Текст книги "Оно того стоит (ЛП)"
Автор книги: С. М. Шейд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Каша
– Моя рука просто показала моей подруге знак мира вместо того, чтобы выставить ей средний палец. Первый предупредительный сигнал, который я выявила, – сообщаю отцу по телефону.
– Не уверен, как эти команды смешались, – говорит он мне, когда Лидия смотрит на меня с веселой улыбкой.
– Я думала о том, чтобы вразумить ее. Только не определилась, послать ли ее или нет, когда робо-рука просто решает показать ей универсальный знак хиппи.
У него перехватывает дыхание.
– Ты не дала ей команду? Она рефлекторно сработала сама по себе? Это замечательная новость!
– Эм, нет, это не так. Она не сделала того, чего я хотела.
– Очевидно, есть еще некоторые недоработки.
– Разумеется, – сухо перебиваю я.
– Но это действительно большой прорыв.
Бессмысленно спорить с ним, когда он так возбужден. Я в ступоре, когда слушаю тысячи научных подробностей, которые не имеют для меня никакого смысла, но я, вероятно, единственный человек, с которым он общался с тех пор, как уехала сюда, поэтому терплю это. Если только его интерны не ошиваются где-то поблизости. Но они обычно не разговаривают с ним. Они тоже часами сидят и глазеют.
Наступает полночь – время охоты за сокровищами для Олимпиады, когда я, наконец, кладу трубку, задаваясь вопросом, слышал ли он, как говорю «пока».
Лидия как раз там, где я ее оставила после того, как вернулась переодеть шорты. Дурацкие шорты явили мое дурацкое нижнее белье этому глупому Роману, который целует меня так глупо.
– Хочешь на охоту за сокровищами? Нейту Дуксу нужен партнер.
Она качает головой, устраиваясь на кровати, все еще ухмыляясь мне.
– Лидия, зачем ты приехала? От этого ты чувствуешь себя еще несчастней.
Она делает глубокий вдох.
– Доверьтесь мне. Мне нужно быть здесь.
Я выбираю штаны для йоги, потому что как только солнце сядет, жучки превратятся в назойливых зануд. Лидия возвращается к чтению своего планшета, а я вздыхаю, качая головой. Хотела бы понять, что именно она надеется извлечь из этого болезненного воссоединения.
– Ладно, последний шанс, я ухожу, – говорю ей, надеясь, что она проснется.
Вместо этого она усмехается и делает мне «знак мира».
– Кикимора, – бормочу я, когда слышу за спиной ее смех.
Когда сбегаю вниз по лестнице, леденящий душу крик раздается откуда-то из глубин массивного кабинета, который был превращен в место расположения капризной невестушки. Бегу, спотыкаясь, а мое сердце бешено бьется в груди, когда вбегаю в комнату, чтобы увидеть несколько испуганных лиц. Джейн снова кричит, сжимая розовое платье, начинает рыдать в голос.
Что за… О-ох. Это платье не должно быть розовым…
– Джейн, мы что-нибудь придумаем, – говорит ей моя мать, неловко похлопывая ее по спине, пока у Джейн изо рта льется поток бессвязных звуков, которые она считает словами. При этом она сжимает в руках ярко-розовую ткань, сидя на полу и покачиваясь вперед-назад.
Да-а-а. Платье теперь в тон украшениям.
– Кто мог это сделать? – шипит одна из подружек невесты.
Гретхен, подружка невесты, пожимает плечами. Потом… они все начинают сверлить меня взглядами.
– Она! – кричит Джейн.
– Я? Ага, щас. Я бы не тронула твое платье! Точно не стала бы этого делать. – Джейн – стерва, но моя главная цель – Андерсон.
– Нет, – вскипает Джейн, сдерживая рыдания, в то время как гнев берет верх, будто перед ней кто-то потряс красной тряпкой. – Лидия, – добавляет она.
И тогда гнев закипает уже внутри меня.
– Лидия бы не притронулась к твоему грёбаному платью. Она даже ни разу не была в этой комнате!
Мама встает между нами, как всегда невозмутимая, несмотря на возникшее напряжение в воздухе.
– Я уверена, что Лидия не причастна к истории с платьем. Детишки Малдера здесь. Пожалуйста, не забывайте об этом. Они ведь твоя семья, Джейн, – тихо говорит мама. – Но всем известно, как они любят пошалить. И шалят они не по-детски.
Джейн снова начинает неудержимо рыдать, а я поворачиваюсь и выхожу. Мой гнев испаряется, но губы продолжают дрожать. Кто-то покрасил ее платье в розовый цвет, чтобы оно соответствовало ее уродским украшениям. Это точно была не Лидия – она слишком взрослая для подобного. Это точно была не я; все мое внимание сосредоточено на моем сводном брате.
Поэтому я делаю то, что на данный момент очевиднее всего – пишу текстовое сообщение Хенли.
Я: Ты покрасила свадебное платье в розовый цвет?
ХЕНЛИ: Что за хрень????? Ее платье кто-то разукрасил?!!! Ржу, не могу!
Я: Покрасили или разрисовали, или еще что. Не совсем уверена, но оно чертовски розового цвета. Здесь вообще-то не над чем ржать. Разве что кричать. Рыдать. Начать скорбеть, как если бы кто-то умер… Так это не ты?
ХЕНЛИ: Если бы. Я пишу Лидии прямо сейчас.
Хм… Где она? Не важно, я не хочу знать.
Ухмыляясь, убрала телефон, про себя поблагодарив детей Малдера за то, что они такие смутьяны, когда выхожу на улицу.
– Что ты наделала? – голос Романа заставляет меня повернуть голову в сторону, когда он приближается с обеспокоенным выражением на лице.
Он больше не покрыт содержимым яиц с ног до головы, и его волосы немного влажные, как будто он только что из душа…
В данный момент мне нет нужды надевать какой-то образ, так как я больше не пытаюсь играть с огнем. Роман определенно огонь. А я бензин.
– Я не сделала ровным счетом ничего. Но кто-то превратил платье Джейн из белого в розовое. Да, – улыбаюсь я ему. – Вот такая я злючка.
Он пытается не улыбаться, но втайне тоже злюка и в целом признался, что раньше недолюбливал ее.
– Значит, мы вместе охотимся за сокровищами? – он спрашивает, когда я начинаю идти к стартовой сетке.
Я заметила, что Андерсон собрался проделать это один, что совершенно против правил. Только мужские и женские пары. И да, я собираюсь настучать на него, как будто мне снова пять или что-то вроде того.
– Если только у тебя нет другой девушки, с которой ты хочешь поохотиться, – говорю я, поворачиваясь лицом к нынешнему проклятию моего существования. Его взъерошенные темные, влажные волосы так и манят меня. В глубине его льдисто-голубых глаз пляшет огонек азарта, пока он пристально меня изучает.
– Сначала ты ругаешься, затем флиртуешь со мной, а потом ведешь себя так, будто не можешь отделаться от меня достаточно быстро. Ты всегда играешь в такие запутанные игры? – спрашивает он, застигнув меня своим вопросом врасплох.
– Сначала ты флиртуешь, потом отталкиваешь меня за то, что я сказала, когда мы были молоды и зелены, потом предлагаешь мне флиртовать с тобой, а затем снова флиртуешь со мной. Да, я играю в игры и веду счет. Пока что, ты «ведешь» в этой сомнительной игре.
Его губы чуть растягиваются в улыбке вместо того, чтобы скривиться, как я ожидала. Он действительно действует мне на нервы, никогда не делая того, что я от него ожидаю.
Его взгляд падает на мою робо-руку, и некое подобие неуверенности накрывает меня, чем заставляет немного удивиться. Я подавляю его, отказываясь тем самым позволить кому-либо вернуть мне чувство неуверенности в себе.
Когда его глаза снова встречаются с моими, у меня перехватывает дыхание. Он подходит ближе, обхватывает мой подбородок ладонью и смотрит на мои губы так, будто собирается заполучить заветный приз. Роман наклоняется, и мои ресницы трепещут, как будто я какой-то прыщавый подросток, который ничего не может с собой поделать.
– На сегодня игр достаточно, – шепчет он мне прямо в губы, при этом дразня меня, оставаясь лишь на дюйм от моих своими насмешливыми губами.
Открываю глаза, когда он пятится и улыбается. Козел. Он знает, что делает со мной.
Хватаю карту со стола, игнорируя покалывание в самом центре моего естества. Роман читает карту через мое плечо, и я закатываю глаза, когда он прижимает свое тело гораздо ближе к моему, чем того требует ситуация.
– Правила следующие, – объявляет отчим. Мне хочется выпалить ему прямо сейчас, что его сын уже нарушил правила и отправился в лес один. – Разумеется, пара – парень и девушка. Вы используете первую карту, чтобы найти, где спрятана вторая карта. Затем вторая карта приведет вас к третьей. И так далее. Только один фонарик на команду! Первые, кому удастся найти сокровища, получат право на главный трофей!
Из его уст это звучит как-то неправильно.
Как всегда, раздаются смешки. Боже упаси, чтобы трофей был взят другим путем.
Роман начинает хихикать, а я шлепаю его своей здоровой рукой. Я не доверю своей робо-руке эту операцию.
Когда мы направляемся в сторону леса, он берет на себя инициативу, щелкая фонариком. Лунный свет достаточно яркий для меня, чтобы оценить его задницу в этих джинсах… блин. Я действительно хочу прикоснуться к нему, чтобы увидеть, насколько тверд его зад.
Из меня вырывается крик, в то время как моя робо-рука самопроизвольно сдавливает его зад. Роман рывком оборачивается через плечо, пока моя рука продолжает преспокойно разминать вышеупомянутую задницу, как будто рука на мгновение обрела собственный разум.
– Клянусь, это не я! – буквально выкрикиваю я, стараясь отцепить свою робо-руку от его зада, потянув ее на себя здоровой рукой.
– Очень похоже на тебя, – сухо говорит он.
А робо-рука продолжает массировать ему задницу, и я закрываю глаза, чтобы сконцентрироваться. Отпусти его зад!
Наконец, она отстает от его задницы, и мои глаза открываются, чтобы найти Романа, наблюдающего за мной с нескрываемым издевательством в глазах.
– Это была не я, – повторяю я, глядя на него. – У меня рука неисправна.
– Превращается в руку извращенки, верно? – шутит он, еле сдерживая улыбку, явно желая меня подразнить.
– Нет, это… – слова застревают у меня в горле, так как моя рука реагировала на мои непроизвольные мысли о том, чтобы ухватить его за зад.
Рука снова дергается вперед, отсекая меня от потока глупых мыслей, и снова хватается за его задницу. Роман врезается в меня, и его руки обхватывают меня, чтобы не сбить нас обоих.
Его смех только усиливает жар на моих щеках, когда возникает чувство унижения. Отпусти этот зад!
Наконец-то рука слушается меня, но Роман не перестает смеяться и не отпускает меня. Он теребит локон моих волос, и я закрываю глаза, стараясь изо всех сил не думать, как извращенка.
Кошки танцуют на столе. Собаки играют на пианино. Белки прячут орехи.
Нет!!! Не думай об орехах!
– Что ты делаешь? – спрашивает меня Роман, пока я стараюсь отключить свою руку. Но ничего не получается. Связь между моим пластырем и моей шеей, кажется, поддерживает ее в рабочем состоянии, и ручной выключатель бесполезен. Мой отец сказал, что такое может произойти.
– Пропускаю охоту за сокровищами, прежде чем моя рука решит захватить что-то еще.
Он фыркает и отворачивается, как будто читает между строк, и наклоняет голову, когда я начинаю уходить.
– Потому что ты схватила меня за задницу? – он спрашивает с недоверием.
– Потому что моя рука дважды схватила тебя за задницу без моего разрешения. Представь, что еще она может сделать, и скажи мне, что ты все еще чувствуешь себя в безопасности. – Я бросаю злую ухмылку через плечо, и он морщится, прикрывая свое бесценное достоинство.
– Позволь мне отвести тебя назад. Уже поздно и темно.
– Отсюда я прекрасно вижу дом.
Возможно, я больше не неуверенная в себе, но мне действительно не хочется ходить без руки перед людьми. Искусственные руки привлекают достаточно внимания, когда очевидно, что они искусственные. Но совсем без руки? На меня все пялятся, а шепоток позади меня очень раздражает.
Кроме того, Роман не кажется тем, кого беспокоит моя робо-рука, по крайней мере, до тех пор, пока вся эта фигня не касается его напрямую. Видеть жалость на лицах людей хуже, чем видеть их ерничество.
И ни за что на свете я не сниму повязку, не положив ее в предназначенную для нее коробку. В эту маленькую прямоугольную штуковину на моей шее вложено сотни тысяч долларов.
Роман следует за мной, несмотря на мои протесты, и я оглядываюсь на него. Он просто подмигивает мне, как будто ничего страшного, что у меня есть рука, которая может или не может надрать ему задницу в любой момент.
В моих глазах вспыхивает узнавание по мере того, как к нам приближается парень. Помню этого придурка. Он один из друзей Андерсона, который сказал своей девушке, что я потеряла руку из-за венерического заболевания. За это мне хотелось выбить из него всю дурь.
В следующую секунду, как моя рука решает пихнуть этого парня, я уже визжу. Он чертыхается и падает на землю, а я хватаю свою глупую руку, отдергивая ее прямо к своей груди.
– Ты сумасшедшая сука! – почти срывается он.
Роман внезапно оказывается напротив него, а парень с бледным лицом отступает назад. Даже в лунном свете я могу сказать, что Роман выглядит так, будто он на грани срыва.
Я не совсем понимаю, почему… меня называли словами и похуже.
– Роман, – шиплю я, когда его кулаки сжимаются.
Я подхватываю фонарик, который он, должно быть, уронил, с земли и сжимаю его в робо-руке. Внезапно он хватает парня за рубашку и одним ударом пригвождает его к дереву.
– Роман! – снова окликаю я, на этот раз громче.
Он поворачивается ко мне, и я выгибаю бровь.
– Ты собираешься отвести меня обратно или будешь пялиться на этого придурка всю ночь?
Я знаю, что он планирует сделать больше, чем просто тупо пялиться, учитывая оборонительную позицию, которую он занял. Парень, прижатый к дереву, бросает беспомощный взгляд в мою сторону.
Однажды Роман вступил в схватку с целой командой, в результате слишком сильно повредил колено, чтобы снова заниматься спортом, и отдал все, о чем мечтал по вине семи парней.
Я бы предпочла не видеть того, что скрывает Роман, с которым мне довелось познакомиться поближе. Одно можно сказать наверняка: он все еще полон ярости.
Он смотрит на меня, как будто пытается решить, и, наконец, отталкивает парня в сторону, сбивая его с ног, прежде чем повернуться и направиться ко мне.
Наступает тишина, и его мрачный настрой, похоже, не собирается улетучиваться. Честно говоря, я не знаю, что только что произошло. И это немного… нервирует.
– Справедливости ради, замечу, что я сбила его с ног своей рукой, – напоминаю я Роману, когда мы возвращаемся в дом.
Он кладет руки в карманы и прочищает горло, все еще избегая встречаться со мной взглядом.
– Прости. Я не хотел напугать тебя, – тихо говорит он.
– Хочешь поговорить об этом? – спрашиваю я, глядя на огоньки, исчезающие в лесу. Фонарик, который я все еще держу в руках, больше не помогает нам, поэтому я выключаю его, когда мы достигаем ярко освещенного двора.
– Давай не здесь, – говорит он со вздохом.
Я оглядываю всех, кто ошивается во дворе, вижу некоторых подружек невесты, зависающих в своих телефонах, и слышу, что они отчаянно пытаются найти платье, чтобы заменить им розовое.
– Кому они звонят после полуночи?
Он входит в дом, а я следую за ним. Он так напряжен, что буквально поглощает воздух вокруг меня, и я напрягаюсь в ответ. Что-то похожее на хруст металла привлекает мое внимание, а я смотрю вниз, в ужасе, когда вижу раздавленный фонарик в моей робо-руке.
Роман поворачивается, смотрит на него с тем же выражением, и его взгляд встречается с моим.
– Она посильнее маленького, милого аллигатора, – говорю я с благоговением.
– Что? – смущенно спрашивает он.
Я качаю головой и бросаю остатки фонарика на лестницу.
– Ничего. Продолжай, – говорю я ему, провожая его.
Папе придется починить эту чертову штуку, пока я случайно не навредила кому-нибудь.
Когда мы поднимаемся по лестнице, я начинаю подумывать о том, а не пойти ли мне в комнату. Роман только что показал, что у него все еще наблюдается склонность к насилию. Я не уверена, насколько умно было бы пойти за ним в его комнату. По-видимому, мои ноги играют против меня, поскольку продолжаю тупо идти за ним.
Он поворачивается ко мне, когда доходит до своей комнаты, и вздыхает.
– Не вздумай убегать прямо сейчас. Хотелось бы знать, почему ты чуть не надрал задницу парню за то, что он назвал меня по имени. Я ведь ударила его первым.
– Он поднял свой кулак. В любом случае, почему ты его ударила? – возражает он.
– Моя рука сделала это. А не я.
– Твоя рука схватила меня за задницу, но не ударила. Что случилось? – Сейчас в его тоне нет даже намека на игривость.
Я действительно не хочу объясняться в коридоре, поэтому протягиваю руку и открываю дверь в комнату, идя прямо перед ним. Он следует за мной, а я сажусь на кровать, чувствуя себя неудобно, находясь на виду, когда неловко переодеваюсь.
Роман стоит, прислонившись к большому комоду, скрестив руки на груди. Я не знаю, как эта привычка перешла от него ко мне, но я пожимаю плечами.
– Джилл – это прототип. Это умная рука, то есть она учится изо дня в день. Она считывает проецируемые команды и реагирует соответствующим образом. К сожалению, теперь она стала слишком умной, и мои внутренние мысли теперь работают как спусковой крючок.
– Я тоже так подумал. Что он сделал с тобой, чтобы ты захотела его ударить?
Я закатываю глаза.
– Этот умник как-то сделал мудрое замечание о том, как я лишилась руки. Нет, не было никаких венерических заболеваний. Ведь это, действительно то, что думают окружающие? – спрашиваю я, глядя на него.
– Я не обсуждал это ни с кем, кроме тебя, поэтому не знаю, что думают люди, – говорит он, все еще наблюдая за мной.
– Так или иначе, я вспомнила, как хотела надавать ему по лицу, услышав, как он во всеуслышание трезвонит об этом. И… моя рука отреагировала. Джилл нужно обновить.
Он расслабляется, как будто я сказала что-то, что он хотел услышать. Не знаю, почему.
– Я подумал, что он мог сделать что-нибудь и похуже. Я на грани. Сорвался, не подумав.
– Почему это? – любопытствую я.
Он делает глубокий вдох.
– Как ты потеряла руку? – спрашивает он.
Он мастер отвлечения внимания от чего-то неприятного.
Поскольку в его глазах не прослеживается ни капли удушающей жалости, я решаю рассказать ему.
– Я немного склонна к несчастным случаям, как ты, наверное, уже заметил, – говорю я ему, стараясь сохранить легкость в голосе. Он кривит губы. – Так или иначе, у папы была машина, которую он создавал, чтобы перерабатывать металлы для технологической высокотемпературной обработки. Мне едва исполнилось двадцать, и я решила открыть свой ювелирный бизнес. В то время у нас не было много денег, поэтому он делал все, что ему было нужно, из отходов со свалки – да, на нашем заднем дворе есть свалка. Мы настолько дрянные. Но какие есть. Я использовала этот мусор для создания украшений. Я научилась нагревать металл и гнуть его по своему собственному желанию. Я также использовала его машину для дробления металла, когда куски были слишком большими, чтобы вставлять их прямо в расплавитель. Нет, я не знаю технической терминологии, и никогда не хотела ее знать.
Он переваривает услышанное, устраиваясь поудобнее у комода, и я вздыхаю, вспоминая самый страшный день в моей жизни.
– В машинке застрял кусок, и я выключила машину, чтобы дотянуться и выбить кусок. Но я споткнулась, въехав бедром в кнопку питания, как раз тогда, когда моя рука была прямо в машине. Короче говоря, я просто вытащила оттуда искалеченную конечность, а мой отец позвонил в 911. Я потеряла руку до локтя, и создание украшений одной рукой стало чертовски сложной задачей.
Он вздрагивает и отводит взгляд. Я не уверена, что это – яркие образы, которые заставляют его отводить взгляд, или он скрывает жалость, зная, что мне она не нужна.
– Но из этого вышло что-то хорошее, – продолжаю я, пожимая плечами. – Папа начал заниматься протезированием. Он получил свой первый грант за руку, которую сделал специально для меня. Он спроектировал ее таким образом, что я могла зацеплять украшения, пока работала над ними, используя здоровую руку. Потом была очень реалистичная рука специально «для выходов». Потом рука для плавания. Мало-помалу он добрался до разработки умной руки. Создание искусственных ног потребовало немало времени, но руки… нужно быть очень богатым, чтобы позволить себе хорошую руку. Папа пытается клонировать технологию от Джилл более доступными методами, чтобы каждый с ампутированной рукой мог получить ее. Он сделал много денег в этой области и любит изобретать новые руки для меня. Я начала шутить про руку ради него. После аварии он считал себя виновным в ней, и его вина всегда давила, а я терпеть не могла видеть боль в его глазах… как будто он подвел меня. Сначала я притворялась, что все в порядке. Затем, с помощью Лидии и Хенли, со мной действительно все стало нормально.
Он изучает меня, как будто впитывает все это.
– Когда в той неравной схватке мне раздробили колено, мне сказали, что я снова буду ходить, не хромая, но что я никогда не смогу заниматься спортом. Иногда бывают дни, когда колено болит сильнее, иногда меньше, но потеря возможности заниматься баскетболом… это куда больнее, чем физическая боль, которую мне пришлось вытерпеть, чтобы снова ходить, – тихо говорит он мне.
Я медленно киваю.
– Ты не знаешь, насколько часто ты пользуешься своей конечностью, пока она внезапно не исчезает, – говорю я, подтверждая и отмечая ход его мыслей.
– По крайней мере, мне удалось сохранить ногу, – говорит он со вздохом. – Я долго купался в жалости к себе. А ты так прекрасно это перенесла.
– Не всегда было так прекрасно. Я тоже погрязла в персональной яме жалости. Это часть процесса исцеления, – говорю я, пожимая плечами. – Ты скорбишь о том, что потеряешь больше, чем ничего. Я же просто научилась приобретать новые вещи. Не говоря уже о том, что мне повезло даже пережить потерю крови, так что для меня все было в перспективе. Принятие исцеляет всех.
Он улыбается, снова кивая, рассеянно глядя на меня.
– Ты сожалеешь о той драке? – спрашиваю его я, подтягивая колени к груди.
Я действительно хочу снять эту руку, но также хочется знать о нем еще больше.
– Ни капельки, – говорит он со вздохом, снова встречая мой взгляд. В его глазах не отражается ничего, кроме правды. – Если бы мне пришлось делать это снова и снова, я бы все равно ввязался бы в ту драку.
– Почему? Потому что они навредили тому парню из твоей команды? С ним все обошлось.
– С Виком все обошлось. Просто сотрясение мозга, – соглашается он. – Когда они использовали тот дешевый прием и повалили его на корт, я играл с огнем в тот вечер, где ставкой была моя жизнь. Я подбрасывал и закидывал в корзину. Сколько бы раз я не подбрасывал, мяч оказывался в корзине, не считая двух или трех раз. Закончил с тройным дублем и остался самым результативным игроком в игре в истории «Трояна» тем вечером. Мы поехали на чемпионат штата по результатам этой игры. Драка не имела никакого отношения к Вику. Я занимался этим на корте.
В замешательстве я поджимаю губы.
– Тогда зачем ты полез в драку?
– Мы все были на вечеринке в тот вечер, праздновали. У нашего друга был огромный домик, в котором мы частенько зависали. Вик был там, хотя и не пил. Я выпил три шота, когда заметил, что моя сестра пропала. Короче говоря, я нашел ее в одной из спален, и она кричала. Тогда-то я и вышиб дверь. Ублюдки связали ее, но она все еще была полностью одета. Я едва успел вовремя. Они собирались наказать меня через нее, так как я закончил их сезон поражением с разгромным счетом. Я проиграл. Семь гребаных парней. Я держал себя в руках, когда они набросились на меня по двое. Только когда они набросились на меня, я оказался на спине, и бейсбольная бита раздробила колено. Этот тошнотворный звук, когда ты слышишь, как хрустят твои кости, отчетливо слышишь, как все твои мечты разбиваются вдребезги.
Он тяжело дышит, и я киваю. Если кто-то и понимает последнюю часть, так это я.
– Я была неправа, – тихо говорю я. – Насилие в той ситуации было приемлемым решением, – он прочищает горло, слегка смещая вес.
– Я никому не рассказывал о своей сестре, кроме Андерсона, моих родителей, твоей матери, а теперь и тебе. Вот почему я здесь ради Андерсона. Он был рядом со мной. Вот почему я могу простить его никудышные манеры, потому что мои родители выгнали меня, когда я больше не был главным кандидатом в скауты колледжа. Они отказались пускать мою сестру в полицию, потому что ее бы назвали шлюхой. По их словам, так все и работает. И когда мне понадобились деньги на колледж, твоя мать оплатила мое обучение, не ожидая ни цента обратно, хотя я и выплатил ей все.
Это определенно моя мать в той ее ипостаси, в которой я ее знаю… до того, как она оставила моего отца, разбитого на тысячу мелких осколков, чтобы стать богатой женщиной. Это также объясняет, почему Роман проводит столько времени с моим ничтожным сводным братцем и моей поверхностной матерью.
– В то время я встречался с Эмили Лоуренс, – продолжает он, слегка ворча. – Она бросила меня, как только передо мной перестала маячить перспектива будущей спортивной карьеры.
Превращаясь в куклу с качающейся головой, снова киваю, вспоминая Эмили. Она определенно была зайкой спортсмена, но жаль слышать, что в ней не было ничего больше.
– Некоторые люди хотят то, что у нас есть, вместо нас самих, – звучит философски, но это все, что я могу сказать.
– У тебя кто-то есть? – спрашивает он, прочищая горло.
Он вдруг занервничал?
– Нет. Никого. Последний парень, с которым я была предельно серьезна, решил, что не справится с одной рукой. Он не возражал, когда я носила протез, но, в конце концов, ему пришлось увидеть меня без руки. Я снимаю ее, когда ложусь спать, и, за исключением этого, я всегда носила ее только тогда, когда выходила на улицу.
Моя робо-рука дергается, как будто знает, что о ней говорят. Чертова рука. Она доставляла немало проблем ночью.
Роман выглядит смущенным.
– Большинство моделей рук используются только для эстетической цели, – объясняю я, пожимая плечами. – Если бы они не использовались чисто для красоты, то они не были бы действительно функциональными после выполнения определенных задач, для которых они, возможно, были разработаны. Если бы я не выполняла эти задачи, мне было бы неприятно носить руку.
Он качает головой.
– Просто пытаюсь понять, в чем проблема. Как долго вы встречались?
Это… не то, чего я ожидала.
– Чуть больше шести месяцев. Не все парни могут справиться с потрясающей девушкой только с одной рукой, – шучу я, стараясь сохранить легкость в голосе, чтобы он не начал жалеть меня.
– Но твои сиськи наверняка компенсировали отсутствие у тебя одной руки, – обескураживает он.
Ухмыляясь, я делаю вид, что смотрю вниз на мои достаточно выдающиеся буфера.
– Забавно, я говорила то же самое. Думаю, он не зацикливался на размере груди, – пожимаю плечами, все еще улыбаясь.
Мои глаза встречаются с его взглядом, и на его лице расцветает широкая улыбка, и в моей груди возникает непрошеное чувство тяжести, когда понимаю, что в его взгляде синих глаз нет ни капли жалости.
– Я зациклен на сиськах и заднице. Ноги следующие. Затем глаза. Следом идет ум… руки на последнем месте по критериям, – продолжает он, отталкиваясь от комода, когда его ухмылка становится шире.
Вот тебе и не поддаваться Роману Харту.
– Ты просто душка, – говорю я, хотя и не так язвительно, как хотелось бы. Это звучит более хрипло, выдавая меня с головой.
Его брови взлетаю вверх.
– Так за тобой ухаживали?
– Я никогда не получала грёбанных коробок конфет, – отвечаю я, все еще надеясь отложить возможный фейерверк. Если он так же хорош в постели, как и его поцелуи… я буду влюблена к утру.
Секс? Я, правда, думала о сексе?
Моя робо-рука внезапно хватает и обхватывает мой… О нет. Да ну, нахрен.
– Нет! Я кричу, когда робо-рука начинает пытаться стянуть с меня штаны, вероятно, чтобы на самом деле трахнуть меня этими проклятыми металлическими пальцами, которые не предназначены для мастурбации. – Не смей этого делать!
Рука-робо колеблется, и все еще засунута мне в штаны, когда я начинаю отчаянно отстегивать ремни.
– Что ты делаешь? – Роман спрашивает меня, напоминая, что он свидетель этого ужасающего момента.
– Я должна ее снять! – огрызаюсь я. Робо-рука воспринимает эту команду неправильно, и она снова начинает стягивать мои штаны, и мои глаза с ужасом смотрят, как она срывает мое нижнее белье.
– Нет! Только не ты! Я должна тебя снять! Я не хочу, чтобы ты раздевала меня! – кричу я на негодяйку, сучью руку.
Громкий смех вырывает меня из панического тумана, и мои глаза устремляются к закрытой двери. По крайней мере, десять человек смеются по ту сторону, а это значит, что они совершенно неправильно все слышат.
– Повеселись, Хант, – орет кто-то за дверью, отчего мои щеки еще больше краснеют. – Похоже, она чаще дает, чем берет. Счастливчик.
Рука снова неподвижна, но я застыла, увидев, как Роман смотрит на меня с кулаком во рту, а его тело дрожит от безмолвного смеха.
Вот оно. Это. Ад.
Ругаясь, я заканчиваю расстегивать ремни, думая обо всем и о чем угодно, лишь бы моя рука не нарушила моего спокойствия. Как только она отстегивается полностью, я замираю. Один шаг влево, и я могу убрать руку, но это значит, что Роман увидит меня без нее. Несмотря на то, что я преодолела свою неуверенность в себе по большей части, я все еще чувствую себя слишком уязвимой, когда предстаю с остатком своей настоящей руки.
– Тебе нужна помощь или как? – спрашивает Роман.
До этого момента он держался на расстоянии, а теперь подошел ближе.
– Мне… наверное, стоит вернуться в свою комнату, – говорю я, тяжело дыша.
– Почему? Потому что твоя рука сходит с ума? Я думал, ты уже сняла ее. Уверен, что однозначно не хочу, чтобы эта штука оказалась рядом с моими яйцами после того, что она сделала с фонариком. Отсюда причина, по которой я здесь.
Он указывает на то место, где стоит, ухмыляясь, как будто находит это забавным. Насколько я понимаю, он не возражает. Я ведь знаю, каково это, когда парень увидит меня без моей руки в первый раз. Мы здесь всего на несколько дней. Нет причин показываться перед ним беззащитной.
– У меня есть еще одна рука в моей комнате, – говорю я ему, хотя момент в значительной степени потерян, и теперь перспектива секса с ним не так привлекательна для меня. – Но думаю, что мне пора пожелать тебе доброй ночи.
Встаю и начинаю двигаться к двери, когда он буквально кричит мне вслед:
– Почему?
Я не отвечаю. Вместо этого открываю дверь в ванную и благодарю бога, что дверь с той стороны не заперта.
Как только я оказываюсь внутри, мой взгляд устремляется туда, где Лидия храпит в постели, растянувшись на ней, как будто она единственная, кто должен спать в ней.
Я могла бы быть в постели Романа прямо сейчас. Вероятно, я бы работала над достижением оргазма, а не просто думала о том, как бы это было. Мое настроение было испорчено, и его, похоже, тоже, если бы я нашла время переодеть другую руку.
