Текст книги "Любовники и лжецы. Книга 2"
Автор книги: Салли Боумен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
– Например?
– Воля к жизни. Благоразумие. Бескорыстие. Способность любить. Ум. Ум – в первую очередь. Это очень ценное качество.
Джини отвернулась. Его пристальный взгляд теперь смущал ее.
– При встрече она не показалась мне глупой, – возразила она.
– Ах, будет вам. – Джон Хоторн нетерпеливо встал со стула и, подойдя к столу, добавил в свой стакан виски. – Полноте, Джини, ведь вы гораздо тоньше, чем хотите казаться. Лиз пустая, тщеславная особа, которая занята только собой. И на редкость глупа. Она хронически находится в состоянии воспаленного тщеславия и недовольства. Ее постоянно терзает потребность, какая-то неутоленная страсть быть в центре всеобщего внимания. Я в жизни не встречал такой эгоистки, как Лиз. Ради того, чтобы привлечь к себе внимание, она готова на что угодно. Если фотографы хотят снимать хнычущих больных детей, она мчится в детскую больницу. Если для того, чтобы о тебе заговорили, требуется перерезать вены, она и это сделает. Боже праведный, на этой женщине я женат уже десять лет! И это мать моих детей! Вы что же, думаете, я собственной жены не знаю?
Джини не нашла, что сказать. Ее поразила неожиданная страстность, прозвучавшая в его словах, и Хоторн, словно поняв это, вздохнул и беспомощно развел руками.
– Понимаю. Я делаю именно то, что зарекался делать. Я вовсе не желаю вытаскивать на свет Божий все пороки Лиз или намеренно обливать ее грязью. Но иногда, как, например, сейчас, так хочется, чтобы хоть кто-то увидел, что на деле представляет собой моя «образцовая» семейная жизнь. У меня два ребенка от женщины, которую я никогда не любил и не уважал. Но если Лиз приходится расплачиваться за это, то расплачиваюсь и я. В отличие от жены, я не ищу спасения во лжи и таблетках. У меня другие лекарства. Иногда выпивка – для того лишь, чтобы забыться на ночь, иногда женщины. К спиртному быстро привыкаешь, опасность спиться очень велика, что мы наблюдали сегодня вечером на примере вашего батюшки. И потому ныне я предпочитаю средство более легкое, вполне доступное и гораздо меньше влияющее на образ жизни. Женщин. Да, Джини, трахаюсь на стороне. Именно так это называется.
Повисла пауза. К Джини вернулось ощущение, ставшее уже знакомым: слабое пульсирование опасности, поселившееся в ее квартире, дрожь беспокойства.
– Значит, женщины? На образ жизни не влияют и затягивают гораздо меньше, чем выпивка… – произнесла она.
Взгляд Хоторна стал еще внимательней.
– А что, Макмаллен намекал на что-то другое? Говорил, что женщины нужны мне постоянно, как наркотик? – Его лицо словно окаменело. – Что ж, удивляться тут нечему. Лиз уже бросала мне в лицо это обвинение наряду с сотнями других, в самых причудливых сочетаниях. Но вряд ли стоит принимать его на веру. Я уже говорил вам, что люблю женщин, люблю секс. Да, я изменял жене. В первый раз – через полтора года после свадьбы. И много раз потом. Если вам нужны бухгалтерские данные, то пожалуйста: за восемь с половиной лет у меня было четыре довольно продолжительных романа, причем каждый раз с доброй и благоразумной семейной женщиной. Я встречался с женщинами, которые нравились мне. И вызывали уважение. Наша связь начиналась по взаимному согласию и кончалась точно так же, без слез. И… – Он умолк, словно раздумывая, стоит ли продолжать. – И, конечно, – снова заговорил он с каким-то ожесточением, – были другие эпизоды. Приключения на одну ночь, если вам угодно. Я спал с другими женщинами по той единственной причине, что они встречались на моем пути. Когда я был уставшим и одиноким, когда сердце мое ныло от тоски, эти женщины оказывались рядом. И, как миллионы других мужчин, я предавался иллюзии, что женщина поможет мне… – Он снова замолчал. – Я политик, а не священник, Джини. Иногда в жизни все бывает предельно просто: встречаешь женщину и хочешь ее вздрючить.
В наступившей тишине Джини чувствовала опасность – теперь уже с предельной ясностью. Она понимала, что Хоторн намеренно переводит отношения между ними в иную плоскость, все глубже втягивая ее в разговор, подводя к той черте, переступать которую было бы верхом безрассудства. Только что, произнеся последний глагол, он еще ближе подтолкнул их отношения к этой черте. Их беседа давно перестала напоминать интервью. Это была уже даже не исповедь. Сейчас в этой комнате были только мужчина и женщина – наедине в поздний час. Возможно, до сих пор Хоторн проявлял щепетильность, стараясь сдерживать свои эмоции и сохранять между ними разумную дистанцию, но в момент, когда им было произнесено это грязное слово, все изменилось. Их молчание теперь было наполнено значением, несло в себе заряд сексуальности.
Она не была уверена, что Хоторн хотел именно такого развития событий. Скорее всего, нет. Однако Джини знала, что сейчас он так же остро, как и она, чувствовал это новое состояние. Об этом можно было судить по изменившемуся выражению его лица. Отставив стакан, Хоторн наклонился к ней.
– Вы шокированы? – спросил он. – Похоже, что да.
– Нет, я не шокирована. Просто подобные выражения нехарактерны для осторожного политика. Наверное, поэтому у меня такой вид.
– А я говорю сейчас вовсе не как политик. И не собираюсь быть осторожным. Я думал, вы поняли это. – Он встретился с ней взглядом. – Что же касается этого слова, то оно считается довольно распространенным. И очень точным.
– Точнее не скажешь.
– Но в то же время оно кажется вам безнравственным, – улыбнулся Хоторн уголками губ. – Не отрицайте, это у вас на лице написано. Вот тут… – Он подался вперед и легонько дотронулся до ее лба, между бровями, сразу же отняв руку. – Вот тут появилась крохотная морщинка. И ваши глаза. Они так много говорят… и осуждают. – Он вздохнул. – Почему, Джини? Что в этом плохого – когда хочешь кого-нибудь вздрючить? Во всяком случае, человек поступает честно, признавая это. Разве не так?
– Нет, не так. – Она торопливо вскочила на ноги.
– А если бы я сказал, что проводил долгие дни в поисках настоящей любви, вам бы это больше понравилось? – Хоторн посмотрел на нее снизу вверх все с той же измученной полуулыбкой. И тоже поднялся. Они стояли совсем рядом. Лицо его посерьезнело.
– Вы бы это предпочли услышать? Как большинство женщин в мире?
– Нет. Зачем? Какая разница?
Она начала медленно отходить от него. Но Хоторн мягко взял ее за руку и повернул к себе лицом.
– Неправда, – произнес он. – Неправда, Джини. Разница огромная. И кому, как не вам, знать это…
Джини слабо взмахнула рукой, чтобы защититься, сама не зная от чего. У нее кружилась голова. Было такое ощущение, будто события неслись вперед, догоняли и опрокидывали друг друга, сливаясь в сплошной поток. Они мелькали стремительно, как огни автомобилей на скоростной магистрали.
– Послушайте, – произнесла она, запинаясь. – Уже очень поздно. Вероятно, вам уже пора идти, и…
Она остановилась. Хоторн взял ее руку и поднес к губам. В тот момент, когда его дыхание коснулось кожи, раздался телефонный звонок. Быстро отдернув руку, она обернулась и непонимающе уставилась на письменный стол, где стоял телефон.
– Осмелюсь предположить, что это Паскаль Ламартин, запаздывающий на два с половиной часа, – ровным голосом проговорил Хоторн. – Может, ответите?
Подойдя к письменному столу, она сняла трубку. На другом конце провода кто-то молчал. Все еще прижимая телефонную трубку к уху, Джини повернулась к Хоторну. Он внимательно смотрел на нее.
– Паскаль? – спросила она молчавшего. Из трубки раздалось потрескивание. И тогда Джини услышала знакомый мужской голос – нет, не Паскаля, а того, другого.
– Джини, – прошептал голос. – Джини, это ты?
У нее перехватило дыхание. Джини почувствовала, как от лица отлила кровь. Сердце замерло от сознания того, насколько она боится – боится панически – обоих этих мужчин: того, который только что целовал ей руку, и другого, который нашептывал ей о своих заветных желаниях. Их желания были так похожи… Она окаменела, глядя на Хоторна. А голос в трубке все шептал.
Хоторн хмурился. Он подходил все ближе, не отрывая взгляда от ее лица. Их разделяло всего полметра, тридцать сантиметров. И тут она поняла, что Хоторн тоже слышит этот шепот. Его глаза неуловимо изменялись, фиксируя каждое похабное словечко. В них не было удивления, но Джини ясно видела, как зло сжался его рот. Постояв так несколько секунд, он протянул руку.
– Дайте трубку, Джини, – попросил Хоторн.
Она подчинилась. Хоторн послушал еще и затем с отрывистым, холодным выговором уроженца Восточного побережья Соединенных Штатов произнес:
– Вы записываете этот разговор? Вы знаете, с кем говорите?
В трубке раздался щелчок, наступило молчание. Должно быть, запись была прервана. Шепота больше не было.
– Если позвоните еще раз, то горько раскаетесь. Уяснили? – Хоторн говорил четко и сжато, словно ни капли не сомневался в том, что его слушают. Его лицо снова стало невозмутимым. Протянув руку, он положил трубку на место.
Выпрямившись, Хоторн стоял прямо перед ней. Джини обнаружила, что приперта к письменному столу. Поймав его взгляд, она увидела, что холодные глаза запылали от гнева, словно невероятным образом воспламенился лед.
– Раньше такое случалось?
– Да.
– Когда? С какого времени у вас раздаются подобные звонки?
– На этой неделе. Я забыла, когда позвонили в первый раз. Во вторник… Нет, в понедельник. В тот день я вернулась из Венеции…
Она поспешно замолкла. Это признание вырвалось помимо ее воли. У нее не было возможности обдумать свои слова. Джини полностью сконцентрировала внимание на Хоторне, стоявшем вплотную к ней, и жестком крае письменного стола, подпиравшем ее сзади. В глазах Хоторна блеснула искорка понимания, едва она упомянула о своей поездке. Джини густо покраснела. Хоторн легко вздохнул. Джини буквально кожей почувствовала, как он полностью расслабился.
– Джини, Джини, – проговорил Хоторн низким голосом, в котором звучали одновременно горечь и легкая насмешка. – Да знаю я, что вы туда ездили. И знаю, зачем. Все. Это не имеет никакого значения. Лучше доверьтесь мне. Дайте мне хотя бы несколько дней. Если бы вы вняли этому совету, то я… – Он неожиданно оборвал фразу на полуслове. – Не всякая ложь заслуживает веры. Боже праведный…
Подняв руку, он коснулся ее волос.
– У вас удивительные волосы, Джини, они просто великолепны… Знаете, Джини, когда я смотрю на вас…
– Не надо. – Она уперлась руками ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Однако он наваливался все сильнее, взяв ее за затылок так, чтобы ее лицо оставалось повернутым к нему.
– Вы это всерьез говорите? – допытывался он. – Вы уверены, что именно этого хотите? Посмотрите на меня, Джини. Нет, только не отворачивайтесь. Да. Вот так.
Джини полностью оцепенела. Она стояла и смотрела ему в лицо. Его дыхание участилось, было видно, что им овладело возбуждение. Это пугало. В глубине его глаз пряталось отчаяние, крепкая хватка его пальцев выдавала растущее волнение. Он заговорил, но тут же остановился. Потом, понизив голос и взяв ее за руку, заговорил вновь.
– Вот что ты со мною делаешь… Ты должна знать. Это случилось, как только я впервые увидел тебя. Меня тогда словно молния пронзила. И все повторилось на вечеринке у Мэри. О чем мы тогда говорили? Даже не помню. Я доподлинно знал, зачем ты явилась туда, но даже это не имело для меня никакого значения. В комнате было полно людей, но мне было наплевать. И сегодня, когда твой отец приблизился, чтобы ударить тебя… Мы так похожи. Мы – родственные души. Я знаю: то же самое чувствуешь и ты. Я вижу это по твоим глазам – они не лгут. И вот что еще они говорят мне…
Он крепко стиснул и прижал к своей груди ее руку. Кончиками пальцев она ощутила, как бьется его сердце. Хоторн сжал ее ладонь еще сильнее и повел вниз – вдоль их тел, притиснутых друг к другу. Его пенис находился в состоянии эрекции. Доведя ее ладонь до этого места, Хоторн содрогнулся от возбуждения.
– Послушай, Джини. Посмотри же на меня.
Он все сильнее наваливался на нее, прижимая к письменному столу. Отворачиваясь, Джини отчаянно вертела головой.
– Прекратите, – бормотала она. – Все это ложь! Убирайтесь прочь отсюда. Прекратите сейчас же…
– Скажи то же самое, глядя мне в глаза. Не можешь… – злорадно произнес Хоторн. Но стоило ей взглянуть ему в лицо, и он тут же запечатлел на ее губах жаркий поцелуй. Со стоном оторвавшись от ее рта, он начал ласкать ей груди. Джини застонала. Хоторн немного отстранился, и она увидела, насколько изменилось его лицо, которое выражало теперь страсть и торжество одновременно. Заведя ей руку за спину, он навалился на нее всем своим весом и почти оседлал ее. Его твердый член уперся Джини между ног. Хоторн принялся расстегивать ее блузку. Она с содроганием ощутила прикосновение к своему телу его руки. Горячие пальцы сжали ее грудь.
– Не говори ничего. И не отбивайся. Не надо, дорогая… – Она попыталась его оттолкнуть, но он перехватил ее руку и снова завалил Джини на стол. Раздвинув ей ноги, он начал тереться возбужденным стволом о ее тело. Потом вдруг притиснул Джини к себе и, вцепившись ей в волосы, запрокинул ее голову назад. Она снова завопила, но он тут же прильнул ртом к ее губам, просунув между ними свой язык.
Хоторн был очень силен, а его движения – быстры. В них не было и намека на какие-либо колебания, не допускалось даже предположения, что его действия могут прийтись ей не по вкусу и вызвать сопротивление. Джини дергалась, пытаясь высвободить руки, которые оказались зажатыми между их телами. Его губы причиняли ей боль, и чем больше она сопротивлялась, тем сильнее впивались они в ее рот. Пришлось расслабиться, и он мгновенно отреагировал на это.
– Да, – прошептал он, задыхаясь. – О, Господи, милая, да…
Хоторн словно обезумел, покрывая ее шею поцелуями. Джини тем временем потихоньку высвободила руки из тисков. Напрягшись, она выжидала. Сейчас в ее голове была только одна мысль: «Пусть только поднимет голову».
– У тебя такой красивый рот, – бормотал он, – такие прекрасные груди…
Хоторн наклонял ее голову все ниже, поддерживая Джини за талию, заставляя изгибаться дугой. Теперь он целовал ее груди, впрочем, делая это более нежно, чем прежде. Зажимая соски губами, он ласкал их языком. Сначала правая грудь, потом – левая. Все его тело конвульсивно содрогалось. А Джини выжидала. Наконец Хоторн выпрямился.
Его руки, соскользнув с ее тела, потянулись к брючному ремню. И именно в этот момент, когда он, разогнувшись, смотрел на нее так, будто ослеп от желания, она выбросила вперед кулак со всей силой, которая только была в ней. Удар был точен. Он пришелся в шею – как раз в то место, где билась артерия. Охнув от боли, Хоторн отшатнулся, дав ей свободу.
Он почти сразу же пришел в себя. Его дыхание участилось. Удивление на лице сменилось яростью.
– А я думал, что ты поняла меня, – проговорил он, вновь шагнув к ней. – Джини…
– О, да, я поняла вас. Отлично поняла. Ведь вы посвятили объяснениям весь вечер. Как не понять?
В наступившем молчании чувствовалась тревога. Его лицо стало тяжелым.
– Поняла, да не совсем, – произнес он. – По всему видно.
– Может, все-таки соизволите убраться отсюда? Дрожащими пальцами Джини пыталась застегнуть блузку на груди. Она панически боялась, что Хоторн увидит, как у нее трясутся руки.
– А ты боишься…
Он уставился на нее немигающим взглядом. Однако Джини выдержала этот взгляд. По его лицу она видела, что рассудок возвращается к нему.
– У тебя трясутся руки. Сдается мне… – Он приблизился к ней еще на один шаг и медленно поднял руку. Она съежилась, инстинктивно выбросив руку, готовая отбиваться. Хоторн остановился. Его лицо поникло.
– Вижу, вижу. Кажется, начинаю понимать. Чего же такого, черт возьми, тебе обо мне наговорили?
– Не более того, что вы сами мне поведали. Вот тут! – Она разъяренно ткнула пальцем в письменный стол. – Если раньше у меня и были какие-то сомнения, то теперь их не осталось и в помине. Вы только что сами красноречиво продемонстрировали, что вы за тип!
– Неужто? – Его голос снова стал холодным как лед. – Я занимался с вами любовью – только и всего. Во всяком случае, так мне казалось.
– Занимался любовью? И это вы называете «заниматься любовью»? – Она глядела ему прямо в глаза – Не надо врать! Да я, черт побери, еле отбилась от вас.
– Что ж, учитывая сложившиеся обстоятельства, я ожидал определенного сопротивления, – ухмыльнулся он. – И долго вы намеревались сопротивляться, интересно знать?
– Выметайтесь отсюда немедленно! – теперь уже она шагнула навстречу Хоторну. – И не надо врать! Вы отлично слышали, как я просила вас, требовала прекратить это…
– Ах, просили?… Сами того не желая.
– Нет, желала, и вам это прекрасно известно, черт вас возьми!
– В таком случае прошу меня извинить. – Слегка пожав плечами, он смерил ее своим холодным взглядом. – Очевидно, я просто неверно истолковал сигналы…
– Какие еще сигналы? – перебила она его, по-прежнему кипя от ярости. – Я не давала вам никаких сигналов – ни единого! Слышите?
– А вы сами в этом уверены?
– После всего того, что мне пришлось выслушать о вас? Полагаете, я готова переспать с таким, как вы? Глубоко заблуждаетесь!
На сей раз пауза длилась дольше обычного. Лицо Хоторна побелело. В его глазах что-то дрогнуло. Джини поняла, что ее слова стали для него пощечиной. Он горько вздохнул.
– Что бы вы ни слышали обо мне, – произнес Хоторн низким, подрагивающим от напряжения голосом, – такое желание с вашей стороны все же возможно. В подобной ситуации… – Он показал на нее, а потом на себя. – В подобной ситуации возможно практически все. Любая крайность. К сожалению. Как я убедился на собственном печальном опыте.
Хоторн повернулся и зашагал к двери, но замер на несколько секунд, чтобы снова взглянуть на нее.
– И, кстати, я не врал вам, – добавил он. – Я ни разу не солгал вам, с тех пор как переступил порог этой комнаты, а это, согласитесь, кое-что да значит, особенно в данной ситуации. Вы, я, все это… Я был вполне искренен, говоря, что вы нравитесь мне. Правда, я имел в виду кое-что другое, но вы, кажется, не уловили намека. Не думаю, что теперь вы поверите мне. Но когда все будет позади, я надеюсь, вы вспомните об этом. Хотя бы вспомните.
Джини с трудом выдержала его долгий, неподвижный взгляд.
– Ведь мы говорили с вами о сексе, – продолжал он. – Любовь и секс. Обсуждая эти две темы, люди почти всегда лгут. В особенности самим себе. Задумайтесь об этом, Джини.
Джини в нерешительности смотрела на него. Гнев и страх уже оставили ее.
– Я не хотела, чтобы это случилось, – сказала она спокойно, ему в тон. – Ваши предположения на этот счет неуместны. Я люблю другого и ни за что не стала бы – не смогла бы – поощрять ухаживания со стороны кого-то еще. Сейчас это попросту невозможно. И вам следует это понять.
Хоторн смотрел на нее внимательным и грустным взглядом. Его губы тронула улыбка.
– Вы молоды, – проговорил он со странной печалью в голосе. – Вот поживете с мое, тогда осознаете, что даже любовь не такая уж надежная преграда, как кажется. Подобные вещи случаются, прорываясь сквозь любые барьеры: чувство долга, этические нормы и, конечно, любовь. Ни одно из этих понятий не может считаться непроницаемым щитом. – Хоторн ненадолго умолк. – Сейчас вы говорите одно, но можете ли вы поклясться, что через полгода будете утверждать то же самое? А через год? А завтра? Или даже сейчас – если бы я вас еще раз поцеловал?
Он сделал шаг по направлению к ней. Джини не двинулась с места.
– Успокойтесь. Я и пальцем к вам не притронусь. – Хоторн мягко опустил поднятую было руку. – Вот видите: я вполне безобиден. – Он повернулся и открыл дверь. – Но помните, – бросил он через плечо, – я не лгал. И спросите себя, можете ли вы сказать то же самое о самой себе.
Хоторн вышел, плотно притворив за собой дверь, и Джини тут же всем телом навалилась на нее. Ее трясло. Издав нервный, прерывистый вздох, она прижала ладони к груди. До ее слуха донеслись его шаги. Раздался рокот мотора. Должно быть, он опустил стекло – с улицы послышалась музыка: короткая, но ослепительная в своем блеске вспышка Моцарта. И машина уехала. Улица вновь погрузилась в тишину.
Едва Хоторн уехал, Джини опрометью бросилась к письменному столу, чтобы схватить телефонную трубку. Потом, некоторое время спустя, она, оглядываясь назад, еще спросит себя, не сложилось ли бы все совсем иначе, если бы минут через шесть после отъезда Хоторна в ее квартире не появился Паскаль. Если бы этот перерыв был чуть побольше, у нее было бы время как следует все обдумать. Что, если бы она успела сменить разорванную блузку, умыться, причесать растрепанные волосы, убрать чашки из-под кофе и стаканы из-под виски? Изменило бы это что-нибудь?
Как бы то ни было, ничего из этого она не сделала. Единственное, на что у нее тогда хватило сил, – это сидеть на полу в обнимку с телефоном, вновь и вновь набирая номер Мэри. Она была уверена, что Паскаль находится именно там. Наверное, думалось ей, начал ругаться с отцом и вошел в раж. Чем же еще объяснить его отсутствие? Эта идея пришла к ней в голову сразу же, как только стих шорох шин автомобиля Хоторна. Вне себя от волнения, она лихорадочно набирала телефонный номер, слышала частые гудки и снова вертела телефонный диск.
Одновременно с этим Джини прислушивалась, не раздастся ли знакомый рокот мотоцикла, но за окном бежали только легковушки. Она услышала, как с характерным скрежетом рядом с ее домом затормозило какое-то такси.
Но этот звук был лишен для нее малейшего смысла. Руки дрожали, не переставая. Телефон упал на пол, и она подняла его, чтобы опять набрать все тот же номер. Джини не прекращала этого занятия до тех пор, пока не услышала, как к ее двери кто-то приближается. Знакомый голос назвал ее имя. Вскочив на ноги, Джини молнией метнулась к двери и настежь распахнула ее.
Из горла ее вырвался крик радости. Прильнув к Паскалю, она потащила его ближе к свету и тут же остолбенела, вскрикнув на сей раз от испуга. Лицо Паскаля было бледно как полотно. На виске пунцовела кровоточащая рана. Рукав кожаного пиджака был разодран от плеча до кисти.
– Что случилось, Паскаль?! Господи, да что же это? – запричитала Джини.
Она хотела обнять его, но ее остановило каменное выражение столь дорогого ей лица. Взгляд Паскаля остановился на ее волосах, затем упал на разорванную блузку, переместился в глубь комнаты, застыв на кофейных чашках и стаканах для виски, бумагах и канцелярских принадлежностях, в беспорядке разбросанных на письменном столе. Стул у письменного стола был перевернут вверх ногами, а она даже не успела заметить этого. Мягкая подстилка, слетевшая со стула, валялась на полу по соседству с туфлей. Насмотревшись на этот разгром, Паскаль вновь впился взглядом в ее лицо, а пальцы его вцепились ей в руку. Он смотрел на ее рот, на ее шею, и его глаза наполнялись недоверием.
– Что случилось? – спросил он наконец. – Что здесь произошло?
– Произошло так много… Да Бог с ним, Паскаль. Все это сейчас не имеет значения. Я тебе потом все объясню. Ты ушибся, у тебя лицо в крови…
– Что за чертовщина здесь происходит?
Она попыталась обвить его шею, но он, схватив ее за запястья, отвел в сторону руки, готовые обнять его. Глаза Паскаля по-прежнему настороженно изучали ее лицо. Вопрос прозвучал, как щелчок кнута. В глазах стояли боль и замешательство.
Джини почувствовала, что краснеет. Неужели на шее остались следы? Наверное, так оно и было. От этой мысли она ощутила себя виноватой. Прикрыв шею ладонью, она увидела, что на лице Паскаля застыла неподвижная маска непонимания.
– Кто здесь был? – сделав несколько шагов, он поднял один стакан из-под виски, потом другой. Его руки подрагивали. Паскаль обернулся и снова непонимающе уставился на нее. – Кто здесь был, Джини?
– Здесь был Джон Хоторн… – Всплеснув руками, она сделала порывистое движение, намереваясь подойти к нему. – Не надо сейчас об этом, Паскаль. Ты не приехал, а мне нужно было уходить от Мэри. Вот он и подвез меня…
– И ты хочешь сказать мне, что впустила его к себе, когда никого больше рядом не было? Господи Иисусе, да что же здесь происходило? Ты позволила этому человеку здесь находиться? И даже дала ему выпить?
– Послушай же, Паскаль. Ты ничего не понял. Я все объясню. Ничего такого не было.
– Ничего такого? – его голос внезапно стал ледяным. – Да у тебя блузка разорвана. И чулки тоже. А на волосы свои посмотри, на лицо свое! Гос-споди… – Еще раз беспомощно осмотрев все вокруг, он схватил ее за руку. – Так что же случилось, Джини?
– Он… Мы разговаривали. Просто разговаривали, Паскаль. А ты все никак не возвращался. А потом телефон зазвонил. Это был опять все тот же мужчина, все тот же ужасный шепот. А потом…
– Джини, Джини… – Он прижал ее к себе и начал гладить по голове, как ребенка. – Все в порядке, любимая, успокойся. Скажи: он не обидел тебя? Что он сделал с тобой, Джини?
– Ничего. – Джини отвернулась и, с трудом подбирая слова, закончила: – Говорил всякое, приставал даже. Но потом взял себя в руки и вскоре ушел. Со мной все в порядке, Паскаль. Я не хочу сейчас говорить об этом. Но что случилось с тобой, куда ты пропал? Почему у тебя разбито лицо?
– Уйдем отсюда! Немедленно! – Паскаль заходил по комнате. Поднял и поставил стул возле письменного стола. Еще раз посмотрел на предметы, в беспорядке разбросанные на столе, на валяющийся на полу плед, на одинокую туфлю рядом с ним. – Обувайся и приведи себя в порядок, – распорядился он. – Возьми пальто. Да еще что-нибудь из одежды. Вон сколько ее здесь набросано.
– Прекрати! – Резко повернувшись на месте, она яростно поглядела ему в глаза. – Не надо разговаривать со мной таким тоном. Не люблю, когда мною командуют…
– Послушай, – быстро подошел к ней Паскаль и взял ее за руку. Его лицо осунулось от усталости. Неловко двинув правой рукой, он поморщился от боли и вполголоса выругался. – Послушай же, – попросил он снова. – У меня сейчас нет времени на идиотские споры. Собирай вещи, да поживее. Пока вы тут с Хоторном рассиживались да попивали виски, меня едва не убили. Причем это не было простой случайностью.
– Паскаль…
– Да слушай же ты меня! У меня рука разбита, болит ужасно, черт ее подери! Мне Бог знает сколько пришлось объясняться с полицией и докторами. На мотоцикле можно ставить крест – теперь уже не починишь. Когда я наконец от них отделался, первым делом помчался к Мэри, но там уже никого не было. Тогда я двинул в Хэмпстед, однако и там тебя не нашел. Я едва не рехнулся, пока искал тебя, Где ты? Что с тобой? Наконец прилетаю сюда, и что же я вижу? Ты провела вечер с этим типом. Более того, пригласила его к себе. Сидела с ним, да еще, черт возьми, выпивала! Блузка разорвана, губы распухли. Отметины от поцелуев – по всей шее… Что же я, по-твоему, должен подумать? Так что не вздумай сейчас спорить со мной. – Резко оборвав фразу, он раздраженно отвернулся. – В общем, собирай вещи и не дергайся. Договорились?
Джини молчаливо подчинилась. Она надела туфлю, слетевшую с ноги, взяла в охапку пальто. Паскаль вытащил ее за руку на улицу, хлопнув при этом дверью так, что задрожал весь дом.
Допрос возобновился, когда они добрались до Хэмпстеда. Джини не могла собраться с мыслями – у нее раскалывалась голова. Она еле убедила Паскаля снять разорванную куртку. Его рубашка тоже оказалась рваной. Вся рука была в ссадинах и порезах, правое плечо от сильного ушиба стало фиолетовым.
– Je m'en fiche, je m'en fiche,[12]12
Мне плевать, плевать (фр.).
[Закрыть] – яростно шептал Паскаль и морщился от боли, пытаясь согнуть руку в локте. – Завтра без рук мне не обойтись. Нужно будет настроить фотоаппаратуру, а то, глядишь, и снимать ею. О Господи…
Джини обмыла его раны и принесла свежую рубашку. Паскаль немного успокоился, однако он ненавидел моменты, когда физические силы оставляли его. И Джини знала, что сейчас он чертовски зол на самого себя.
– Не могу взять в толк, что же случилось, – сказал он, шевеля рукой, в то время как она пыталась помочь ему застегнуть пуговицу. – Дай-ка я сам. Я не инвалид какой-нибудь. Говорю же тебе: завтра мне все равно понадобятся руки. Так пусть и сейчас поработают…
– Паскаль, тебе же больно. Дай руке отдых…
– Не дам.
– Как это произошло? Ничего не понимаю…
– Я же говорил тебе, – отодвинулся от нее Паскаль, – слева от меня шел грузовик, а сзади здоровенный «форд». Гнал за мной так, что едва не задевал заднее колесо. А грузовик меня подрезал, и я слетел с мотоцикла. Ну я и проехал по асфальту на собственной шкуре. Смотрю, а «форд» прямо на меня несется. Фары включил на полную мощность. Тут уж мне ничего не оставалось делать. Я и пошевелиться-то как следует не мог. И все-таки мне как-то удалось откатиться. Совсем немного и явно недостаточно, чтобы избежать смерти. «Форд» пронесся совсем рядом со мной – сантиметрах в пятнадцати. Может, он, конечно, и не рассчитал чуть-чуть, однако я так не думаю. Они легко могли убить меня, а все же не стали. Почему?
Он снова яростно рубанул воздух рукой, а потом пожал плечами.
– Может, еще одно предупреждение? Уж не последнее ли? Если так, то нам теперь известно, кто нас подобным образом предупреждает. Хотя бы с этим все ясно. Вот, полюбуйся…
Он поднял с пола истерзанную куртку, вынул из ее внутреннего кармана вечерний номер газеты и сунул его в руки Джини.
– За всем этим стоит Хоторн. Именно он несет за все ответственность. Сегодня вечером ты пила в одной компании с убийцей.
Джини недоумевающе смотрела то на Паскаля, то на газету.
– Откуда тебе это известно? – спросила она.
– Другого кандидата на эту должность просто не существует. Макмаллен мертв.
– Что?!
– Он погиб на железнодорожных путях под Оксфордом. Сбит поездом. Его тело обнаружили сегодня утром, около восьми часов. Он умер через восемь или девять часов после того, как расстался с нами, Джини. Говорил же я: тебя используют для того, чтобы разыскать его. Вот тебе и результат. Вот – почитай раздел «Происшествия». – Паскаль подавленно замолчал. – Ну и как чувствовал себя сегодня вечером Хоторн? То, что он был настроен на амурный лад, уже ясно. Был ли он в такой же степени самоуверен? Более раскован? Если да, то теперь ты знаешь почему. Он сегодня утром еще и позавтракать не успел, а уже избавился почти от всех своих забот. Не так ли?
Джини ничего не ответила. Она читала коротенькую газетную заметку. В ее памяти всплывал вечер – весь, целиком, – и в голове беспокойно билась мысль, хватит ли у нее сейчас смелости высказать Паскалю свои соображения. Она знала, что возмущению его не будет предела. Возможно даже, он начнет относиться к ней враждебно. Но лгать она не могла. То, что не давало ей покоя, искало выход.
