин? Как она будет уважать своего отца, если мать сомневается в его рассудке? – с шутливым укором спросил он.

– Моя девочка вырастет умницей, она сама составит мнение об отце.

Роберт поцелуем прервал ее смех. Он прижался к ней губами и впитывал в себя ее радость, как голодный на пиру. Имоджин приоткрыла губы. Отказаться не было сил, Роберт упивался ее страстью.

Имоджин издала тихий звук, похожий на мяуканье, Роберт пришел в себя и со стоном оторвался от зовущего рта.

– Я обещал, что не буду этого делать, – убитым тоном сказал он.

– Опять решаешь все и за всех? – Она хохотнула. Лишившись тепла его губ, Имоджин сама стала покрывать его шею упоительными, ненасытными поцелуями. – Не делать этого – вот что будет безумием.

Она подняла на него веселые глаза.

– Роберт, я не позволю ради безопасности запирать меня в темный ящик. Я это уже испытала и не могу сказать, что мне понравилось. Я гораздо сильнее, чем ты думаешь. – Ее глаза заволокло туманом, и у него дрожь пробежала по телу. – Когда ты со мной, на свете нет ничего, что я не могла бы сделать. Ничего, что мы не могли бы сделать вместе.

Он поцеловал кончики ее пальцев, потом снова захватил губы, но на этот раз в поцелуе было больше любви, чем вожделения.

– Все-таки это безумие. Мы в саду, нас могут увидеть.

– Тогда давай сойдем с ума вдвоем.

Так они и сделали, в саду, окруженные цветами и солнечным светом, рядом со спящим ребенком, которому не мешала любовь родителей.

Это и вправду было безумие, но какое божественное безумие!