Текст книги "История двух беглецов"

Автор книги: Самуил Полетаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава 4. ПЕC НАХОДИТ СЕБЕ ХОЗЯЕВ

Едва только ребята спустились в подвал, как Мурзай бросился навстречу Сашке Диогену. Нет, он не сбил его с ног, не бросился на грудь, не стал целоваться, как это делают все нормальные домашние собаки. Он нервно заплясал, дрожа поджилками, нетерпеливо и в то же время покорно дожидаясь, пока Сашка выложит в эмалированную миску винегрет, сосиски, капусту и хлеб. Пёс явно не был избалован вниманием и лаской.

– У, бродяга! – Сашка потрепал его по тощему хребту. – Зря только продукт переводишь.

Обязанность кормить пса безоговорочно взял на себя Сашка. Он клялся, что кормит Мурзая не меньше двух раз в день и что не бывало случая, чтобы он забыл его покормить. Данька стоял у двери и поглядывал в замочную скважину: не заметил ли кто-нибудь, как они скрылись в подвале, где устроено жильё для Мурзая? Тайну его местопребывания приходилось хранить по очень простой причине: мальчики ещё не чувствовали себя законными хозяевами пса. Вот уже три недели Мурзай жил в своей подвальной квартире, но они всё ещё не решались вывести его погулять.

Как же попал он к ребятам? Как-то в воскресенье мать послала Даньку в магазин. Выбив чек и став в очередь, Данька обратил внимание на поджарого, тёмно-золотистой масти пса у прилавка.

Данька подумал, что пёс ждёт хозяина, который стоит в очереди. Но поведение пса было странным. Когда продавщица отпускала покупателя, пёс придвигался навстречу и осторожно приплясывал, стараясь попасться на глаза. Покупатель, однако, не замечал его заискивающих взглядов, шёл себе из магазина или в другие отделы, и пёс деликатно плёлся за ним. Но спустя какое-то время пёс снова вырастал у прилавка, робко и сконфуженно моргая глазами. Тонкое брюхо его подрагивало, глаза стыдливо смотрели на прилавок. Весь он был в непрерывном движении, как бы переливался, чутко отзываясь на любой жест покупателя. Когда покупатель забирал с прилавка продукты, пёс вытягивался и замирал, словно делал стойку перед дичью. Стоило покупателю опустить продукты в сумку, пёс расслаблялся и снова начинал свой мелкий танец надежды. Если покупатель делал резкое движение, пёс деликатно откатывался на приличное расстояние и приближался только тогда, когда тот отходил от прилавка. Некоторые небрежно отпихивали его, и тогда он выбегал из магазина, воспитанно пережидая на улице, пока покупатель уйдёт, и только после этого снова пристраивался на своём посту у прилавка.

Самое удивительное – никто в магазине не замечал душевных страданий пса! Не замечал, как стыдно ему было просить подачек, каких терзаний стоили ему унижения, которым он себя подвергал! И никто его здесь не жалел. Только одна старушка посмотрела на него сочувственно и сказала :

– Давно уж тут пресмыкается, обалдуй.

А дать ничего не дала. И никто не отозвался на её слова, потому что все подсчитывали, сколько и чего купить, и следили за продавщицей, чтобы не обвешивала. Пёс ни для кого не существовал. Существовал он только для Даньки, который один во всём магазине видел и чувствовал его страдания. Он даже не утерпел и выглянул на улицу, не ждёт ли там его хозяин, и очень удивился, заметив, что пёс идёт за ним. Однако за ним ли? Да, за ним, потому что никого, кто был бы похож на собачьего владельца, на улице не оказалось, и тогда он приветливо кивнул псу, и пёс с готовностью подскочил к нему, и Данька окончательно убедился, что пёс был один.

Его хозяин, наверно, утонул, купаясь в речке. Вот какая печальная история! Данька с жалостью смотрел на пса и думал о том, какой хороший был хозяин, как он любил своего пса, и надо же – поехал за город погулять, жара, дай, думает, искупаюсь, разделся, заплыл далеко, не рассчитал своих сил и утонул. А человек он был одинокий, пенсионер. Его вытащили, не сразу, понятно, а на другой день, и похоронили, но пса брать никто не захотел, так он и остался один – ни хозяина, ни друзей. И тогда пёс стал жить сам по себе, как беспризорник.

Теперь, когда они были вдвоём, Данька подробнее рассмотрел беднягу. Больше всего его поразили собачьи глаза – неистовые какие-то, словно бы пёс жаждал угадать твои мысли, узнать твои желания и тут же броситься их выполнять. Данька проделал маленький опыт. Он посмотрел на пса внушительно и при этом сказал про себя: «Поди ко мне!» В том-то и дело, что вслух этих слов не сказал, а только мысленно произнёс, и что же вы думаете? Пёс, дрожа, стал медленно приближаться. Значит, он понял Даньку без слов? Вот именно! От радости Данька стал гладить пса – спина вся изогнулась под его ладонью, пёс не утерпел и лизнул Даньку в лицо, лизнул и тут же отпрянул, смутившись, виновато виляя хвостом: «Прости меня. Это я нечаянно!» Но Данька дружелюбно кивнул ему и вызывающе огляделся: попробуй кто его тронь! В сердце его зашевелился грандиозный план – связать свою жизнь с собакой. Навеки. И научить понимать слова. И не просто понимать, но и угадывать мысли на расстоянии. И это будет Данькино научное открытие. Дарвин доказал, что человек произошёл от обезьяны, а Данька докажет, что человека можно сделать даже из собаки. Вот на какие мысли навёл его пёс, которого он уже считал своим, и теперь оставалось только дать ему имя. Данька не стал придумывать имя, а просто догадался, что его звали Мурзай, потому что, когда пёс был маленький, его звали Мурзиком, а теперь, когда он вырос, он стал, конечно, Мурзаем. Иначе звать его никак не могли, он даже внешне, всем своим замурзанным видом был Мурзаем – и никакого другого имени быть не могло.

Данька вернулся в магазин. «За мной, Мурзай!» – мысленно приказал он, и пёс послушно побежал за ним. Данька занял своё место в очереди и прежде всего подумал, чем покормить Мур-зая. Надо было что-то купить. А для того чтобы купить, нужны деньги. А чтобы были деньги, надо от каких-то покупок отказаться. И вот он стал проделывать в уме арифметические операции. Два рубля, выданные ему на покупки, должны пойти на молоко, майонез к винегрету, хлеб и масло. За вычетом стоимости этих продуктов оставалось 7 копеек. Да ещё 3 копейки у него завалялись. Значит, 10 копеек. И, теперь он думал, как на эти 10 копеек купить ещё и двести граммов самой там дешёвой – докторской колбасы. Интересно, отчего она докторская – оттого, что её доктора едят? Или оттого, что доктора прописывают её больным как лечебную? Так или иначе, но двести граммов этой самой докторской Мурзаю никак не повредят, учитывая его крайне голодный вид. Но двести граммов стоят 46 копеек, а где взять ещё 36?

Данькина очередь уже приближалась, а он всё ещё ничего не придумал. Он никак не мог оторвать взгляд от колбасы за стеклянной витриной. У своих ног он чувствовал нервное дыхание Мурзая.

– Чего тебе? – спросила продавщица.

И тут его вдруг осенило, что винегрет будет хорош и без майонеза (как раз 36 копеек!), а банку с майонезом можно ведь случайно и разбить, выходя из магазина.

В самом деле, подумаешь, какая трагедия! Выходя из магазина, он станет расправлять авоську, перекладывать продукты, и вот случайно, перекладывая, он не заметит, как вывалится банка с майонезом, банка ударится об асфальт, майонез расползётся по тротуару. Собственно говоря, что ж тут такого? Вывалилась и разбилась – разве такие случаи не бывают?

Эта воображаемая сценка длилась всего лишь мгновение.

– Пожалуйста, двести граммов колбасы, – сказал он и торопливо вытащил деньги. – Докторской, пожалуйста!

Данька шёл из магазина, нагруженный покупками. За ним, осторожно цокая коготками, следовал Мурзай. Они завернули в подворотню, где их никто не видел. Данька развернул колбасу и выдал псу не всё, а только маленький кусочек. Мурзай сглотнул, вся шкура его передёрнулась, словно от ветра, он поморгал глазами, думая, что уже всё – больше не получит. Но Данька снова показал ему колбасу. Конечно, Данька не сомневался, что пёс в конце концов привяжется к нему. Но сейчас чуточку побаивался, что пёс отстанет и опять юркнёт в магазин. Но пёс, увидев колбасу, впился в неё глазами покорно и страстно. Так они и пошли – впереди Данька с колбасой в руке, а сзади Мурзай.

Тут-то им и повстречался Сашка Диоген. Он возвращался с прудов, где ловил циклопов для своего аквариума.

– На вот тебе колбасу, отщипывай по кусочку и выдавай Мурзаю, – без всяких предисловий сказал Данька. – А я отнесу авоську домой и скоро вернусь. Ясно?

– Ничего не ясно.

– Я что, непонятно говорю?

– А что это ещё такое – Мурзай?

– Не «что», а «кто». Это имя такое.

– Странно!

– А то, что ты Диоген, это не странно?

– Диоген – это древний грек. А Мурзай кто?

– Так это же моя собака.

Только сейчас Сашка заметил сиротливо прижавшуюся к стене дома собаку, которая всем своим видом хотела сказать, что она никому не навязывается – пожалуйста, она может уйти, если она кому-нибудь в тягость.

– Откуда у тебя собака?– удивился Сашка.

– Потом расскажу, а сейчас запомни: будешь отщипывать по кусочку и бросать, только не быстро, а очень медленно. Главное, надо Мурзая продержать, пока я не вернусь.

– Зачем колбасу зря переводить? Сами бы лучше съели, – сказал Сашка, облизываясь. – А то гляди, какой ты шкилет..

Данька посмотрел на Сашку долгим гипнотизёрским взглядом, от которого тот обычно терял свою волю…

– Ой, мне рыбок кормить!..

– Не умрут твои рыбки.

– Они в этот час привыкли. У них рефлекс. Не покормишь вовремя, они как бешеные бросаются друг на друга. Петушок уже заклевал двух рыбок, одну скалярию – самую дорогую…

Данька опять пустил в ход свой гипноз, и Сашка окончательно сдался:

– Ну ладно, только ты по-быстрому…

Это «по-быстрому» продолжалось полчаса. Мать потребовала, чтобы Данька рассказал, как была разбита банка майонеза. Больше всего её взволновало, не остались ли на асфальте осколки стекла, потому что, мало ли что, какая-нибудь кошка может соблазниться, станет слизывать и, упаси бог, попадётся осколок, а это ужасно. Данька поднял её на смех – сам же он видел, как уборщица всё замела и протёрла тряпкой, а тут ещё дворник поливал из брандспойта, смыв остатки в колодец.

Мать долго выпытывала подробности, а потом ещё заставила съесть блинчик с творогом. Вот почему он так задержался.

На бульваре Данька застал такую картину.

Сашка Диоген отрезал перочинным ножиком от колбасы крохотные кусочки и дрессировал Мурзая, заставляя его прыгать и хватать кусочки на лету. Поскольку Мурзай каждый раз ловил ворон и подбирал с земли уже испачканные кусочки, Сашка стал показывать сам, как это надо делать: подбрасывал и очень аккуратно ловил своим ртом, что было, очевидно, не трудно, потому что рот его был с чайное блюдце. Он надеялся, что пёс запомнит, как это делается, и потом будет ловить так же, как и он. Удивительно, как у Сашки хватило терпения растянуть колбасу на целых полчаса, пока он дожидался Даньку. От колбасы уже оставался совсем крохотный кусочек, когда перед ним появился Данька.

– Чего это ты колбасу ешь?

– Надо же показать ему, – стал оправдываться Сашка. – А то бросаю, бросаю ему, а он, мазила, всё мимо. Мурзай, на, на!

Диоген бросил последний кусочек, и пёс, конечно, опять поднял его с земли.

– Видишь, видишь! Ничего не понимает! Лопух какой-то, ей-богу!..

И он искусственно, как клоун, расхохотался и хохотал, держась за бока, до тех пор, пока Данька не укротил его гипнотизёрским взглядом.

Мурзая устроили в подвале, и это было великой тайной, тем более секретной, что ещё не окончательно рассеялись опасения, что у него мог найтись хозяин. Хозяин мог и не утонуть, а жить себе спокойно в соседнем квартале. Мальчики, однако, были твёрдо уверены в своём праве на Мурзая. Они не понимали, как мог хозяин бросить такого пса, довести его до того, что он клянчит подаяние, как какой-нибудь нищий. Но всё же, считая Мурзая своей собственностью, они не решались вывести его на улицу, чтобы случайно не столкнуться с хозяином. Кто знает, может, хозяин и рад был, что собака потерялась. Но ведь могло быть и наоборот, что он искал её. А если так – пусть пёс сидит взаперти. До лучших времён. А что лучшие времена в конце концов придут, ребята не сомневались.

Глава 5. ДИОГЕН – ВЕЛИКИЙ КОМБИНАТОР

Сашка Диоген спустился в подвал и стал приставать к Даньке, чтобы тот отгадал, что у него в кармане. Данька занимался дрессировкой Мурзая и махнул рукой, чтобы Сашка отстал. Тогда Сашка вытащил из кармана листок бумаги и сказал, что сорвал его на столбе.

– Ищут собаку. Просят вернуть за вознаграждение!

Сашка был в восторге. Он ударил ногой об землю, хлопнул себя по лбу и с криком: «Пойду звонить!» – бросился к выходу, но Данька догнал его и стал выдирать из кармана записку. Сашка был тучен и силён, как штангист Жаботинский, но духом был робок и всегда уступал Даньке, который, несмотря на свою мягкость, был очень вспыльчив и легко приходил в ярость.

– Я первый нашёл! Я первый! Я бы не увидел, так ты ничего бы не узнал!

До этих слов Данька хотел только вырвать записку, теперь же у него возникла другая мысль – усыпить Сашку. Он набрал воздуха в грудь, сделал руками пассаж над Сашкиным лицом и прошептал про себя: «Усни, прелестное дитя! Баю-бай, миленький!» Сашка медленно разжал кулак. Данька тут же прекратил гипноз и вырвал записку. Он прочёл её про себя и с недоумением уставился на Диогена.

– Так ведь тут про собачку сказано – карликовый пинчер, уши висят…

– Ну да, уши висят, – подтвердил Сашка, приходя в себя. – У Мурзая ведь тоже висят.

– Зачем же ты собирался звонить? – спросил Данька. – Ведь Мурзай никакой не пинчер…

– Надо же сперва узнать, какое вознаграждение! – Сашка окончательно очухался от гипноза. – Если стоящее вознаграждение, так хозяин может взять вместо пинчера Мурзая. Ему даже выгодней – вместо какого-то карлика… – Значит, ты просто надумал продать его?

Губы Даньки задрожали, чёрные глаза его стали как незрячие, и Сашка Диоген, боясь, что будет снова усыплён, стал клясться, что Мурзай ему дороже всех его аквариумных рыбок, и что теперь он пуще глаза будет следить за Мурзаем, и что больше он не будет ходить мимо столбов и даже смотреть в их сторону, и что он вовсе не думал продавать Мурзая, хотя деньги очень пригодились бы – ведь надо же Мурзая кормить…

И вдруг в самом разгаре клятв и заверений он застыл, хлопнул себя по лбу и с криком: «Я великий комбинатор!» – опрокинулся на спину и задрыгал ногами. Он хохотал, обливаясь слезами, долго не мог прийти в себя.

– Ну, что ты ещё придумал?

– Ой, ты же опять ругаться будешь!

– Говори, ничего с тобой не сделаю.

– А что, если нам повесить объявление? Нашли собаку, такую-то и такую – точно можно не писать, какую, – вернём за вознаграждение…

Данька заморгал глазами.

– Нет, нет, ты не думай. Мы денежки получим, а Мурзай снова прибежит к нам. Ты его только подрессируешь хорошенько.

Данька зевнул и отвернулся – ему было скучно от вечных комбинаций Диогена. Изо всего – из рыбок, из случайных находок, даже из дружбы с ребятами – он всегда старался извлечь выгоду, и, если бы только все его комбинации осуществлялись, он давно бы стал богатым человеком, но этого не случилось, потому что копейки, которые появлялись у него, тут же превращались в пирожки. Его ещё дразнили когда-то Пирожком, но потом переименовали в Бочку, а когда учительница истории рассказала, что в бочке жил один древний грек Диоген, Сашку стали называть Диогеном. Не стал он богатым ещё и потому, что о планах обогащения, которые он придумывал, он тут же забывал, загораясь новыми планами. Всегда у него было что-то наготове. Данька презирал его за это. Разве можно так предательски, так бесчеловечно включать Мурзая в свои мелкие расчёты, совершенно не думая о том, что ожидает Мурзая!

Проходя на парусном судне мимо острова Гаити, Данька выпустит на берег Мурзая, и тот, наученный понимать мысли на расстоянии (после специального курса телепатической дрессировки), получит приказ сбросить на пути, ведущем к крепости, мину замедленного действия и сам затаится у ограды. Мина эта – Данькиной конструкции – сработает с безупречной точностью. В то время как диктатор Гаити, прогуливаясь у себя в саду, увидит убегающую собаку, раздастся взрыв чудовищной силы.

И никто не догадается, что всё это подстроил он, Даниил Соколов, известный учёный и путешественник. Подождав Мурзая, он продолжит путешествие вокруг света, чтобы потом, уже вернувшись, написать знаменитую книгу «ВДВОЁМ С СОБАКОЙ ЧЕРЕЗ ОКЕАН».

Разве мог всё это понять, оценить своим скудным умом Диоген, пустые мысли которого не могли подняться выше пирожков с капустой? Зря только Данька тратил время, слушая его бредни насчёт того, чтобы использовать Мурзая для мошеннических вымогательств. Он решил продолжить прерванную дрессировку. Но прежде всего надо выпроводить из подвала Сашку Диогена…

Данька присел на ящик и углубился в себя, двигая бровями и прищуривая глаза. Сашка тут же встал, отряхнулся и направился к выходу. Именно это мысленно и приказал ему Данька. Тот закрыл двери и побежал домой к своим рыбкам, а в это время Данька внутренне напрягся и уставился на Мурзая, лежавшего клубком на потёртом коврике. Он стал мысленно посылать команду: «Встать!» Он посылал один сигнал за другим, с небольшими промежутками, но сигналы не действовали. Тогда он стал щекотать его взглядом. Данька наращивал силу внушения до тех пор, пока дремавший Мурзай не зашевелился во сне. Наконец нёс поднял голову и вгляделся в угол, но не в тот, где находился Данька, а в противоположный. Тогда Данька стал посылать команду: «Повернуться ко мне!» – Но Мурзай стал снова укладываться на коврике. «Не сметь! Не сметь! Ко мне!» Нехотя, зевая и виновато отворачивая голову, словно преодолевая силу сопротивления, Мурзай стал медленно приближаться к Даньке.

Это была настоящая телепатическая собака, и Данька не мог нарадоваться тому, что судьба свела их вместе. Правда, дрессировка шла не очень легко. Дело в том, что мальчики разделили между собой обязанности: Сашка, как человек практический, занимался кормлением, а Данька, как человек науки, – дрессировкой, и получилось так, что Мурзай при всём своём добродушии привязался больше к Сашке, чем к Даньке. Он, конечно, питал к Даньке чувство благодарности за то, что тот спас его от нищеты и голода, изо всех сил старался угодить своему спасителю, но всё же каждый раз бестолково терялся, не зная, чего добивается от него Данька, иногда целыми часами пристально глядевший на него своими беспокойными чёрными глазами. А поскольку пёс не мог понять, чего от него хотят, он нервничал и старался как можно реже попадаться ему на глаза. Вот и сейчас он не очень понимал, чего добивается Данька, и передвигался, почти припадая брюхом к земле. Он подобрался к Даньке и робко уселся у его ног, как бы прося прощения, и поскулил немного из преданности.

– Уф! – вздохнул Данька. – Дошло наконец, дуралей!

Данька погладил Мурзая. Данька был доволен. В особенности тем, что добился от Мурзая послушания без подачки, которая, как известно, вырабатывает у животных подхалимский рефлекс. Данька считал это нечестным. Он был убеждён, что разовьёт учение Павлова дальше. Он ещё докажет, что у собак и других животных можно создавать новые навыки, воздействуя на их психику без подачек в виде сахара, мяса и колбасы. Это будет его научное открытие. Правда, опыта наблюдений над одним псом было недостаточно. Свой метод он ещё испробует на птицах, кошках, мышах, овцах, лошадях и коровах. А ещё на разных собачьих породах – ротвейлерах, гончих, пойнтерах, московских сторожевых и таксах. И только после этого напишет научный труд и пошлёт его президенту Академии наук. Эту свою работу Данька считал важной для космических полётов. Почему? Потому что собак, кошек, птиц, коней и коров, которых придётся переселять на необитаемые планеты, надо будет готовить к длительному самостоятельному существованию, не поощряя подачками.

Данька так увлёкся телепатической дрессировкой Мурзая, что не заметил, как стало темнеть. Он подошёл к окошечку в подвальном помещении, выглянул и, никого не заметив поблизости, вылез наружу, – это был запасной лаз, выводивший в садик прямо перед окнами нижней квартиры. Пользоваться им было опасно, потому что в квартире жил бдительный дед, охранявший сад от мальчишек, и надо было соблюдать всяческую осторожность. Данька закрыл лаз доской и побежал в школу, где ему предстояло присутствовать при беседе Автандила Степановича и мамы.

Глава 6. СЕМЕЙНЫЙ ПЕДСОВЕТ

– Ну-с, начнём, пожалуй. – Автандил Степанович усадил Данину маму напротив себя и доброжелательно её оглядел.

Алла Николаевна смущённо отвела глаза.

– Так вот, идёт урок – контрольная по важному разделу, – начал Автандил Степанович, потирая большие свои руки. – Все углублены. Я, между прочим, тоже не теряю времени: кое-что почитываю по научной тематике. Видите ли, я готовлюсь в аспирантуру и веду научную работу, – правда, пока только на общественных началах…

Автандил Степанович несколько смутился: не покажутся ли его слова хвастовством?

– Но это между прочим. Ну-с, так вот… Проходит полчаса. Раздаётся шумок – кто-то первым закончил работу. Я поднимаю глаза и вижу: идёт – кто бы вы думали? – ваш сын. Он идёт и улыбается… Кстати, он очень похож на вас, Алла Николаевна…

На лице Аллы Николаевны расцвела улыбка. На щеках заиграли ямочки. Взрослые некоторое время улыбались друг другу, позабыв о Даньке, который не слышал, о чём говорят взрослые, потому что, сидя у окна, следил, как автокран, пригибая длинную стрелу, как жираф свою шею, пытался пройти под низко висящими проводами от бойлерной к дому, но это ему не удавалось. Он откатывался назад, ещё ниже наклонял шею и опять рассерженно шёл вперёд. И всякий раз с одним и тем же результатом.

Эх, и смешной же этот водитель, думал Дань-ка. Лезет под провода в самом низком месте, а надо чуть развернуться и направить стрелу туда, где провода идут косо вверх. Ну что же ты? Ну что уставился в одно место, как козёл?! Нет, как баран! Как баран на новые ворота! Данька стал посылать водителю телепатические команды: «Ещё раз! Бам! А ну подай! Тарарах!» Мальчишки, обступившие кран, шарахнулись в стороны. Кран дал задний ход и приподнял стрелу, на которой болтался крюк. И вот стрела, изменив направление, поплыла, пригибаясь, вперёд, именно туда, где провода поднимались выше. УРРРРРРА! Телепатический сигнал достиг цели.

Но в это время из подъезда, размахивая веником, выскочила бабка, а вслед за ней, размахивая кулаками, дед в подтяжках. Это были старички из квартиры, под которой находилось тайное жилище Мурзая. Они наскакивали на автокран, требуя, чтобы он убрался назад. Оказывается, автокран своими гусеницами наехал на садик, огороженный заборчиком.

Они наступали на пятившийся от них автокран и гнали его, как забравшегося на чужой двор быка. Они кричали и топали ногами, метя кулаками и веником в самые глаза и рога, гнали его до тех пор, пока он не остановился. Из кабины вышел водитель и закурил, поглядывая вверх. Он не слушал, что кричали старички. Он думал. Пока он думал, из дома стали вылезать домохозяйки. Вокруг водителя росла толпа. Все кричали и размахивали руками. А он стоял, курил, смотрел на провода и думал.

Данька решил разогнать толпу, чтобы она не мешала шофёру думать. «Ра-а-а-зойдись! Слушай мою команду: кр-р-ругом марш! Ра-а-а-азойдись!» Он послал молнию в толпу. Он бы достиг своей цели, если бы старички и домохозяйки были восприимчивы к сигналам, но с возрастом у них слабеет мозжечок. Толпу не удавалось разогнать. А ведь какой получился замечательный опыт – водитель воспринял сигнал, подчинился, понял, отвёл автокран, чтобы провести его там, где провода висели высоко! И всё шло насмарку из-за старичков, так дороживших жалким садиком!

– Даня, и тебе не стыдно? К тебе обращаются, а ты не слушаешь, как будто это не тебя касается! Мне прямо неловко перед Автандилом Степановичем. Он не жалеет своего времени, отрывается от важных дел, а ты… Вот сами посмотрите на него, Автандил Степанович! Что стенке говорить, что ему – всё равно!

Алла Николаевна вытащила платочек и поднесла его к глазам. Автандил Степанович деликатно отвернулся – он не мог видеть женских слёз. Он подошёл к окну и встал за спиною у Даньки. Его заинтересовало, что это увидел во дворе Данька. Он выглянул в окно и не увидел ничего. Он насупил свои густые чёрные брови и стал осторожно переводить глаза с одного квадрата двора на другой – и опять ничего не увидел: ни бойлерной, ни автокрана, ни толпы старичков и старух вокруг него. Ничего! Ничего такого, чтобы понять, чем же был так поглощён мальчик, странный этот мальчик с беспокойными глазами.

– Ты бы хоть мать свою пожалел, – мягко сказал Автандил Степанович; положив ему на голову свою большую ладонь. – Ведь она все силы тебе отдаёт – одна тебя тянет, во всём себе отказывает, а ведь она совсем ещё молодая! (Алла Николаевна прибила платочком слёзы, на щеках и подбородке робко заиграли ямочки.) Разве она заслужила такое неуважение? А ведь ты мальчик умный, отзывчивый…

– Да, очень! – подхватила Алла Николаевна и улыбнулась.

Автандил Степанович снял руку с Данькиной головы и уселся напротив Аллы Николаевны.

– Вспомнили что-то, да?

– Ой, не спрашивайте! Прихожу недавно домой, а он, верите, полы моет. «Мать, – кричит он мне, – ступай на камбуз, не мешай, пока я тут палубу драю».

– Это как же так? – удивился Автандил Степанович.

– А вот так! – Алла Николаевна засмеялась.

Автандил Степанович не выдержал и тоже начал смеяться.– Это он… это он меня на кухню отправляет. Я вошла на кухню… а… а на верёвке, где я бельё сушу, висят флажки… а… а Саша Охапкин в моём халате, как повар, колдует над плитой. Свистит в дудку и кричит: «Капитан, кончай вахту, обед подан в кают-компанию!»

– Ну и потеха! – хохотал Автандил Степанович, хотя ничего такого смешного она не говорила. – Дети!

– Да не смейтесь вы, ради бога, дайте же досказать!

Автандил Степанович прикрыл рот рукою, только чёрные, чуть выпученные глаза его сверкали, как угли.

– Ну так вот, представьте, Саша жарит рыбу на сковородке…

Автандил Степанович фыркнул в ладонь.

– Подаёт он мне рыбу на тарелочке и говорит: «Угощайтесь, пожалуйста, наша черноморская!» Пришла домой голодная, ем с аппетитом и не могу понять, что за рыба такая. Так бы и не угадала, если бы сам секрет не открыл. Оказывается, прямо на сковороду бросал замороженную треску, обваленную в муке.

– Прямо замороженную? Гениально!

– А вообще-то он у меня ласковый ребёнок, – продолжала Алла Николаевна. – Животных вот очень любит. Всё овчарку просит купить.

– Да, это мечта каждого мальчика, – сказал Автандил Степанович.

– Да ведь как её купить? Она стоит, пожалуй, немало. И на что она нам, посудите. Мало мне с ним забот, так ещё и собаку на голову!

– С этим, Алла Николаевна, я не могу согласиться. Если хотите знать, собака – друг человека, она и помогла бы вам воспитывать сына.

– Вы это серьёзно говорите?

– Я не хочу ставить себя в пример, Алла Николаевна, но в крестьянской семье, где я рос, все дети – я имею в виду моих братьев и сестёр – были окружены всякой рогатой и пернатой живностью, и должен вам сказать…

Пока взрослые увлечённо разговаривали, «ласковый ребёнок» Данька был весь во дворе, где разворачивались новые события. Дело в том, что между водителем автокрана и жильцами установился мир. Они договорились, что водитель наедет на уголок садика, зато потом передвинет на пустырь стоящий под окном «Запорожец», принадлежащий Николаю Свистунову, инвалиду войны. Как инвалид, он получил бесплатный автомобиль с ручным управлением и на другой же день врезался в столб. И вот теперь «Запорожец», изуродованный, стоит по другую сторону дома, где пенсионеры разводили сад. Полтора года жильцы возмущались. Они обращались в товарищеский суд, грозили облить машину бензином и сжечь, а Свистунову хоть бы что! Машина, которая не годилась даже на утиль, сидела у всех в печёнках. И слава богу, что крановщик оказался покладистым парнем – он зацепил её крюком и оттащил на пустырь, а старички зато позволили помять угол садика. Теперь автокран, просунув шею под провода и не задев их, спокойно покатил на пустырь, где ему навстречу приближалась грузовая машина с прицепом. На прицепе стоял домик с двумя оконцами – «прорабка». Иначе говоря, контора, где обогреваются, пишут всякие бумажки, изучают чертежи и ругаются прорабы, каменщики, штукатуры, сантехники и другие строители.

На пустыре затевалось строительство, но какое – об этом никто ещё толком не знал. Возможно, спортивного комплекса, о чём хлопотала школа. А возможно, и крытого рынка, которому были бы очень рады домохозяйки. В районе строились главным образом жилые дома, и они были похожи друг на друга, как солдаты в шинелях, когда они строем идут по улице, а впереди идёт не похожий на них сержант, потому что у него флажок…

Самое, конечно, интересное, если бы здесь строили не дом, а стадион с бассейном, а от бассейна можно было бы провести канал к речке возле леса, в которую сейчас стекали отходы из свинарника, окружённого со всех сторон новыми домами. Свинарник стоял, как неприступная крепость. Стоял безмятежно, как и в те времена, когда вокруг простирались поля, сады и болото. И в нём по-прежнему, как в старые времена, хрюкали поросята. А из него, как и раньше, стекали отходы в речку у самого леса, распространяя сильные запахи на весь район и даже дальше. Хорошо бы, думал Данька, снести свинарник, поросят отвезти в голодающие страны, а на месте свинарника выкопать озеро, а озеро связать каналом с бассейном, над каналом возвести арочные мостики, и дома, соединённые пролётами, сверху смотрелись бы в канал, по ко-. торому можно было бы кататься на лодках…

Данька чуть не по пояс высунулся из окна. К нему, заговорщически улыбаясь, подкрадывался Автандил Степанович, а чуть сзади-Алла Николаевна. Они выглянули в окно, надеясь увидеть что-то необыкновенное – что же иначе могло увлечь Даньку? – но не увидели ничего, хотя и смотрели в четыре глаза. Они разочарованно вздохнули и отвернулись от окна, но тут же просияли, растроганные чувством взаимопонимания, которое возникло между ними.

– Если бы вы знали, Автандил Степанович, как я вам благодарна! Даня вас каждый день видит, и вы можете на него влиять. А что я могу сделать одна?

– Я считаю, что мы с вами провели очень полезный разговор, такие разговоры нужнее классных собраний. Ну о чём поговоришь, когда собирается сразу сорок родителей? Разве с каждым поговоришь по душам? А сын у вас хороший, только немного отбился от рук, но ведь это и понятно, учитывая множество всяких причин…