Текст книги "Паранджа страха"

Автор книги: Самия Шарифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Став живой мишенью, я вынуждена была сидеть дома и ни на минуту не оставаться одна. Я нуждалась в помощи, и той ночью мне в голову пришла идея, за осуществление которой я принялась прямо с утра.

В тот день Нора осталась дома, поскольку занятий у нее не было, а я, проводив Мелиссу в школу, навестила близкого друга отца, которому еще доверяла. Я надеялась, что он сможет убедить отца выдать нам немного денег на жизнь. Внимательно меня выслушав, он сказал, что подумает и даст мне знать. Поможет ли это, я не знала, но по крайней мере, я попыталась.

Я спешила рассказать об этом Норе, но когда пришла домой, увидела, что моя дочь находится в плохом настроении.

– Что случилось? Опять Абдель? Он звонил? Рассказывай!

Я не могла понять, что означает выражение ее лица: с одной стороны, Нора была очень напряжена, с другой – на ее губах я увидела подобие улыбки.

– Да рассказывай же! Что случилось? – повторила я.

– Все хорошо, мама, не беспокойся. Он больше не будет нам угрожать. Скоро он позвонит тебе и сообщит дату судебного заседания, на котором рассмотрят вопрос о вашем разводе.

Ее слова меня ошарашили. Я не верила своим ушам.

Я не знала, что думать! Неужели Абдель изменил решение? Вдруг Нора обняла меня и крепко прижала к себе.

– Нора, расскажи мне все, не держи меня в неведении, – настаивала я.

– Он оставит нас в покое. Наконец мы избавимся от него навсегда. А сейчас я пойду с тобой встречать Мелиссу из школы. – И последовала за мной к двери.

«Что же заставило Абделя изменить решение? Может, он заключил с моей дочерью некую сделку?» – гадала я. Я так желала развода, что уже верила, что это произойдет.

Рано утром соседка Малика принесла еду. Я была очень рада ее видеть, хотя не смогла скрыть удивления: почему она не прислушалась к «проникновенным» речам моего брата, и спросила ее об этом.

– Я слышала, что произошло, от соседки. Здешние люди любят почесать языками да посплетничать, особенно о нас, о бедных одиноких женщинах. Но ведь я вдова, и не очень-то опасаюсь, что ты будешь спать с моим мужем.

Мы рассмеялись, чего со мной уже давно не случалось.

– Я знаю, как трудно приходится одинокой женщине, окруженной самцами, у которых комплекс превосходства дополняет дубовая голова. Я всегда буду на твоей стороне, и никто из твоих родственников не убедит меня в обратном.

Вечером позвонил Хусейн. Сумбурно я рассказала ему о согласии Абделя на развод, об ужасных словах брата и визите к другу отца.

– Теперь главное – направить все усилия на предстоящий развод. Чем быстрее ты его получишь, тем раньше я смогу начать жить с тобой и защищать тебя.

– Надеюсь, Абдель сдержит слово, все формальности по разводу выполнят быстро. Что станет с моими детьми, если со мной случится несчастье? Эта мысль убивает меня. Ты нужен мне, Хусейн!

Позвонил Абдель и сообщил о дате заседания. Его назначили на десять часов утра седьмого октября. Верный себе, он потребовал уступить ему всю мебель, которую я покупала на его имя. Ну и пусть забирает. Свобода стоила дороже.

Возможность развестись и выйти замуж за Хусейна давала мне второй шанс. Господь посылал мне защитника.

Сейчас, когда пишу эти строки, я понимаю, до какой степени мусульманский менталитет проник в мое сознание. Я искала защитника и даже не рассматривала варианта жить самостоятельно. Ситуация, складывавшаяся в Алжире, становилась все опаснее для меня и моих детей. По утрам, когда мои девочки уходили в школу, я не находила себе места от волнения и впадала в панику, стоило им опоздать домой хоть на минуту. Как-то Нора вернулась домой запыхавшаяся и сообщила, что ее преследовал какой-то странный человек.

– Я пошла быстро, но он тоже ускорил шаг. Когда я побежала, он побежал за мной. Я решила, что он хочет похитить меня и отвести в горы к террористам. Хорошо, что до дома было недалеко.

– Думаю, будет лучше, если вы посидите дома, пока к нам не переедет Хусейн. Он сможет отводить тебя в школу. Что скажешь?

– Скажу, что хочу уехать из этой страны. Мне страшно находиться здесь.

– Пока это невозможно, Нора. Сама знаешь, мы пытались. Как только представится случай, мы уедем без малейших колебаний, поверь!

Некоторое время мы сидели, прижавшись друг к другу. Как же я хотела, чтобы поскорее наступило седьмое октября – день, когда я и девочки освободимся от моего гнусного прошлого, хотя бы его части. Так хотелось перевернуть страницу этого жуткого брака, этих лет, наполненных ненавистью и страхом, побоями и насилием. Я должна была навсегда освободиться от человека, который разрушал меня как личность и столько лет насиловал мое тело.

Долгожданный развод

Маконец настало благословенное седьмое октября 1994 года. Я с детьми находилась в зале ожидания, когда вошел Абдель. С его появлением нахлынули те ужасные воспоминания, которые он олицетворял. Бросая на нас ненавидящие взгляды, он старался смутить нас, но цели так и не достиг.

Я едва сдерживала себя от гнева и отвращения, которые он во мне вызывал. Нора стояла опустив глаза, а Мелисса вцепилась мне в руку. Хусейна не было. Мы решили, что его присутствие могут счесть предосудительным. Заседание началось ровно в десять. Я хотела, чтобы все поскорее закончилось. Наконец настала наша очередь.

Не церемонясь, Абдель наговорил судье кучу непристойностей обо мне и о моей родне.

– Я хочу, чтобы мне отдали всю мебель, которую я сам покупал, господин судья. Вот счета на мое имя.

Нора подняла голову и посмотрела отцу в глаза.

– Извините, господин судья, – сразу произнес он, – но я передумал. Я хочу взять только машину. Все остальное пусть забирает моя супруга, в том числе и детей.

Я была ошеломлена – я не понимала его поведения.

Что означала эта быстрая смена решения, после того как он обменялся взглядом с Норой? Менять свои решения в чужую пользу было не в правилах Абделя.

Чего он боялся? Вряд ли это можно назвать запоздалым раскаянием. Я знала, что совести у Абделя не было и не будет. Его поведение объяснялось чем-то другим, и я решила, что рано или поздно узнаю это от Норы.

Главное, что все нужные бумаги были подписаны, – развод состоялся.

Ко мне возвращалось второе дыхание. Ко мне и к моим дочерям. Абдель – мой уже и юридически бывший супруг – покидал зал. Чем дальше он отходил от меня, тем чище становилось вокруг. Внезапно он обернулся и сделал уже знакомый жест: провел пальцем по шее. Эта угроза оставила меня совершенно равнодушной, настолько была велика радость, чтобы обращать на это внимание. Теперь я официально разведена и стала единственной, полной опекуншей своих детей. Экс-супруг подписал официальный отказ от права навещать их, и я наивно полагала, что эта бумага позволит моим девочкам в случае необходимости беспрепятственно выехать из страны. Несколько позже я узнала, что они навсегда остались детьми своего отца, несмотря на то что он отказался от своих прав. Какая ужасная страна!

Домой я летела словно на крыльях, спеша позвонить Хусейну, чтобы поделиться радостной новостью.

– Я так счастлив, Самия! Наконец-то ты сможешь вздохнуть свободно. Теперь никто не помешает нам пожениться.

– И чем скорее, тем лучше! – ответила я, как никогда осознав, что влюблена.

– Что ты скажешь насчет конца этой недели?

– Я готова, Хусейн. Я так хочу быть рядом с тобой!

* * *

Мы решили заключить религиозный брак в следующую пятницу, а через неделю зарегистрировать его в мэрии.

В Алжире брак заключается дважды: религиозный и гражданский. Церемонии проходят не одновременно.

Религиозный брак освящается имамом [11]11
  Имам – мусульманский религиозный глава. (Примеч. авт.)


[Закрыть]либо в мечети, либо дома в присутствии двух благочестивых мусульман, соблюдающих религиозную практику, один из которых выполняет роль свидетеля, – как правило, это человек, достигший почтенного возраста. Юридический брак фиксируется в мэрии путем записи, которая позволяет мужчине вписывать своих будущих детей в семейный реестр. Женщина должна представить свидетеля, которой носит туже фамилию, что и она, или же дать письменное разрешение отца.

В пятницу Хусейн явился в сопровождении имама и троих друзей. Пожилой человек представлял моего отца. Я ждала начала церемонии в присутствии дочерей и соседки. Только в момент благословения я окончательно поверила своему счастью. Когда имам прочитал необходимые стихи из Корана, соединил руки Хусейна и моего свидетеля, я стала женой перед Богом и людьми.

Больше я не была одинока в борьбе с жизненными трудностями.

Та ночь стала для меня первой ночью любви. Первый раз в жизни присутствие рядом мужчины переполняло меня страстью и трепетом. Я училась любить и быть любимой с мужчиной, которого не надо бояться. Какое это было счастье – засыпать и просыпаться с человеком, который любит и любим!

Моя жизнь значительно улучшилась. Я ждала Хусейна со службы и больше не вздрагивала, когда в замочной скважине поворачивался ключ. Меньше я стала беспокоиться и за Нору – теперь Хусейн отвозил ее в школу.

В следующую пятницу мы с Хусейном пошли в мэрию, чтобы заключить юридический брак, однако служащий отказался это делать.

– Госпожа, вас должен сопровождать отец либо вы должны предоставить подписанную им доверенность, разрешающую вам вступить в брак.

– Почему? – недоумевал Хусейн. – Ей уже больше тридцати лет, она официально разведена.

Служащий равнодушно вернулся к чтению газеты, бросив напоследок:

– Да хоть шестьдесят. Женщина не может представлять себя сама! Госпожа, вам требуется опекун. Идите за вашим отцом и без него не возвращайтесь.

Хусейн взял меня за руку.

– Идем из этого проклятого места, пока я не потерял терпение, – воскликнул он гневно.

Этот закон ограничивал права женщин, но он же затрагивал права мужчин. Хусейн не мог жениться на той, которую любил. Только теперь он осознал полное бесправие женщины в Алжире. Даже немолодая женщина не могла принимать решения самостоятельно. Родившаяся женщиной страдает от этого всю жизнь!

– Понимаешь ли ты теперь, как нам жить в этой стране? – спрашивала я.

– Все больше и больше. И что теперь делать?

– Может, поговорить с кем-то другим? С начальником, который мог бы приказать этому служащему?

– Точно! Как я мог забыть! У меня же есть друг, который работает в мэрии небольшого городка в ста километрах отсюда. Поедем туда. Бог с ним, с расстоянием.

– Да хоть за границу, если понадобится, – с улыбкой добавила я.

Хусейн связался с другом, и тот согласился зарегистрировать наш брак, сказав, что будет ждать нас завтра.

Мелисса и Нора отправились с нами, и мы прибыли на место в праздничном настроении. Так я и стала мадам Рафик и снова получила законное право на существование, равно как и мои девочки.

Однако небу не суждено было оставаться чистым долго: вскоре на горизонте появились тучи. Впрочем, меня это не удивило, ведь я по-прежнему оставалась проклятым родными ребенком и такой должна быть всегда, пока жила в окружении фанатиков.

Угрозы по телефону продолжались, правда, теперь голоса были мне не знакомы. Вот несколько примеров:

«Грязная шлюха, ты опозорила род. Ты прогнала мужчину, чтобы променять его на грязное животное. Будь ты навеки проклята! Мы доберемся до тебя! И до того предателя, который женился на тебе!»

«Ты сдохнешь, проклятая! Мы зарежем тебя и выпьем твою кровь. По твоей крови мы придем в рай».

«Мы те, кто очищает землю от нечистых женщин, таких, как ты и твои дочери. Мы убьем тебя! А перед тем как убить твоих детей, мы будем развлекаться с ними в горах. Они так молоды и красивы!»

Звонившие вульгарно хихикали. Я бросала трубку, но звонки не прекращались. Несколько раз мы меняли телефонный номер, но через время все начиналось сначала.

* * *

Фундаментализм в стране набирал силу. Раньше ислам позволял женщинам работать, поэтому многие из них стали парикмахерами. С подъемом фундаментализма они потеряли право на эту профессию. Как-то вечером по телевизору рассказали о женщине, которую террористы убили только за то, что она, не вняв их угрозам, не закрыла свой салон красоты. Перерезав несчастной горло, убийцы зашили ей рот колючей проволокой. Так они хотели показать, что будет с женщинами, которые осмелятся возражать, то есть с теми, у которых слишком большая пасть. Смотреть на это было ужасно, душа уходила в пятки.

Эта страна перестала быть моей. Я все больше утверждалась в мысли уехать вместе с детьми. Стоило девочкам выйти за порог – и я не находила себе места, пока они обе не возвращались домой.

На следующий день после телепередачи я получила очередную порцию телефонных угроз.

– Видела, что показывали по телевизору вчера вечером? Правда, интересно?

– Я не боюсь. Плевать я на вас хотела! – ответила я.

– Значит, не боишься, большая пасть?! А знаешь, что происходит с такими большими пастями? Такие пасти зашивают колючей проволокой, а уже после этого режут горло.

Испуг заставил меня бросить трубку. Я начинала воспринимать эти угрозы всерьез. В отличие от Хусейна.

Для него это были просто слова, и он посоветовал класть трубку на первом же слове.

Несмотря на поддержку мужа, я жила с непроходящим чувством беспокойства. Когда Нора уходила из дому, я начинала нервничать. Как-то вечером Хусейн поехал забирать Нору из школы, но ее там не оказалось.

Переговорив с директором, он узнал о частом беспричинном отсутствии Норы на занятиях. Прочесывая улицы в поисках падчерицы, он обнаружил ее в компании подружек. Дома он поставил меня перед фактом.

Я была шокирована. Оказывается, Нора прогуливала уроки! И это в то время, когда ей угрожала опасность!

Какая безответственность! Я не могла ни понять, ни принять такого поведения и потребовала от Норы объяснений.

– О чем ты думала?! – на грани истерики выкрикивала я. – Почему ты так поступаешь? Я и так рискую, отправляя тебя в школу. Хусейн отвозит и привозит тебя ради твоей безопасности, а ты, ты бездумно шатаешься с приятельницами по улицам! Назови мне хоть одну причину, которая может оправдать подобное поведение. Я слушаю.

– Мама, это выше моих сил. Пропуски уроков – единственный для меня способ найти новых подруг в Алжире.

Мне ведь не столько лет, как тебе! Утебя есть муж, которого ты любишь, а у меня никого. Я совсем одна. – Нора перевела дыхание, буравя меня взглядом, и продолжила нервно, срываясь на плач: – Это ты виновата в том, что мы застряли в Алжире, а я хочу во Францию, к своим друзьям. Ты относишься ко Мне как к пленнице со своими дурацкими страхами!

Услышав подобные обвинения, я потеряла контроль над собой и вспылила. Я говорила не думая, чего раньше себе не позволяла.

– Ты врала мне. Я больше не могу тебе верить. Ты прогуливаешь школу, и я вообще не знаю, где ты шатаешься! Я не могу себе представить, что со мной будет, если ты попадешь в беду. А если ты находишь мои страхи дурацкими, то, может, твой отец будет с тобой более лояльным. А как же: он обязательно предоставит тебе желанную свободу. Я могу навести справки и разыскать его, чтобы ты отправилась жить к нему.

И вдруг Нора расплакалась. В ее рыданиях отчетливо слышалось отчаяние, но меня это не трогало – я все еще была зла на нее.

– Только не это! Если ты отправишь меня к нему, я убью себя! Я не хочу, чтобы он снова подвергал меня всему тому, что было раньше!

– Ты хотела сказать «подвергал меня». А не тебя. Не забывай об этом, – поправила я.

– В том-то и дело, что не только тебя, мама! Не одна ты была жертвой насилия! – в отчаянии кричала Нора. – И все это длилось несколько лет!

Мой гнев улетучился – настолько услышанное потрясло меня. Это происходило у меня под носом, а я ни о чем не догадывалась! Я, конечно, знала, что Абдель чудовище, но не предполагала, что до такой степени.

В правдивости слов дочери я не сомневалась. Так стало ее жалко, что хоть умирай. Как мне хотелось в тот момент вернуться в прошлое и оказаться на ее месте, чтобы оградить от всех ужасов!

Я прижала Нору к себе. Так, обнявшись, мы сидели некоторое время. Потом я потребовала, чтобы она мне все рассказала.

Нора призналась, что Абдель начал домогаться ее, когда девочке было пять лет, и продолжалось это вплоть до нашего разрыва. Она говорила срывающимся от переполнявших эмоций голосом, голосом маленькой перепуганной девочки, который мне было больно слышать.

Она хранила свои страхи, свою беспомощность, и не забудет этого никогда. Отец грозился убить меня, если Нора расскажет об этом. Долгие годы она вынуждена была скрывать свой постыдный секрет, чтобы не заставлять меня страдать еще больше, и чувствовала себя виноватой, хотя не понимала почему. Немногим облегчением было то, что теперь всю вину она возлагала на своего отца. Он зашел слишком далеко, говоря ей, что все послушные детки должны ублажать своих отцов, чтобы заслужить их любовь.

С тех пор ей всегда неловко было слушать рассказы подруг о своих парнях. Она чувствовала себя оскверненной.

Как мне было стыдно! Моя маленькая девочка подвергалась сексуальной тирании в течение восьми лет, а я ничего не замечала и не подозревала! Какая же я мать после этого! Она меня защищала, но я не смогла защитить ее!

Я зациклилась на своих собственных страхах и знать не знала о тех унижениях, которым она подвергалась у меня под носом. Насиловать собственного ребенка показалось мне чудовищным преступлением, которое ничем не искупить. Дочь – это не жена, насилие по отношению к собственному ребенку нельзя ни понять, ни оправдать.

Я винила себя в случившемся, как вдруг почувствовала, что меня накрывает волна ярости по отношению к этому человеку. Если бы в тот момент он оказался рядом, я убила бы его собственными руками за то, что он сделал с моей дочерью. Такой моральный урод заслуживал немедленной смерти. Я хотела отомстить за дочь, а заодно и за себя. Моя бедная маленькая Нора! Понадобилось время, чтобы осознать, что сильная девочка, зрелая и рассудительная в душе, – просто перепутанный и уязвимый ребенок.

Тогда же Нора призналась, что именно она заставила отца развестись со мной, заключив с ним сделку. В тот памятный вечер, когда они говорили по телефону, Нора пригрозила, что выдаст его – расскажет всем, что он с ней проделывал, если он не согласится на развод и не исчезнет из нашей жизни навсегда.

Это обстоятельство озадачило меня. Годами моя дочь хранила свой ужасный секрет о пороках отца, страдая в одиночку.

Я заверила Нору, что она в любое время может рассказывать мне о своих проблемах; я твердила, что буду ей помогать, буду всегда рядом, буду стараться найти решение и защитить ее. Пусть моя жизнь будет наполнена невзгодами, но моя дочь не должна защищать меня – взрослую и более опытную женщину. Она может доверять мне, делиться своими проблемами.

Внимательно меня выслушав, она наградила меня счастливой улыбкой и бросилась на шею. Реакция дочери сгладила мое чувство вины. Но если бы боль, которую причинили ей, можно было просто стереть ластиком!

В тот день я дала себе слово быть более внимательной к ней и ее потребностям, какой бы сильной ни казалась мне моя девочка.

Раскрыв свою тайну, Нора заметно повеселела. Она перестала прогуливать уроки, а я старалась не выказывать явного беспокойства, когда она выходила из дома.

Отчим был внимателен к ней, как мог. Когда позволяла служба, он провожал ее в школу и домой, и Нора с доверием относилась к моему новому мужу.

* * *

Через некоторое время я обратила внимание на появление уже подзабытых, но все же знакомых признаков: тошноты, усталости, сонливости и поняла, что нахожусь в положении. Хусейн обрадовался перспективе стать отцом. Я же надеялась, что это будет в последний раз.

Моя хорошая знакомая, гинеколог, сделала УЗИ.

– Милая Самия, – с улыбкой произнесла она, – у тебя двойня. Ты родишь двух мальчиков.

– Ты уверена?

– Еще бы!

Хусейн был горд, что станет дважды отцом.

– Отец сразу двух сыновей! Благодаря тебе я смогу ходить с высоко поднятой головой перед своими родными и друзьями! Спасибо тебе, Самия!

Решительно все мужчины в этой стране были зациклены на одном – на чести стать отцом первенца мужского пола. Раньше, когда мы говорили о будущих детях, Хусейн сказал, Что хочет иметь двоих – мальчика и девочку! Тогда я подумала, что он не такой, как остальные мужчины.

Дочери были рады новости, но Нора предостерегла:

– Как же теперь бежать из страны с двумя младенцами на руках? Все так усложнилось.

– Ты права, но даже не будь я беременна, все равно не смогу выехать из страны. С ребенком или без – проблем меньше не станет. Мы обязательно найдем выход и покинем страну рано или поздно, обещаю!

Говорила я уверенно, в глубине души понимая справедливость слов дочери. Я с трудом представляла себя скитающейся по свету с четырьмя детьми. Казалось, положение становилось все более безвыходным. Лучше об этом не думать. Когда придет время, тогда и будем решать. Каждому овощу свой сезон.

* * *

Между тем обстановка накалялась с каждым днем. Несколько раз, возвращаясь домой без Хусейна, Нора замечала, что за ней следят. Всякий раз, когда такое случалось, она отсиживалась дома по несколько дней. В конце концов учителя Норы сочли причины отсутствия на занятиях неуважительными и исключили ее из школы.

С одной стороны, я расстроилась, что она не сможет продолжить обучение, с другой – я не могла не обрадоваться тому, что теперь дочь все время будет рядом.

Возможно, это проявление эгоизма, но и вопрос безопасности не казался мне второстепенным.

Мелисса ходила в школу, расположенную рядом с домом, поэтому в окно я могла видеть, как она заходит или выходит из дверей заведения.

Шли месяцы, моя беременность близилась к завершению. Я стала большой и малоподвижной, у меня, казалось, не осталось сил. Я пыталась не нервничать, как советовал врач, но не очень-то это получалось. Врачи сказали, что плоды расположены неправильно, и мне назначили операцию – кесарево сечение.

Я этого не хотела – боялась умереть на операционном столе. Особенно я боялась общего наркоза и даже умоляла врачей обойтись без него, но по-другому они не оперировали.

Тогда я подумала, не поехать ли рожать во Францию, а дочерей оставить на попечение Хусейна. Однако из-за большого срока беременности авиакомпании отказывались продать мне билеты, не желая принимать на себя ответственность за возможные роды во время полета.

В общем, я разделяла их мнение.

Однажды, когда я была на последнем месяце, мы решили с Норой пойти погулять.

– Хочется выйти, а то я совсем задыхаюсь в четырех стенах. Пойдешь со мной?

– Еще бы. Мне тоже кажется, что здесь я медленно умираю.

– Не переживай, здесь ты не умрешь. И не забывай, что когда-нибудь мы уедем. А пока просто пойдем погуляем.

Надев вуаль, вместе с дочерью я вышла на улицу. Идти было трудно и непривычно – как правило, Хусейн возил меня в автомобиле. Я еле передвигала ноги.

– Хорошо вот так пройтись по улице!

– И это ты называешь пройтись по улице, мама! Мы просто вдохнули немного воздуха, не более.

– Я понимаю, это не та свобода, которой ты жаждешь.

Это лишь небольшой глоток, подаренный нам Господом.

Когда-нибудь мы станем свободными и пойдем туда, куда пожелаем.

– Я больше не верю в этот твой день. Он удаляется и удаляется, а не приближается. Мне кажется, что мы так и сдохнем в этой проклятой стране! – выпалила Нора в слезах.

Вдруг нас нагнал незнакомый мужчина и, посмотрев с презрением, плюнул нам под ноги и крикнул:

– К дьяволу нечистых!

Большего Норе не требовалось – она сразу убежала домой. Политическая ситуация не изменилась: по-прежнему царила атмосфера террора и отчаяния. Сколько еще так могло продолжаться? К счастью, Мелисса еще не сталкивалась с подобным. Она была младше и, в отличие от сестры, лучше приспосабливалась к жизни здесь.

Поздно вечером раздался телефонный звонок. Уверенная, что это Хусейн звонит предупредить, что опаздывает, я взяла трубку. Это был не он.

– Значит, ты ждешь радостного события? А знаешь ли ты, каким оно будет? Мы вспорем тебе живот, вырвем твоего ублюдка и убьем, а вместо него засунем голову твоего мужа. – И говоривший зашелся демоническим смехом.

Я быстро отошла от аппарата.

От пережитого волнения сон как рукой сняло. Да и Хусейн до сих пор не вернулся. Я молила Бога, чтобы с ним ничего не случилось, и, не в силах усидеть на месте, ходила по комнате из угла в угол.

– Кто звонил? – поинтересовалась Мелисса.

– Хусейн. Сказал, что задерживается. Спи, моя хорошая, – соврала я, чтобы успокоить ее.

Хусейн вернулся поздно ночью. Стоило ему переступить порог, как я сорвалась на крик. Мой гнев пронесся по дому подобно урагану. Я договорилась до того, что обвинила его во всех своих бедах. Конечно, это было несправедливо, но я никак не могла себя сдержать. Сохраняя спокойствие, Хусейн пытался меня успокоить, но тщетно.

Вдруг я почувствовала, как по ногам потекла теплая жидкость – начали отходить воды! Но ведь до родов еще три недели! Я не хотела кесарева сечения! Я отказывалась рожать, потому что была убеждена, что анестезиолог воспользуется случаем и убьет меня. Постепенно я становилась параноиком, все больше впадала в панику.

По-прежнему сохраняя хладнокровие, Хусейн пошел за машиной. Я воспользовалась моментом, чтобы прийти в себя, Дети дремали, я лихорадочно соображала. Они не должны были оставаться одни дома, пока не вернется Хусейн. Моя соседка Малика могла бы за ними присмотреть, и я позвонила ей.

– Малика, прости, что разбудила. Я вот-вот рожу. Сможешь присмотреть за девочками, пока не вернется муж?

– Уже одеваюсь и бегу, Самия.

Я вздохнула: одна проблема решена. В коридоре я увидела Нору.

– Что случилось?

– Воды отходят, мне нужно в больницу. Твои братья спешат с тобой познакомиться. Сейчас к вам придет соседка. Если вдруг со мной что-то случится, обещай заботиться о сестре. Не позволяй, чтобы вас разлучали.

Я хочу, чтобы вы всегда были вместе. Не забывай – я люблю вас обеих.

– О чем ты, мама? Ты говоришь так, словно покидаешь нас навсегда!

– Я сделаю все, чтобы вернуться. Успокойся. Это так, на всякий случай. Роды все-таки.

Вошел Хусейн с Маликой. Я обняла старшую дочь и вышла с Хусейном, который одной рукой поддерживал меня, а в другой держал сумку. Я покидала семью с неспокойным сердцем.

Бригаду медиков предупредили о нашем приезде, и меня сразу же уложили на операционный стол.

– Неужели необходимо меня резать? Может, я смогу родить сама? – спросила я.

– Необходимо, мадам. В противном случае мы рискуем потерять ваших детей.

Пока готовились к операции, я увидела, что Хусейн куда-то уходит.

– Куда ты, Хусейн?! – закричала я. – Вернись, ты мне нужен!

– Буду через минуту. Позвонили со службы. Что-то важное. Я тебе потом объясню.

Вскоре медсестра сообщила, что мужа срочно вызвали, но он вернется, как только освободится. Анестезиолог был готов.

– Я отказываюсь, чтобы меня усыпляли в отсутствие моего мужа, – твердила я без умолку, еще больше пугая себя.

– Мадам, успокойтесь. От этого зависит жизнь ваших детей, – пытался успокоить меня врач, постепенно теряя терпение.

Я не доверяла никому. Мне казалось, что весь медицинский персонал состоит из террористов, которые причинят мне зло. Чтобы ввести мне наркоз, пристегнули руки и ноги ремнями. Анестезия подействовала сразу, и я отключилась.

Я не реагировала, хотя находилась в полусознательном состоянии. Так, словно я беспомощно качалась в лодке по волнам. Акушер и анестезиолог переговаривались между собой, не обращая на меня внимания. Потом чей-то голос провозгласил о рождении первого ребенка:

– Два килограмма сто граммов.

Мне становилось все хуже, и я решила подать знак, что я здесь, наполовину в сознании. Сконцентрировав всю силу на пальце, я подвигала им, чем привлекла внимание анестезиолога. Тот предупредил своего коллегу:

– Надо срочно усыпить ее до конца. Хотя, учитывая ее возбужденное состояние, я вкатил ей дозу, от которой уснула бы и лошадь. Впервые в моей практике происходит нечто подобное.

После повторной инъекции я заснула, но опять ненадолго и вскоре снова пребывала в полусне. В тот момент, когда врачи доставали второго ребенка, было очень больно, и я снова пошевелила пальцем.

– Мой Бог! Она снова проснулась! Ты уверен, что вколол ей двойную дозу?

– Только без паники. Сейчас дам еще! Она в самом деле отказывается спать! – ответил анестезиолог обеспокоенному акушеру.

Я уснула в третий раз и очнулась, когда мне накладывали швы.

– Все хорошо, мадам, не беспокойтесь! Остался еще один маленький стежочек. Знаю, вам было больно, больно и сейчас. Все, конец!

Анестезиолог погладил меня по лбу.

– Я работаю анестезиологом с двадцати семи лет. Это первый случай, когда пациент не смог заснуть после стольких уколов. Вы упрямая, мадам. Сказали, что не будете спать, – и не спали! – сказал он смеясь.

– Ваши дети абсолютно здоровы, – добавил акушер вежливо.

Только теперь, когда я поняла, что врачам можно полностью доверять, я смогла расслабиться. После трех часов глубокого сна я услышала голос Хусейна. Я отвернулась от него, потому что сердилась за то, что он оставил меня одну в столь критический момент.

– Что делать, – оправдывался он, – я обязан подчиняться приказам начальства. По-другому никак.

– Смог бы и по-другому, если бы захотел. Ты знал, что я не доверяю здешним врачам, и все-таки оставил меня одну. Никогда тебе этого не прощу.

Хусейна мои слова огорчили. Он взял меня за руку.

– Здесь ты в полной безопасности. Я знал, в чьих руках тебя оставляю. Это военный госпиталь.

– Военный или нет, но при желании меня могли убить, без тебя я беззащитна. Я боюсь умереть, потому что тогда мои дети останутся одни.

Последняя фраза была моей коронной, Хусейн знал ее наизусть.

– Самия, напоминаю тебе свое обещание: я позабочусь о тебе и твоих детях. В который раз клянусь тебе.

Хусейну не терпелось увидеть своих близнецов, а вернувшись, он рассыпался комплиментами в их адрес.

– Какие они хорошенькие оба! Они так лежат рядышком: старший, Риан, как мы с тобой договорились его назвать, положил руку на щеку брата Элиаса. Они прекрасны. Спасибо, Самия! Я так тебе обязан.

И поцеловал меня в лоб.

– Ты не обязан меня благодарить, Хусейн. Мальчики – это дар Божий. Я здесь ни при чем.

Произнеся слова из своего далекого прошлого, я вспомнила свое детство и мать, для которой я была отравленным даром дьявола.

Мне хотелось объяснить мужу, отчего я умолкла, но момент казался неподходящим, да и вины Хусейна в моем несчастном детстве не было. Он буквально искрился от счастья. Мы условились, что в следующий раз он придет меня проведать вместе с девочками. И муж вернулся домой, предоставляя мне возможность отдохнуть.

Я осознавала, что не стоило сердиться на него, но и он должен был понять степень отчаяния, которое я испытала. В глубине души я так и не смогла простить ему, хотя никогда больше вслух об этом не вспоминала.