Текст книги "Любовники и лжецы. Книга 2"

Автор книги: Салли Боумен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

– С его точки зрения, это не было чистой ложью, – сухо улыбнулся Паскаль. – Когда в конце прошлого года он в первый раз говорил об этом с Эплйардом, тот всего лишь собрал для него кое-какие вашингтонские слухи. Он слышал, что у Лиз Хоторн проблемы со здоровьем, пытался разнюхать об этом у ее лондонских врачей, но так ничего и не узнал…

– Это не все, Паскаль, – перебила Джини. – На самом деле Макмаллен вышел сначала на Эплйарда. Это была тема Эплйарда, а он непредусмотрительно рассказал о ней Дженкинсу, и Дженкинс ее украл. Это было самое настоящее воровство…

– Такое, какое случается в газетном мире каждый день, – улыбнулся Паскаль. – Хватит тебе, Джини, будто ты сама этого не знаешь! В любом случае все было далеко не так просто. Единственное, что сделал Макмаллен, так это поговорил с Эплйардом, посоветовал оставить в покое Лиз и вместо нее повнимательнее присмотреться к ее мужу. Он всего лишь намекнул на его супружескую неверность, вот и все.

– Ладно, может быть, я чего-то не поняла. Это все равно похоже на воровство. Расскажи снова.

– Хорошо. Все происходило в такой последовательности. Макмаллен играл с Эплйардом. Он, должно быть, услышал, что тот вынюхивает что-то у врачей Лиз, и кое о чем намекнул ему, не сказав, впрочем, ничего существенного. Это первое свидетельство в пользу того, что Макмаллен далеко не так наивен, как полагал Дженкинс. После этого Эплйард на свою голову рассказал об этой наводке Дженкинсу. И назвал имя своего источника.

– А Дженкинс облизнулся и поскольку знал этого человека, то и решил раскопать данное дело без всякого участия Эплйарда.

– Правильно. Но можешь ли ты обвинять его? Смогла бы ты работать над серьезной, большой историей, если бы Джонни Эплйард дышал тебе в затылок?

– Нет, не смогла бы. Особенно если бы я была Дженкинсом. Дженкинсу нужны только две вещи: во-первых, чтобы это был только его материал, во-вторых, если он действительно раскрутит эту сенсацию, чтобы о ней узнал весь мир. А Эплйард в этом случае сидел бы на телефоне и продавал эту информацию всем, кто заплатит – от Сиднея до Торонто. Он всегда работал именно так и на этом разбогател.

– Совершенно верно. Поэтому и Дженкинс часто прибегал к его услугам. На самом деле это было несложно. К тому времени Макмаллен и Эплйард уже успели побеседовать несколько раз, и Макмаллену не понравилось то, что он увидел. Ему было гораздо приятнее иметь дело с Дженкинсом – англичанином, своим школьным другом. Вот Макмаллен и перестал отвечать на звонки Эплйарда. По крайней мере, так думает Дженкинс. Мы же знаем, что это не так. Макмаллен наверняка оставался в контакте с Эплйардом. Именно Эплйард нашел для него Лорну Монро. Потому что те посылки отправил не кто иной, как Макмаллен. Таким образом, с первого дня он вел двойную игру. Более того, я подозреваю, что с самого начала ему помогала Лиз Хоторн и продолжает помогать до сих пор. Даже сейчас.

– Сейчас? – недоуменно нахмурилась Джини. – Мне она говорила совсем другое. Она сказала, что не разговаривала с ним с тех самых пор, как он исчез из Лондона. Она плакала, Паскаль, ее всю трясло. Она умоляла, чтобы мы нашли его, говорила, что даже не знает, жив он сейчас или умер. У меня сложилось впечатление…

– Какое же?

– Мне показалось, она боится, что его убили. Что его мог убить Ромеро в те выходные дни.

– А теперь задумайся над тем, что скажу тебе я. – Паскаль подался вперед. – Лиз говорит тебе, что не знает, где Макмаллен, а ведь она вполне могла позвонить из того бара, где вы были, и организовать вашу встречу в Риджент-парке. Сама она туда не пришла, зато появился Макмаллен. Не кажется ли тебе такое стечение обстоятельств весьма странным? Ты что же, думаешь, он все эти три недели каждый день бегает позади ее дома? Я лично в этом сомневаюсь. Не будь ребенком, Джини. Эта встреча была организована.

– Необязательно. Она сказала, что раньше всегда встречалась с ним именно в этом месте и в это время. Он мог оказаться там в надежде увидеть ее…

– Ну хорошо, может быть. Хотя это неубедительно. Что касается меня, то я думаю иначе и вижу здесь явный сговор.

– Но отчасти так оно и есть. Мы же с тобой знаем, что Макмаллен и Лиз оба вовлечены в это. Он пытается помочь ей. Ты же слышал магнитофонную запись.

– Ага. Макмаллен, рыцарь без страха и упрека! – Паскаль холодно взглянул на Джини. – Значит, он влюблен в нее, одержим ею, решительно настроен спасти ее от мужа-садиста. Что ж, возможно. Готов в это поверить. Если только не считать того, что еще раньше Макмаллен вел кампанию против Хоторна. Очень давно. – Паскаль поднялся. – Открытка, которую ты получила, у тебя с собой? Та, что подписана «Якоб»? Давай-ка сравним почерк с фотокопиями этих писем.

– Писем? Каких писем?

Паскаль вынул большой конверт, полученный им ранее от Дженкинса, и достал оттуда толстую пачку бумаг, многие из которых, как успела заметить Джини, были газетными вырезками. Из этой пачки Паскаль отобрал три листочка и протянул их Джини. Каждый из них представлял фотокопию письма, написанного от руки и отправленного из Лондона Джини удивленно рассматривала письма. Они были адресованы Джону Хоторну и подписаны Джеймсом Макмалленом.

– Даты, – проговорила Джини, подняв глаза на Паскаля. – Они датированы шестьдесят девятым, семидесятым и семьдесят вторым – это годы, когда Хоторн был впервые избран в конгресс. Что это, Паскаль?

– Сама видишь. Это запросы. Отменно вежливые запросы об информации относительно периода, когда Хоторн служил во Вьетнаме. На все эти запросы скучно и так же вежливо ответил один из секретарей Хоторна. Копии ответов у меня тоже есть.

– Не понимаю, как Дженкинс это получил?

– От контакта Мелроуза из спецслужб. А это означает, что они могли появиться откуда угодно: из английской контрразведки, из американской контрразведки и даже от самого Джона Хоторна. Конечно, они могут оказаться и фальшивкой. Однако почерк, которым они написаны, совпадает с почерком на твоей открытке, не так ли?

– Да, точно такой же. – Джини переводила взгляд с писем на открытку. – И все же я не понимаю, зачем он делал эти запросы в то время? Когда это было? После того, как он покинул Оксфорд…

– И перед тем, как поступил в армию. Именно тогда.

– В тот самый период, о котором нам ничего не известно? Как странно! Но какое отношение это может иметь к тому, что происходит сейчас? Встречи с блондинками и вьетнамская война… Какая-то бессмыслица!

– Для нас – возможно. Но не для Макмаллена. Взгляни на это, Джини. – Паскаль передал ей еще одну порцию бумаг. – Это копии писем, которые Макмаллен посылал американскому сенатору в 1971 году. Сенатору Мелвиллу. Он уже умер, а в то время возглавлял сенатский комитет по делам вооруженных сил. Он был известен как противник войны во Вьетнаме, относился к числу «голубей». Макмаллен бомбардировал его письмами и свидетельствами. В письмах говорится о приложениях к ним, но никаких приложений тут нет. Одни только письма. Он пытался убедить сенатора начать расследование действий американских военных осенью 1968-го, особенно тех событий, которые произошли в маленькой деревушке…

Паскаль умолк, и Джини снова увидела, как он будто замкнулся в себе.

– Деревушка называлась Майнук.

– Майнук? – Джини подняла глаза к потолку и задумалась. – Что-то знакомое, но вспомнить не могу.

– Ничего удивительного, Джини. В шестьдесят восьмом тебе было всего два года. Сколько тебе было, когда окончилась война: семь, восемь? Я сам в то время был подростком, но когда увидел это название, то оно и мне ни о чем не сказало. Однако, как выяснилось, в свое время оно прогремело, став на какой-то период символом американского героизма. Там был окружен взвод, и почти две недели он держался под огнем Вьетконга. Лейтенант взвода покрыл себя неувядаемой славой и в результате своих действий был награжден орденом. Его звали Джон Хоторн.

Джини смотрела на Паскаля и вдруг, увидев, что он почему-то мнется, испытала тревожное предчувствие.

– Я не понимаю. Откуда ты все это знаешь, Паскаль?

– Когда Макмаллен стал задавать вопросы о том, что же в действительности случилось в Майнуке, когда он начал понимать, что на самом деле там происходило нечто весьма отличное от официальных военных донесений, сенатор смог дать ему прямой и исчерпывающий ответ. Вот письмо, которое он послал Макмаллену. Оно перед тобой, Джини. Видишь? Очень сердитое письмо. Никаких убийств, никакого мародерства, никаких изнасилований – ничего этого, дескать, не было…

Паскаль протянул ей большую газетную вырезку.

– Он был уверен, что в рапортах военных содержится правда, потому что там был еще один посторонний, независимый свидетель – журналист, который все это время находился вместе со взводом Хоторна. Впоследствии журналист описал все эти события. Этот репортаж не стал его самым лучшим или самым известным, но наряду со многими другими, написанными им в тот год, он помог журналисту получить Пулитцеровскую премию.

Джини посмотрела на разложенные перед ней бумаги и закрыла глаза. В ее мозгу звучали слова, услышанные от Хоторна всего несколько дней назад: «…Провели трое суток в одном окопе, под пулями. Он ел мой сухой паек, а я пил бренди из его фляжки. Уж не знаю, что это было – мужество или обычная глупость».

Она подняла побелевшее как мел лицо на Паскаля, чувствуя, что вся эта история меняет свои очертания, превращается в петлю и сжимает ей горло. В глазах Паскаля она видела тревогу и заботу. Наконец она швырнула все бумаги на пол.

– Макмаллен лжец! – сказала она – Я ни на грош не верю в то, что он говорил тогда, и не верю тому, что он говорит сегодня. Он подозрителен, Паскаль, ты же сам сказал.

– Милая, я сказал не совсем так…

– Тогда выслушай меня. – Она вскочила, дрожа от возбуждения. – Если Макмаллен предполагал, что мой отец мог покрывать на той войне какие-то преступления, то он ошибался, вот и все. Я знаю, что ты ненавидишь моего отца, и знаю, что он собой представляет. Я знаю, что он слишком много пьет, треплет языком и в последнее время обленился. Но когда он был моложе, да и сейчас… Он никогда не стал бы лгать, Паскаль. Он ни за что не извратил бы истину.

Джини помолчала.

– Возможно, он был не очень хорошим мужем для Мэри и не самым образцовым отцом для меня, но он был отличным репортером. Самым лучшим!

Джини отвернулась. Паскаль видел, как она пытается взять себя в руки. Он тихо нагнулся и, собрав бумаги, снова вложил их в конверт, а затем обнял девушку. Единственная вещь, которую он хотел избежать любой ценой, был конфликт из-за ее отца. Однажды, двенадцать лет назад, он уже совершил эту ошибку и теперь не собирался ее повторять.

– Хорошо, – примирительно сказал он. – Давай посмотрим на это с другой стороны. Если в течение всех этих прошедших лет Макмаллен заблуждался относительно Хоторна, – а я даже не представляю, с чего вдруг у него появился интерес к тем событиям, – то почему он не может заблуждаться опять? А возможно, он преднамеренно, по какой-то определенной причине, пытается очернить посла. В любом случае…

– Что? – с надеждой в глазах повернулась к нему Джини.

– В любом случае эти бумаги помогут нам, когда мы наконец встретимся с ним. А это, я думаю, случится очень скоро.

– Завтра?

– Думаю, да. Поживем – увидим, Джини. – Он замолчал и заглянул ей в лицо. – Знаешь, как я тебя люблю?

– Да.

– Тогда пойдем в постель.

В девять часов на следующее утро Паскаль и Джини уже сидели в последней машине из целой череды такси. Они проехали довольно небольшое расстояние от Хэмпстеда до Сент-Джонс-Вуда. По требованию Паскаля таксист проехал по улице, параллельной Авеню-роуд, сначала в одну сторону, затем вернулся обратно. На нескольких больших стоявших здесь домах висели объявления: «Сдается в аренду», привлекшие пристальное внимание Паскаля.

Через несколько кварталов, рядом с военными казармами Веллингтона, они вышли из такси. Часы показывали двадцать минут десятого. Через несколько минут Паскаль и Джини уже находились в конторе агента по недвижимости, осматривая один из домов, мимо которого они проезжали чуть раньше. Дом напоминал исполненный в миниатюре дворец Сент-Джеймс-Вуд. Он был полностью обставлен, хотя и с очень дурным вкусом. Паскаль взглянул на Джини и подавил улыбку. Они уже осмотрели верхний этаж и теперь вновь спустились в гостиную.

– Пришло время решать, дорогая. Что ты скажешь?

Джини искоса взглянула на него. Она покрутила обручальное кольцо на пальце, которое на самом деле было снято с занавески, подошла к заднему окну и выглянула наружу. Там, за розовыми парчовыми шторами, обшитыми рюшечками, ее взгляду предстали терраса со светлыми садовыми стульями, большая жаровня, длинная лужайка, неправдоподобно белая статуя и ограда. Позади решетки, на расстоянии пятидесяти метров от нее, виднелись белые оштукатуренные стены, готическое крыльцо и окна дома свиданий Хоторна, адрес которого дала им Лиз. Джини вспомнила, как еще до посещения агента по недвижимости Паскаль показал ей тот дом, в котором они сейчас находились, сказав, что его можно прекрасно использовать в следующее воскресенье. Отличное место для фотографа. Из заднего окна действительно были хорошо видны подъездная дорожка и готическое крыльцо. Любой, кто входил или выходил из дома Хоторна, непременно попадал в поле зрения наблюдателя.

– Я не уверена, дорогой, – сказала Джини нарочито бесцветным голосом. – Здесь мило, но дом слишком открыт сзади.

Паскаль ответил ей мрачным взглядом. Он повернулся к агенту, который, по-видимому, не очень верил в свой успех и со страхом ожидал момента, когда придется назвать сумму арендной платы.

– Боюсь, моей жене не очень просто угодить, – сказал Паскаль. – За последнюю неделю мы осмотрели, наверное, пятьдесят домов. Возможно, мы и снимем его у вас, но я хотел бы, чтобы все формальности были улажены как можно скорее. Я хочу въехать сюда в воскресенье утром. Сегодня четверг. Если это можно уладить…

Паскаль не договорил фразы, увидев, как просиял агент. Этот дом пустовал уже полтора года, поскольку в округе было множество домов гораздо лучше и по более приемлемой цене.

– Хорошо, конечно, несомненно… – быстро затараторил агент. – Я уверен, что все может быть улажено очень быстро. Видите, – обвел он руками море розовых рюшек, – дом прекрасно отделан. Разумеется, вам придется внести арендную плату за три месяца вперед, и мы должны проверить ваши рекомендации, но это все формальности. Я лично распоряжусь, чтобы вам были обеспечены все удобства: включены газ, электричество и телефон…

– Я выпишу чек. Сегодня же. И с рекомендациями тоже проблем не будет, – сказал Паскаль. – Какова сумма арендной платы?

Агент сглотнул комок и, уставившись на розовые шторы, назвал цифру. Он ожидал взрыва негодования, возмущенных криков, но ничего этого не последовало. Оба – и муж, и жена – стояли возле окна и смотрели на задний двор.

Агент рассматривал эту молодую пару, которая сегодня утром заявилась к нему в контору. Они пришли пешком. Женщина, показавшаяся ему весьма симпатичной, была одета необычно, на ее муже был черный кожаный пиджак и джинсы. Волосы его, по мнению агента, были немного длинноваты. Агент вздохнул. Когда-то по одежде клиента он мог с большой точностью определить размеры его доходов. Теперь, как он убедился на горьком опыте, на такие приметы больше нельзя было полагаться. Люди, выглядевшие париями, зачастую оказывались известными персонами в мире кино или рок-музыки, причем до отвращения богатыми. Эти, наверное, рок-музыканты, решил наконец он. Слишком много денег и мало здравого смысла. Они вернулись в его контору, и вскоре сделка была совершена. Расточая улыбки, он проводил парочку и уже в дверях, мучимый любопытством, не удержался от вопроса:

– Рок-музыканты, не так ли? По-моему, мне знакомы ваши лица.

Француз сделал застенчивый жест рукой и скромно улыбнулся.

– Как вы догадались? – спросил он.

Через полчаса на столе у агента зазвонил телефон. Мужской голос с американским акцентом осведомился:

– Мистер Ламартин, случайно, еще не у вас?

Агент вежливо объяснил, что мистер Ламартин только что ушел.

– А я надеялся застать его у вас. Это его помощник… Он сказал, что позвонит мне, если решит снять дом, чтобы я ускорил все банковские процедуры. Значит, у него это вылетело из головы. Еще бы, несколько встреч за одно утро…

– Ну что ж, он принял решение, – ответил агент. – Все необходимые детали у меня есть, я сейчас как раз работаю с бумагами.

Помощник мистера Ламартина выразил удовлетворение по этому поводу и попросил агента рассказать ему обо всех этих «деталях».

– Спасибо за помощь, – сказал под конец американец.

В спокойный коттедж на Хэмпстед они вернулись к одиннадцати часам.

– Через час надо звонить, – сказала Джини. Паскаль кивнул. Девушка видела, что он тоже волнуется.

– Пойду приготовлю кофе, – сказал он. – Мне необходимо подумать.

– А без кофе ты думать не можешь? – улыбнулась она.

– Могу, конечно, но с ним мне думается лучше. Хочу сделать список и занести в него каждый факт, который нам известен про Макмаллена. Никаких слухов, никаких предположений – только факты.

Он спустился на кухню, и вскоре Джини услышала жужжание кофемолки. Она же села за стол в гостиной и проверила телефон. Сняв часы, Джини положила их возле аппарата и стала смотреть, как двигается по циферблату секундная стрелка.

По дороге в коттедж они зашли в книжный магазин на Хэмпстед, надеясь найти там те три книги, которые она видела в квартире Макмаллена. Сейчас Джини разложила покупки на столе перед собой. Новый «Потерянный рай» она положила рядом с идентичным изданием, найденным в Венеции, рядом с ним – роман Карсон Маккаллере «Легенда о невеселом кабачке» и, наконец, свое последнее приобретение. «Оксфордской антологии современной поэзии» в продаже не было. Вместо нее Джини купила большой британский атлас автомобильных дорог. В последней его части находился раздел с уличными схемами тридцати основных городов, включая Оксфорд. Она достала лист с цифрами, найденный ею под фотографией Лиз Хоторн, и открытку с картиной Учелло и подписью «Якоб». Теперь советоваться с другом Мэри уже не было времени, она сама должна предпринять последнюю попытку расшифровать это послание.

Версия о том, что цифры означают номера страниц и слов, не подтвердилась. Джини поняла, что еще одна трудность этой загадки заключается в том, что цифр слишком мало. Текст послания должен быть очень коротким. Некоторое время она сидела, вооружившись карандашом и чистым листом бумаги, но без малейшего результата. Тогда она стала листать принадлежавшее Макмаллену издание Мильтона, пока не отыскала помеченное место, о котором рассказывал ей Паскаль. Джини помнила, как изучала эту поэму в школе. Она даже помнила, хотя и смутно, это четверостишие. Оно было из книги первой и описывало душевное состояние Сатаны после его изгнания.

 
И мучит его мысль
Двоякого страданья:
О счастье, что ушло,
О боли, что гнетет.
 

Джини очень хорошо помнила описание того, как Сатана был низвергнут, но это ей тоже не помогло. Чувствуя себя побежденной, она склонилась над дорожным атласом и стала разглядывать наиболее известные улицы Оксфорда. Вот колледж Крайст-Черч, где учился Макмаллен, пересечение Керфакс с Сент-Джилс… И вот тут-то она и обнаружила это, в юго-западной части города, там, где заканчивался район колледжей: Пэрэдайз-сквер и Пэрэдайз-стрит.[2]2
  В переводе с английского «paradise» означает «рай».


[Закрыть]

И она сразу же поняла послание Макмаллена. Цифры относились не к страницам, а к заголовкам книг, а коротким это послание было потому, что представляло собой адрес. Джини быстро подвинула к себе бумагу и начала писать. Когда в гостиную вернулся Паскаль с двумя чашками кофе, она с победным видом размахивала листом бумаги.

– Я нашла, я сделала это! Смотри, Паскаль! В своей квартире он оставил для нас послание. А в присланной мне открытке намекнул на него. Все оказалось гораздо проще, чем я думала. Цифра 3 наверху означает три заголовка. Следующая строчка 6/2/6 – это номера слов в каждом из трех заглавий, а последняя строка 2/1/6 говорит, в каком порядке выбирать слова из заголовков. «Оксфорд», «Пэрэдайз», «Кафе»… Видишь? Паскаль мрачно поглядел на бумагу.

– Мне в отличие от тебя вовсе не кажется, что здесь все так просто. Мы не знаем, существует ли такое место вообще.

– Есть Пэрэдайз-сквер, есть Пэрэдайз-стрит. Я готова поспорить, что либо там, либо тут есть и кафе «Пэрэдайз». Смотри…

Она сняла телефонную трубку и набрала номер справочной. Повесив ее через некоторое время, она торжествующе улыбнулась.

– Ты была права?

– Абсолютно. Кафе «Пэрэдайз» находится на углу Пэрэдайз-сквер.

– Да, Макмаллен не любит простых путей.

– Если бы он пошел по простому пути, – наставительно произнесла Джини, – то же самое до нас мог бы сделать кто угодно другой. Но потом, учитывая нашу встречу в Риджент-парке и договоренность о полуденном звонке, он решил, что его план не сработал. – Джини озабоченно посмотрела на часы. – Осталось двадцать минут, Паскаль. Ты составил свой список?

– Да, я свел воедино всю информацию о военной службе Макмаллена: где он служил и когда. Потом я добавил туда то, что тебе рассказал этот ученый, Энтони Ноулз. Ведь он говорил, что Макмаллен был одним из его лучших студентов по истории и ему очень помогала врожденная способность к иностранным языкам? Он свободно говорит по-французски и по-итальянски?

– Верно. Итальянский он знает, поскольку долго жил в Италии с родителями, а французский изучал в школе. Кроме того, перед тем, как поступить в Оксфорд, Макмаллен провел девять месяцев в Париже, он тогда учился в Сорбонне. Ноулз упомянул и об этом, желая показать, до какой степени Макмаллен был предан наукам.

– Прекрасно. Значит, Макмаллен был блестящим студентом, настоящим трудягой. И когда же все это происходило?

Джини пожала плечами.

– Ты и сам знаешь, когда это происходило. Мы вместе прокручивали это уже много раз. Макмаллен появился в колледже Крайст-Черч в начале осеннего триместра, то есть в конце 1968 года. А в конце предыдущего года он окончил школу, получив оксфордскую стипендию. Значит, существует девятимесячный разрыв. В это время он мог учиться в Сорбонне. Сходится, Паскаль?

– Может быть. Весна 1968 года в Сорбонне могла оказать большое влияние на молодого человека. Ты ведь знаешь о событиях того года, Джини. Протесты, уличные бои, взрыв студенческого радикализма. Это случилось в мае 1968-го. Я просто думаю, не оказался ли втянут Макмаллен в эти события, вот и все. Я пытаюсь понять, почему молодой человек, так внезапно бросающий Оксфорд, на следующий год начинает писать письма американскому политику по поводу войны во Вьетнаме. Конечно же, война явилась катализатором для его поколения, и все же это очень странно.

Он повернулся и стал мерить комнату шагами. Джини пододвинула к себе телефон. До двенадцати оставалось всего шесть минут.

– Мне кажется, сейчас нам не следует ломать над этим голову, – заметила она. – Это отвлекает нас от главного, а главное – это свидания Хоторна с блондинками.

Паскаль знал, почему Джини так говорит, и не сомневался, что она будет сопротивляться любому повороту этой истории к той войне и прошлому ее отца.

– Возможно, – задумчиво ответил он. – Возможно, Джини. Но тут, в самом сердце этой истории, есть какое-то темное пятно, и я хочу понять, что это за пятно.

– Послушай, давай для начала хотя бы встретимся с Макмалленом и поговорим с ним.

– Хорошо.

Паскаль отошел в сторону и сел. Он почувствовал внезапную напряженность, возникшую между ними, и это встревожило его. Это был все тот же нерешенный вопрос, который стоял раньше и продолжал стоять сейчас. Это было связано с поведением ее отца в Бейруте, той покорностью, с которой Джини подчинилась ему, и оправданиями, которые она до сих пор продолжала выдвигать в свою пользу. На секунду Паскалю представилась фигура Сэма Хантера, который по-прежнему возвышался между ними непреодолимым препятствием. Даже сейчас, с грустью подумал Паскаль, им с Джини ни за что не сойтись во мнении на тот счет, что же представляет собой этот человек – ее отец.

Паскаль считал, что, находясь в Вашингтоне, Сэм Хантер безвреден и не оказывает на Джини никакого влияния, но вот он вернулся и вновь преследует их. Он возник из-за темных кулис этой истории, которую распутывают они с Джини. Хоторн, Ромеро, Хантер, Макмаллен… Прошлое всех этих людей пересеклось в одной точке – во Вьетнаме. Паскаль устало провел ладонью по лицу. Сейчас лучше ничего не говорить, а просто подождать. Возможно, Джини права, и этот вьетнамский аспект истории окажется абсолютно ни при чем. Он взглянул на часы. Слившись воедино, стрелки застыли на двенадцати.

– Пора, Джини. Набирай номер.

Джини так и сделала. Трубку сняли после первого же гудка. Ответил уже знакомый ей голос. Ни она, ни он не назвали себя, но Джини поняла, что разговаривает с доктором Энтони Ноулзом. Он перешел сразу к делу.

– Спасибо, что позвонили, – сказал он. – Якоб очень хочет встретиться с вами и с вашим другом. Он спрашивает, знаете ли вы ресторан, в котором было бы удобно это сделать. Он говорит, что вы должны знать «заголовок» этого ресторана. Нет, не произносите его. Так знаете или нет?

– Да, – ответила она, – я знаю такое место. – Джини подумала, что, помимо всего прочего, головоломки Макмаллена представляли собой еще и тест на сообразительность. – Я выбрала его из трех, – осторожно продолжала она. – Это просто божественное место.

– Прекрасно, – послышался радостный голос Ноулза. – Приезжайте туда сегодня в шесть часов вечера. Внутрь не заходите, ждите снаружи. Если возникнут какие-то проблемы, позвоните по этому же номеру в девять вечера. После девяти телефон будет отключен. Вы все поняли?

– Поняла.

Не сказав больше ни слова, Ноулз повесил трубку. Паскаль не спускал с Джини пристального взгляда.

– Это был сам Макмаллен?

– Нет, его бывший преподаватель, Ноулз.

– Любопытно. Значит, ему помогают. Я так и думал. Кафе «Пэрэдайз»? Во сколько?

– В шесть. Мы должны ждать снаружи.

– Хорошо.

Паскаль быстро отошел в сторону и стал проверять свою сумку с фотопринадлежностями. Он взял свою толстую записную книжку, и Джини увидела, как к нему возвращаются знакомые ей уверенность и энергия.

– Сначала несколько телефонных звонков, а потом – в путь. На моем мотоцикле мы домчимся туда меньше чем за час.

– На этом мотоцикле? Сто километров? А стоит ли торопиться, Паскаль? Встреча состоится не раньше шести. Нам пока рано выезжать.

– Нет, не рано, – метнул в ее сторону острый взгляд Паскаль. – Мы точно знаем о Макмаллене три вещи. Во-первых, изворотлив. Во-вторых, умен. И, в-третьих, прошел выучку в коммандос. Поэтому до встречи с ним я намерен обследовать это место. Я хочу хорошенько осмотреть этот ресторан и саму площадь Пэрэдайз-сквер до наступления темноты.