Текст книги "Последний коршун"

Автор книги: Самуил Полетаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Полетаев С. Е
Последний коршун

Пропала бабушка

Всю дорогу бабушка неусыпно следила за Лёнькой.

– Долго ли затеряться, – говорила она, закрывая купе.

Но стоило ей заглядеться или вздремнуть, как Лёнька осторожно отодвигал дверь и тут же выскакивал в коридор.

Бабушка ходила по вагону.

– Не у вас тут мой шалопут? – спрашивала она, заглядывая в соседние купе.

– Был да ушёл.

– Управы нет на него. В деревне его и не видишь – только и забежит домой, чтобы поесть, а тут нужен глаз да глаз. Не ровен час отстанет в пути!

И рассказывала, что едут они в новые места.

– Всем семейством трудно сразу подниматься, а теперь у них второй мальчонка народился. Как же дочке одной, без меня? – с важностью подчёркивала бабка. – Ну а приехать зятю некогда: урожай нынче большой. Вот и приходится одной тащиться…

Весь вагон уже знал, куда и зачем она едет, какой замечательный зять у неё, сколько зарабатывает, пассажиры уважительно разглядывали районную газету с его портретом, которую она совала всем как документ, сочувственно выслушивали её жалобы на внука, но сами его не ругали – он нравился им.

– На-ка поешь, – говорила она, когда ей удавалось поймать его и водворить на место.

– А я уже ел, – хвастался Лёнька и хлопал себя по животу, – Куриную ножку, шоколадину и лимонад.

– Бесстыдник, по чужим людям харчуешь! Своего нет, что ли? – сердилась бабка и сама жевала домашние лепёшки, крутые яйца и солёные огурцы.

Перед станцией, где они должны были сойти, бабка всю ночь не спала. Она перекладывала узлы, поправляла одеяло, спадавшее с Лёньки, и тревожно поглядывала в окно.

Утром она вытащила узлы в коридор. Пассажиры ходили, спотыкаясь о них, а проводница, молодая девушка, очень суровая на вид, вдруг рассмеялась.

– И до чего ты, бабушка, беспокойная!

– Я, доченька, глазами слабая. Не узнаю вывеску на станции, а поезд и уйдёт, – извинялась она и, наверно, уже в десятый раз просила помочь ей на остановке вынести вещи.

На платформу Лёнька выпрыгнул первым. Бабка успела скинуть узлы, засуетилась и побежала обратно. Неизвестно, что она оставила там в купе, но, когда выскочила в тамбур, поезд уже тронулся. Лёнька только успел заметить её побледневшее лицо, сбитый набок платок и прядь седых волос. Чья-то рука грубо втащила старушку обратно, один за другим простучали вагоны, мелькнул флажок, и на платформе с грудой узлов Лёнька остался один.

Тут ему стало не хватать воздуха, он несколько раз судорожно вздохнул и громко заревел. Станция, платформа, уходящий поезд – всё куда-то ушло и расплылось в слезах. Когда же Лёнька, наревевшись досыта, собирался перейти на тихий безутешный плач, перед ним из тумана вырос отец, огромный и мрачный, как туча.

Вокруг собралась толпа. Люди сочувственно качали головой, пожимали плечами, давали советы. Пропала бабушка – такое случалось не часто. Лёнька никогда не видел отца таким хмурым. Он испуганно съёжился, ожидая взбучку за пропавшую бабку, но в это время к ним неторопливо подошёл начальник станции.

– Мимо проехала? – спросил он, не удивившись, – У меня в это лето третий случай такой. Ничего, сейчас позвоним в Успеновку и попросим снять, а к обеду её Троицким обратно доставят. Не пропадёт ваша матушка…

Все облегчённо вздохнули. Воспрянул духом и Лёнька. Только отец не обрадовался.

– Бабку жаль – изведётся, – сказал он. – Да и время горячее, комбайн стоит у меня.

Сквозь толпу протиснулся паренёк в тельняшке, с подсолнухом в руке.

– Здорово, дядя Гриша! – обратился он к Лёнькиному отцу. – Это я, Павлик Горобец, не узнаёте? Мой батя у вас механиком работает…

Отец уставился на него, не понимая, какое это имеет отношение к бабушке.

– Вы же на ЗИЛе прикатили, так? Вот и догнали бы: грунтовая аккурат вдоль железки идёт. Через полчаса и перехватите бабку.

– Ну, головастый мужик! – похвалил отец и тут же схватился за узлы.

Павлик поспешно сунул подсолнух за пазуху, взобрался в кузов и по-хозяйски огляделся.

– Садись, малец! – приказал он Лёньке, – Прокачу с ветерком!

Павлик вёл себя так, будто был здесь главным. Лёнька вопросительно уставился на отца: куда ему сесть?

– Дай хоть посмотреть на тебя, – усмехнулся отец. – Не соскучился по братцу?

Лёнька наморщил лоб. Братишку он ещё не видел, хотя кое-что знал о нём из мамкиных писем. Любопытно, конечно, какой он из себя, но соскучиться было некогда – родился он без Лёнькиной просьбы, а в дороге и вовсе было не до него – только и знай, что оглядывайся вокруг!

– А про меня он знает? – на всякий случай спросил Лёнька.

– Как же! Только на свет народился, сразу про тебя и спросил: когда брат приедет ко мне?

Отец рассмеялся и потрепал сына по щеке.

– Ну ладно, валяй наверх, раз не хочешь с отцом.

Павлик подал Лёньке руку и втащил его в кузов. Узлы тут же разлетелись по углам. Мальчики присели на корточки. Лёнька схватился за борт, кепка шлёпнулась на пол. Поехали!

– Поехали! – крикнул Павлик.

Глаза у Лёньки округлились от ужаса, ветер растрепал соломенный чубчик. Отец оглянулся в окошко. Лёнька махнул ему рукой – не беспокойся, и вдруг почувствовал себя всадником, скачущим на бешеном скакуне вдогон за Павликом, который мчался впереди.

– Становись вперёд, сзади сильно бросает! – прокричал Павлик.

Лёнька на четвереньках добрался до кабины. Павлик обнял его. Навстречу летели дорога, пшеница, стога.

– Шибко за бабку испугался?

– Ага.

– Ничего, доставим её как миленькую! – успокоил Павлик, будто всю жизнь только и делал, что спасал пропавших старушек.

На ухабе машину подкинуло, Лёнька прикусил язык. В окошко оглянулся отец. Павлик сложил ладони рупором и прокричал:

– Дядя Гриша, ты за дорогой следи, а я за ним пригляжу!

Павлик прижал к себе Лёньку покрепче.

– Твой папаша – молоток! – сказал он. – Другой бы в шею погнал, а он катает ребят, как ни попросишь. Надолго к нам?

– Навсегда.

– Значит, наш теперь.

Под колёса с шелестом убегала серая дорога, а из степи торопились навстречу вагончики, копны соломы и тростники на мелких озёрах.

– Третья бригада, – пояснял Павлик, – А вон вышка, видишь? Элеватор. Ёмкость – сорок тысяч. Трактор водишь?

– Не.

– А мотоцикл?

Лёнька смутился.

– Неграмотный, что ли? А у нас каждый хлопец умеет. Но ничего, мы тебя натаскаем. Только держись за меня.

Павлик вытащил из-за пазухи подсолнух, разломил его на две половинки и одну передал Лёньке.

– Поплюйся!

Ребята лузгали семечки и пригибались, чтобы шелуха пролетала мимо.

Вдруг небо потемнело, над степью нависла синяя туча, застучал дождь. Крупные холодные капли хлестали по лицу. Не успели натянуть на себя брезент, как дождь испарился и в воздухе вкусно запахло мокрой землёй. Вдали, на самом горизонте, как длинные конские гривы, качались туманы. Дожди шли сразу в нескольких местах, а между ними горело жаркое солнце. И всё это было видно с машины, мчавшейся но необозримой, без конца и края, новой для Лёньки земле.

А потом на солнце надвинулась чёрная туча, и верхний краешек её сверкнул, как кавалерийский клинок. Лёньке показалось, что они на тачанке летят в заоблачную страну, где живут богатыри в красных папахах. Но внезапно тачанка спустилась на землю. В стороне блеснули рельсы. То исчезая, то вновь появляясь, рельсы текли совсем где-то рядом. Вдали из маленькой точки стал вырастать поезд. Мальчики навалились на крышу кабины и заорали в два голоса:

– Ура-а-а-а! Догоня-я-яем!

Послышался грохот поезда. Из тепловоза высунулся машинист, кивнул и дал длинный гудок. Мальчики замахали руками. Отец включил сигнал.

«Догоняю!»– ревел грузовик.

«Не догонишь!» – кричал тепловоз.

Наперегонки неслись и степь, и стога, и комбайны, а солнце прыгало по облакам, как через скакалку. А земля прогибалась под колёсами и грохотала.

Но вот дорога вильнула в сторону, поезд скрылся за складскими строениями, только слышался равномерный перестук железных колёс. А потом бок о бок, грузовик и поезд, влетели на станцию и плавно подкатили к платформе.

Мальчики кубарем скатились с машины и побежали вдоль состава. Из вагона, пошатываясь, вышла бабушка, держа в руках молочную бутылку. Из-за неё-то она и не успела сойти. Уткнувшись в отцов комбинезон, она расплакалась. Отец осторожно гладил её по плечу.

Лёнька стоял в стороне и терпеливо ждал, пока она успокоится. Он был уже опытным путешественником и многое узнал – и дождь, и ветер, и солнце, и степь. Бабушка с её страхами и ненужной бутылкой казалась такой маленькой и беззащитной. Что бы с ней случилось – и вправду пропала бы! – кабы не он да Павлик, его новый дружок.

Кузя ниоткуда

По пятницам, как только начинало вечереть, ребята отправлялись к разъезду – встречать своих отцов. Те работали в районном центре и возвращались домой на выходные дни. Вот и сегодня, собравшись в путь, сбились в команду, пересчитались – все на месте, а Нюрки нет!

– Где же она?

Нюркина изба – крайняя. Подошли к ней, смотрят – на старой яблоне Кузя сидит. Упёрся ногами в нижнюю ветку и глядит в алюминиевую трубку, как в подзорную трубу. Вот это да!

– Ты кого это, Кузя, выглядываешь?

– Папку! Кого же ещё!

– Так папка твой ещё не приехал. Мы аккурат идём за ним. А где Нюрка, не знаешь?

– У мамки на ферме, где же ещё! Я заместо неё с вами пойду, – сказал Кузя, слез на землю и бережно уложил трубку за пазуху.

Маленький ты ещё – потеряешься.

– Не потеряюсь, – пообещал он. – Я буду идти в самой серёдке.

– А как речку-то перейдёшь? Там кладка склизкая, упадёшь ещё. Плавать-то хоть по-лягушачьи умеешь?

Плавать Кузя не умел ни по-лягушачьи, ни по-собачьи.

– Ну тогда я вас у речки обожду.

– Один останешься, а тебя волк слопает.

– А я его палкой…

– Э, глупый ты ещё!

– И совсем не глупый. Мне пять лет уже. Сам папка сказал: приходи встречать.

Тут, откуда ни возьмись, Нюрка! Нарядная вся, в цветастом платочке, с мамкиной брошкой на кофте. Узнала, о чём разговор, накинулась на Кузю:

– Ах ты, брехун! И про ферму и про папку набрехал! Когда это он тебя звал?

Затолкала Кузю в избу, закрыла дверь на щеколду и с ребятами – в путь!

– Ладно, ещё посмотрим! – громко погрозился Кузя в окно.

Он достал из шкафа свою почти новенькую фуражку с лаковым козырьком, надел её и вылез в окно. Постоял немного, глядя на уходящих ребят, и пошёл за ними – сперва вразвалочку, потом всё быстрее. В крайнем случае убежит, решил он. Ребята оглядывались на него, но не узнавали. Кузя сразу смекнул: из-за фуражки! Отец подарил её Кузе на день рождения, приколол к ней значок и сказал: «Теперь ты железнодорожник!» А железнодорожника небось не прогонят!

На косогоре ребята сбились в кучку и о чём-то стали совещаться. Кузя осмелел, поправил фуражку и догнал их.

– Это кто же такой?

– Ой, Кузя, ты, что ли? А мы тебя и не узнали.

– Ишь ты, фуражка какая знатная!

Нюрка потрепала его по щеке, сняла с него фуражку и примерила поверх платочка. «Не иначе поносить захотела, – подумал Кузя, – хотя она никакой не железнодорожник, как мы с батей».

– Поноси немного, а потом отдашь, – разрешил Кузя.

– Вот спасибо! – обрадовалась Нюрка и подкинула фуражку вверх.

Фуражка вспорхнула, как птица, упала, но Нюрка снова её вверх, и так до тех пор, пока та не зацепилась за ветку берёзы.

– Мотай отсюда скорее, а то мамка заругается! – крикнула Нюрка и толкнула его. – Обратно пойдём – принесём твою фуражку.

Ребята посмеялись и побежали дальше, а Кузя остался стоять под берёзой и ждал: может, фуражка сама упадёт? Но фуражка не падала. Тогда он обхватил берёзу и стал раскачивать её. Фуражка ещё прочнее вцепилась. Что же делать? Кузя стал карабкаться вверх по дереву, добрался до нижней ветки и склонился вместе с берёзой чуть не до самой земли. Ещё сломается, подумал он и слез с неё.

– Ничо! Никуда не улетит! – сказал он про фуражку и побежал к лесу, где скрылись ребята.

В лесу было темно, и Кузе стало страшно. Он хотел было покричать Нюрку, но вдруг из низины наплыли голоса:

– Васька, сюда, говорю!

– Там глыбота!

– А я пойду по кладке!

– Гляди, оскользнёшься!

Пока Кузя добежал до речки, ребячьи голоса перебрались на другой берег, поднялись на горку, спустились вниз и затихли. Кузя достал из-за пазухи свою подзорную алюминиевую трубку, покрутил её перед глазами и так и этак – никого не видать!

– Нюрка-а-а! Ню-ю-юр! – покричал он.

Но речка проглотила его слова. После недавних дождей она торопилась и бурно шелестела о мостик из тонких осинок. Кузя спрятал трубку, ступил в воду и тут же подался обратно. И снова покричал. Но из-за шума сам себя не расслышал. Чем больше он топтался на берегу, тем сильнее сердилась речка, словно только и ждала, когда он оступится, чтобы утянуть его на дно.

– А ничо! – сказал вслух Кузя, – Я их здесь покараулю!

Сказал и успокоился. И перестал бояться речки. Теперь это была уже не грозная река, а прозрачный ручей с цветными камешками на дне. Кузя бесстрашно ступил на мостик – шаг, ещё шаг – и перебрался на другой берег. А дальше дорога сама побежала навстречу, лес расступился, открылось поле, а из-за бугра вдруг выскочил железнодорожный разъезд.

Кузя увидел Нюрку и остальных ребят, но подобрался к разъезду с другой стороны. Он остановился на краю насыпи – место хорошее, безопасное и далеко видать.

– Третий вагон здесь остановится!

– Нет, здесь!

– А мой папка с диспетчером приятель!

– А мой сцепщик на горке, его сам начальник знает. У него медаль почётная есть.

– А у моего орден, а я и то не хвастаюсь!

Ребята стали спорить, кто важнее да кто главнее, и так получалось, что и сцепщик, и слесарь, и смазчик – каждый из них и есть самый важный человек на железной дороге. Только Кузя не был согласен. Самый главный человек на железной дороге – его папанька, потому что он не смазчик, не сцепщик, а железнодорожник. И его сам машинист дядя Ваня знает, за руку здоровается, а машинист важнее всяких начальников.

– Идёт!

– Идёт!

Вдали засверкала звёздочка. Она плыла к разъезду, разбрызгивая искры, а потом разделилась на два пугающих огненных глаза. И сразу же застучали рельсы: стук-перестук! Стук-перестук! Поезд заскрипел тормозами и остановился, окатив светом из окон замерших ребят.

– Димка, сынок!

– Па, где ты?

– А ну лови!

– Петька, вылазь, всего минуту стоит!

Сбивая друг друга, метались ребята. Мимо промелькнула Нюрка. Дядя Ваня – машинист помахал из тепловоза рукой. Окошки вагонов опять заскользили мимо, сливаясь в светящуюся дорожку. Кузя упирался в дрожащую землю изо всех сил. Он боялся сорваться и улететь, как летели вслед поезду пустые коробки, окурки и бумажные клочки. Но как ни старался, всё же не удержался на ногах – его подхватило ветром, подняло к небу, выше будки и леса. Всё у него захолодело внутри, он закрыл глаза от страха. А когда открыл, то увидел себя на руках у отца.

– А Нюрка где?

– Вона бегает.

– Заблудилась, что ли?

– Папка! – плакала Нюрка, оглядываясь по сторонам, – Папочка!

Отец посадил Кузю на плечи, взял в руки чемодан и сумку, и вместе пошагали они по шпалам к Нюрке, голосившей на весь разъезд. Близко подошли совсем, а она не узнаёт.

– Чего ревёшь? – крикнул сверху Кузя, – Вона где надо было ждать, а ты где встала?

Нюрка раскрыла рот, но так ничего и не могла сказать. Платочек сбился на плечо.

– На вот, сумку неси, – сказал ей отец.

– Ты ей, папка, не давай, я возьму.

– Ладно, держи.

Кузя достал из-за пазухи трубку и стал рассматривать Нюрку, как жука в микроскоп. А та всё крутилась внизу, всё никак в толк не могла взять, откуда он взялся.

– Пап, а ты чего мне привёз? – спросил Кузя, когда ему надоело рассматривать Нюрку.

– На вот. – Отец подал ему гайку. – Гляди не оброни.

Кузя опустил гайку за пазуху и пощупал её через рубаху. Дома у него уже была целая коробка отцовских подарков – гвоздей, болтов и бракованных трубок, из которых он мастерил паровоз.

– Завтра вместе строить будем, ладно?

– Ладно.

Кузя сидел на плечах у отца, как в седле, колупал из сумки свежую булку, болтал ногами и смотрел через трубку на ребят, семенивших возле своих отцов. Он видел сразу всех, и его тоже видели все.

– Ты откуда? – удивлялись ребята.

– Ниоткуда.

– Это как же – ниоткуда? С луны свалился, что ли? Из космоса прилетел?

– Ни из какого ни из космоса. Ниоткуда – и всё!

Когда поднялись на косогор, Кузя спрятал трубку за пазуху и сказал:

– Ты, пап, остановись у берёзы.

– А чего там?

– Надо.

Отец с Кузей на плечах послушно встал под берёзой.

– Чуток левее! Теперь правее! – командовал Кузя.

– Чего там увидел?

– А теперь вверх немного подай!

Кузя стащил с ветки фуражку и надел.

– Как её туда занесло?

– Сама вспрыгнула, – сказал Кузя и едко посмотрел на Нюрку, а та давай юлить, как лиса.

– Ой, как ему фуражка идёт! Настоящий в ней железнодорожник!

Кузя сразу подобрел. То-то! А ещё брать не хотели. В груди стало тесно от доброты.

– Папань, я Нюрке булки отломлю, ладно?

– Я и то думаю, чего это ты сам ешь, а сестре не даёшь. А то внизу пошарь – может, чего послаще найдёшь.

Держа за руки своих ребят, шли полем сцепщики, слесари, грузчики, подсобники. От них вкусно пахло металлом и табаком, запахи смешивались с сырым духом чебреца и полыни, с воздухом луга, влажным от вечерней росы. Кузя держал свою подзорную трубку перед глазами и уже видел сквозь перелесок деревню, от которой приятно тянуло горьковатым домашним дымком. Это хозяйки растапливали баньки для дорогих гостей.

Секретное слово

Хозяйство у водовоза Кузьмича небольшое: конь Серко, возок на резиновых шинах и металлическая бочка на тридцать два ведра. И работа нехитрая – развозить воду механизаторам: в прохладную погоду – один раз, а в жаркую – два. Вёрст тридцать приходилось давать, а то и побольше.

Иногда Кузьмич брал с собой внука Василька. Так веселее. Усядутся рядом на передке, оглядываются на бескрайние поля и коротают время в разговорах.

– Как думаешь, Василий, управимся с уборкой в срок? – спрашивал дед.

– Управимся! – обещал Василёк.

– А не шутишь?

– Я шутить не люблю, – хмурился Василёк.

– Ну раз так, тогда поначальствуй, – Дед отдавал ему вожжи, вытаскивал сигарету и озабоченно посматривал на серую тучку: не грозит ли дождём?

Как-то раз собрались в поездку, закачали шлангом в бочку воды, запрягли Серка, а тут дед вдруг схватился за плечо и в лице изменился.

– Что, осколок гуляет? – озабоченно спросил Василёк.

– Он, проклятый! – кивнул дед и присел на ступицу, часто дыша. – С самой войны угомон его не берёт.

– А ты его обмани, – посоветовал Василёк.

– Это как же?

– Полежи малость, он поищет тебя, не найдёт и успокоится.

– Верно, – согласился дед, – Да только кто же людям воды привезёт?

– А я на что?

– А справишься один?

– Ой, дед, не смеши! Что ж я, не ездил с тобой?

– Конь-то с норовом. Послушается ли?

– Послушается, – заверил Василёк и про себя подумал: «Пусть попробует поперёк пойти, я тоже с норовом».

– Ладно, езжай, – сказал дед. – Я маленько оклемаюсь, а там с попуткой тебя догоню.

Пока виднелась водонапорная башня, Василёк норов свой при себе держал, а как выкатили за угор, оглянулся – нет ли кого? – и огрел кнутом Серка.

– Но, травяное брюхо! Прогульщик! Живей поворачивайся!

Конь шарахнулся влево, возок въехал в пшеницу.

– Тпррру, тупая башка! – заорал Василёк и жиганул ещё раз. – Куда прёшь?!

Конь рванулся, да так, что сбросил Василька наземь, а сам зарылся в пшеницу по самую грудь и стал аппетитно схрумкивать там колоски.

– Ах, ты так?! – разъярился Василёк и замахнулся кнутом перед мордой.

Конь захрапел и встал на дыбки, возок попятился задом, утюжа пшеницу. Промчалась встречная машина. Из неё знакомый дядька Савелий погрозил кулаком. Притормозил мотоцикл – это Витька Егоршин грозно поквакал сигналом – и поехал дальше. А тут и вовсе беда – над полем завис вертолётчик Виталий Забелин, летевший опылять поля.

– Ух ты, мамочки! – испугался Василёк, съёжился, закрыл глаза и не открывал их, пока вертолёт не скрылся. Поднялся на ноги, и что же? Конь уплетал и трамбовал пшеницу, не обращая на него никакого внимания.

Так и проторчали в поле, пока на дороге не показался трактор. Из кабины вышел дед, махнул водителю рукой – езжай, мол, – а сам подковылял к возку.

– Вон какие у вас дела! – Он забрал кнут у Василька и ласково погладил коня. – Но, милый!

А конь – ни с места.

– Ты вот что, – сказал дед внуку, – уйди-ка лучше. Видать, осердил ты его не на шутку.

Василёк отошёл от возка, а конь упёрся – и дед ему не указ!

– Уберись с его глаз, говорят тебе!

Василёк присел в пшенице, дед причмокнул и тихо сказал коню:

– Ну не серчай, дружок, ты же у меня умница, сознательный…

И только тогда конь вышел на дорогу. Дед умостился на передок и покатил, а Василёк следом семенит. Конь разогнался, Василёк приотстал.

– Дед, а дед, не гони так!

Кузьмич сбавил ход. Василёк поравнялся с возком.

– Мне можно сесть?

– Ты не у меня, а у Серка спроси! – строго сказал дед.

Конь передёрнул ушами и фыркнул.

– Видишь, не хочет с тобой разговаривать.

– Дед, а ты сам попроси его.

– Ну ладно, только ты отвернись.

Дед сошёл с возка, пошептался с конём и кивнул.

– Ладно, садись. Разрешил.

Василёк осторожно устроился рядом и замер. Возок опять покатил, оставляя за собой облако пыли.

– Что, от души наглумился над ним, признавайся?

– А чего он с дороги попёр! Обрадовался!

– Так ты бы слово сказал, он бы тебя и послушал…

– Так я ему говорил разные слова.

– Говорил, да, видно, не те. А ведь он только секретного слова слушается.

– Это какого же секретного? – заинтересовался Василёк.

– Оно у каждого своё. Словом этим коню что ни прикажи – всё исполнит.

Серко замедлил шаг, прислушиваясь к разговору. Дед закурил сигарету, пустил дымок из-под усов.

– А Серко памятный конь у меня. Я на нём в Берлин в сорок пятом въезжал.

Василёк наморщил лоб и посмотрел на коня.

– Это на нём-то? Во-первых, его в сорок пятом на свете не было…

Дед усмехнулся.

– Этого не было, зато уздечка на нём с того самого Серка солдатского. И характером похож – лёгкий на обиду, зато и отходчивый. Сколько тот Серко всего перевозил – страсть! Как услышит артиллерийский налёт, так ложится безо всякой команды. Отпустил я в госпитале бородищу, вернулся в родную часть: кто такой?! А Серко сразу признал.

– Это как же? – удивился Василёк.

– А я слово секретное вспомнил.

Василёк испуганно уставился на коня.

– Ой, дед, а не заливаешь?

– Отродясь не врал! Ни людям, ни коням. И обидным словом не угощал, как некоторые. У коня тоже гордость своя.

Василёк присмирел и теперь почтительно смотрел на Серко, который уже весело мчал по дороге, хвостом охлёстывая оглобли то справа, то слева. Вокруг, насколько хватало глаз, волнами ходила пшеница, вдали качалась цепочка комбайнов, а в небе опять гудел вертолёт. Уж не его ли, Василька, выглядывает Виталий Забелин? На всякий случай Василёк прижался к деду.

– Ты придержи Серко, ладно?

– А что делать будешь?

– Я ему слово скажу…

– Секретное?

– Ага.

– Ну, валяй!

Дед отвернулся и прикрыл ухо рукой, а Василёк спрыгнул с возка, подобрался к Серко, приподнялся на носки и прошептал ему на ухо:

– Не сердись, серенький, ладно?

Конь кивнул в ответ. Значит, понял. Василёк радостно влез на сиденье и помахал вертолёту рукой – мол, всё в порядке! Серко тихо заржал, мотанул хвостом и перешёл на лёгкую рысь.