Текст книги "История папства"

Автор книги: С. Лозинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Лозинский С Г
История папства

С. Г. ЛОЗИНСКИЙ

История папства

Содержание

Глава первая. Возникновение папства

Глава вторая. Образование Папского государства (VI-VIII вв.)

Глава третья. Внутренняя и внешняя политика папства в VIII – начале IX в.

Глава четвертая. Зависимость папства от римских феодалов и германских

императоров (IX-XI вв.)

Глава пятая. Борьба за "реформу" церкви

Глава шестая. Возвышение папства в XII-XIII вв

Глава седьмая. Папство в плену у Франции

Глава восьмая. Возвращение пап в Рим и Великий раскол

Глава девятая. Папство в эпоху возрождения

Глава десятая. Реформация в Западной Европе

Глава одиннадцатая. Контрреформация. XVI-XVII вв

Глава двенадцатая. Внешняя политика папства в конце XVI – первой

половине XVII в

Глава тринадцатая. Папство в период от Вестфальского мира до буржуазной

революции XVIII в. во Франции

Глава четырнадцатая. Папство и католицизм в период домонополистического

капитализма (1789-1870)

Глава первая. Возникновение папства

I

Xристианство в I в. н. э. не знало церковной организации, должностных лиц, культа, клира, догматов; вместо института священства были пророки, учители, апостолы, проповедники, выходившие из рядовой массы верующих и, как считалось, обладавшие харизмой, т. е. способностью, "даруемой духом", пророчествовать, учительствовать, совершать чудеса, исцелять и т. д. Любой христианин мог называть себя харизматиком и заниматься учительством-пророчеством; если он имел достаточное число приверженцев, то фактически зачастую руководил делами общины.

О деятельном участии в общинных делах пророков-учителей говорится в "Пастыре" Гермы1, относящемся к середине II в. С течением времени, в особенности со второй половины II в., руководство общинами сосредоточивается, однако, все более в руках пресвитеров – старейших членов общины по возрасту либо по времени их вступления в общину. Руководство это носило в значительной степени хозяйственный характер и на первых порах было связано с совместными трапезами христиан, с так называемыми агапами, вечерями любви. Обслуживались члены общин во время этих трапез диаконами, а по мере роста общин, необходимости накопления для них денег и увеличения запасов для трапез появились кладовщики, кассиры и надзиратели-епископы. Последними становились обычно старейшие, наиболее зажиточные члены общины, которые отвечали за сохранность денег и припасов, необходимых для совместных трапез.

Епископы, игравшие роль в общине не в силу своего "пророческого дара", а вследствие своей зажиточности и степенности, внесли новое начало в христианскую общину, вызывавшее естественное недовольство харизматиков, этих первых учителей христианства, в огромном большинстве случаев вербовавшихся в течение 100-150 лет из городской бедноты, рабов, вольноотпущенников, разоренных ремесленников, полупролетариев.

Зажиточные элементы каждой общины стремились прежде всего оттеснить пророков-учителей, не поддававшихся ни надзору, ни регламентации, и передать полноту власти епископам. Так возникла церковная организация с епископом во главе. Его задачей было в первую очередь положить конец пророчествам, содержавшим нападки на богачей, предсказывавшим неизбежную гибель старого греховного мира и близкое торжество царства божьего. Эти пророчества с их чаяниями, надеждами, проклятиями и ненавистью особенно ярко выражены в "Апокалипсисе" Иоанна, написанном в 68-69 гг. н. э. в фантастической форме "видений"2.

Несмотря на непримиримую ненависть к "вавилонской блуднице" (Риму) и к господствующим в мире "злу и несправедливости", эти пророчества звали не к борьбе, а лишь к "духовному освобождению" от земной юдоли страданий. Близкого "царства Христа" они ждали не от боевого выступления своих приверженцев, а от грядущего чуда, верили в то, что небесное возмездие каждому воздаст по его заслугам. "Горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете" (Лука, VI, 24-25); "удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царствие божие" (Марк, X, 25).

Этот демократический революционный дух обездоленных, бесправных, угнетенных и порабощенных масс мировой державы не сопровождался уже теперь революционными подвигами и действиями, так как рабовладельческий и давно уже разлагавшийся Рим не знал подлинно революционного класса. Римский "пролетариат" жил за счет общественных и частных щедрот и представлял собою босяцкую, люмпен-пролетарскую массу с противоречивыми зачастую интересами. Вот почему идеи первоначального христианства, хотя и делали его "одним из революционнейших элементов в духовной истории человечества"3, оказались совершенно непригодными для переустройства мира в интересах народных масс.

Вскоре начинается процесс приспособления христианства к интересам господствующего класса империи. Зажиточные слои общества, принимавшие во все большем числе новую религию, энергично вытравляли "анархические и индивидуалистические бредни" ранних последователей христианства. Верующим внушалось, что епископ обладает унаследованной от апостолов "благодатью божьей", что он один ею распоряжается и что он – опора церкви. Эта новая идея отчетливо звучит уже у "апостольских мужей". Игнатий Богоносец4провозглашает, что "нет церкви без епископата". Церковь сменила пророческое учение о ненависти к богатым и угнетателям проповедью о непротивлении злу и любви к врагам; она уничтожила представление о равенстве людей, господина и раба, провела резкую грань между клиром и мирянами, устранила братские отношения внутри общины и отменила совместные трапезы. Христианство перестало отпугивать правящие круги империи. К тому же характер организации христианских общин, требование слепой покорности, угроза тяжких наказаний за ересь – все это делало новую религию удобным орудием для государства, которое в союзе с епископатом, могло распоряжаться христовым "стадом" в интересах еще большего закрепощения и угнетения народных масс.

Епископы стали бесконтрольно распоряжаться имуществом общины и даже сумели использовать "языческие" представления и законы о "божественной собственности". Согласно действовавшим в дохристианской Римской империи законам, боги имели право приобретать всякого рода имущество, достававшееся им в силу дарений, завещаний и т. д. Принадлежащее "богу" имущество считалось священным, не могло становиться предметом извлечения выгоды, и отчуждение его обставлялось рядом формальностей, сильно ограничивавших владетельные права "бога". В некоторых местах "боги" получали привилегию более или менее свободно распоряжаться своим имуществом. Так обстояло дело в Галлии, в Северной Африке. Фактически, разумеется, в качестве юридического лица, представлявшего интересы того или иного бога, выступали жрецы. По мере того как изменялись представления о богах, менялось и представление о "божеской собственности": она делалась в качестве предмета, служившего культу, принадлежностью той ассоциации, которая содержала за свой счет культовое учреждение и которая приобретала все права юридического лица.

Аналогичное представление о собственности "бога" было перенесено и на христианское церковное имущество. Так, например, когда антиохийский епископ Павел Самосатский, удаленный со своего поста, отказался в 272 г. передать своему преемнику церковь со всем ее имуществом и жители Ан-тиохии принесли на него жалобу императору Аврелиану, император, как сообщает церковный историк Евсевий, постановил, что имущество должно быть передано тем, кого епископы Италии, в частности римский епископ, считают христианской общиной (Евсевий, VII, 30, 19). Но для епископов понятие "христианская община" или "христианская совокупность" давно ушло в область прошлого. Вместо общины налицо был самодержавный епископ, который неограниченно распоряжался всем церковным имуществом. В его руках находилась общинная касса.

По мере роста отдельных общин епископы окружали себя разными должностными лицами, в круг обязанностей которых входила и проповедническая деятельность, наряду с работой по улаживанию финансовых, судебных, полицейских и иных вопросов. Будучи главой всей общины, епископ взял на себя роль наставника в вероучении.

Постепенно епископское понимание вероучения выкристаллизовалось, и определенные догматы веры стали обязательными для всей массы прихожан, и никто из общины, все чаще и чаще сравниваемой со стадом овец, не смел выступать против епископа – пастыря (pastor), невозбранно стригущего свою покорную паству.

Эта эволюция сказалась и в слове "церковь" (ecclesia), под которым сначала понималась община, совокупность христиан, а затем определенное учреждение. Имущество церкви из рук общины перешло в руки учреждения вернее, того епископа, который стоял во главе этого учреждения и "представлял интересы бога". Церковное имущество принадлежало епископу не как частному лицу, а как "божьему представителю": он не имел права передавать его по наследству, и после его смерти оно переходило к его преемнику по епископской кафедре, а не к частному лицу, сыну или родственнику епископа.

Получив право приобретения как движимого, так и недвижимого имущества, церковь или, вернее, епископы широко пользовались этим правом, и уже в IV в. светская власть предупреждала, что будут приняты меры против тех представителей церкви, которые эксплуатируют для своей выгоды "религиозные чувства мужчин и слабости женщин". Согласно этому предупреждению, в 370 г. лицам духовного звания было запрещено получать дома сирот и вдов, и все завещания и дарения, сделанные вдовами и женщинами при деятельном участии и увещевании представителей духовенства, объявлялись недействительными. Через 20 лет император Феодосий I усилил это запрещение и резко осудил всякое его нарушение как благочестивый обман и хитроумный обход запретительного закона.

Однако эти декреты не имели практического значения: императорская власть была слаба, и с нею мало считались; кроме того, закон говорил не о церкви вообще, а об отдельных ее представителях, и потому запрещение толковалось в очень ограниченном смысле. В 455 г. были отменены даже и эти мало соблюдавшиеся ограничения, и церковь смогла свободно приобретать движимость и недвижимость. Она получила от правительства значительную часть того огромного имущества, которым раньше "владели" языческие боги. По мере увеличения христианских общин росло и богатство отдельных епископских церквей, в силу чего церковь сделалась могущественным земельным собственником. Из всех епископств наиболее богатым стало римское.

Столица огромного государства – Рим – еще до императорского периода представляла собою "осколок вселенной", торговый центр, стягивавший и людей, и товары, и идеи, а также множество религий и еще большее количество самых разнообразных богов. Победитель – Рим, разумеется, считал своих богов сильнее и могущественнее богов побежденных им народов, но и боги последних не были в глазах римлян лишены определенной мощи. Недаром при осаде неприятельского города римские военачальники стремились склонить на свою сторону покровительствовавших осажденному городу богов и после победы остерегались разрушать их храмы, боясь их мести.

Было естественно, что и христианская община мировой столицы стремилась придать именно римскому епископу особое значение. Кружево легенд плелось о самом происхождении этой общины. Позднее, примерно с IV в., появилось утверждение, что сам апостол Петр основал римскую общину и был первым ее епископом, а потому римской церкви надлежит считаться главнейшей в христианском мире, а римскому епископу дан примат, т. е. высшее иерархическое положение.

Против этих притязаний римского епископа выступали более ранние большие восточные общины, в частности Александрии, Иерусалима и Антиохии. Так, Александрийская хроника писала: "В первый год царствования Веспасиана (6979) умер апостол и иерусалимский патриарх Якобус, которого Петр при отъезде в Рим назначил вместо себя епископом Иерусалима". На этом основании возникла легенда, будто Петр основал иерусалимскую общину. Право считаться творением Петра, быть "скалой" (petra – по-гречески означает "скала") церкви и владеть ключами небесного царства оспаривал у Рима с особенным упорством Иерусалим, а позже – г. Пелла, а также общины восточного берега Иордана. Папа Каликст I (217-222) ссылался на евангельский текст (Матфей, XVI, 18-19) как на "доказательство" того, что "князь апостолов" – Петр, в качестве "наместника Христа", построил на "скале" христову церковь и получил "ключи от царства небесного". Каликст и следовавшие за ним епископы Рима (в дальнейшем их стали называть "наместниками бога на земле") доказывали, что им принадлежит первенство не только почетное (primatus honoris), но и юридическое. Последнее выражалось, между прочим, в том, что ключи от всех "семи небес", по их уверению, могут, по усмотрению римского епископа, открывать перед любым смертным царство небесное и люди, даже совершившие самые ужасные преступления, на этом основании могут быть очищены от грехов и впущены прямо в рай. Вместе с легендой о "Петре-скале" распространялась и другая легенда, гласившая, что земля Рима была особенно сильно пропитана кровью мучеников и что среди последних были апостолы Павел и Петр, которые своей смертью сделали "навеки" Рим святейшим городом вселенной.

Легенда о гибели мифического Петра в царствование Нерона (54-68) гласила, что на Ватиканском холме среди разных языческих могил была якобы найдена через много лет после гибели Петра и его могила. На этом будто бы месте Константин I (306-337) построил базилику в честь обоих апостолов.

Для Иринея и Киприана5Рим точно так же является "матерью и корнем всей христианской церкви". Римские епископы претендовали на особый титул, который выделял бы их из среды других епископов. Марцеллин (296-304) заимствовал этот титул с Востока и первый из римских епископов стал называть себя папой, греческим словом "pappas" – "отец", "батюшка" – как обычно называют епископа на Востоке. Однако лишь с начала VI в. этим именем назывался один только римский епископ.

Римский епископ стремился стать "епископом всех епископов", главою всемирной, вселенской католической церкви. В качестве такового он пытался установить во "всем мире" религиозные обряды, церемонии, молитвы, догмы, правила поведения и нравственности, которые в силу разнообразных причин считались римскими епископами наиболее "угодными богу". Так, Виктор I (189-199) настаивал, чтобы христианская пасха не была связана с еврейской. Он угрожал малоазиатским общинам исключением из христианского мира, если они будут праздновать первый день пасхи совместно с евреями 14-го числа месяца нисана, а не в первое воскресенье после этого числа. В целях единого дня начала празднования пасхи он созвал в Риме синод6, на котором присутствовали представители и Запада, и Востока. Защитником "непокорных" восточных общин был Поликрат из Эфеса, ссылавшийся на "великие светочи", похороненные в Азии, и всегда придерживавшиеся празднования пасхи в день 14 нисана. Он, между прочим, указал, что существование "разнообразных обычаев в характере и продолжительности постов" не вызывало никогда ни с чьей стороны осуждения, и было бы несправедливо "отсечь от христианского мира" старейшие малоазиатские общины. Единодушие Востока против Запада, отражавшее наличие социально-экономических противоречий между отдельными частями империи, не дало Виктору I возможности навязать свое решение всему христианскому миру: в течение свыше 100 лет празднование пасхи совершалось разновременно в христианском мире, и Восток продолжал считать 14 нисана первым днем христианской пасхи.

Более успешной оказалась борьба римского епископа с монархистами, отстаивавшими абсолютное единство бога и отвергавшими идею троицы; одни из монархиан отрицали божественность Христа и видели в нем человека, в котором действовала божественная сила. Этих монархиан называли динамистами (впоследствии – адопцианами); другие монар-хиане видели в Христе бога и признавали его воплощением самого бога-отца. Так как этим учением бог оказывался как бы пониженным в своем ранге, уравненным сыну и, следовательно, пострадавшим, то эта часть монархиан получила название патрипассиан (patris-passio-умаление отца).

В дни Виктора I в Риме пропагандистом динамистических идей был кожевник Феодот, собиравший вокруг себя, по-видимому, немало последователей. Виктор, придерживавшийся строго, без внесения элементов "от разума", формулы о троице (тринитарной формулы), исключил из римской общины Феодота. Этот шаг, однако, вызвал недовольство среди части духовенства Рима, так как во время борьбы с гностиками7упрощенная формула троичности многих перестала удовлетворять. После смерти Виктора преемником был избран Зеферин (199-217), часть духовенства провела в римские пресвитеры Ипполита. Он противопоставлял тринитарной формуле Виктора и Зеферина идею о соподчинении лиц внутри троицы. Преемник Зеферина Каликст I при своем избрании встретил в лице Ипполита серьезного соперника: часть римского духовенства избрала даже Ипполита в епископы, но большинство стояло за Каликста. Тринитарная формула в духе Виктора I восторжествовала над всеми другими формулировками, так что Ипполит вместе с некоторыми приверженцами очутился в лагере еретиков. Эта победа рим ского епископа была закреплена Каликстом I провозглаше нием формулы крещения, признанной вскоре во всех странах христианского мира. "Таинство крещения" заняло исключительное место в христианской религии. По учению церкви, крещение "есть духовное рождение; вторичное рождение, баня возрождения, воскресение". Евангелие Иоанна приписывало самому Иисусу слова: "Кто не родится свыше, не может увидеть царствия божия". А когда фарисей8из синедриона9Никодим недоуменно вопрошал: "Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и духа, не может войти в царствие божие" (Ин. 3: 4-5). По-видимому, введение во всеобщее употребление римской крещальной формулы и устройство Каликстом специальной исповедальни, получившей почти такое же широкое применение, послужили основой для создания легенды о Петре, построившем на "скале" свою церковь и ставшем первым епископом Рима. Пользуясь своим "правом" отпущения грехов, Каликст особенно снисходительно относился к священникам и, ссылаясь на то, что в "Ковчеге Ноя рядом находились чистые и нечистые твари", разрешал духовенству и конкубинат10, и многоженство.

"Мягкость" Каликста в немалой степени способствовала распространению христианства. Многие из отпавших возвращались в лоно церкви, однако становились предметом нападок со стороны строгих блюстителей старины. Их протесты сливались с недовольством еретиков и язычников. "Поток слов, писаний и посланий", хлынувший по адресу Каликста, отчасти и послужил поводом к точному установлению священных книг, содержание которых было объявлено каноническим11. Необходимо было положить конец беспрестанному и произвольному толкованию "божьего слова". До Каликста священной книгой считался лишь Ветхий завет. Новая религия в борьбе с гностицизмом и другими восточными учениями должна была найти опору в другом "завете" столь же священном, как и израильский. В Новый завет были включены четыре евангелия, соборные послания Павла, Петра, Иоанна и другие писания. Новый завет, служа как бы продолжением своего предшественника, считался, подобно ему, "боговдохновенным", а потому все его предписания с конца IV в. так же считались каноническими.

Письменное закрепление этого нового вероучения, вытесняя устное слово, усиливало в христианской среде роль ученых, в большинстве своем людей из зажиточных элементов, и оттесняла на задний план "нищих духом", т. е. обездоленную массу. По существу, "книга" возобновляла старую борьбу против пророков-энтузиастов, вещателей грядущего царства божьего. В ней заключены были новые по духу, канонизированные тексты: "Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человеко-угодники, но в простоте сердца, боясь бога" (Послание Павла к колоссянам, 3: 22). "Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно богу, если кто, помышляя о боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно богу" (Первое послание Петра, 2: 18-20). Так рабство, утверждавшееся с помощью палки в дни господства языческого Рима, теперь, с распространением христианства, было возведено в нравственную обязанность, и раб заковывался в двойные цепи: железные и религиозные, становясь покорным орудием в руках господствующего класса и служившей ему церкви, ставшей теперь уже епископской. Союз государства с церковью означал отныне союз с епископами, которым вынуждена была подчиняться паства.

II

Ред.), завернутый в полотно, ты кто таков, любезнейший, и каким образом ты хочешь быть богом – ведь ты же лаешь? А почему этот пятнистый бык из Мемфиса (бог Апис.– Ред.) принимает поклонения, вещает, как оракул, окружен пророками? Об ибисах, обезьянах, козлах и других вещах, куда более смехотворных, мне и говорить-то стыдно – понятия не имею, каким это образом они из Египта попали на небо"; "Мы даже боялись, как бы кто не схватил тебя (Зевса) и не принес в жертву, пока ты был быком или какой-нибудь золотых дел мастер не пустил бы тебя в работу, пока ты был золотым, и не остались бы у нас вместо Зевса ожерелье, браслет и серьга"12.

Это не были единичные голоса отдельных скептиков. Безверие охватило с I в. до н. э. сравнительно широкие слои римского общества, в особенности его интеллигенцию. Варрон, знаток языческой религии, не без чувства боли и страха начинает свою книгу "Религиозные древности" грозным предупреждением, являющимся в то же время и предсказанием, что в Риме скоро религия погибнет "не от нападения внешнего врага, а от пренебрежения к ней граждан", в особенности высшего общества, на которое обрушатся многочисленные бедствия, неизбежные спутники гибели религии; "крушение религии – факт не только неоспоримый, но и давнишний". Еще Катон утверждал, что два авгура12 без смеха не могут смотреть друг другу в глаза и что эта древняя должность уже давно находится в полном упадке. В театрах и народных собраниях нападки на гадателей всегда встречали шумный успех. Бесчисленные комедии Плавта, в которых плуты, жулики и воры приносили повелителю богов щедрые жертвоприношения за его покровительство их "подвигам", собирали полный театр, и зрители награждали восторженными аплодисментами каждую выходку Плавта по адресу богов. Не был религиозен и Цицерон. В одном из своих последних писем он говорил: "В счастье мы должны презирать смерть; в несчастии мы должны желать ее, потому что после нее не останется ничего". Так мог писать даже не скептик, а лишь неверующий, эпикуреец, смотревший на жизнь как на "молнию между двумя безднами бытия" и руководившийся девизом: "sibi vivere" (живи, пока живется).

Безверие образованного римского общества в годы зарождения империи сдерживалось социальным, классовым страхом перед плебейской толпой. Описывая тяжелое положение Рима при вступлении Августа во власть, когда народ представлял собою "скопище вольноотпущенников и чужеземцев", Светоний утверждает, что при таком положении дел Август вынужден был прибегнуть к своеобразной поддержке государственного здания – к религии.

Религия уже давно не удовлетворяла духовных и умственных потребностей образованного общества, однако все более насущной ее задачей было – служить опорой господствовавшему классу для обуздания народного недовольства, народных страстей.

Плебеи в долгой борьбе, которую они вели за гражданское равенство, видели богов всегда на стороне своих противников, и в религии плебеям отводилось так же мало места, как в правовой области в целом. В течение долгого времени они были лишены права участия в общественном богослужении; им предоставлялась лишь возможность молиться дома, в кругу близких.

Неудивительно, что плебеи в массе не были особенно привязаны к старой римской религии, служившей их угнетателям. Так притуплялся и выпадал из рук правившего Рима тот божественный меч, который должен был обеспечить ему дальнейшую эксплуатацию широких масс народа.

Империя сменила республику. Религиозная мешанина из греческих и восточных богов оттеснялась смутным divinitas (верховное существо), местопребывание которого переносилось все чаще с Олимпа на небо.

Единой огромной державе должен был соответствовать единый всемогущий бог. Соседство множества богов в Риме, который считался не только политическим центром, но и святым городом, подготовляло и практически, и идейно почву для сближения различных богов между собою, для их отождествления и слияния. Естественно было, что Юпитер Капитолийский выдвигался Римом на пост всеблагого, величайшего, всеимперского и всемирного бога. Теряясь между множеством богов и намечавшимся монотеизмом13, римляне зачастую из массы богов выбирали любимцев в количестве одного-двух десятков и им поклонялись. Но выбирать было не так легко, и глава языческой партии в сенате Претекстат поклонялся всем богам мира: боясь могущества каждого из них, он искал расположения сразу всех их вместе, а смутно перед ним проносилась мысль, не представляют ли все боги в сумме, несмотря на свое многообразие, чего-то единого, которое он, подобно Константину I, готов был назвать divinitas (божество). Так сквозь политеизм пробивал себе дорогу монотеизм, который в христианской форме к IV в. охватил значительные народные массы, следовательно, представлял собою силу. Сила эта потеряла свой первоначальный боевой демократический дух, подчинившись епископальной верхушке.

III

В 249 г. солдаты в Мезии (ныне Болгария) провозгласили императором полководца Деция. Победой над готами Деций укрепил внешний мир; путем же усиления влияния старой римской религии он стремился упрочить и внутренний. Рост христианского населения, группировавшегося вокруг клира, он считал опасным для Рима. Деций начал борьбу с ним. Все христиане, без различия пола, возраста и положения, должны были принести жертву в честь государственных богов и получить об этом специальное удостоверение (libellus). Христиане, религиозный пыл которых к этому времени уже значительно остыл, вследствие социальной эволюции новой религии, приспособлявшейся к интересам господствующего класса, массами повалили приносить требовавшуюся жертву. Былой энтузиазм первоначальных общин исчез: "продолжительный мир создал дремлющую веру" (Киприан). Послушных императорскому указу называли падшими (lapsi). Среди последних, однако, оказались разные группы: одни принесли жертву с соблюдением всего языческого ритуала; другие "ладанщики" – с опущением многих церемоний, в глазах христиан особенно "одиозных"; третьи, наконец, путем подкупа чиновников ограничивались получением квитанции, не исполнив фактически императорского приказа; их стали называть квитанционными христианами (libellati).

Вопрос об отношении к падшим вызвал раскол среди духовенства: епископ Фабиан (236-250) колебался, можно ли принять обратно в лоно церкви падших, если они раскаятся; другие стояли за "милосердие", опасаясь ослабления христианских общин; третьи, во главе с епископом Новацианом, боролись против допущения в лоно церкви провинившихся. Деций, который в первую очередь направлял свой удар против "верхушки", арестовал "колеблющегося" Фабиана, который и умер в 250 г. в тюрьме. Во время выборов нового римского епископа боролись между собою "строгие блюстители старины", группировавшиеся вокруг Новациана, и шедшие на уступки в вопросе о падших. Избранным оказался Корнелий, столь же "колеблющийся", как его предшественник Фабиан. Отныне Новациану как "схизматику" (раскольнику) был закрыт путь к дальнейшей деятельности. Его писания выходили под чужим именем, в частности главную его работу "О троице" в IV в. приписывали то Тертуллиану, то Киприану. Продолжатель политики Фабиана подвергся той же участи, что и он: Корнелий был вскоре арестован, выслан императором в Чивитавеккиа, где в 253 г. умер. Избранным оказался опять "колеблющийся" Луций, который, по-видимому, был немедленно арестован, но вскоре снова стал епископом. Через несколько месяцев, 5 марта 254 г., Луций умер. Его преемник Стефан I (254-257) отличался той же прими-римостью к падшим, что и его предшественники. Однако вопрос этот потерял свою остроту с прекращением преследований христиан. Впрочем, они повторялись при императоре Валериане, когда в 258 г. были убиты епископ Сикст II с шестью диаконами во время богослужения в катакомбах. Под впечатлением этой расправы епископская кафедра в течение почти года пустовала, и только в июле 259 г. епископом был избран Дионисий.

Во второй половине III в. римские епископы сумели использовать эти гонения в интересах усиления своей власти, распространяя среди верующих лживые измышления о "мученической" смерти не только Сикста II, но и его предшественников и преемников. Римский епископ возглавил все епископства Апеннинского полуострова и близлежащих островов. Он присвоил себе право не только отлучать епископов, но и назначать. Вскоре его власть распространилась на значительную часть Галлии и Испании, а также Северной Африки, причем в одной только Италии к концу III в. насчитывалось свыше 160 епископств, составлявших так называемый синодальный союз под контролем главной – римской – церкви (ecclesia principalis).

Царствование Диоклетиана (284-305) ознаменовалось новым преследованием христиан. Императорская власть нуждалась в едином для всех народов империи объекте поклонения и обоготворения в лице императора. Еще Август объявил умершего Цезаря богом Юлиусом и посвятил ему особый храм с жрецами. Западная часть империи не мирилась с идеей живого богочеловека; и император объявлялся богом лишь после смерти, когда сенат устраивал торжественную консек-рацию (посвящение) и отправлял умершего императора в сонм небожителей.

Диоклетиан не пожелал ждать смерти, чтобы стать богом, и потребовал, чтобы перед ним падали ниц и чтобы ему при жизни отдавали божеские почести. Бюст императора занял место под орлами легионов, и у алтаря его имени приводили воинов к присяге. Но в римской армии находились люди – и их становилось все больше и больше,– которым их религия запрещала признавать божественность императора и вообще какого-либо бога, кроме одного. Конфликт был неизбежен, и Диоклетиан в 302 г. исключил из армии офицеров и солдат, исповедовавших христианство. Вслед за этим он в 303 г. запретил христианские собрания, приказал разрушать церкви, уничтожать богословские книги и потребовать отречения от христианской религии под страхом лишения гражданских прав. Когда в Сирии и Каппадокии, в ответ на эти меры, начались военные бунты, Диоклетиан приказал арестовать все духовенство и держать его закованным до тех пор, пока заключенные не принесут жертву богам Юпитеру и Геркулесу, воплощением которых считались Диоклетиан и его соправитель Максимиан. Наконец в 304 г. был издан четвертый эдикт, в силу которого все городское христианское население должно было принести богам жертвы под угрозой длительного тюремного наказания, пыток и даже смертной казни.