355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Салли Боумен » Любовники и лжецы. Книга 2 » Текст книги (страница 4)
Любовники и лжецы. Книга 2
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:36

Текст книги "Любовники и лжецы. Книга 2"


Автор книги: Салли Боумен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Джини… Джини, это вы?

Она подняла голову и увидела, что Хоторн и его окружение добрались до ее столика и стоят рядом. Она поднялась и пожала протянутую им руку. Поскольку со всех сторон на них смотрели десятки глаз, рукопожатие его было коротким и официальным. И все же ей удалось прочитать что-то на его лице и в глазах. Для этого не надо было слов, Джини и так видела выражение, предназначенное для нее одной, и больше всего оно напоминало просьбу.

– Я хотел поблагодарить вас, – сказал Хоторн, – за то, что вчера вечером вы вытащили Лиз из дома. Это вы замечательно придумали.

Джини не стала поправлять его.

– Лиз сегодня не пришла?

– Нет, – немного замешкался он, – нет. У нее мигрень.

– Надеюсь, она скоро поправится.

– Непременно. У нее это обычно быстро проходит. Я…

Хоторн умолк. Джини уловила в его голосе предательское замешательство, ей показалось, что он выпустил себя из рук. Буквально на одно мгновение ей удалось заглянуть под маску его энергичности и бодрости, и она увидела там безумно уставшего человека. Он выглядел именно так, как говорила о нем Мэри: человек с отчаянием в сердце. Хоторн уже отворачивался к следующему столу, к следующей группе поклонников и друзей.

– Передайте Мэри самый сердечный привет, – сказал он и отошел. Джини наблюдала, как он двигается к выходу, останавливаясь у каждого столика. Возле дверей сгрудились телохранители. Девушка заметила плотную фигуру Фрэнка Ромеро и вспомнила об отце Хоторна. Она обернулась, но старика не было. Столик, за которым он до этого сидел, был пуст. Видимо, Джини не заметила его ухода.

Джини пошла по залу в поисках Николаса Дженкинса и через некоторое время обнаружила его в дальнем конце помещения, все еще беседующим с Мелроузом. Дженкинс был потным и багровым. Она увидела, как он вынимает носовой платок и вытирает лоб.

Она уже хотела потихоньку отойти и подождать, пока закончится их беседа, но в это время Дженкинс заметил ее и сделал знак подойти.

– А вот и она, Генри. Джини, ты очень вовремя. Мы как раз говорили о тебе.

– Ну и о других вещах, конечно, – едва заметно улыбнулся Мелроуз.

Дженкинс, похоже, находился в полном смятении. Он попытался коротко представить их друг другу, но хозяин небрежно отмахнулся от него.

– Я и так прекрасно знаю, кто такая мисс Хантер, Николас, – сказал он, поворачиваясь к Джини. – Я читал ее статьи и не раз восхищался ими. Знаете ли… – Он внимательно посмотрел на Джини. Высокий, элегантно одетый мужчина лет шестидесяти с изысканными манерами. – Знаете ли, – повторил он, – время от времени, Джини – можно я буду называть вас Джини? – я устраиваю обеды для своих журналистов, издателей и так далее. Совершенно неофициальные. Так, поиграть идеями, знаете ли. Подумать, о чем еще можно написать, как написать и можно ли улучшить газету…

Он умолк. Джини тоже молчала. Она, конечно, слышала об этих посиделках, но никогда не рассчитывала попасть на них. Журналистам, которые стояли гораздо выше ее по положению, и тем приходилось прилагать немыслимые усилия, чтобы добиться приглашения хотя бы на один из таких вечеров, поскольку это означало верный путь наверх. Джини знала, что Дженкинсу в прошлом приходилось бывать там, а вот амбициозный карьерист Дэш так ни разу и не был приглашен, хотя лез из кожи вон, чтобы добиться этого.

– Когда я нахожусь в Лондоне, то устраиваю их обычно раз в месяц, – продолжал Мелроуз. – И как раз на следующую неделю я запланировал одну такую встречу для «Ньюс». Мне бы хотелось, чтобы вы тоже пришли на нее. Я попрошу своего помощника связаться с вами в самое ближайшее время. Вы сможете? Отлично, просто отлично. Что ж, рад был встрече с вами.

Он коротко попрощался с Дженкинсом и отошел. Дженкинс наградил Джини злобным взглядом. Он совершено очевидно находился в отвратительном настроении и не собирался этого скрывать.

– Старая жопа! – мстительно сказал он, когда Мелроуз отошел на достаточное расстояние и уже не мог его услышать. – Господи, ну и вечерок, – добавил он, беря Джини под руку. – Ну ладно, пошли отсюда.

Сидя в «ягуаре», Дженкинс выглядел озабоченным. Он обращался только к водителю и то лишь затем, чтобы объяснить ему, какой дорогой ехать.

Они подъехали к дому Джини, и Дженкинс проводил ее до ступеней. Затем, немного помявшись, он сказал:

– Если можно, я бы зашел к тебе. Всего на пять минут.

Оказавшись в гостиной, Дженкинс не стал ни садиться, ни снимать плащ. Он стоял посередине комнаты и без стеснения осматривал ее. Ни кофе, ни спиртного он тоже не захотел.

– Слушай, – резко начал он. – Я обойдусь без долгих предисловий и перейду сразу к делу. Утром я поговорю на эту тему с Ламартином, а тебе скажу прямо сейчас. Можете считать историю с Хоторном оконченной.

В комнате повисла тишина. Джини молча смотрела на Дженкинса.

– История закончена?

– Вот именно. – Дженкинс переминался с ноги на ногу. – Умерла. Убита. Я сам убиваю ее. С этого момента оставьте ее. Оба. И ты, и Паскаль. Понятно?

Снова воцарилась тишина. Джини стала снимать плащ.

– Не объяснишь мне причину?

– Мог бы назвать тебе несколько, но хватит и одной. Меня ввели в заблуждение. Макмаллен наврал мне с три короба. Мы не будем готовить эту статью. – Дженкинс спрятал глаза. Его обычно розовое лицо побагровело. Глядя на него, Джини не могла не заметить, насколько он расстроен.

Она села и стала смотреть в пустоту. Ну конечно, это же настолько очевидно! В ее мозгу прокручивалось все, вплоть до мельчайших деталей сегодняшнего вечера: беседа Хоторна с Мелроузом, последовавший за этим разговор Мелроуза с Дженкинсом. Она оказалась в эпицентре очень крупной политической игры. Здесь было место и кнуту, и прянику – классический прием.

– Все понятно, – произнесла она, взглянув на Дженкинса. – Мелроуз приказал тебе похоронить эту тему.

– Ни хрена общего это с Мелроузом не имеет! – сразу же окрысился Дженкинс. – Это я так решил. А ты, Джини, делай, как я тебе говорю, и не выпендривайся!

– Оставь меня в покое, Николас, – резко встала Джини и поняла, что она вне себя от бешенства – Ты что, за идиотку меня принимаешь? Господи, мы целый вечер сидим на этом дурацком приеме, слушаем всю эту болтовню о свободе прессы, я почти начинаю в нее верить, и что происходит дальше?! Хоторн что-то потихоньку шепчет на ухо своему старинному дружку Мелроузу и вслед за этим – тема закрыта. К черту все это, Николас! А мне-то казалось, что главное в редакторе – это удержаться, когда на него начинают давить.

Лицо Дженкинса побагровело еще больше.

– Джини, я готов забыть все, что ты мне сейчас наговорила, но повторяю тебе еще раз: Мелроуз тут ни при чем. Он и знать не знает об этой истории.

– Хватит, Николас, не надо пудрить мне мозги! Мелроуз все прекрасно знает. И если ему обо всем рассказал не ты, значит, это сделал его приятель Хоторн.

– Слушай, – не обращая внимания на ее слова, продолжал Дженкинс, – я пересматривал всю нашу редакционную политику и решил, что мы должны быть аккуратнее со всеми этими сексуальными и скандальными историями, вот и все. «Ньюс» должна опираться в первую очередь на своего читателя из среднего класса…

– Да ладно тебе! Мы и так уже зашли слишком далеко и оттолкнули от себя этого читателя. Недавно я уже слышала точно такие же аргументы. И знаешь, от кого? От американского посла в Лондоне. Он кормил ими меня, он накормил ими Мелроуза, и тот их проглотил. Кроме того, ему, конечно, доставило удовольствие вступиться за своего друга Хоторна, поэтому он надавил на тебя, а ты тут же и сломался. Блестяще! И часто ли ты пересматриваешь «всю редакционную политику» за один вечер или даже в течение пятнадцатиминутного выступления?

– Все, хватит! – Плотно сжав губы, Дженкинс отвернулся в сторону. – Прости за то, что я так говорю, но это женская реакция, типичная женская реакция. Куда бы ты ни взглянула, Джини, ты повсюду видишь заговоры мужчин, – резко взмахнул он рукой. – В любом случае, хочу тебе напомнить, что я не обязан растолковывать редакционную политику своим репортерам. А если тебе это не нравится, сама знаешь, что делать.

– Уволиться, Николас? О нет, этого я не сделаю. В конце концов, мой чертов хозяин только что пригласил меня на один из своих знаменитых обедов. Это мне очень поможет. Если только я не почувствую, что приглашение связано с рядом обязательных условий. Например, чтобы я согласилась быть хорошей маленькой девочкой, оставить в покое Хоторна и играть в мячик. Если я на это не пойду, то приглашение на обед, судя по всему, в скором времени отменят. Кто знает, может быть, меня даже уволят. Господи, до чего же меня тошнит от всего этого!

– Ну послушай, послушай, – внезапно встревожился Дженкинс, – никто не говорит ни о каких увольнениях. – Его тон вдруг стал миролюбивым. – Мы не хотим терять тебя, Джини. Я не хочу.

– Ну конечно. Ты просто боишься, что я отнесу эту историю в какую-нибудь другую газету, которой она очень понравится.

Дженкинс открыл рот, чтобы бросить какую-то сердитую реплику, но тут же вновь закрыл его. Джини не удивилась бы, если бы он уволил ее здесь же и сейчас же, поэтому ей было вдвойне интересно, почему Дженкинс продолжает говорить с ней таким миролюбивым тоном.

– Послушай, Джини, – сказал он, – ты слишком бурно на все реагируешь. Это не повод для того, чтобы увольняться. Ты просто должна научиться смотреть фактам в лицо. Ну хорошо, не получилось с этой историей, но есть же и другие. Помнишь, мы говорили о Боснии? Почему бы еще раз не обсудить эту идею и…

Он продолжал говорить в том же духе, а Джини смотрела на него – холодно, с нарастающим отвращением. Если уж он готов опять говорить о Боснии, значит, ему и впрямь отчаянно надо добиться двух целей: отвлечь ее от этой истории и не позволить отнести ее в другую газету. Девушка отвела глаза от своего шефа, окинула взглядом комнату и вдруг вспомнила, что у стен ее квартиры вполне могут быть уши. В гневе она начисто забыла об этом, но сейчас подумала, что вполне может обернуть этот факт в свою пользу. Если кто-то сейчас подслушивает их, почему бы не сказать им то, что они так жаждут услышать! Она позволила Николасу Дженкинсу поговорить еще немного, а когда тот наконец закончил, пожала плечами и вздохнула.

– Ну ладно, ладно, – осторожно сказала она. – Возможно, ты и прав, Николас. Может быть, я действительно слишком болезненно все воспринимаю. Просто для меня это было неожиданностью, вот и все. – Джини помолчала. – А ты это серьезно насчет Боснии?

– Конечно, конечно! – просиял Дженкинс. – Не сомневайся, Джини. Я на самом деле ценю то, что ты делаешь в «Ньюс». Женская подпись под репортажами из Боснии, возможно, даже твоя фотография, – я думаю, это может неплохо сработать.

– Ну что ж, если это и впрямь возможно…

– Это возможно. Это более чем возможно. Слушай, Джини, с тобой ведь уже договорились по поводу обеда у Мелроуза на следующей неделе. Мы можем обсудить кое-какие темы для репортажей, чтобы идти к нему не с пустыми руками. Тебе это здорово поможет. Не отказывайся раньше времени.

– Но для этого я должна согласиться и оставить историю Хоторна?

– Да. И больше никогда и ни с кем о ней не трепаться.

– Хорошо, – улыбнулась Джини. – Считай, что ты меня купил, Николас. Мне не хотелось признаваться в этом раньше, но, честно говоря, в этой истории мне пока все равно так и не удалось достичь маломальского прогресса. Ниточек было много, но все они неизменно приводили в тупик. Над ними можно было работать месяцами и в итоге так ничего и не узнать. У Паскаля точно такое же чувство. Мне не очень-то хотелось бы всем этим заниматься – только время терять. А вот если бы действительно что-то получилось с Боснией…

– Джини, считай, что мы обо всем договорились. Не надо лишних слов.

– И вот еще что, Николас… Я страшно устала. Вся эта история с Хоторном буквально выжала меня. Не буду вдаваться в детали, это не самое главное, но признаюсь, что страху я натерпелась изрядно. Мне бы хотелось взять отпуск, хотя бы короткий. Кроме того, у меня накопились кое-какие отгулы.

– Никаких проблем! Бери отпуск, ты его заслужила. Неделя? Две?

– Две недели было бы просто замечательно. Правда можно, Николас?

Дженкинс считал, что он победил, и поэтому буквально источал благожелательность. Он подошел к девушке и положил руки ей на плечи.

– Решено. Две недели. Погрейся на солнышке, забудь о работе, о редакции. В течение двух недель чтобы я тебя не видел и не слышал, – широко улыбнулся он. – Я же на это время забуду, что ты моя сотрудница. А потом возвращайся с отличным загаром, и мы начнем думать о хорошей работе для тебя. Или, если хочешь, сначала сходи на обед к Мелроузу, а потом отправляйся в отпуск. Короче, тебе решать.

– Думаю, я все же схожу к Мелроузу. А потом полечу в какие-нибудь экзотические края. Господи, вот здорово-то! Наконец-то увижу солнышко после этого бесконечного дождя.

Дженкинс похлопал ее по плечу и направился к двери.

– Я знал, что ты меня поймешь, – сказал он, обернувшись. – Молодец, Джини! Умная девочка!

После его ухода Джини легла в постель и в который раз принялась прокручивать в голове все детали этой истории. Ей было не по себе, она боялась, что в любой момент может зазвонить телефон и она снова услышит приглушенный мужской шепот. Однако этой ночью ей не звонили. Проснувшись утром, она подумала, не разговор ли с Дженкинсом стал причиной того, что эта ночь прошла спокойно.

Она надеялась, что в восемь утра ей позвонит Паскаль, чтобы сообщить о своем приезде в Лондон, но он не позвонил. Девушка была разочарована, однако отнесла это на счет того, что он просто не доверял ее телефону. Она решила, что чуть позже сама позвонит ему из телефона-автомата. А пока ее ждала встреча с Лиз Хоторн в Риджент-парке.

Некоторое время она сидела, готовясь к этому свиданию, хотя и понимала, что Лиз может оказаться не в состоянии встретиться с ней. Джини гладила Наполеона, свернувшегося у нее на руках. От удовольствия он мурлыкал и жмурил глаза.

Вскоре после девяти Джини вышла из дома и поехала кружным путем, петляя до тех пор, пока не убедилась, что за ней нет «хвоста». Тогда она направилась на юг. Не доезжая до цели своего маршрута, она припарковала машину и продолжила путь пешком. За пятнадцать минут до назначенного времени она вошла в ворота Риджент-парка.

Глава 24

Парк был практически пуст. В отдалении Джини заметила лишь нескольких одержимых джоггеров, что трусили по дорожкам, да встретила двух человек, выгуливавших собак и прячущих лица от ветра. Джини пошла по центральной дорожке по направлению к саду посольской резиденции, а затем сошла на траву, услышав под ногами хлюпанье грязи.

Лиз указала место встречи очень расплывчато. Сад резиденции был большим и врезался в пространство парка огромной полукруглой подковой. Некоторое время Джини ходила вдоль этой подковы дозором: вперед, потом назад. Но затем, хотя на нее, казалось бы, никто не обращал внимания, она из предосторожности отошла подальше и выбрала в качестве наблюдательного пункта скамейку. Она была очень удобно расположена: метрах в пятидесяти от сада, на лужайке с коротко подстриженной травой. Бежали минуты: десять часов, десять пятнадцать, половина одиннадцатого… Джини замерзла и начала нервничать. В тот момент, когда Лиз Хоторн просила ее прийти сюда, Джини была слишком потрясена ее отчаянием и болью, теперь же, оказавшись здесь, она удивилась странному выбору Лиз. Это открытое место было явно не самым удачным для конспиративных встреч.

Действительно ли она когда-то встречалась здесь с Макмалленом? Джини подумала, что Лиз скорее всего имела в виду гораздо более ранний период, месяцев шесть или семь назад, еще до того, как у Хоторна возникли подозрения. Она снова стала размышлять над тем, какого рода отношения связывали Макмаллена с Лиз и были ли они любовниками. Затем, ежась от холода, поднялась со скамьи.

«Попробую еще раз», – решила она, медленно двигаясь вдоль высокой ограды. Еще полчаса, и все. Джини подумала, что нельзя упускать из внимания то, в какой цитадели жила Лиз Хоторн. Повернувшись спиной к северной части дома и к проходной, ощетинившейся антеннами и телекамерами, она пошла по направлению к южной стороне дома – туда, где дорога, окружавшая парк, вплотную приближалась к ограде.

Ограда была великолепной. Она была сделана из трехметровых металлических прутьев, каждый из которых венчали по три кованых пики. Да и сами прутья были сделаны таким образом, что любая атака на ограду была заранее обречена на провал. Прутья были покрыты специальным составом, из-за которого по ним невозможно было залезть наверх, и находились очень близко друг от друга. Внизу не было ни одной поперечной планки, на которую потенциальный злоумышленник мог бы поставить ногу. Сквозь прутья Джини время от времени видела очертания дома и просторные лужайки позади него, но все остальное было скрыто от глаз высокими вечнозелеными зарослями шириной метра в четыре. Джини знала, что этот зеленый покров скрывает в своей толще и другие незаметные охранные приспособления. Там, где листва кустарника была недостаточно густой, чтобы скрывать от постороннего глаза внутренний двор резиденции, по периметру ограды была поднята почти неразличимая глазом маскировочная сетка. Впереди показалась детская игровая площадка и два небольших разукрашенных мостика. На том, что подальше, стояли мужчина и женщина. Не обращая внимания на дождь, они кормили уток в пруду. Проходя по мостику, Джини взглянула на них, и они ответили ей улыбкой, сказав что-то насчет погоды. Обоим было не меньше шестидесяти.

Джини прошла по пустынной детской площадке. Теперь она находилась на южной стороне посольского сада. Он лежал справа от нее, а впереди тянулась кольцевая дорога. Впереди и чуть слева виднелись купол и высокий минарет центральной лондонской мечети. Проходя мимо, Джини, как всегда, поразилась неуместности такого расположения. Здесь, в самом английском из всех английских парков, эта арабская экзотика выглядела абсолютно неуместной. Минарет поднимался более чем на тридцать метров в небо. Эдакий маяк из «Тысячи и одной ночи», видимый на несколько километров в округе. Великолепный медный купол венчал серповидный полумесяц. Арабские владения соседствовали с американскими внутри английских. Менее сотни метров разделяли арабский майорат и частный дом американского посла.

Джини стояла между двумя этими зданиями, в зарослях молодых каштанов. С их голых ветвей падали капли дождя. Джини заметила, что стоит на пригорке, а вернее – на небольшом бугорке. Отсюда она могла спуститься вправо и подойти вплотную к ограде. Так она и сделала, прикоснувшись к ее железным прутьям. Сквозь густую листву и маскировочную сеть она ничего не видела, зато слышала голоса.

Там, внутри, работали мужчины. Джини услышала звуки лопаты, потом послышался визг бензопилы. Видимо, сад прореживали, избавляясь от старых деревьев. Бензопила умолкла, и неожиданно Джини с изумлением услышала голос Лиз Хоторн. Она давала инструкции рабочим.

– Нет, – донеслось до слуха девушки, – вот эту ветку нужно срезать и большую, которая над ней, тоже. От них слишком много тени, здесь ничего не будет расти. И вот этот большой платан тоже спилите. Он и так уже засыпал все своими семенами. Муж хочет, чтобы тут посадили маленькие гималайские березы. А теперь посмотрим на лавандовую аллею. Или, по крайней мере, на то, что от нее осталось после этого дождя…

Голос Лиз затих в отдалении. Вновь раздался визг бензопилы.

Озадаченная Джини повернулась. Бросив последний взгляд на ограду, она посмотрела перед собой и вскрикнула. В двух шагах от нее стоял джоггер, с которым она незадолго до этого разминулась на дорожке. Мужчина выглядел сурово, но не пытался приблизиться к ней. Джини присмотрелась к нему внимательнее. Несмотря на то, что он только что бежал, дыхание его было ровным, а когда поднял руку, чтобы поправить капюшон своей спортивной куртки, Джини заметила на его руке кольцо-печатку. Незнакомец был светловолос.

– Вы случайно не Якоба ищете? – осведомился он. У него был мягкий английский выговор.

– Я пришла сюда, чтобы встретиться с его подругой, – поколебавшись, ответила она. – Но Якоба я тоже ищу.

Он резко поднял голову, капюшон соскользнул на плечи. Сейчас он, конечно, выглядел старше, чем на снимке, но эти черты прочно отпечатались в памяти Джини. Она достаточно долго изучала его фотографию. Она тихо вскрикнула. Перед ней стоял Джеймс Макмаллен.

Джини уже хотела что-то сказать, но он оглянулся и быстро поднес палец к губам. Через ворота на кольцевой дороге в парк только что кто-то вошел.

– В Британском музее через час, – тихо сказал он. – Ждите меня там. Тут небезопасно. – Вошедший мужчина шел в их направлении, и Макмаллен, повысив голос, спросил: – Так в какую сторону мне бежать? Я, похоже, совсем заблудился.

– Вам нужно на юг. Бегите прямо через парк, затем сверните налево… Это довольно далеко отсюда.

– Спасибо. Я найду.

И, не оборачиваясь, он потрусил дальше. Бежал он довольно быстро. Джини повернулась лицом к кольцевой дороге и прошла мимо второго мужчины. На нем был темный плащ, его лицо было ей незнакомо. На Джини он даже не взглянул. Дойдя до дороги, девушка оглянулась. Мужчина размеренно продолжал идти по дорожке. Возле пожилой пары, которая по-прежнему кормила с мостика уток, он замедлил шаг, но тут же двинулся дальше. Отойдя от них на некоторое расстояние, мужчина поднес к лицу руку.

Их с Джини разделяло слишком большое расстояние, и она не могла быть уверена в своих подозрениях. Жест был вполне невинным. Вполне возможно, мужчина просто посмотрел на часы или подтянул галстук, но с таким же успехом он мог сказать что-то в микрофон на манжете. Джини быстрым шагом пошла прочь. В последний раз она обернулась, когда поравнялась с мечетью. Ни Макмаллена, ни человека в темном плаще видно не было.

– Я хочу, чтобы Джини сняли с этого задания, – сказал Паскаль. Он сидел в святилище Николаса Дженкинса на пятнадцатом этаже, откуда открывался вид на непрерывно растущие районы лондонских доков. Сквозь зеркальное стекло за спиной Дженкинса он видел башенные краны и строительные леса.

Дженкинс кивал и улыбался – сама любезность. На часах было одиннадцать утра. Паскаль приехал сюда прямо из аэропорта. Он ожидал, что ему придется выдержать настоящий бой, но Дженкинс не проявлял никаких признаков недовольства. Он продолжал кивать, улыбаться и поглядывать на Паскаля своими хитрыми глазками.

Паскаль пытался отделаться от воспоминаний о черном «мерседесе», он старался не думать о прекрасном даже после смерти лице Лорны Монро. В течение всей ночи он размышлял, как подойти к этому, что именно наврать Дженкинсу, а теперь у него было ощущение, что Дженкинс уже каким-то образом ухитрился объехать его и прекрасно об этом знает.

– Я достаточно ясно выражаюсь, Николас? Я не хочу больше работать вместе с Джини над этой темой. Я хочу, чтобы ты ее убрал. Ты меня понимаешь?

За стеклами очков, которые скорее могли бы принадлежать физику-ядерщику, промелькнул удивленный огонек. Дженкинс вздохнул.

– Дорогой мой, – невинным приторным голосом произнес он. – Что у вас случилось? Не сварили кашу? Или что-то посерьезнее?

– Оставь это, Николас. Она отличный журналист – упорный, очень дотошный. Но я привык работать один, у меня так лучше получается.

– А ведь я предупреждал тебя, – укоризненно посмотрел на него Дженкинс. – Я говорил тебе, что она хороша, но говорил и о том, что с нею хлопот не оберешься.

– Этого я не заметил, – холодно взглянул на него Паскаль. – Просто она мне больше не нужна, вот и все. Она… Журналист замешкался, подыскивая нужное слово. – Она меня тормозит. Разреши мне довести дело до конца в одиночку, и к концу недели я принесу его тебе на блюдечке.

– Ты имеешь в виду в воскресенье? – пристально посмотрел на Паскаля редактор.

– Если тебя интересует, смогу ли я сделать к воскресенью фотографии, то могу ответить тебе утвердительно. Я один сделаю все гораздо быстрее и эффективнее. Кроме того, негоже женщине заниматься историями вроде этой.

– Я тоже подумал об этом, когда услышал, что Эплйард мертв, – едва заметно усмехнулся Дженкинс.

Паскаль бросил на собеседника острый взгляд. Нет, Дженкинсу не удастся из него ничего вытянуть. Такое решение Паскаль принял этой ночью. Теперь во всем, что было связано с этой историей, Паскаль не верил уже никому, включая и Дженкинса, и пока она не завершится, он будет нем, как рыба.

– Я спешу, Николас. Давай примем решение, прямо здесь и сейчас. Если хочешь получить фотографии, отстрани от этого дела Джини. Все очень просто. Я, – пожал Паскаль плечами, – пытался уговорить ее сам, но у меня ничего не вышло. Возможно, тебя она послушает. Используй свое положение, Николас. Сделай все, что потребуется.

– Я уже это сделал. – На лице Дженкинса играла широкая самодовольная улыбка. – Вчера вечером. Ты просто не умеешь с ней обращаться, а у меня раз-два, и готово. Она у меня по струнке ходит.

В повисшем молчании Паскаль изумленно смотрел на Дженкинса.

– Вчера вечером ты отстранил ее от этого задания?

– Отстранил, не сомневайся. В конце концов она сдалась. Сначала, конечно, спорила, даже нахамила мне, но да Бог с ней. Боюсь, Джини всегда недолюбливала меня. Обвинила меня в том, что я поддаюсь давлению извне, она имела в виду нашего дорогого хозяина Мелроуза и его друга-посла. – Дженкинс помолчал, глядя на Паскаля. – Я сказал ей, что закрываю тему, естественно, она была не в восторге от этого.

– И ты действительно закрываешь эту тему?!

– Нет, Паскаль. На самом деле нет.

Дженкинс встал, подошел к огромному окну и надолго задумался. Затем он повернулся к Паскалю. Стекла его очков блеснули.

– Джини считает, что я – сума переметная. Или какой-то пудель, которого ведут на поводке. Что ж, со временем она убедится, что это не так. Слабые люди не могут забраться туда, куда удалось мне. Но по служебной лестнице не подняться и в том случае, если огрызаться каждый раз, когда старый занудный придурок вроде Мелроуза щелкает тебе пальцами. Нужно быть умнее. Нужно улыбаться и отвечать: «Да, лорд Мелроуз. Конечно, лорд Мелроуз». А потом делать по-своему. Хитрее надо быть и вступать в открытую конфронтацию только в подходящий момент, – улыбнулся Дженкинс. – Например, за пятнадцать секунд до того, как начнут вращаться ротационные машины. Или даже позже, когда газета уже окажется в киосках. Вот тогда, если статья действительно классная, у него просто духу не хватит тебя выгнать. А если даже и хватит, то ты все равно в дамках. Ты герой, бесстрашный редактор! – снова усмехнулся он. – «Жрите свое дерьмо, лорд Мелроуз, потому что у меня на столе уже лежат пять приглашений на работу». Таков мой подход.

Слушая его, Паскаль уже успел выкурить одну сигарету и теперь принялся за другую.

– Я думаю, – медленно сказал он, – тебе стоит ввести меня в курс дела. Судя по всему, за время моего отсутствия тут много чего произошло.

– О, очень много, – понимающе улыбнулся Дженкинс, возвращаясь к столу и садясь на свое место. Взяв трубку одного из телефонов, он приказал: – Шарлотта, в течение пятнадцати минут меня ни с кем не соединять. Ни с кем, поняла? – Он положил трубку и посмотрел на Паскаля долгим изучающим взглядом. – Когда ты спал в последний раз? – спросил он. – Ты выглядишь как покойник, тебе об этом не говорили?

– Вполне возможно, – пожал плечами Паскаль. – Тому есть много причин.

– Да уж, представляю. Ну ладно, слушай, Паскаль, и слушай внимательно. Повторять я не стану. Во-первых, возник вопрос о том, кто еще может знать о том, что вы работаете над этой историей. Джини задавала его неоднократно. Боюсь, в первый раз я не был достаточно искренен с вами. Сейчас – буду. Знал Джеймс Макмаллен. Мы договорились с ним об этом в декабре, когда он передавал мне пленку, за две недели до его исчезновения. Он настоятельно просил меня поручить это дело именно тебе, что, признаюсь, меня удивило. Впрочем, он мог видеть твои военные снимки или какую-нибудь из последних работ. Джини предложил я сам, и он неохотно согласился. Я не знаю, кому еще он мог сообщить об этом. Один вполне очевидный кандидат есть, хотя он сам говорил, что ей лучше ничего не знать.

– Лиз Хоторн?

– Именно. Возможно также… – Дженкинс хмуро помолчал. – Возможно, что наш разговор был подслушан, хотя мы и соблюдали осторожность. Я никогда не появлялся в его квартире, а он не переступал порог этого здания. Мы с ним встречались подальше от всех этих засранцев-журналистов, а в тот раз, когда обсуждали ваши кандидатуры, сидели в армейском клубе. Есть и еще кое-что, о чем тебе следует знать, – добавил Дженкинс. – Это касается Джонни Эплйарда. Я поначалу не придавал этому значения, поэтому и рассказывать не стал. Однако когда я услышал о его смерти, то понял, что ошибался… Теперь мы переходим к действительно интересной части, – продолжал Дженкинс. – Мы переходим к последним выходным и ужину, который мы с Джини посетили вчера вечером. Стечение обстоятельств, Паскаль. Именно тогда я понял, что дело тут пахнет не просто скандалом на сексуальной почве. Я сообразил, что это по-настоящему крутая история.

– Почему?

– Потому что на меня стали давить, Паскаль. Причем давить так, как никогда. Это очень о многом говорит. Что ты знаешь про лорда Мелроуза?

– Знаю, что он владелец «Ньюс», это само собой. Унаследовал эту газету от отца. В Англии ему принадлежат еще три газеты, две в Австралии, одна в Канаде и одна в Штатах. По-моему, они друзья с Хоторном. По крайней мере, так говорила Джини.

– Все верно. Но для нас сейчас самое важное то, что он целиком и полностью принадлежит к самой верхушке истэблишмента. Его друзья повсюду занимают командные посты, в том числе и в спецслужбах, хотя Мелроуз об этом помалкивает. У нас уже было из-за этого несколько серьезных стычек. Это происходит так: время от времени за Мелроузом заезжает симпатичный и неразговорчивый господин в штатском, и они отправляются обедать в какое-нибудь местечко вроде «Атенея» или «Брукс клуб». Подкрепившись, этот господин дожидается, пока им подадут кофе, а затем шепчет Мелроузу на ушко какое-нибудь словечко. Обычно это происходит, когда газета нападает на какой-то след, раскапывает что-то щекотливое. И тогда Мелроузу говорят: ладно, старик, сам понимаешь, национальная безопасность и все такое, отзови своих волкодавов, возьми их на поводок. Иногда Мелроуз прислушивается к таким советам, а иногда вспоминает, что он все-таки либерал, и посылает собеседника подальше. В прошлую пятницу Мэлроуз был как раз на одном из таких обедов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю