Текст книги "Жена в награду"
Автор книги: Сара Брофи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Сара Брофи
Жена в награду
Пролог
Голос Мэри осекся; Имоджин отвернулась от слабого огня и подняла брови.
– Миледи, дальше в письме вашего брата идут вещи, непригодные для слуха, – медленно сказала Мэри, сворачивая драгоценный пергамент.
– О, Мэри, не стоит об этом беспокоиться. Когда Роджер приезжает сюда, он только и говорит веши, непригодные для слуха. Вряд ли в этом письме есть что-то такое, чего я не слышала.
– Ну, я никогда не произносила такие гадости и не собираюсь начинать.
Имоджин постаралась улыбнуться и снова отвернулась к камину в надежде скрыть подступившую панику.
Роджер начал последнюю игру. Она всегда знала, что этот день придет. На том клочке пергамента, который Мэри отказалась прочесть, он извещает, что началась настоящая война.
– Сожги его, Мэри, – буркнула Имоджин. Обостренное обоняние уловило едкий запах дыма, и она слегка вздрогнула.
– Все не так уж плохо, – приободрила ее Мэри. – Во всяком случае, вы услышали интересные мысли о своем женихе. Ваш брат весьма язвительно высказался на тот счет, что этот, как его… Роберт Боумонт теряет терпение. Кажется, он настроен объявить вас своей женой уже на этой неделе; лично я думаю, что это говорит о похвальном рвении.
– Сомневаюсь, что он помчится в дальний путь ради того, чтобы сделать своей женой печально известную леди Калеку, – сухо сказала Имоджин.
От смущения у Мэри сел голос.
– Я не знала, что вы слышали это прозвище.
Имоджин улыбнулась:
– Мэри, я слепая, а не глухая.
Мэри помолчала, потом бодро сказала:
– И к тому же вы не калека.
– Спасибо за такие милые слова, – Имоджин со вздохом покачала головой. – Но ты, кажется, забываешь, что Роберт Боумонт спешит сюда, чтобы получить землю, а не кикимору, укрывшуюся в главном доме имения.
Имоджин встала и осторожно обошла комнату – двадцать один шаг по одной стороне, семнадцать по другой. Это ее спальня и весь ее мир. Иногда она чувствовала, как давят стены, душит темнота, в которой она находится вот уже пять лет. Монотонность бегущих дней пожирала, однообразие и изоляция грозили сгубить.
Если бы не присутствие верной Мэри, ее давно бы не было в живых.
Имоджин не знала, по какому капризу Роджер оставил ей Мэри после того, как отобрал все, чем она дорожила, и все же испытывала жалкую признательность за это малое проявление доброты.
Она проглотила ком в горле и подавила чувство вины, которое возникало всякий раз, когда она признавалась себе, что выступает соучастницей Роджера, держа в этом невольном заточении пожилую служанку.
Мэри переносила изгнание с восхитительной стойкостью, но это не умаляло тяжесть стыда, поглощавшего Имоджин. Смирение Мэри делало груз еще тяжелее.
Временами Имоджин призывала молчание смерти, это казалось единственным способом избежать одиночества и чувства вины, но в остальное время она всеми фибрами души жаждала жизни. Особенно в такие мгновения, как сейчас, когда Роджер с его мрачными угрозами вползал в ее мир, нашептывая мысли о близком конце. Когда угроза конца так реальна, что ее почти можно потрогать; даже слепая жизнь становится драгоценной.
Что бы ни говорила Мэри, Имоджин знала, что угрозы Роджера вполне реальны.
Он был готов полностью разрушить ее жизнь, чтобы получить то, что хочет. Роберт Боумонт – его оружие. В свой последний визит, когда она, дрожа, стояла перед ним на коленях, он постарался сообщить ей все, что можно, о Роберте Боумонте, и она понимала почему. Роджер торжествовал, рассказывая, как внебрачный сын нормандского дворянина поднялся из мрака неизвестности, став одним из лучших убийц во всей Англии; как он вполне обдуманно продает свой меч за холодное, твердое золото и даже не притворяется, что борется за такие иллюзорные вещи, как честь и правда.
Роберт Боумонт – наемник, а значит – никто, и только король мог дать то, чего так жаждал этот воин, – землю и положение. Роберт сражался за короля, а королем управлял его любовник Роджер.
Имоджин прекрасно понимала, что ее брат расчетливо манипулирует королем Вильгельмом, чтобы все было так, как он хочет. Она ни секунды не сомневалась в том, что после четырех лет кровопролитных сражений за Уэльс Роберт получит желанную награду, при условии, что женится на убогой леди Калеке.
В свой последний приезд Роджер связал ей руки, волоком поставил на ноги, обошел, как хищник вокруг добычи, потом остановился за спиной так близко, что она почувствовала его тепло и покрылась мурашками. Он сказал, что игры с ней подходят к концу, победа уже видна. Он хотел, чтобы она знала об этом, знала, кого он выбрал для ее уничтожения, знала, что спасения для нее нет.
Знание, как ей было известно по горькому опыту, – слабое оружие. Например, она всю жизнь знала об угрюмой зависти и ненависти брата, но не могла этому противостоять.
Надо прекратить думать; предаваться воспоминаниям – в своем роде безумие. Она отвернулась к окну и ощутила на лице слабое тепло зимнего солнца. Господи, как же ей хочется жить!
Она вздохнула и поднесла руку ко лбу.
– Мэри, я не могу его остановить. Я знаю его планы, но не представляю, как их можно предотвратить.
– Может быть, это действительно спланировал сам король, как говорит Роджер. – В голосе Мэри слышалась убежденность, которую Имоджин не могла себе позволить. – Может, король и правда решил сыграть злую шутку с Боумонтом.
– Мне не очень хочется быть орудием жестокой шутки, – сухо сказала Имоджин. Она услышала, что Мэри смущенно завозилась, и позволила себе чуть-чуть улыбнуться. Потом ощупью нашла руки дорогой подруги; знакомые, огрубевшие от работы, они приносили успокоение.
Имоджин глубоко вздохнула.
– Мэри, поверь, угроза вполне реальна. В письме Роджера слышится триумф. Он еще на один шаг приблизился к цели и избрал для моего уничтожения Боумонта и короля. Они всего лишь способ и средство, но угроза реальна, не сомневайся, исход неизвестен, так что я еще раз прошу тебя покинуть этот проклятый дом.
Мэри в знак поддержки сжала ее руки, но Имоджин не поддалась соблазну опереться на ее силу.
– Роджер может не удовольствоваться моими мучениями и распространит свою злобу на все, чего коснется.
Мне нестерпима мысль, что в его сети попадешься и ты. Хватит того, что ты разделяла со мной долгие унылые часы. Ты не должна погибать вместе со мной. – Имоджин прерывисто вздохнула. – Мэри, пожалуйста, уезжай.
– Я нахожусь здесь по собственному желанию. Ты не можешь велеть мне уехать, девочка, хотя бы потому, что не приглашала, – ворчливо сказала Мэри. – И вообще, куда, по-твоему, я потащу свои старые кости? Нет уж, большое тебе спасибо, но мне хорошо возле этого жалкого очага.
– Но, Мэри…
– Никаких «но». От меня не так легко избавиться.
Имоджин сквозь слезы улыбнулась:
– Я понимаю, что это эгоистично, но я так рада, что ты остаешься. Мне страшно одной в темноте.
– По-моему, немного эгоизма никому не повредит, и заметь, я тоже эгоистична. Я люблю тебя, как дочку, и не знаю никого другого, с кем хотела бы жить.
Имоджин уткнулась в колючую юбку старухи. Теплая рука легла ей на голову. Какое-то время обеим не хотелось говорить, потом Мэри осипшим голосом спросила:
– Что будем делать, Имоджин?
Имоджин не отрывала голову от колен Мэри.
– Ждать, Мэри. – Голос упал до шепота. – И молиться.
Глава 1
– Не хочешь же ты сказать, что протащил меня по этой мерзлой пустыне, чтобы заняться земледелием на скалах в окружении голодающих крестьян? Ну, если это так, мальчик…
Роберт отсутствующе улыбнулся, вглядываясь в обманчиво скучный горизонт; он еще два дня назад перестал слушать постоянное нытье Мэтью. В идеале нужно было оставить старика с его бесконечными жалобами в лондонской гостинице, которую они называли своим домом, но он не представлял себе, как можно было это сделать.
Долгие годы нелегкого опыта научили Роберта, что ничто в подлунном мире ни на дюйм не сдвинет Мэтью, пока сварливый старик сам этого не захочет. Если он назвался оруженосцем, это еще не значит, что будет выполнять любые приказы.
Что вполне логично с позиции следования своим интересам, с кривой усмешкой подумал Роберт.
Это случилось в сражении, где Роберт впервые участвовал как рыцарь: его сбросили с коня, он приготовился к неминуемой смерти и тут услышал вопль с небес: это Мэтью спрыгнул с дерева на воина, который уже замахнулся для последнего удара. До конца кровавой битвы они сражались спина к спине, пока не последовал приказ отступить.
Оказавшись в безопасности, Роберт неуклюже попытался поблагодарить Мэтью за своевременное вмешательтетво, но тот сказал, глядя ему в глаза:
– Может, Господь Бог и сам заботится о тупицах, но Он явно вручил мне тебя для более пристального наблюдения.
Так Мэтью стал его оруженосцем и с тех пор неотлучно следует за своим господином. Роберт видел в их связи какое-то противоречивое благодеяние: с одной стороны, во всей Англии не найдется более верного оруженосца, с другой – Мэтью обращается с ним как с непутевым, но довольно послушным сыном. Со временем Роберт понял, когда слушать старика, а когда – нет. Сейчас, например, можно было игнорировать его стенания, считая их упражнениями в сварливости.
К тому же у Роберта были более важные темы для размышлений.
Он погладил Даггера по седеющей гриве. Роберта беспокоило, как старый конь перенесет долгую зимнюю поездку по бездорожью, но тот держался хорошо. Однако неплохо было бы поскорее закончить путь – хотя бы ради старого друга.
Конец поездки… Роберт понимал, что должен радоваться, ведь его ждут исполнение желаний, награда за долгий тяжкий труд. Но если бы все было так просто! Роберт вздохнул.
Все было просто, пока он строил планы, ведь ему нужно только одно – земля, то, что у него не смогут отнять превратности войны. Может, он и пришел в этот мир ни с чем, но уйдет не таким, черт побери!
И вот земля теперь есть, но, чтобы объявить ее своей, он должен жениться на леди Имоджин. Роберт скрипнул зубами; злость охватывала его всякий раз, когда он думал об этих хитрых махинациях короля и его любовника. Но сделка заключена, теперь никто ничего не изменит. Завтpa, еще до захода солнца, он женится, и вся земля под копытами Даггера будет его!
Снег накрывал землю белым одеялом, деревья стояли голые – картина зимней обездоленности. Но Роберт чувствовал душевный подъем. Чем ближе он и были к цели, тем сильнее привлекал его этот незнакомый мир.
Все вообще было бы отлично, если бы Мэтью перестал ныть и увидел, какая вокруг красота. Ну нет, скорее уж Даггер взлетит под небеса.
Старик сгорбился в седле, зарывшись в гору одеял, которые он раздобыл в одном из городов. Видны были только посиневшие от холода морщинистые руки и осуждающие глаза. Он был похож на груду тряпья, наваленного на лошадь.
Еще бы молчал, как то тряпье. Но поток жалоб у старика не иссякал.
– Все-таки скажи, мальчик, зачем ты меня сюда затащил?
Роберт шумно вздохнул.
– Никуда я тебя не тащил. Только Всевышний может куда-нибудь притащить твой мешок костей против воли, да и то сомневаюсь, что ему это удастся.
– Признайся, эта земля не стоит того, чтобы ее возделывали?
Роберт пригладил черные волосы и в раздумье сдвинул густые брови.
– Чем дальше мы уходим на север, тем у этих угрюмых крестьян все более неприветливый вид, ты не находишь?
– В том-то и дело, – фыркнул Мэтью, глубже зарываясь в ворох одеял. – Я думал, за то, что ты раздражал короля своим великолепием, тебе дали в наказание леди Калеку, но, познакомившись с местными жителями, уже не так в этом уверен.
– Не называй ее так. Она – леди Боумонт, – холодно и твердо сказал Роберт, и Мэтью стрельнул в него вопросительным взглядом. Роберт смотрел на дорогу.
– Она пока не Боумонт, – мягко сказал Мэтью. – С чего ты взъелся, мальчик? Ты еще даже не видел ее и уж тем более не давал ей свое имя.
– Не важно. Она станет моей женой, и теперь ее честь – это моя честь. – Роберт не хотел встречаться взглядом со стариком, потому что и сам не понимал, в чем дело. Ведь он никогда не принадлежал к породе безмозглых дураков, которые готовы умереть во имя чести. Он всегда был так цинично привязан к жизни, что не беспокоился о подобных глупостях, и, когда встречался с мелкими проявлениями неуважения, просто от них отмахивался.
И вдруг сейчас он готов защищать не только свою несуществующую честь, но и честь леди Калеки, честь женщины, которую даже не видел. Роберт понимал, что это нелогично, но Мэтью, слава Богу, благоразумно помалкивал. Раздавался только скрип снега под копытами лошадей. Роберт стиснул зубы, злясь на себя.
Он пожалел о суровом тоне своей отповеди. Мэтью не собирался его задевать, просто они слишком долго пробыли вместе, чтобы заботиться о чувствительности друг друга. Они всегда обо всем говорили без утайки и свободно выражали мысли и мнения.
До сих пор.
Сейчас появилось то, что он не желает обсуждать ни с кем, даже с верным Мэтью, – Имоджин, леди Калека.
Как ему ненавистно это прозвище! По всему телу пробегала дрожь ярости. Роберт не узнавал себя: он становился человеком, состоящим из одной гордости и чести!
Внебрачный сын, наемник, что он мог знать о чести? Последние пять лет он провел в битвах за человека, которого презирал. Роберт всегда подчинялся собственному кодексу чести, не беспокоился о том, что остальной мир его не понимает, и никогда не чувствовал необходимости перед кем-либо оправдываться.
Но сейчас происходило что-то странное. Он кинулся на защиту женщины, которую никогда не видел; более того, пришел в ярость и сам изумился желанию ее защищать.
Сильнее всего обескураживало последнее. Он не считал себя черствым человеком, просто в его жизни не было места для сантиментов, и, честно говоря, он без них спокойно обходился. Странно, что подняли свои мерзкие головки какие-то темные чувства, незнакомые эмоции, имевшие, кажется, одну направленность, – защитить бедную женщину, запертую в этих холодных краях, вдали от южного солнца. Любое оскорбительное замечание на ее счет вызывало в нем бойцовскую ярость.
– Не хочется возвращать тебя в наш бренный мир, но, по-моему, та груда камней впереди – твой дом.
Мысли Роберта мгновенно переключились.
Дом.
Дом тянулся к небу, бледный и высокий. Действительно, похож на небрежно сваленные камни. Забыв о прежнем разговоре, Роберт вскинул брови.
– Не знал, что строительные планы Вильгельма Завоевателя простирались так далеко на север, но уверен, что саксонцы не строили жилища из камня.
– Ты прав, – согласился Мэтью. – Нет, эта груда камней – новодел, причем совершенно непригодный для житья.
– Ты называешь мой новый дом не пригодным для житья? – с улыбкой спросил Роберт.
– Нет, мальчик, непригодной я называю эту кучу камней. Я уверен, что твой дом будет жилищем, достойным великого воина.
Роберт захохотал, запрокинув голову.
– Не причитай, старик. Не пристало тебе хныкать.
– А кто хнычет? – насмешливо сказал Мэтью. – Моя цель – выжить. Если я тебя немного похвалил, затронул твою грозную сущность – так, может, я просто спешу поскорее выбраться из этого чертова холода.
– Тогда не будем терять время. Й-а! – Роберт пришпорил коня и пустился в галоп. Мэтью вздохнул, проворчал что-то про молодость и, скрипя кожаным седлом и старыми костями, потрусил за Робертом.
Чем ближе они подъезжали, тем более странным казался одинокий замок. Он выдавался из леса жесткими, неестественно прямыми линиями. Дом был новый, но казалось, что он вот-вот развалится, засыпав землю безмолвными глыбами серых камней.
Роберт нахмурился.
– Не может быть, что это главный дом имения Шедоусенд.
– Точно, мальчик, – завопил Мэтью, поравнявшись с ним, – но из-за деревьев валит дым! Как будто топится большой очаг!
Роберт посмотрел в указанном направлении, но увидел только жидкие струйки дыма, тающие в сером небе.
– Поехали, старик, поговорим со здешними угрюмыми крестьянами, – перекрикивая свист ветра, взревел Роберт и поскакал на дым.
Миновав деревянный забор и соскочив с коня, Роберт быстро огляделся, стараясь охватить картину целиком. Все было покрыто толстым слоем снега, только на крыше вокруг трубы темнела проталина. Строения были ветхие, но по крайней мере имели жилой вид.
– Так-то лучше. Похоже, здесь найдется теплый уголок, чтобы согреть то, что осталось от моих костей, – одобрительно проворчал Мэтью, сползая с седла.
Куда бы Роберт ни посмотрел, везде он видел или необходимость срочного ремонта, или следы неумелой починки. Но в общем, все не так уж плохо! Три-четыре курицы роются в снегу, а запах дыма придает доселе нереальному имению удивительно приветливый дух.
Дом.
– Защищаться здесь, конечно, невозможно, – еле сдерживая возбуждение, сказал Роберт и быстро пошел к дверям.
– От кого ты собрался защищаться?
– От мира, – буркнул Роберт и постучал железной рукавицей в толстую деревянную дверь. Послышалось шарканье, но дверь оставалась неумолимо закрытой. Роберт постучал еще раз, погромче.
– У нас ничего нет! Убирайтесь! – разнесся по двору визгливый голос.
Роберт посмотрел на Мэтью. Лицо старика сморщилось в улыбке.
– Кажется, дом очень даже неплохо защищен. Твои священные порталы охраняет свирепая ворона.
– Веди себя прилично, – буркнул Роберт и возвысил голос до боевого рыка: – Я – Роберт Боумонт, замерзаю на пороге дома, который принадлежит мне по праву, и я не намерен никуда убираться.
За дверью наступила тревожная тишина, а через секунду грянул комический залп шума. Дверь рывком приоткрылась, из-за нее выглянула старуха, удивительно маленькая для того шума, который производила. Волосы у нее были стянуты в тугой пучок.
– Из-звините, милорд, но мы вас не ждали, а в наше время надо быть осторожным, вокруг шныряют нормандцы и нападают на невинных людей. – Секунду она стояла с открытым ртом, а потом с грохотом захлопнула дверь, оставив незваных гостей на произвол судьбы.
– Сломаем дверь, сэр рыцарь, или просто подожжем? – с непочтительной насмешкой спросил Мэтью.
Роберт скрестил руки на груди, в нем закипало раздражение.
– Не искушай, старик. – Он глубоко вздохнул и приготовился взреветь так, чтобы чертям в аду стало тошно, но дверь вдруг распахнулась, на этот раз широко, так что можно было войти.
Роберт и Мэтью не стали медлить, опасаясь, что щель, ведущая в теплый дом, опять исчезнет. Дверь за ними быстро закрылась.
Они оказались в главном зале. Через секунду глаза привыкли к полумраку; окон в комнате не было, свет проливали лишь оплывающие свечи и вялый огонь в очаге. Громадный очаг занимал всю стену. Мэтью со стоном восторга прошагал к нему по затхлому тростнику, протянул руки к огню и блаженно закрыл глаза. Роберт остался возле двери, производя осмотр своего нового жилища.
Он не оставил без внимания женщину, которая распорядилась впустить их в дом. Она стояла так, что была освещена только одна сторона лица, все остальное было в тени. Эффект получался суровый: подчеркнутые линии лица и седина в волосах.
Одежда выдавала в ней служанку, но она очень прямо держала спину и встретила взгляд нового хозяина так, будто была ему ровня.
Роберт годами полагался на свои инстинкты и не удивился тому, что напряженное тело само собой расслабилось: эта женщина не представляла угрозу, несмотря на внешнюю суровость.
Он улыбнулся ей, но она не ответила на улыбку.
– Добро пожаловать в Шедоусенд, милорд, – натянуто сказала она. – Я извиняюсь за Алису, но вы ее испугали. Сейчас имение обслуживает десяток женщин, но я уверена, сэр рыцарь, что мы сможем удовлетворить большую часть ваших нужд.
– Как тебя зовут и каковы твои обязанности?
– Меня зовут Мэри. Вообще-то я компаньонка миледи, но выполняю функции хозяйки дома в отсутствие кого-то более пригодного на эту должность.
Роберт с умным видом кивнул. Он ничего не знал о том, как управлять замком, имением или хотя бы коттеджем, имел самое слабое представление о том, что такое хозяйка дома, но понадеялся, что это означает одно: Мэри может со всем справляться без его помощи.
– Можете возвращаться к своим обязанностям, – сказал Роберт. Он надеялся, что говорит уверенно; в домашней обстановке он чувствовал себя огромным и неуклюжим. Дайте ему поле и два десятка солдат – и он бы двигался уверенно. Предоставьте ему одну самонадеянную служанку – и он готов жевать тростник. Роберт попытался спрятать неуверенность, отвернувшись от Мэри, но передумал и перехватил хозяйку дома на середине реверанса.
– Подождите. Почему леди Имоджин не встречает гостей? – Даже он знал основное правило гостеприимства – леди сама должна проследить за встречей и размещением гостей.
Мэри смутилась.
– Миледи, она… она спит и просила не тревожить ее.
Мэтью фыркнул, впервые оторвавшись от благословенного огня.
– Тебе нашли прекрасную жену. Она может спать под твой боевой рык.
Пойманная на откровенной лжи, Мэри покраснела и опустила глаза.
– Нам с леди надо многое обсудить, – мягко сказал Роберт, – и по-моему, начать нужно сейчас же. Пойдите разбудите ее и скажите, что сэр Роберт просит ее появиться в зале.
Казалось, Мэри онемела; но через миг присущая ей уверенность вернулась.
– Извините, сэр Роберт, но леди Имоджин никогда не выходит из своей комнаты.
Роберт пришел в замешательство. Может, леди Калека не в состоянии спуститься по лестнице? Может, ее увечье вообще не позволяет ей двигаться?
К горлу подступила тошнота. Он не был брезгливым – на поле боя Роберт не раз видел смерть, а она не бывает красивой. Он видел мужчин, изрубленных на куски, изуродованных так, что их нельзя было опознать. Он видел возмездие: хладнокровное, механическое убийство врагов. Может, это его и не радовало, но он это принимал. Это казалось естественным, он научился с этим жить, привык к тому, что смерть – часть его жизни и иногда – ночные кошмары.
Но он никогда в жизни не видел, чтобы женщина была так изуродована, что не могла покинуть комнату и должна была прятаться от мира. Воины с гордостью носят свои шрамы, это знак того, что они выжили. Роберту стало так больно, что он захотел бежать, навсегда оставить эту леди, заживо погребенную в своей комнате, но новообретенная честь не позволяла этого сделать. Он расправил плечи.
– Что ж, если леди не может встретить нас, я сам пойду к ней. Показывайте дорогу.
Мэри наклонила голову; она взяла со стола подсвечник, щепкой из камина зажгла свечу. Роберт удивился. Солнце встало два часа назад, неужели никто в доме не открыл окна живому свету? Мэри как будто услышала его мысли, передернула плечами и извиняющимся тоном сказала:
– Наверху темновато, сэр рыцарь, и ступеньки плохо видно. Несколько раз упадете и поймете, что лучше брать свечу.
Она улыбнулась и пошла; Роберт помедлил, но понял, что откладывать некуда, пора познакомиться с невестой.
Деревянные ступени угрожающе скрипели под ногами. Роберт поморщился. Кажется, прежде чем он сможет хозяйничать на земле так, чтобы она приносила плоды, нужно будет восстановить главный дом! Даже в тусклом свете свечи он видел царящие вокруг уныние и упадок.
Мэри остановилась перед дверью и обернулась. На миг ее ясные глаза заглянули в глубину его глаз, доискиваясь до сути. Роберт смутился, но не отвел взгляда, не желая сдаваться. Похоже, она пришла к какому-то заключению и кивнула.
– Может оказаться, что вы – неплохой человек, – загадочно произнесла она, еще раз кивнула, протиснулась мимо Роберта, усилив его смущение, и дотронулась до кожаного рукава. – Она там, сэр рыцарь. Последние недели она жила в страхе, пожалуйста, будьте к ней добры. – Она быстро удалилась, оставив Роберта в темноте.
В страхе? Роберт предположил, что страх вызван его репутацией, и сразу же вспыхнуло чувство вины. Наверное, надо было начать как-то иначе, надо было рассеять страхи леди перед тем, как предстать перед ней мужем-воином. Надо было как-то поухаживать за ней.
Ухаживать. Незнакомое слово.
Ну и что? Ее репутация тоже не способна воодушевить поклонника. На секунду он почувствовал удовлетворение, но спохватился – каким же неуклюжим он покажется будущей жене, получившей хорошее воспитание! Черт возьми! Что он знает о доме, о домашнем очаге, об ухаживании? Как не ужаснуть бедную девушку, калеку? Может, час-другой он и продержится, но потом природа возьмет свое.
Он набрался храбрости и постучал. Ответом было молчание. Секунду Роберт медлил, но нетерпение победило, слишком сильно было желание первой встречи, чтобы по капризу дамы топтаться в холодном коридоре.
Он толчком открыл дверь.
После темного коридора солнечный свет ослепил, и Роберт не сразу разглядел фигурку в другом конце комнаты.
Когда глаза привыкли, у него замерло сердце. Имоджин сделала шаг вперед – как будто ангел сошел с небес.
Длинные черные волосы спускались волнами, ореолом светились в солнечных лучах, подчеркивали тонкую талию, нежный изгиб бедер, полную грудь. Кожа сияла, как слоновая кость, на белом лице ярко выделялись красные, тонко очерченные губы и глубокие карие глаза. В таких глазах мужчина может утонуть, благословляя смерть.
Она стояла, гордо выпрямившись, но все же не доставала Роберту и до подбородка. Он вдруг почувствовал себя огромным и неуклюжим, недостойным видеть такую неземную красоту. Красоту, вызвавшую в теле вполне земную реакцию: забилось сердце, в легкие хлынул воздух, закружилась голова.
Впервые в жизни Роберт был потрясен, он смог лишь хрипло выговорить, когда рассудок вернулся к нему:
– Боже мой, как вы прекрасны!
