Текст книги "В тюрьме и на «воле»"

Автор книги: С. Устюнгель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

было во что бы то ни стало выдержать с честью.

На следующий день вечерние газеты сообщили, что во

многих рабочих районах, в том числе и в Айвансарае, были

распространены коммунистические прокламации. Как я был

счастлив! Я рапортовал Ахмеду-уста об успешном выполнении

поручения. Он пожал мне руку, но еще раз предупредил,

чтобы я никому не говорил ни слова:

– Этого требует партийная дисциплина!

С нетерпением ждал я каждого нового поручения.

– Когда же, наконец, вы возьмете меня в партию? —

спросил я однажды Ахмеда-уста.

– Коммунистом может быть липгёГ тот, кто не только

свободные вечера, но всю свою жизнь посвящает партии. Ты уверен

в себе? Ко всему готов? Если, да,– я дам тебе рекомендацию.

От радости я готов был броситься на шею к этому рабочему-

коммунисту.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Однажды мастер Ахмед-уста назначил мне свидание после

работы на пристани в Хаскейе. Это был день моего рождения.

Мы встретились, сели в шлюпку, отчалили от берега.

Сидевшего на веслах «лодочника» я не знал, а человек, который

сидел за рулем, был рабочий с нашей верфи.

– Не будем зря терять времени,– вдруг сказал Ахмед-

уста.– Товарищи, собрание ячейки считаю открытым. На

повестке один вопрос: прием нового товарища в партию. Есть

другие предложения?

– Нет.

Не было ни бумаги, ни карандаша, ни протоколов. Говорили

вполголоса. «Лодочник» медленно греб. Я рассказывал свою

биографию:

– Родителей не помню. Они умерли, когда я был совсем

маленький. Растила меня тетка. Если б не она, я не кончил бы

школу. Меня с детства приучили к труду. «Ремесло,– любила

говорить тетка,– это золотой браслет на руке». Она не

понимала, что в том мире, где мы живем, этот золотой браслет —

кандалы на руках рабочего. С детства я любил машины. По

вечерам я ходил на курсы механиков при Высшей школе

инженеров. Потом надо было зарабатывать на хлеб. Не могла же

моя тетя всю жизнь кормить здорового, как мачта, парня!

Я пошел работать. Сколько лет я работаю на верфи, вы

знаете.

Свежий ветерок дул мне в лицо, но я был весь мокрый

от волнения.

– Что ты делал до сих пор для партии, можешь не

рассказывать. Мне как секретарю ячейки это хорошо известно,—

сказал Ахмед-уста.– Есть еще вопросы, предложения?

– На верфи много молодежи, среди них есть горячие

ребята. Надо товарищу заняться ими,– заметил «лодочник».

Другой сказал, что ему все ясно.

– Если всем все ясно, то тогда я спрашиваю тебя,

товарищ, – сказал мастер Ахмед-уста, глядя мне прямо в глаза, —

клянешься ли ты, что никогда не сойдешь с боевого пути,

указанного великим Лениным?

– Клянусь всю жизнь не сходить с боевого пути,

указанного нашим великим Лениным. Честью рабочего клянусь!

– Я предлагаю принять товарища Устюнгеля в

Коммунистическую партию Турции,– сказал человек у руля.

Три мозолистые руки поднялись разом. Потом все по

очереди поздравили меня, пожали мне руку.

В тот день мне исполнилось 20 лет. Этот день – день моего

второго рождения.

Я сел за весла. Вполголоса мы запели «Интернационал».

Вода плескалась о борта. На душе у меня светло. Сердце

летит, как на крыльях.

ВЫБИРАЙ, ЧТО ХОЧЕШЬ!..

Как радостно после долгих лет заключения снова окунуться

в работу, в борьбу, видеть вокруг знакомые с детства места,

быть среди людей! Стамбул недаром растравил мне сердце.

Его рабочие кварталы с их борьбой, горем," надеждой и

воодушевлением оживили в моей памяти давно прошедшие дни.

Свобода...

Но свобода моя была недолгой.

В это время бастовали табачники и текстильщики Стамбула.

В районах Ортакей, Ахыркапы, Балат у ворот фабрик и

складов происходили стычки забастовщиков с полицией. Когда

тысячи бастующих рабочих собрались перед полицейскими

казармами в Джибали, полицейские бежали в нижнем белье.

Вилайетский комитет компартии выпустил специальное

воззвание к народу с призывом оказывать помощь бастующим.

Люди откликнулись на этот призыв.

Приближалось Первое мая. Усилились массовые аресты.

Полиция тщательно вылавливала коммунистов. В рабочих

кварталах шли повальные обыски. С фабрик и заводов

рабочих пачками увозили под конвоем жандармов в полицейские

участки, в управление безопасности.

Как-то под вечер в узеньком переулке одного из рабочих

кварталов Стамбула попал и я в облаву.

Полицейские сразу же доставили меня в управление

безопасности. Лишь только я переступил порог, как сразу же

остался в чем мать родила. С меня стащили одежду и унесли

ее. Когда потом ее возвратили, поясной ремень, галстук,

запонки отсутствовали. Все швы на костюме были вспороты,

подкладка оторвана, стельки в башмаках содраны. В дни

массовых облав управление безопасности похоже одновременно

на воровской притон, на бойню и на сумасшедший дом.

Меня вталкивают в одну из комнат. Первое, что я слышу:

– Здесь закона нет, понятно?

Показывая на резиновые плетки, палки, набор щипцов,

пинцетов и карабин, охранник изрекает:

– Смотри! Вот тебе конституция, вот тебе статьи законов,

вот тебе свобода, вот тебе демократия. Выбирай, что хочешь!..

На допросах и пытках коммунистов нередко присутствуют

губернатор и прокурор. Жестокость и садизм этих

человекоподобных отвратительны. Они наслаждаются страданиями

истязуемых, смеются, ругаются, отпускают циничные

шутки:

– Вот вам турецкая демократия!..

На этот раз нас судят по статье, требующей смертной

казни. Но «ввиду того, что подсудимые не применяли насилия и

оружия,– говорится в приговоре,– смертная казнь заменяется

каторгой».

Не только в охранке и жандармерии, но и в судах закона

нет. Как истуканы, сидят перед нами старые султанские судьи

в черных мантиях – теперь они ц.епные псы капитала. Мы

стоим с высоко поднятой головой. Позади – полицейские с

пистолетами в руках. По два жандарма с обеих сторон.

Читают приговор:

«Отклонив утверждения подсудимых о различного рода

пытках, которым их якобы подвергали в полиции... несмотря

на то, что большинство обвиняемых как в полиции, так и во

время следствия и в судебных заседаниях отрицало

предъявленные им обвинения, суд, заслушав распространявшиеся

обвиняемыми прокламации и подпольные газеты, убежденный

своей совестью в принадлежности обвиняемых к незаконной

Коммунистической партии Турции, за попытку свержения

существующего строя приговаривает...» Следуют, сроки ссылки

и каторги.

Нас осуждают на каторгу за то, что мы проводили собрания

рабочих, за то, что мы писали о страданиях и требованиях

народа, за то, что мы создали организацию, которая защищает

интересы не только рабочего класса, но и всей нации.

В процессуальном кодексе есть статья, по которой

подсудимый после вынесения приговора может его обжаловать в

Верховный суд в течение недели. Раньше этого срока

Верховный суд не может утверждать приговора. Так это выглядит на

бумаге...

На третий день прокуратура сообщила нам, что приговор

утвержден.

На четвертый день нас подняли на рассвете, выстроили в

коридоре тюрьмы, сковали по двое наручниками и под конвоем

жандармов отправили по этапу за 1 300 километров в далекую

средневековую крепость.

Тогда председателем Верховного суда был фашист Халил

Озоюрюк. Тот самый, который в 1950 году получил портфель

министра юстиции. Выступая в меджлисе, он громогласно

заявляет: «В Турции суды и судьи независимы!»

Да, независимы – от справедливости, от воли народа...

ЗА НИМИ СТОИТ АМЕРИКА...

Реакционные правители Турции в течение долгих лет

держат многие районы страны на осадном положении. Турция

разделена ими на три военные зоны с тремя специальными

военными трибуналами. Эти трибуналы судят коммунистов,

сторонников мира, всех честных патриотов. Военный трибунал

Анкарского гарнизона не так давно, не задумываясь,

присудил членов турецкого Общества сторонников мира к 15 годам

тюрьмы за то, что они от имени народа протестовали против

отправки турецких солдат в Корею. Этих беззаветных героев

заковали в кандалы за то, что они писали в

распространявшихся ими листовках: «Путь к миру – это путь борьбы за

национальную независимость нашего народа».

Полиция громит типографии прогрессивных журналов.

Закрыта газета «Барыш» («Мир»). Фашистские подонки рвут

в клочки каждую бумажку, на которой нарисован белый

голубь.

В глазах народа неугасимая печаль, горестный гнев.

Невесты льют слезы, провожая своего Мемиша, своего Мехмеда

умирать на другой конец света.

Кемалисты то и дело кричат фальшивыми голосами: «Мир

в стране!»,– а на деле усиливают беспощадный террор против

всего честного и передового.

В Стамбуле сыщики, полицейские долго охотились за двумя

девушками. Одна из них – работница, другая – студентка. Они

распространяли воззвания «Общества сторонников мира».

Средь бела дня на людной улице Махмуд-паша одну из них

схватили полицейские и бросили в американский «джип».

– Моего брата погнали на смерть в Корею! – громко, из

последних сил крикнула студентка Лейла.– Матери и отцы!

Не отдавайте ваших сыновей американским торговцам

смертью!

Улица загудела. «Джип» на бешеной скорости вырвался из

толпы. Вслед ему народ посылал проклятья по адресу

американизированной полиции.

На следующий день, как сообщили газеты, на стенах

бумажной фабрики в Измире рабочие написали огромными

буквами: «Да здравствует мир! Да здравствует Сталин!»

Лицемерия и лжи всегда были полны слова и дела тех, кто

толкает нашу родину в пропасть. Но теперь они не хотят

утруждать себя даже ложью. Газета «Ени Сабах» цинично

пишет: «Кого и зачем стесняться? За нами стоит Америка...

В течение четверти века у нас существует тоталитарная

диктатура, рядящаяся в демократические одежды. Этот режим ни

на волос не отличается от фашистской диктатуры Франко в

Испании». А «Джумхуриет», дополняя картину, требует: «Мы

должны отбросить демократические одежды, это несчастье

господне». Кемалистам уже стал обременителен даже

псевдодемократический халат.

ЗАПИСКИ БЕЛЬГЕТОПЛАРА

В годы второй мировой войны кемалисты называли

Турцию «страной нового порядка». Тогда они строили свои

авантюристические расчеты на «толстых Бертах» Круппа. Теперь

они называют Турцию «маленькой Америкой» и уповают на

атомную бомбу.

Народ не забывает ничего. Все берет на заметку. Если он

не может чего-либо сказать открыто, он прибегает к

иносказанию; все получает свое имя, свое прозвище. Это стало

традицией, к этому народ привык за долгие сотни лет насилия и

гнета. Папаша Бельгетоплар («Собиратель фактов»)-один из

таких народных образов. Он символ долгой памяти народа, его

исторической мудрости.

Изо дня в день ведет Бельгетоплар свои записи. Вот

некоторые из них:

«18 июня 1941 года. Анкара заключила с Гитлером пакт

дружбы. Лондон этим вовсе не обеспокоен...»

«22 июня 1941 года нацистская Германия под покровом

ночной темноты предательски напала на Советский Союз... Всего

через три дня после заключения пакта Берлин – Анкара!..

«Дранг нах Остен» начался... План закабаления Турции —

тоже часть «Дранг нах Остен»...»

«5 сентября 1942 года. Сараджоглу в Эрзруме. Выехал в

инспекционную поездку по русской границе...»

«19 сентября 1942 года турецкая армия концентрируется на

восточной границе. Приказ «Боевая готовность № 1» в

конвертах с сургучными печатями спущен всем командирам рот...»

«23 сентября 1942 года. «Германская армия должна в

Сталинграде уничтожить Советскую Армию до последнего

солдата», – пишет официоз «Улус». Говорят, если бы была услы-

шана собачья молитва, вместо дождя с неба падали бы кости...

Но как кемалисты ненавидят Советский Союз!»

«27 ноября 1942 года. «Необходимо лишить Россию богатых

промышленных и сельскохозяйственных районов от

Каспийского до Черного моря. Нужно уничтожить русский флот в

Черном море»,– требует «Улус». Вот уж – что у кого болит,

тот о том и говорит! Кемалистские главари открыто заявляют,

что надеются получить жирный мосол с разбойничьего стола

нацистов...»

«1942 год. У стен Сталинграда идут невиданные бои. Даже

оголтелый фашист Атай вынужден признать, что «советский

строй оказался намного крепче немецких танков и пушек».

Поздно спохватились! Героизм советских воинов показал, на

что способен свободный человек социализма. История еще не

знала такого полководца, как Сталин... На берегах Волги

решается судьба человечества...»

Еще несколько строк из записок папаши Бельгетоплара:

«1942 год... Газеты сообщают: «Коммунисты распространяют

воззвания. Между минаретами мечети Сулеймание они

повесили тридцатиметровый красный транспарант с огромным

лозунгом: «Долой фашистское правительство Анкары!»

«1943 год. Большие группы коммунистов осуждены

военными трибуналами... В Карее расстреляны два унтер-офицера и

пять офицерОЕ-коммунистов. Одного из них звали Омар

Йылмаз...»

«1944 год... 55 молодых антифашистов преданы суду

военного трибунала... В охранке их подвергали страшным

пыткам...»

«СОРОК РАЗБОЙНИКОВ»

Так народ называет главарей турецкой буржуазии -

заправил фашистских партий и связанных с'Вашингтоном

реакционных турецких правителей.

«Сорок разбойников» не желают выпускать из лап свои

доходные вотчины. Но будущее внушает им большие

опасения. Такой туз, как Иненю, на всякий случай купил себе

имение в Калифорнии. Многие из них предпочитают хранить

свое золото в сейфах швейцарских, лондонских и

нью-йоркских банков. Бия себя кулаками в грудь, они кричат: «Мы

националисты!» Но доллар для них выше лиры. «Мы турки!» —

Уверяют «сорок разбойников». Но для вящшей

предосторожности вместо того, чтобы строить заводы в Турции, они держат

огромный капитал, выжатый из народа,– двести миллионов

долларов! – замороженным в нью-йоркских банках.

Продажные писаки и политиканы называют Сараджоглу и

Баяра, Урана и Мендереса, Коралтана Инана, Сака и Караос-

маноглу, разбогатевших на коррупциях, крупном

казнокрадстве и ограблении угнетенных национальностей,

«избранными», «высокопоставленными деятелями».

Один из этих лакействующих перед Уолл-стритом

разбойников заявил в Сивасе: «Бумага и радио, типографии и

кинотеатры, газеты и полиция, суды и казармы, казна, тюрьмы и

банки, меджлис и армия – все это, вся государственная

машина в наших руках... За нами стоит Америка... Пусть наши

внутренние враги знают это».

Действительно, в руках у эксплуататорских классов

мощный аппарат. Но народ против них. Вот почему они называют

турецкий народ «внутренним врагом».

В Вашингтоне дергают за нитку – и в Анкаре фашистские

депутаты выскакивают на трибуну меджлиса и кричат:

– Мы заработали право вступления в

Северо-атлантический союз пролитой в Корее кровью меметчиков! Надо

поставить на карту все, что есть у турецкой нации! У того, кто

откажется от сладкого пирога, пусть выпадут зубы!

Анкарские торговцы пушечным мясом в качестве пая в

организованный американскими фабрикантами смерти

агрессивный северо-атлантический трест обязались внести

миллионы жизней турецких солдат, все достояние народа и всю

территорию Турции. Это у кемалистов называется

«целостностью нации», «целостностью территории». Они бьют в

барабаны на газетных полосах, трубят в фанфары на каждом

перекрестке: «Война... Война... Тотальная война».

ВЧЕРА и СЕГОДНЯ

Прошли годы. Мы снова скитаемся по тюрьмам и этапам.

На этот раз под конвоем жандармов в наручниках ведут нас

с востока на запад... ^

Мы идем до южным волостям Чукурова. Хлопковые поля.

Сюда стекаются тысячи крестьян, у которых в родной деревне

не осталось ни кола, ни двора. Нищета и голод бредут по

дорогам.

Адана. На площади у моста рынок батраков. Это постраш-

нее, чем старые рынки рабов. Пятьдесят тысяч безработных на

этом рынке.

Идет дождь. Нас не принимают ни в местной тюрьме, ни

в жандармском управлении. «Ваши бумаги выправлены в

Синоп».

Мы стоим на площади у здания вилайетского управления.

Вымокли до костей. У меня начался приступ малярии, всего

трясет. Чтобы не свалиться на мостовую, опираюсь на плечо

товарища. Конвоирующие нас жандармы растерялись: не

знают, что делать.

Мы кричим во весь голос: «Долой фашизм!» Я дрожу от

холода, горю. Поем песни. Прохожие останавливаются. Несмотря

на дождь, собирается толпа. Наконец являются прокурор и

начальник жандармерии. Полицейские разгоняют народ.

Нас вталкивают в какой-то подвал в здании вилайетского

управления. Здесь мы просидели два дня. Кажется, что нас

оросили в огромную мусорную корзину... Кругом

пожелтевшие, истлевшие старые газеты, бумаги, книги.

Забыв обо всем, мы копаемся в старом бумажном хламе.

Мой товарищ ищет что-нибудь «новое», «свежее», хотя бы

пяти —восьмилетней давности. Страстное желание читать

овладевает нами! Но здесь самые «свежие» газеты – начала

30-х годов,

1932 год. На первой странице фотографии американского

генерала. Макартура. Он прибыл, чтобы поближе познакомиться

с турецкой армией. «Я считал бы честью для себя командовать

турецкой дивизией... Стиснув зубы, Турция может выставить

миллионную армию»,.– заявил он корреспондентам.

С одной дивизии начали представители американских

милитаристов торг с Анкарой. Но уже тогда Пентагон зарился

на миллионы меметчиков.

Другая газета. 1933 год. «Министр экономики Джеляль-бей

(Баяр) пригласил специалистов из Америки... Американцы

обследуют богатые месторождения турецкой нефти и полезных

ископаемых... Они уделяют особое внимание залежам меди и

хрома... Они обследуют также дела турецких банков».

Американские короли доллара и нефти давно уже засылали

в Турцию своих разведчиков, понемногу укрепляли свои

позиции -с помощью кемалистов – сторонников американского

мандата. Анкара исподволь торговалась с ними. А годы шли...

И вот в один прекрасный день американские генералы,

офицеры, так называемые деловые люди, банкиры, дипломаты,

«специалисты», сенаторы, предъявляя «доктрину Трумэна» вместо

паспорта, валом повалили в Турцию.

Возродился прежний режим капитуляций. Американцы

создали в Анкаре «государство в государстве», наместники

Уолл-стрита стали подлинными хозяевами страны. Чанкая,

резиденция премьер-министра и председателя меджлиса,

генеральный штаб и все министерства специальными

телефонными линиями, специальными курьерами связаны прямо с

американским посольством, с американской военной миссией,

с «Управлением по осуществлению «плана Маршалла».

Встречая специальных курьеров, подымая трубки прямых

телефонов, «сорок разбойников» сгибают спины в три погибели.

Стоило Макартуру послать телеграмму, как ему из Турции

в Корею присылают батальоны турецких солдат. Он расходует

меметчиков, как пушечное мясо, а на родину возвращает их

личные номера и похоронные свидетельства.

НАРОД СРАЖАЕТСЯ

Удушливая жара. В порту Искендеруна на пристанях, на

молу столпотворение. Меметчиков, как овец, отправляют на

корейскую бойню. Парней из Анатолии выгружают из

эшелонов, загоняют в трюмы американских пароходов. Эти плавучие

гробы уходят в море, увозя обреченных на смерть людей.

Беспрерывно прибывают корабли с американским оружием,

бросают якорь в порту. Они везут в Турцию американскую

смерть.

На вагонах, на станционных зданиях, на дверях домов, на

подъемных кранах в порту коммунисты расклеили воззвания:

«Турецкие солдаты, на вас надели американскую рубашку

смертников! Не соглашайтесь умирать и убивать за Трумэнов

и баяров! Дезертируйте! Турецкие рабочие, не разгружайте и

не грузите американское оружие!»

Бастуют докеры Искендеруна: они отказались разгружать

пароходы с американским оружием. Народ поддерживает

бастующих. В городе объявлено осадное положение. Против

забастовщиков, против народа высланы войска. Происходят

столкновения, льется кровь.

Восстали радисты Афьенского гарнизона. «Мы не поедем в

Корею!» – заявили они. Снова столкновения, снова льется

кровь. Но на этот раз становится ясно, что народ тоже учится

использовать полученное американское оружие против своих

врагов. Взявшиеся за оружие радисты не забыли, как их деды

и отцы громили иностранных оккупантов на скалистых

холмах Афьена.

То и дело американские военные корабли проходят через

Дарданеллы, коптят небо в Мраморном море, бросают якоря на

рейде в Стамбуле против «Девичьей башни». Наглые

долговязые американские моряки, сдвинув на рыжие брови белые

маленькие, как лимонная корка, бескозырки, высыпают на улицы.

Они дебоширят, пристают к прохожим. Кажется, что Стамбул

снова переживает дни иностранной оккупации.

Стамбульский вали является одновременно председателем

городского муниципалитета. Председатель муниципалитета

ростом с вершок, но дел у него выше головы. За счет

муниципалитета он устраивает в честь американцев банкеты,

предоставляет в пользование «уважаемых гостей» дома

терпимости. Защищая собственность землевладельцев и охраняя глаза

американских господ от неприятных картин,

американизированный вали под видом заботы о красоте Стамбула разрушает

в Казлычешме ночлежки и хибарки бедноты. Отряды

жандармерии и полиции по приказу вали окружили жестяный и

фанерный городок, в котором ютятся 50 тысяч бедняков. Беда

подошла к самой двери. Остался один выход – сражаться.

И Казлычешме сражается!

Перед «Дворцом культуры и спорта» сгрудились сотни

автомобилей. Пять тысяч шоферов прибыли на конгресс

своего профсоюза. На стамбульских улицах нет ни одного такси.

Возмущаются американские туристы, высадившиеся на

пристани Галата. Вали и начальник охранки растерялись.

В зале конгресса негде иголке упасть. На трибуне агент

американских автомобильных королей депутат Юрютен.

Справа и слева от него по два охранника в штатском. Этот

патентованный фашист пытается организовать провокацию – грубо

клевещет на коммунистов. Но выходит вовсе не так, как он

ждал. Пять тысяч шоферов освистали американского шута:

– Проваливай! Лакей Форда! Холуй «Сокони Вакуум»!

Видя, что дело принимает серьезный оборот, фашисты

вызывают подкрепление. В зале появляется вали:

. – Наши американские гости ожидают на пристани...

Чей-то голос перекрывает шум:

– Посади их себе на спину, на спину!

Гомерический хохот потрясает стены конгресса. В зал

врываются полицейские. Завязывается схватка. Фашисты вместе

с вали и американизированным депутатом удирают. «Дворец

спорта» окружен моторизованной полицией. Столкновение

продолжается несколько часов. Жандармы бросают бомбы со

слезоточивым газом. Эти бомбы только что прибыли из

Америки.

УЛИЦА НЕЗАВИСИМОСТИ

«Поганый Измир» – так называет народ этот город

компрадорской буржуазии, левантийцев, космополитов, город, где

хозяйничают иностранные компании. Этот Измир – с давних

пор гнездо империалистической агентуры,, цитадель

фашистских партий. Это продажный, омерзительный, предательский

Измир.

Но есть и другой Измир. Народ называет его «прекрасным».

Этот Измир – крупный рабочий центр. Это Измир

трудящихся, Измир боевых традиций, ведущий непрерывную борьбу с

«Поганым Измиром». Это Измир подпольных типографий

коммунистической партии, Измир тех, кто во время стачки

железнодорожников бросился на рельсы, чтобы остановить эшелоны

карателей. Этот Измир громит типографии фашистских газет

и рукоплещет коммунистам. Этот Измир под штыками

жандармов, направленными в грудь, сотнями голосов повторял на

бульваре Ворошилова лозунг прогрессивных сил страны:

«Ничто не заставит нас отказаться от борьбы за национальную

независимость». Это Измир, где в 1950 году две тысячи

рабочих-текстильщиков с булыжниками и камнями в руках сража-

лись с отрядами жандармерии. Это Измир, у которого мутится

в глазах от голода, болезней, безработицы. Кемалисты-фаши-

сты боятся этого Измира.

Однажды на летучем митинге в Халкапынаре на нас

неожиданно напала полиция. Во время схватки товарищи ради

моего спасения мгновенно натянули на меня замасленную

рабочую робу. Вечерние сумерки также помогли нам. Спасаясь от

длительного преследования, мы наконец укрылись в доме

одного рабочего в Тилькилике. Мне открыла дверь молодая

девушка – табачница лет двадцати.

– Товарищ, в этой крепости вам не страшен никакой

враг,– сказала она мне вместо приветствия.

Этот Измир изумительно прекрасный, беззаветно

мужественный Измир!

9 сентября. 27-я годовщина взятия Измира. 27 лет тому

назад в Измире оккупанты были сброшены в море. В порту

огромный авианосец и целое стадо военных кораблей

различных размеров – американцы. В 1922 году, 9 сентября, их

двойники бежали отсюда к Урла. А сегодня-

Солнце, как плошка крови. «Прекрасный Иэмир» исподлобья

смотрит на приставшие к причалам американские корабли,

на «Поганый Измир». На площади перед муниципалитетом

народ. На почетной трибуне американский адмирал вместе с

вали и турецкими генералами и офицерами в американской

форме. Во весь опор скачут кавалеристы. На их лицах нет

воодушевления анатолийских солдат, которые проходили

27 лет назад по этой площади, и одежда у них не та. Все

выдает в них наемников американских королей смерти.

Пока скачут конники, на балконе здания муниципалитета

разыгрывается комедия. Закутанная в черный, траурный тюль

девушка. Офицер в американской форме мечом распарывает

на ней черное покрывало. Турецкий генерал объясняет

американскому адмиралу:

– Сцена символизирует освобождение Измира.

Кемали»сты фальсифицируют всем известные

исторические факты, издеваются над боевыми традициями народа, над

его национальными чувствами. Генерал, который стоит сейчас

по стойке «смирно» перед американским адмиралом и которого

кемалисты объявили спасителем Измира, 9 сентября 1922 года

скакал во весь опор вдоль Айдынской железной дороги не для

того, чтобы снасти Измир, а для того, чтобы спасти жизнь и

имущество генеральных директоров английских, французских

и американских компаний! Таков был специальный приказ

главнокомандующего. Ведь город был освобожден еще до

прибытия анатолийских войск восставшим «Прекрасным

Измиром», взявшимися за оружие рабочими.

Воды залива темнеют. Зажглись электрические фонари

вдоль набережной Кордонбою. Они кажутся нацепленным на

шею города ожерельем из фальшивых бриллиантов. В казино

«Фуар» банкет. «Поганый Измир» веселится. Два американских

морских офицера обнимают девушку, которая утром была

завернута в черный тюль и символизировала собой Измир.

Эта потаскуха – воспитанница американского женского

колледжа в Измире.

На улицах снова орут, бесчинствуют американские моряки.

Избивают прохожих, пристают к женщинам. Посреди людной

улицы Карантина пьяные матросы набросились на женщину.

Она взывает о помощи. Прохожие останавливаются,

возмущаются. Полиция не обращает внимания:

– Мы их не можем трогать.

Группа докеров и шоферов такси вступается за женщину.

Раздаются выстрелы. Видя, что дело плохо, американцы бегут

к берегу. Один из них лежит на улице в луже крови.

Весть о том, что рабочими убит один из американских

Гасильников, с быстротой молнии разнеслась по городу. В од-

ном из кафе района Бзсмане, где живут рабочие и

ремесленники, шло горячее обсуждение последних событий:

– Кордонбою нужно назвать именем турка, который

первым стрелял здесь в 1919 году по высаживавшимся

интервентам!

– Нет! Эту улицу нужно назвать именем 27-летнего

рабочего, который сегодня уложил здесь американца.

– Одним словом,– улицей Независимости,– заключил

старый рабочий-железнодорожник.

ЗА ЧТО МЫ БОРЕМСЯ

Фашистские трибуналы выносят приговоры коммунистам

по одной стандартной формуле: «За попытку низвержения

существующего государственного и политического строя,

разгона меджлиса и свержения правительства...»

Военный трибунал № 2 в Анкаре. Крохотный зал заседаний.

Закрытые двери. По стенам, словно проглотив шомпола, стоят

часовые в американской форме, с американскими винтовками

в руках.

Судейская коллегия. Широкий стол. Жирный турецкий

генерал в американском мундире. Слева и справа от него не

менее американизированные члены коллегии. Рядом

прокурор...

Посреди зала место для подсудимых, обнесенное с четырех

сторон высокой, по грудь, железной решеткой. В этой

железной клетке плечом к плечу стоит группа коммунистов. Один

из них, невысокий, с седой головой, говорит внятно и громко:

– Мы отклоняем предъявленное нам прокурором

обвинение. Мы готовы отчитаться перед народом. Вот почему мы

требуем, чтобы ваши заседания проводились при открытых

дверях. Народ должен знать правду. Пусть народ знает, за что

нас судят.

Мы, коммунисты, открыто заявляем, что «существующий

политический строй» никогда не обеспечивал, не обеспечивает

и не может обеспечить угнетенному большинству трудового

народа никаких прав и никаких свобод.

Под натиском народных масс был свергнут султанский

режим, был образован меджлис – Великое национальное

собрание Турции. За это время не было случая, чтобы его порог

переступил хоть один представитель рабочих и

крестьян-бедняков.

Компартия с самого начала боролась и борется сейчас за

то, чтобы была гарантирована свобода выборов для народа.

С самого начала компартия требовала и требует установления

справедливого государственного строя. Нынешний социальный

строй несет народным массам лишь голод, нищету и слезы.

Правительства, сменяющиеся одно за другим, и не

помышляют отменять антидемократические законы. Эти законы не

признают за народом права свободно избирать своих депутатов,

не допускают представителей народа в меджлис, не дают

возможности создать такое правительство, которое будет

защищать интересы народа. Те, кто правит страной, силой

отстранив массы от участия в политической жизни, с легкостью

продают интересы нации империалистам. А раз все это так,

нужно все начать сначала, но с другого конца. И в первую очередь

сломать этот антинародный режим. Вот к каким

справедливым выводам приходят все более широкие слои турецкого

народа, убежденные собственным горьким опытом.

Нынешние 'правители Турции кричат о «единстве нации».

Никогда не было и ,не будет единства между народом и теми,

кто продал за доллары национальные интересы страны. Но

созревают условия для объединения различных слоев

населения в едином национальном фронте против американского

рабства, против предательства реакции...

Председатель трибунала генерал Алёч делает попытку

прервать седовласого оратора, но тот продолжает свое гневное

обличение:

– Вы предъявляете нам лживые обвинения, чтобы

оправдать эксплуататорские классы, их фашистское правительство,

оправдать нищету и бесправие народа. Вы устраиваете

закрытые процессы, вы хотите расправиться с коммунистами

потому, что они от имени всего турецкого народа протестуют

против антинациональной политики проамериканских

партий...

Генерал выходит из себя, стучит кулаком по столу, кричит

так, что, кажется, сейчас лопнет его толстый живот:

– Молча-а-ать! Убрать их! Заковать в кандалы: пусть

знают, перед кем они говорят... Я не позволю издеваться над

честью нашего мундира...

Из группы коммунистов раздается спокойный и

насмешливый голос:

– Ваш мундир – американский, а сами вы – фашисты.

Солдаты и офицеры вмиг окружают подсудимых и,

подталкивая прикладами, выводят их из зала заседаний.