Текст книги "Симбиоз(СИ)"

Автор книги: С. Никин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Сложнее было заставить его овладеть Силой. Если, вливаясь в порабощенные оболочки, я наделял тела собственной силой, то во втором случае я мог быть лишь сторонним наблюдателем. Поэтому и были созданы артефакты силы. Иногда уходило несколько месяцев, а то и лет, драгоценного времени, прежде чем удавалось подвести смертного к артефактам и, овладев на короткое время его разумом, заставить принять их. Сами артефакты представляли собой сгустки энергии, воспринимаемые смертными, как некие материальные предметы. Соединяясь с этой энергией, человек приобретал Силу. Однако пользоваться ей ему еще предстояло научиться. Бывало, смертный проходил свой путь, не подозревая о приобретенном даре.

Еще реже происходили случаи, когда я, вселившись в очередное тело, встречал на своем пути подобного мне, другого из семи. Тогда игра становилась интересней. Так было и в этот раз. Я вселился в тело, обладающее сильным собственным разумом. Я наделил его силой. Иногда приходилось подталкивать смертного к использованию этой силы. Находясь в его теле, я встретил другого из семи. Мне было интересно наблюдать за его попытками вызвать меня на контакт и за его недоумением по поводу моего затворничества. Благодаря общению этой сущности с моим носителем я вспомнил многое, что успел забыть за ту бездну времени, которую провел в одиночестве.

Мне повезло и второй раз. Находясь в этом теле, я встретил появление восьмого, который поглотил моего собрата, став им.

Я настолько слился с сущностью носителя, что чувствовал себя им, постепенно растворяясь в нем, будто бы этот жалкий смертный смог поглотить мою сущность. И даже когда он вступил в контакт с чужой сущностью, чье существование само по себе невероятно и недопустимо, у меня не возникло естественного протеста. Я не протестовал и когда смертный вынашивал план уничтожения моего собрата, а лишь увлеченно следил за событиями… Нет, я не увлеченно следил за событиями, я принимал в них непосредственное участие. Я стал им. Моя сущность слилась с сущностью смертного, растворившись в ней против всех правил. Море не может раствориться в капле, однако так случилось.

И лишь когда собрат воззвал ко мне, напомнив о моем долге, я снова осознал себя. Но осознал себя двойственно, будто мою сущность рвало два противоречия. Это было выше моих сил. Я ощущал физическую боль тела, в котором находился, и не в силах был вырваться из него, слившись с его разумом настолько плотно, будто став единым целым.

И я вспомнил все. Все века своего существования и неизмеримое время небытия. И я вспомнил, как пришел в этот мир. Я пришел Восьмым. Пришел с миссией судьи, так же, как совсем недавно пришел последний собрат. Я поглотил первого из семерых, подвернувшегося мне. Поглощенная сущность дала мне знания, и я узнал, для чего был создан этот мир, и впервые познал радость физического воплощения.

Я вспомнил те чувства, которые испытывал при поглощении той сущности. Сейчас я испытывал чувства противоположные… Это было невероятно, жалкая сущность смертного поглощала меня. Море растворялось в капле…

Боль усиливается, и я начинаю кричать, будто это может как-то помочь. Кажется, что моя голова сейчас разорвется на тысячу осколков. Я желаю, чтобы это произошло скорее и все закончилось. Кричать уже нет сил. Из моего горла вырывается лишь сиплый хрип. И вдруг ослепительная вспышка озаряет мое сознание, и боль уходит. Я продолжаю стоять на коленях, закрыв глаза и зажимая голову руками. На смену недавней боли приходит чувство непонятной эйфории и легкости. Я чувствую, как мое тело, мой разум, моя сущность… да, именно моя сущность наполняется энергией, вливаемой из непонятного источника. Непонятного потому, что находится он не вне, а будто бы внутри меня и в тоже время многократно превышает объемом мою сущность. Я не могу этого объяснить, потому что не могу понять.

С новой энергией в меня вливаются и знания. Вернее будет сказать, не знания, а понимание. Понимание мироздания, его основ и правил. Понимание самой Сути. Меня опьяняет новая энергия, и я отгораживаю свое сознание, продолжая впитывать ее, аккумулируя где-то внутри, но оставив познавание до времени. Эмоции отступают. Я вспоминаю, кто я есть, где и зачем нахожусь, и открываю глаза.

Оболочка Катерины лежит на каменном полу. Каким-то образом понимаю, что она пуста. Перед плитой стоит странник. Теперь он держит руку на книге, а на лице его отображается блаженство. Осторожно касаюсь его разума и понимаю, что это уже не совсем он. Он изменился.

Почуяв мое касание, странник откликается таким же прикосновением к моему сознанию и открывает глаза.

– Ты изменился, собрат, – говорит он удивленно. – Ты открылся для общения. Ты все же решил овладеть телом смертного самостоятельно?

– Ты тоже уже не тот странник, паразитирующий на чужих мирах, – говорю ему в ответ. – Вот только я все тот же смертный. Так что не знаю, уместно ли тебе называть меня собратом?

– Ты играешь со мной, собрат? – странник отнял руку от книги и подошел ко мне. – Я ощущаю твою сущность. Она едина. Ты такой же, как я… как я теперь.

– Ладно, завязывай докапываться до истины, – кладу ему руку на плечо. – Поверь, я хоть и существую неизмеримо меньше тебя, но знаю точно, что поиск истины – это дохлый номер. Расскажи лучше, что здесь произошло?

Голова немолодого полковника как-то по детски склоняется на бок, его глаза с еще большим любопытством заглядывают в мои.

– Поистине удивительный мир создали некогда наши предшественники…

– Ты будешь рассказывать, что произошло? – нетерпеливо переспрашиваю я. – Или мне для этого придется вышибить тебя из этой оболочки?

– Произошло то, что твой бредовый план, смертный, – странник на миг замолкает, и я чувствую его осторожное прикосновение к своему разуму. – Вернее, теперь уже не смертный… Короче, твой бредовый план удался. Я поглотил сущность Катерины и стал одним из семерки.

– Но ведь ты уже собирался сбежать? Что заставило тебя изменить решение?

– Не могу объяснить, – пожимает плечами странник. – Наверное, твое безумие заразно.

Усмехнувшись, осматриваюсь вокруг. Не пройтись ли мне в свой кабинет? Все-таки не верится, что можно вот так просто проникнуть туда из столицы. Натыкаюсь взглядом на тело Катерины.

– Эта оболочка пуста, – говорит странник, проследив за моим взглядом, и добавляет: – Как и оболочка твоего друга.

– Какого друга? – не сразу доходит до меня. – Василия? Что ты хочешь сказать?!

– Катерина уничтожила его сущность, – объясняет странник. – Извини, но от твоего друга осталась только пустая оболочка, которая скоро погибнет, если каким-то чудом в нее не вселится новая сущность.

– Твою мать! – я бросаюсь к выходу из подземелья, на ходу нащупывая в кармане разбитый вдребезги мобильник.

Раннее утро выходного дня. По проспекту пролетают редкие автомобили, отражая стеклами низкие лучи утреннего солнца. На улицах никого. Народ отсыпается после напряженной трудовой недели. Лишь одинокий пьяница сидит на пустой остановке и, сосредоточенно глядя на свою тень, декламирует:

– У попа была собака, он ее убил. Она съела кусок мяса… – мужичок задумывается на несколько секунд, после чего грозит пальцем своей тени. – Э-э, нет, братишка, что-то ты тут загнул. Как же собака могла съесть мясо, если поп ее убил? А?

Вы когда-нибудь видели, как пьяный человек пытается придать лицу умное выражение? Нет? Напьетесь – поэкспериментируйте перед зеркалом…

– Мертвая собака не может съесть мясо, она вообще ничего не может съесть, – с умным видом продолжает объяснять тени порядок вещей утренний философ. – Вот ты думаешь, почему мертвые не потеют? Не знаешь? Да потому, что они не едят и не пьют, глупый…

Мужик снова грозит тени пальцем и на некоторое время умолкает. Его глаза закрываются, голова начинает опускаться на грудь…

– Но кто-то же мясо съел! – вдруг резко встрепенулся он. – Кто?!

Мужик принимает позу мыслителя, но через несколько секунд вновь клюет носом в коленки и, вновь встрепенувшись, продолжает:

– Давай рассуждать логически, – делает он успокаивающий жест открытой ладонью в сторону своей тени. – Что мы имеем? А имеем мы попа и собаку. Кто сказал, что мясо съела именно собака? Наверняка поп и сказал. Ведь из них двоих разговаривать умеет только поп. Логично? Логично. Собака – тварь бессловесная, ответить за себя не может. А тем более мертвая собака…

У попов и собак вообще взаимная неприязнь. Жил со мной по соседству отец Сергий, так мой Барсик чуял его за версту и начинал лаять так, как ни на кого не лаял. Не зря говорят, что собаки чуют нечистую силу… Потому их в церковь и не пускают. Кошкам можно, а собакам нельзя…

Тут мужик, видать, почуяв затылком мой заинтересованный взгляд, оборачивается и, приставив ладонь к глазам, закрываясь от солнечных лучей, спрашивает:

– Ты знаешь, почему собак не пускают в церковь?

– Нет, – я честно кручу головой. – Не знаю.

Мужик отворачивается и снова обращаетсяя к тени:

– А к чему вообще ты завел этот разговор? Оно тебе надо? – он смотрит на часы. – О! Моя уже должна свалить на смену. Пойду-ка и я домой.

Он поднимается и, сделав пару шагов, вновь оборачивается.

– А ты пока посиди тут и подумай… – начинает было грозить пальцем тени, но замечает ее отсутствие на прежнем месте и замолкает, пытаясь сообразить, куда пропал его собеседник. Как-то очень подозрительно и строго смотрит на меня, снова переводит взгляд на то место, где еще недавно была тень. Пожимает плечами и, хмыкнув, бредет восвояси пьяной походкой.

Я сажусь на то место, где только что сидел пьяница, но лицом к солнцу, подставившись утренним лучам. Мимо промчалась "скорая", свернув в ворота больницы, откуда я только что вышел. Там, подключенный к медицинским приборам, лежал Василий. Вернее, его тело. Рядом с палатой сидит Толик. От него я узнал, что вчера Суровцев вышел из кабинета начальника "Багиры" практически трезвый и, позвав с собой Толика, решительно двинулся из офиса. Сев в машину, приказал ехать к зданию штаба "Партии Большинства". На вопросы Толика, что он задумал, Василий ответил, мол, на месте разберемся. Разобрались, мля… Пройдя в палату, я сразу убедился в том, что странник сказал правду. Василия просто не было. Он умер. Погиб. То, что лежало, опутанное проводами и трубками, было лишь его бывшим телом. Толик, чудом избежавший участи Василия, не мог об этом знать и потому сидел на стуле у дверей палаты, ожидая, когда шеф очнется. Естественно, я не мог сказать ему, что шеф не очнется уже никогда.

Ощущаю приближение сущности странника. Вообще-то, он теперь не странник, а один из якобы хозяев этого мира, один из потомков его основателей. Самое смешное то, что я тоже один из этих, блин, типа хозяев. А оно мне надо? Хотя бы инструкцию какую по ведению мирохозяйства подогнали. Нет, это не для меня. Я обычный смертный, зависящий от своей оболочки… Оболочки? Мда, профессиональный сленг, мля.

К остановке тихо подкатывает черная БМВ. Из автомобиля выходит странник и садится рядом со мной.

– Всегда удивлялся особенности людей расстраиваться смерти друзей, – произносит он после минутного молчания. – Казалось бы, вас несколько миллиардов, чего тут расстраиваться из-за смерти одного. Но сейчас я тебя понимаю. Правда, Олег, понимаю. Ты спрашивал, почему я вернулся, вместо того, чтобы сбежать из этого мира? Просто я вдруг понял, что очень расстроюсь, если ты погибнешь…

Удивленно смотрю на бессмертного, переваривая услышанное.

– Почему я должен был погибнуть? – наконец спрашиваю у него. – К тому же, ты бы даже не узнал, чем все кончилось?

– Это, кстати, тоже было одной из причин, заставивших меня остаться, – ухмыляется он и хлопает меня по плечу.

И тут в моей голове возникает шальная мысль. Я оглядываюсь на больницу, где лежит оставшееся от Василия тело, и перевожу взгляд на странника.

– Слушай, Смирнов, или как там тебя, ты сильно привязался к этому стариковскому телу? – задаю ему наводящий вопрос.

– Ты к чему это спрашиваешь? – прищуривает он глаза, и я чувствую легкое прикосновение к своему разуму.

После секундного сомнения передаю страннику свою мысль, которая уже приобрела более четкие очертания. Интересно, почему я не мог так общаться с другими сущностями – с Шалинским, с Катериной?

Несколько минут он сидит молча. Потом поднимается и идет во двор больницы. Услышав оттуда встревоженные женские возгласы, поднимаюсь и иду следом. Пройдя ворота, вижу лежащее у крыльца тело полковника, у которого уже склонились фигуры в светло-зеленой больничной униформе. Оболочка Смирнова пуста…

Поднимаюсь в отделение реанимации и, пройдя мимо удивленного Толика, распахиваю дверь палаты. Василий сидит на кровати, отдирая от своего тела присоски и иглы.

– Это тело тебе больше нравится? – спрашивает он.

– С Днем Рождения, Василий, – говорю ему и отступаю от дверей, давая пройти Толику, который смотрит на своего шефа широко раскрытыми глазами.

– Э-это, может, врача позвать? – заикаясь, произносит он.

– Если тебе нужен врач, то позови, – разрешает ему ставший Василием странник. – А мне надо кое-какие дела принять и проследить, как замели следы нашего ночного веселья.

– Мне, кстати, тоже надо спешить, – спохватываюсь я. – Вчера обещал жене долго не задерживаться… Надо держать слово, кхм. А ты, Толик, вызови врача, если болен.

– Да я… Да ну вас, – обиженно краснеет парень, но мы уже спешим по коридору в сторону выхода.

– Ты так и пойдешь с голым торсом? – спрашиваю Суровцева.

– Думаешь, твои лохмотья выглядят менее привлекательно? – задает он встречный вопрос.

– Мда, – оцениваю я то, что осталось от моей рубашки и, обернувшись к Толику, разглядываю его одежку.

– Эй-эй, – отодвигает меня Василий. – Это все-таки мой подчиненный. Толик, а ну, пойдем-ка в палату…

ЭПИЛОГ

Океанские волны лениво накатывают на берег, с умиротворяющим шорохом перекатывая гальку. Вдоль линии прибоя бродит крупный серый бесхвостый пес, обнюхивая выброшенные волнами пучки буро-зеленых водорослей. Порою пес резво отбегает от слишком шустрых волн, но, как только они откатывают, вновь возвращается к своему занятию.

Василий бросает псу приличный кусок копченой кабаноси, но пес испуганно отпрыгивает, а колбаска, отскочив от крупного округлого валуна, улетает в набежавшую волну. Пес, опасливо зыркнув на нас, спешит удалиться подальше.

– Видно, досталось собаке в жизни, – говорит Суровцев, разливая пиво по бокалам.

Скрипя шезлонгом, наклоняюсь к столику и кладу на него свой мобильник, приемник которого настроен на передающую новости волну "Русского радио". Как раз дикторша равнодушным голосом сообщает, что потерпел аварию вертолет, на борту которого находились губернатор Черноземного края Олег Волин и отставной генерал МВД Василий Суровцев. Выживших в авиакатастрофе нет. Ведутся поиски черного ящика… Выключаю приемник и поднимаю кружку с янтарным напитком.

– Ну, помянем прошлую жисть, – говорю, поднявшись с шезлонга. – Пусть ей, как бы это сказать, память будет пухом. Много в ней было хорошего. Были верные друзья, любимые женщины, удивительные приключения… Пусть те, кто остался в прошлой жизни, спокойно стареют, не раздражаясь и не расстраиваясь, глядя на наши не претерпевающие изменения оболочки.

Глаза словно бы заволакивает мутной влажной пленкой. Отпив из кружки, ставлю ее на столик и отхожу ближе к берегу, подставляя лицо прохладному океанскому ветру. Бывшему страннику, живущему вечно, не понять мои эмоции. Что для него люди, с которыми прожил бок о бок не один десяток лет, когда он привык периодически менять целые миры? Возможно, однажды и я стану такой же черствой бездушной сущностью. Но сейчас… Сейчас перед моими глазами стоит милое личико Светланы, которая на шестом десятке лет, несмотря на все ее старания и ухищрения, все равно выглядит заметно старше меня, семидесятилетнего молодца, выглядевшего едва ли на сорок. Последние годы она почти никуда не выходила вместе со мной, стесняясь показаться слишком старой на моем фоне. Косметические операции по омоложению стали для нее буквально идеей фикс, однако она все не могла на них решиться… А мои друзья, которые стали стариками… И все мои старания выглядеть старше… Нет, надо было решиться на этот шаг раньше, когда еще только начал замечать на себе удивленные взгляды и улыбаться на шутливые замечания, что меня не берет время…

В ладонь ткнулось что-то мокрое и холодное. Опустив глаза, вижу, что рядом стоит тот самый пес, который бродил по берегу. Я и не заметил, когда он вернулся. Его глаза лучатся теплом, умиротворением и какой-то великой мудростью, в которой тонут и растворяются все мелочные мирские проблемы.

Присев, глажу пса по загривку. Он блаженно прикрывает глаза и замирает, наслаждаясь лаской.

– Вот тебе и первый новый друг в новой жизни, – слышу голос Василия. – Давай выпьем за новую жизнь. И собаке нальем. Не знаешь, собаки пиво пьют?

– Это пес, – говорю, возвращаясь к столику и держа руку на загривке следующего за мной пса. – Он ест и пьет все, что едим и пьем мы.

Василий поднимается и, открыв заднюю дверцу автомобиля, начинает что-то там искать, чем-то гремя и шурша. Наконец возвращается, держа в руках походный котелок, в котором мы, бывало, варили уху во время ночевок на рыбалке. Пристроив котелок меж крупных галек, чтобы не опрокидывался, Василий выливает в него бутылку пива. Я беру со стола бумажную тарелку, кладу в нее кусок колбасы, несколько пластинок сыра и ставлю рядом с котелком.

– За новую жизнь! – поднимает бокал Василий.

– За новую жизнь! – согласно повторяю я.

Мы чокаемся, после чего наклоняемся и прикасаемся своими бокалами к котелку. Пес как-то по-кошачьи мурлыкает и начинает шумно лакать напиток.

– Вась, – говорю, пережевывая кусочек кабаноси. – Знаешь, почему я никогда не расспрашивал тебя о других мирах?

– Почему? – напрягается Суровцев, подозрительно уставившись на меня.

– Потому, что я хотел посмотреть на них сам, – отхлебнув пива и стараясь не смотреть на собеседника, спрашиваю: – Надеюсь, ты не откажешься стать моим экскурсоводом?

– Ты безумец!…

Ноябрь 2010 г.