Текст книги "Легкий флирт с тяжкими последствиями"
Автор книги: Сандра Даллас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Виппи Берд сказала, что я обязательно должна приготовить что-нибудь свое, специальное, и я остановила свой выбор на салате с имбирным пивом, который любила сама Виппи Берд. Кухарка заявила, что мне не следует ни о чем беспокоиться, но мне эти хлопоты были приятны. Кроме того, мы делали это ради нашей лучшей подруги, разве нет? Виппи Берд сказала, что мой салат – это лучшее, что было на вечере, но она всегда щедра на комплименты. Замечу только, что мой салат съели весь до последней крошки, в то время как множество сандвичей с сыром осталось лежать на подносах. Правда, приготовила я всего десять порций, тогда как по приглашению явилось более ста пятидесяти гостей, и я долго укоряла себя, что не могла приготовить больше.
А теперь держитесь за стул крепче – я скажу вам, кто пробовал мой салат с имбирным пивом: сам Эррол Флинн, вот кто! Мы с Виппи Берд заметили, что он стоит совсем один, и осмелились подойти к нему и поздороваться. Сначала мы с ней думали, что официальную натянутость лучше всего преодолеть просьбой об автографе, но, насмотревшись, как люди толпами преследуют Мэй-Анну, мы решили, что, спрашивая автографы, будем больше походить на пару двух сумасшедших поклонниц, а не на друзей детства Марион Стрит. К этому человеку нужен был какой-то другой подход, и Виппи Берд не замедлила его изобрести.
Она подошла прямо к нему и объявила:
– Привет, я – Виппи Берд, а это – Эффа Коммандер.
– Вот это да! – ответил он. – Неужели это те самые Виппи Берд с Эффой Коммандер? – и улыбнулся нам той самой улыбкой, которую все мы так много раз видели на экране.
У нас прямо-таки перехватило дух при мысли, что Мэй-Анна уже рассказала о нас голливудской публике. Он поднял вверх палец, и через мгновение к нему подлетел официант с подносом, уставленным бокалами с шампанским, и мистер Флинн подал нам с Виппи Берд по бокалу.
Когда официант удалился, мистер Флинн раскрыл свой серебряный портсигар и предложил нам с Виппи Берд угощаться сигаретами, и мы ответили, что не откажемся. Голова шла кругом от того, что вот мы в Калифорнии, в Голливуде, пьем шампанское в компании Эррола Флинна, который угощает нас сигаретами!
Он спросил нас, хорошо ли мы проводим здесь время, и даже похвалил наши туалеты, что было очень любезно с его стороны, потому что их только сегодня утром нам в подарок купила Мэй-Анна. Она сказала, что нам предстоит показаться в большом свете, а она не думает, что мы прихватили с собой наши вечерние платья.
Поэтому она отправила нас в своем лимузине в магазин готового платья. Мы не хотели, чтобы она платила за нас, но Мэй-Анна сказала, что там ей продают одежду с большой скидкой, поскольку она звезда и это для них реклама. Мы с Виппи Берд не могли взять в толк, какая выгода этому магазинщику продавать вещи со скидкой ее друзьям, может быть, он рассчитывал, что начнет получать по почте заказы из Бьютта.
Когда мы приехали в магазин, приказчик уже ждал нас. Мне там понравилось одно платье, темно-бордовое шелковое и с серебряной искоркой, но он сказал, что мне больше пойдет черное атласное, а Виппи Берд прошептала мне на ухо, что, наверно, черное для меня заказала Мэй-Анна. Мы с Виппи Берд решили, что, раз черное было без искорок, оно должно быть дешевле, хотя наверняка сказать мы не могли, ведь бирки с ценой на вещах отсутствовали. Так каждая из нас получила по черному атласному платью с открытыми плечами, и приказчик аккуратно завернул их, положил в пакеты с эмблемами магазина и сам донес их до машины, так что нам самим не пришлось даже пальцем пошевелить.
Вернувшись домой, мы долго вертелись перед зеркалом, и наконец Виппи Берд заявила:
– Кто знает, может быть, и нам тоже суждено стать богатыми и знаменитыми.
– Я бы предпочла Пинка, – пробормотала я, и слезы навернулись мне на глаза.
– Наши ребята порадовались бы за нас, если бы увидели в таком виде, – сказала Виппи Берд и тоже всплакнула.
Мы сели на кровать и дали волю слезам, пока горничная не постучала в дверь нашей комнаты и не сообщила, что гости уже начали собираться. Я утерла слезы, улыбнулась Виппи Берд и сказала:
– И нашим ребятам точно бы не понравились эти рыбьи яйца.
– Чик наверняка сказал бы Мэй-Анне, что лучше было бы позволить этим рыбам вылупиться.
Сразу после того, как мистер Флинн отметил нашу элегантность, к нам подошел официант с подносом, на котором были сандвичи с сыром, и мы от них, конечно, отказались, и тут у Виппи Берд появился повод настоятельно порекомендовать нашему собеседнику мой салат с имбирным пивом. Мистер Флинн пообещал, что он непременно его попробует, а я сказала, что вышлю рецепт, если ему понравится. Я действительно выслала ему рецепт и даже получила в ответ послание от его секретаря, в котором он выражал мне благодарность от имени и по поручению мистера Флинна.
После того как мы с ним расстались, я предложила Виппи Берд пойти в дамскую туалетную комнату – так они там называют комнату наподобие ванной, только без самой ванны. У меня маленькая грудь, и из-за этого мой бюстгальтер без бретелек, который я надела под подаренное Мэй-Анной платье с открытыми плечами, все время сползал, и мне нужно было, чтобы Виппи Берд его подтянула сзади. На прием к Мэй-Анне пришло множество тощих женщин, и поэтому в туалетной комнате было не протолкаться.
Когда мы с Виппи Берд, все-таки сделав свое дело, вышли из нее, мы несколько минут стояли и рассматривали проплывающих мимо нас кинозвезд. Там были Энн Шеридан, и Ида Лупино, и Деннис Морган, и Джон Риди, англичанин с тонкими усиками, про которого Мэй-Анна сказала, что это один из тех мужчин, с кем она «встречается». Это заставило нас приглядеться к нему повнимательнее. Он был намного менее привлекателен, чем Бастер, и, как мы узнали, жил за счет Мэй-Анны, так что нам, конечно, не мог понравиться такой человек. В наших глазах он был полным ничтожеством. Мы с Виппи Берд из вежливости все-таки хотели поприветствовать его, но он, едва скользнув по нас взглядом, отвернулся и, щелкнув пальцами, подозвал официанта, а в это самое мгновение мы увидели Дэвида Ведера и тут же забыли про Риди.
– Смотри, вон идет тот сукин сын, – сказала я Виппи Берд.
– Сукин сын и набитый дурак, – добавила она.
Сверкая глянцевой розовой лысиной, он остановился в углу, словно вынюхивая своим маленьким поросячьим носом, где интереснее.
– Пошли, – сказала Виппи Берд. – Надо помочь Мэй-Анне получить эту проклятую роль.
Мы направились прямо к нему, и Виппи Берд применила ту же самую уловку, которая так удачно сработала с Эрролом Флинном.
– Привет! Я Виппи Берд, а это – Эффа Коммандер.
Сукин сын выкатил на нее свои глазищи, как на сумасшедшую.
– Да ну? – усмехнулся он. – Виппи Берд – это что, птица такая?[6]6
См. примеч. к стр. 17.
[Закрыть]
Виппи Берд расхохоталась и смеялась без остановки, словно не слыхала в своей жизни ничего более остроумного, хотя эту шуточку она слышала уже, наверное, в тысячный раз.
– Знаете, сэр, именно этот вопрос задала мне Марион Стрит, когда мы впервые встретились с ней в Бьютте, штат Монтана, – наконец сообщила она.
– В Бьютте? – тупо повторил он. – Штат Монтана?
– Это наш родной город, – пояснила я. – Наш и Марион Стрит.
Мы с Виппи Берд словно упражнялись в использовании ее псевдонима вместо настоящего имени. Если она хотела, чтобы люди знали ее, как Марион Стрит, то мы были не вправе выдавать ее.
– Мой дед, Мозес Ведер, родился в Бьютте, – вдруг удивил нас толстяк. – Он торговал на улицах с лотка и с тележки.
– Хуже не придумаешь, чем зарабатывать у нас на жизнь таким способом, особенно зимой, – сказала я.
– Точно! Он как раз говорил то же самое, а однажды даже обморозил ноги. А вообще он был добрый человек, царство ему небесное. А вот мой отец уехал оттуда, потому что не мог привыкнуть к зимним холодам. Но мой дедушка не захотел никуда уезжать, там его и похоронили.
– Мы разыщем его могилу, – сказала я.
– Что-что?
– Я говорю, мы принесем цветы на его могилу.
– Да что вы?
– Знаете, сэр, мы почти каждый месяц ездим на городское кладбище, ведь у нас обеих там похоронено по три поколения предков. Иногда, когда мы берем с собой слишком много цветов, мы кладем их на соседние могилы, обычно на самые неухоженные, ведь на них так грустно смотреть. Иногда мы берем с собой Муна – это маленький сын Виппи Берд – и гуляем по кладбищу, читаем надписи на камнях. Мун уже научился читать, и мы поищем могилу вашего дедушки.
Разумеется, я посчитала излишним объяснять ему, что муниципальных кладбищ в Бьютте целых пять штук.
– Так, стало быть, вы знаете Марион еще по Бьютту? – зачем-то переспросил он. – Она показывала вам студию?
– Мы даже побывали в «стойле», – ответила Виппи Берд, но он, казалось, не вспомнил нас, – а вы останавливались возле нашего стола, и Марион спрашивала вас про «Новичков на войне».
– Ах, ну да, она же так хочет получить эту роль. Сейчас ей ведь должно быть лет тридцать или тридцать с хвостиком.
– Ей двадцать шесть! – в один голос воскликнули мы с Виппи Берд.
– Вот как? Ну да, разумеется, мне самому двадцать шесть с 1910 года.
– В нашем классе она была самой красивой, – сказала я. – И нет ничего, что она не могла бы делать – играть на сцене, танцевать. Она даже поет как соловей.
– Ну да, я сам слышал.
Он окинул нас внимательным взглядом и вдруг взорвался гомерическим хохотом, а мы были настолько этим обескуражены, что начали смеяться вместе с ним.
– Вы девчонки что надо, – сказал он, успокоившись и утирая ладонью пот со лба.
– Если вы вдруг будете у нас в Бьютте, сэр, мы сводим вас в кафе «Скалистые горы», – пообещала Виппи Берд.
– За наш счет, – добавила я.
Когда мимо прошел официант с подносом, мистер Ведер поставил на него свой бокал и сказал, что уходит.
– Но вы не можете уйти, не послушав, как она поет, она ведь специально брала уроки, – сказала Виппи Берд.
– Интересно, а у вас в Бьютте знают, что такое фонограмма? И передайте Марион, что никто так не счастлив, как тот, у кого есть настоящие друзья.
Он уже повернулся и пошел к выходу, но вдруг остановился.
– Не думаю, что камень сохранился, – сказал он. – Пусть это будет любая могила, которая вам больше понравится.
Слава богу, подумали мы с Виппи Берд, что он не остался слушать пение Мэй-Анны, потому что Виппи Берд соврала, сказав ему, что она берет уроки. Даже под оглушительный грохот оркестра голос Мэй-Анны не производил отрадного впечатления, но тем не менее все аплодировали и говорили: «Это было прекрасно, дорогая!» или: «Наконец-то мы услышали твой настоящий голос!», и так далее.
– Действительно, люди врут здесь напропалую, – сказала Виппи Берд.
– Почти как ты, – заметила я.
Конечно, мы не рассказали Мэй-Анне о нашем разговоре с Ведером, и правильно сделали. «Новички на войне» оказались в действительности одной из худших картин с ее участием, так что мы своим вмешательством оказали медвежью услугу ей или мистеру Ведеру, хотя в результате ей и продлили контракт еще на год.
Когда гости разошлись, Мэй-Анна объявила, что мы ее добрые ангелы, потому что мистер Ведер велел ее агенту утром позвонить ему.
– Похоже, он больше не сукин сын, – сказала я Виппи Берд и Мэй-Анне.
– Но все равно он набитый дурак, – ответила Виппи Берд.
На следующее утро мы сели в поезд и отправились домой в Бьютт. Всю дорогу мы с Виппи Берд подначивали друг друга.
– Я видела, как Эррол Флинн заглядывал тебе за корсаж, – говорила я.
– А разве я тебе не сказала, что Энн Шеридан тоже отважилась попробовать твоего салата с пивом? – отвечала она.
В общем, «несвятой Троице», вновь ненадолго объединившейся, было что вспомнить и о чем поговорить, но, несмотря на все веселье и забавы, мы с грустью сознавали, что Мэй-Анну вряд ли можно назвать счастливой, во всяком случае, там, в Голливуде, она не стала счастливей, чем дома в Бьютте.
– Похоже, что для Мэй-Анны в целом свете по-настоящему важно только одно – быть кинозвездой, – сказала Виппи Берд. – И это для нее важнее, чем Бастер.
– Как у тебя только язык повернулся сказать такое! – воскликнула я.
– Ты права, Эффа Коммандер, – сказала Виппи Берд после минутного размышления. – Я ошиблась, беру свои слова обратно.
Но она не ошиблась.
14
Я варила Муну овсянку, как вдруг зазвонил телефон. Я поставила тарелку перед Муном и погладила его по шелковой головке.
– Телефон звонит, тетя Эффа, – сказал Мун, вооружившись ложкой с выгравированным на ней именем Чарли Маккарти.
– Ты видела утренние газеты, Эффа Коммандер? – возбужденно затараторила Виппи Берд, хотя ее вопрос был просто идиотским, потому что мы выписывали только одну газету, и ту вечернюю.
– Нет, конечно. – ответила я. – Я только что дала Муну на завтрак…
– Ах, черт, ну конечно, я забыла – откуда ты их возьмешь… Не надо было и спрашивать… – бормотала Виппи Берд. – Если бы ты их видела, то сама бы позвонила мне. Я просто понадеялась, что, может, мне не придется ничего самой рассказывать.
– Рассказывать что? – спросила я. Первое, что пришло мне в голову, это что Тони убили.
– Бастер, – сказала она.
Но Бастер не пошел на войну, это все какой-то абсурд. «Соберись, Эффа Коммандер, – сказала я себе, – и постарайся понять, что тебе говорят».
– Бастер в тюрьме, – сказала Виппи Берд.
– За что?!
– За убийство.
– Убийство? – прошептала я.
Мун перестал пить молоко и уставился на меня. «Мэй-Анна…» – начала было Виппи Берд, но тут в трубке послышался шум, как будто с ней заговорил кто-то, стоявший рядом. При мысли, что Бастер мог убить Мэй-Анну, мне стало просто дурно, мне казалось, что мне раскаленным вертелом проткнули кишки, и этого чувства я не забуду до конца моих дней. Я задрожала.
Мун вскочил со стула и схватил меня за руку. «Еще телеграмма?» – испуганно спросил он. Бедный мальчик, сначала он думал, что телеграммы приносят радость, но вскоре ему пришлось осознать, что телеграмма может означать и беду. По выражению моего лица он пытался понять, на кого в этот раз пришла похоронка, а я по выражению его лица видела, как он испуган.
Эта новость не укладывалась у меня в голове, ведь Бастер любил Мэй-Анну, он всегда защищал ее, еще с пятилетнего возраста, он ни при каких условиях не мог причинить ей боль, никогда в жизни. Я ни за что не поверю, что он мог ее убить, ни намеренно, ни случайно.
– Виппи Берд! – заорала я в трубку. – Куда ты делась, черт возьми?! Что случилось?!
– Ах, извини, извини, – снова раздался ее голос. – Меня отвлекли. Вот здесь, в утреннем номере «Стандард», я купила его на улице, здесь все написано, и я поняла, что сразу нужно тебе звонить, я даже не успела снять пальто. Под заголовком «БОКСЕР ИЗ БЬЮТА ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ».
– За что он убил Мэй-Анну?
– Да не Мэй-Анну! Почему Мэй-Анну? Просто это случилось в ее доме. Он убил Джона Риди, помнишь его? Этого пуделя Мэй-Анны?
Со вздохом облегчения я опустилась на табуретку, стоявшую рядом с телефоном.
– Все в порядке. – прошептала я Муну. – Ступай доедай свою кашу.
Он не шевельнулся.
– Он его кулаком? – спросила я.
– Он его застрелил.
– Из пистолета?
– Ну разумеется, ведь это самый лучший способ застрелить человека.
– У Бастера никогда не было пистолета. Зачем ему с его кулаками вдруг понадобился пистолет?
– Это был пистолет Мэй-Анны, – пояснила Виппи Берд. – Здесь написано, что между Бастером и Риди в доме Мэй-Анны произошла ссора, они начали бороться и вырывать пистолет друг у друга из рук, и он выстрелил.
– В таком случае это не убийство, а несчастный случай, – сказала я.
– Черт возьми, Эффа Коммандер, все, что я знаю, я прочла в этой статье. Тут написано: «Против боксера возбуждено уголовное дело по обвинению в убийстве». Боксер – это Бастер, как ты понимаешь.
– А что говорит Мэй-Анна?
– Ничего никому не говорит, в газете написано, что она от всех прячется.
– Прячется?! Какое еще, к черту, «прячется»! Кто тогда там помогает Бастеру?
– Я сама хотела бы это знать. Может быть, она тоже уже в тюрьме, или, может, они с Бастером поссорились. Скажи, что, по твоему мнению, мы теперь должны делать?
Слава богу, я знала, что мы должны в данный момент делать.
– Виппи Берд, – сказала я, – я немедленно звоню Мэй-Анне, мы должны во всем этом разобраться, и мы в этом разберемся, будь спокойна.
Когда я повесила трубку, маленький Мун посмотрел на меня, склонив головку к плечу.
– Неприятности? – спросил он, прищурившись.
Тогда он учился в третьем классе, но был не по годам умен, и мы с Виппи Берд относились к нему, как ко взрослому мужчине.
– Неприятности, но это никого не касается, – ответила я.
– Дядя Бастер застрелил тетю Мэй-Анну? – спросил он, и от этого вопроса и вида его огорченного лица мне опять стало не по себе.
– Ничего подобного! Твой дядя Бастер жив, здоров и в полном порядке, чего и тебе желает, и тетя Мэй-Анна тоже в полном порядке. Бери ложку и доедай кашу, пока не остыла.
Мун снова сел за стол, взял ложку и стал медленно мешать кашу в тарелке, а я тут же заказала междугородний разговор. Мы постоянно писали Мэй-Анне, изредка посылали телеграммы, но звонила я ей в первый раз. Виппи Берд до этого тоже звонила ей всего раз, когда умерла Мэйберд. Когда же погибли Чик и Пинк, мы ей телеграфировали. Так что я целых десять минут искала, где записан ее чертов телефон.
Когда оператор междугородних линий ответил, я сообщила, что заказ экстренный, но все равно ждала соединения минут двадцать. Трубку взяла не Мэй-Анна, а ее горничная.
– Хэйзел, где Мэй-Анна? – с ходу начала я, потому что не хотела оплачивать междугородние разговоры с горничными.
– Она не подходит к телефону, – ответила Хэйзел.
– Это Эффа Коммандер говорит. Вы должны меня помнить, Хэйзел, мы с Виппи Берд приезжали в прошлом году. Скажите Мэй-Анне, что это я.
– Простите, мэм, но она сейчас спит. У нас в доме произошло несчастье.
– Я знаю – кто еще будет ей звонить в таких обстоятельствах? И вообще, почему она спит, когда Бастер в беде?
– Доктор дал ей успокоительное, она сейчас как выжатый лимон. Она просто не в состоянии говорить, мэм.
– Ладно, тогда вы расскажите мне, что произошло, – попросила я.
– Мисс Стрит запретила мне это делать.
– Что за вздор! – Я оглянулась на Муна, чтобы посмотреть, слушает ли он, но на сей раз он был весь поглощен едой, прилежно соскребая остатки каши с краев тарелки. – От меня она ничего не стала бы скрывать.
В нашем разговоре наступила пауза, во время которой Хэйзел обдумывала мои слова.
– Я ничего не знаю, мэм, – наконец проговорила она. – Когда это случилось, меня здесь не было. В этот день прислуги вообще не было дома, у нас был выходной. Когда мы пришли на следующее утро, полиция выносила тело мистера Риди, мистер Миднайт был уже в наручниках, а у мисс Стрит была истерика. Она тоже пострадала.
– Она ранена?
– Нет, мэм, но, кажется, ее били. Вы ведь никому не скажете, правда? Мы не хотим давать репортерам никакой информации, а Луэлла Парсонс, например, звонила сюда уже трижды. Другие звонят и кричат на меня. Вы ведь правда ничего им не скажете, мэм?
Нет, конечно, я ничего им не скажу, успокоила я ее. Я была рада, что сейчас рядом с Мэй-Анной была Хэйзел, которая защищала ее от этого назойливого любопытства, но не было нужды защищать ее от нас с Виппи Берд.
– Мы же друзья Мэй-Анны, разве вы забыли, Хэйзел? – спросила я ее. – Надеюсь, ей уже лучше?
– Надеюсь, что да. Я подозреваю, что мисс Стрит просто разыграла истерику. Мне очень нравится мистер Миднайт, и я хочу верить, что у него все обойдется.
Я услышала, как она вздыхает, и сказала ей, чтобы она не волновалась, что это, скорее всего, несчастный случай. Бастер всегда был очень спокойным и доброжелательным человеком и за пределами боксерского ринга никогда никому не причинил зла, сказала я ей. Правда, я сама не до конца верила своим словам, ведь я прекрасно знала, что он сдержал бы свое обещание убить Свиное Рыло, дай тот хоть малейший повод. К тому же откуда мне было знать, как он относился к этому Риди, с которым Мэй-Анна открыто «встречалась». Возможно, что Бастер ревновал к Риди, и я пыталась представить себе, что он при этом мог чувствовать, если все так кончилось, ведь, когда Мэй-Анна работала на Аллее Любви, ему удавалось держать себя в руках.
– Пожалуйста, Хэйзел, передайте Мэй-Анне, чтобы она позвонила в Бьютт Эффе Коммандер, когда проснется, – попросила я горничную напоследок и повесила трубку.
Весь день я не отходила от телефона, готовая сразу схватить трубку, но звонила только Виппи Берд, которая время от времени осведомлялась, нет ли известий от Мэй-Анны. Наконец я дождалась. Мэй-Анна позвонила уже вечером, и ее голос был так тих и печален, что я ее едва узнала.
– Как бы я хотела, чтобы ты сейчас была рядом со мной, – сказала она.
– Как ты, Мэй-Анна? – спросила я.
– Он меня бил, просто так, ни за что, когда у него было плохое настроение. Даже в борделе никто не поднимал на меня руки.
– Кто тебя бил? Бастер? – спросила я. – Я не могу в это поверить. Этого просто не может быть, – сказала я, сама отвечая на собственный вопрос.
– О нет, конечно, не Бастер! Я говорю про Джона. Он пришел пьяный и ударил меня по щеке. Он всегда злоупотреблял моим добрым отношением, но в тот раз перешел все границы, он попытался мной овладеть.
Хорошо сказано, учитывая, что в свое время она зарабатывала на жизнь, позволяя разным людям собой овладевать. И все же я не могу не признать, что хоть она и работала когда-то в публичном доме, но это не значит, что она и впредь обязана отдаваться всякому встречному и поперечному, известному и неизвестному.
– Потом Бастер… пришел, – продолжала она. – И сначала я его даже не заметила, я забыла, что у него есть свой ключ. Он услышал шум, пошел посмотреть, что происходит, и… – Она на секунду остановилась, чтобы высморкаться. – …И застрелил Джона.
Потом, видимо, прикрыв трубку ладонью, она что-то сказала в сторону. Я поняла, что она не одна.
– Мэй-Анна! – закричала я в трубку. – В газете написано, что это был твой пистолет. Как он оказался у Бастера? Почему он просто не отлупил этого человека?
– Да, я забыла тебе сказать, когда Джон меня ударил, я достала револьвер и сказала ему, что застрелю его, если он не уйдет. Он засмеялся мне в лицо и ответил, что я не смогу этого сделать. Он был прав, я бы не смогла выстрелить в человека. Даже в него. Ты же это знаешь, Эффа Коммандер, разве нет? Потом, когда Бастер вошел, Джон воспользовался моим замешательством, вырвал у меня пистолет и навел его на Бастера.
Ее голос то удалялся куда-то, то снова возвращался.
– Бастер схватил его за руку, они начали бороться, и пистолет упал на пол. Бастер не собирался его убивать, это вышло случайно.
Голос Мэй-Анны опять начал удаляться, хотя, может, это просто связь была плохая, ведь в то время техника была далеко не такой совершенной, как в наши дни.
– Как ты сейчас себя чувствуешь? – спросила я.
– Нормально. Врач что-то дал мне. У меня на лице синяк, но я думаю, что удастся прикрыть его пудрой.
– Наверное, не надо: если тебя увидят такой, то скорее поверят, что Бастер тебя защищал.
– Но я не могу показаться в таком виде, это выглядит так ужасно…
– Мэй-Анна, послушай меня, надо прекратить истерику! Бастер в тюрьме, и ты обязана его оттуда вытащить. Кому какое дело до того, как ты выглядишь, – одернула ее я.
Последовало долгое молчание, и я даже подумала, что нас разъединили.
– Алло! Алло! – закричала я и стала дуть в трубку.
– Эффа Коммандер, как ты думаешь, все обойдется? – наконец донесся ее голос.
– Я уверена, дорогая, – сказала я и подумала, что, наверное, была слишком жестока с ней. – Это ведь была самооборона. Жаль, что Тони сейчас далеко, уж он-то знал бы, как поступать.
Но Тони ничего не знал, он сражался где-то за морями, так что брать ситуацию в свои руки пришлось мне.
– У Бастера есть адвокат?
– Есть, его наняла наша студия, потому что я не знала, к кому еще я могу обратиться. Знаешь, там вообще любят совать нос в разные скандалы. И уж они-то знают, как замять это дело.
– Замять? – спросила я. – Что здесь можно замять?
– Ох, ну ты же понимаешь, как это может отразиться на моей карьере.
Ее карьера в этот момент для меня ничего не значила, речь шла не о ней, а о том, как вызволить Бастера из беды. Впрочем, я не знала всех подробностей, а они могли быть существенны.
– Думаешь, будет расследование? – спросила Мэй-Анна.
– Откуда мне знать, – ответила я.
– В таком случае я буду самым лучшим свидетелем, оденусь в черное, буду плакать, и его никогда не признают виновным. Никогда.
Но Мэй-Анна оказалась права только отчасти. Расследование действительно было, и она действительно плакала и оделась в черное, но Бастера все равно признали виновным. Процесс шел долго, очень долго, и газеты каждый день публиковали репортажи. Об этом писали Уолтер Винчел и Луэлла Парсонс, которая в своей колонке постоянно называла Мэй-Анну «бедная Марион Стрит», словно «бедная» – это тоже часть имени. Более шести месяцев подряд в любой газете обязательно обнаруживалось что-нибудь об «Убийстве в любовном треугольнике Бастер Миднайт – Джон Риди – Марион Стрит». Или об «Убийстве по страсти в городе мишурного блеска».
Как я и думала, существенных подробностей, о которых Мэй-Анна умолчала во время нашего телефонного разговора, оказалось достаточно много. Выяснилось, что ее близкие отношения с Джоном Риди начались задолго до нашего с Виппи Берд приезда в Голливуд. Он даже делал ей предложение, но она, ясное дело, не сказала ему ни «да», ни «нет». В конце концов она от него устала, потому что он пил все больше и больше, начал скандалить, позволял себе кричать на нее, называл ее сукиной дочерью и шлюхой, и это все слышали соседи, неоднократно предупреждавшие, что вызовут полицию, так что ей приходилось уводить его к себе в спальню и успокаивать.
Конечно, ничего этого до поры до времени в газеты не просачивалось, потому что, если ты голливудская знаменитость, тебе позволено делать все, что угодно, без всяких последствий. Ты можешь садиться за руль пьяная, шуметь по ночам, спать с кем хочешь и где хочешь и при этом на экране выглядеть невинней Девы Марии, говорила Мэй-Анна, а после твоей смерти репортеры объявят тебя святой и напишут твое житие. Но если они тебя почему-то невзлюбят, они раскопают все самое плохое, что за тобой водится, а если не водится, то придумают это сами.
С Бастером именно так и вышло: газеты писали, что он ревновал Риди к Мэй-Анне, и что мистер Риди и Мэй-Анна спокойно ужинали у нее в доме в романтической обстановке при свечах, и что этот ужин Мэй-Анна приготовила сама, чего, как известно, быть не могло, разве только за романтический ужин сошли консервированный тунец и фасоль из банки. Потом в дом ворвался разъяренный Бастер, Мэй-Анна побежала к своему бюро, где в выдвижном ящике лежал ее пистолет, но Бастер опередил ее, схватил этот пистолет и застрелил Джона Риди.
Если все было так, как они пишут, то почему тогда действующие лица вдруг переместились из гостиной в спальню Мэй-Анны, где, собственно, и произошло убийство?
Мэй-Анна устроила пресс-конференцию, на которой заявила, что газеты все переврали, что Бастер только пытался защитить ее, потому что Джон Риди начал ее избивать, но ей не поверил никто, кроме нас с Виппи Берд, разумеется. Одновременно с этим газеты написали, что Бастер уклоняется от призыва в армию.
Вы уже знаете, что Бастер вовсе не уклонялся от призыва, но тогда о том, что его забраковала медкомиссия, никому не было известно, а он сам рассказал об этом только годы спустя после убийства. Так что газеты попросту оклеветали его, и если бы тогда рядом с ним был Тони, он бы наверняка заставил самого Бастера признаться или, как говорится, пустил бы нужный слух через прессу. Тони знал о случившемся с Бастером, но армейское начальство его не отпустило и не могло отпустить с корабля, а Мэй-Анна так и не сумела убедить Бастера рассказать людям, почему его не взяли на войну, и вполне естественно, что все поверили газетам.
Но хуже всего было то, что газеты объявили Риди английским героем войны и личным другом принцессы Елизаветы, сообщили, что он якобы был летчиком-истребителем, получил тяжелое ранение в воздушном бою, стал инвалидом и из-за этого его не брали обратно в королевские ВВС, несмотря на все его просьбы. Тогда-де он и подался в Америку, но не для того, чтобы испытывать счастье в Голливуде, а чтобы вступить в армию США и сражаться за свободу, но и здесь ему отказали из-за его увечья.
Это все бред сивой кобылы, сказала Мэй-Анна, ведь на самом деле Риди – заурядный английский актеришка, и пострадал он во время налета немецких самолетов, когда с перепугу упал со стула, а в Америку явился, потому что хотел сбежать от мобилизации в своей родной стране. К тому же, прибавила она, он был педерастом и поэтому никогда бы не решился записаться в армию.
Ну, удивилась Виппи Берд, как же в таком случае он делал тебе предложение, а потом еще и пытался тобой овладеть?! Мэй-Анна ответила, что в жизни, увы, бывает всякое и что человек, о котором расползаются недобрые слухи, старается показать себя с другой стороны. Если бы публика узнала о его гомосексуальных наклонностях, его однажды разорвали бы на клочки. А еще она объяснила нам, что многие из известных лидеров страны – скрытые гомосексуалисты, хотя у них есть жены и даже дети. Когда Виппи Берд заметила, что подло заниматься такими вещами при живой жене, Мэй-Анна объяснила, что и жены у таких людей обычно гомосексуалистки, так что выходит баш на баш. Виппи Берд ответила, что ей непонятно, как это можно компенсировать одно уродство другим.
Риди ударил Мэй-Анну потому, что она ему объявила о своем решении окончательно с ним порвать и пообещала обнародовать все, что ей было известно о его наклонностях, если он не оставит ее в покое. На самом деле она только пугала его, потому что рассказывать об этом было не в ее интересах: в каком свете она предстала бы перед публикой, если бы призналась, что ее любовник – гомосексуалист? Да и люди могли ей просто не поверить и начали бы симпатизировать Риди, а не Бастеру.
К тому времени, когда было уже определено время слушания дела в суде, она совсем прекратила общаться с журналистами, так что за информацией о ней они обращались к людям, которые были ей близки так же, как некий сумасшедший священник, во время слушания расхаживавший перед зданием суда с плакатом: «ВОЗДАЯНИЕ ЗА ГРЕХИ – СМЕРТЬ«. «А я-то, – сказала, узнав об этом, Виппи Берд, – думала, что в Голливуде воздаяние за грехи – это белые дома с белыми статуями во дворе».
Странно, что во всей этой кутерьме ищейки-репортеры так и не докопались до того, что Мэй-Анна была в свое время профессиональной проституткой. Один репортер звонил нам с Виппи Берд и спрашивал, правда ли, что у Марион Стрит есть внебрачный ребенок, которого зовут Мун и которого мы с Виппи Берд взяли на воспитание, потому что он видел фотографии этого мальчика развешанными по всему дому Марион.