Текст книги "Зловещее наследство"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 7

В высоком звании… которым вы названы, то есть быть Посланниками, Сторожами и Распорядителями.

Уложение для священников

Два человека сидели на галерее для публики Кингсмаркхемского суда – Арчери и женщина с Резкими чертами исхудалого лица. Ее длинные седые волосы, странно модные, скорее но небрежности, чем намеренно, и накидка с капюшоном, которая была надета на ней, придавали ей средневековый вид. По-видимому, она являлась матерью этой девушки, которую только что обвинили в непредумышленном убийстве, девушки, которую секретарь суда назвал Элизабет Анте Крайлинг, 24А, Глиб-роуд, Кингсмаркхем, Сассекс. Они не отрывали друг от друга глаз; взгляд миссис Крайлинг то скользил но напряженной фигуре дочери, то останавливался, чтобы с плаксивой любовью отдохнуть на лице девушки. Это было красиво слепленное, хотя и изможденное, лицо с припухлыми губами. Иногда, когда чье-то слово или фраза пробуждали ее эмоции, эти глаза казались совсем темными и пристальными; иногда пустыми и отрешенными, как у отсталого ребенка со своей внутренней жизнью и всем, что скрыто во мраке его души. Невидимая нить связывала мать и дочь, но была ли это нить любви или ненависти, Арчери сказать не смог бы. Обе выглядели плохо и грязно одетыми жертвами низких чувств, но каждую отличала некая особенность – страсть? воображение? тревожные воспоминания? – которая придавала им обособленность и выделяла их среди других присутствующих в суде.

– Никакой альтернативы, кроме как передать вас на выездную сессию суда присяжных в Льюисе… – говорил председатель, – ни надежды на раскаяние, ни страха перед угрозой того, что может быть…

Пронзительный крик раздался с галереи для публики:

– Что вы собираетесь с ней сделать? – Миссис Крайлинг вскочила, надетая на ней

Огромная накидка упала, едва ли не пустив по залу суда легкий бриз.

– Вы же не собираетесь посадить ее в тюрьму?

С трудом сознавая, что делает, Арчери устремился вдоль скамьи, пока не оказался рядом рей. В то же время сержант Мартин сделал полдюжины крупных шагов, пристально глядя на священника.

– Вам, миссис, лучше бы выйти.

Она бросилась от него прочь, запахиваясь в накидку так, словно вместо удушливой жары стоял холод.

– Вы же не собираетесь посадить моего ребенка в тюрьму! – Она оттолкнула сержанта, заслонявшего ей судейскую скамью. – Прочь от меня, ты, грязный садист!

– Выведите женщину, – ледяным тоном распорядился судья.

Миссис Крайлинг повернулась лицом к Арчери:

– У вас доброе лицо. Вы мне друг?

Арчери был смущен.

– Вы можете потребовать залог, – пробормотал он.

Женщина-полицейский, стоявшая возле скамьи подсудимых, направилась к ним:

– Пойдемте со мной, миссис Крайлинг…

– Залог, я хочу залог! Этот джентльмен – мой старый друг, и он сказал, что я могу требовать залог. У меня есть права на моего ребенка!

– Мы действительно не можем вести дела такого рода. – Судья с ледяным пренебрежением осмотрел Арчери, который, выдернув руку из рук миссис Крайлинг, сел. – Я правильно понял, что вы желаете просить о залоге? – Судья перевел глаза на Элизабет, которая вызывающе кивнула.

– Добрую чашечку чаю, миссис Крайлинг, – говорила женщина-полицейский, – пойдемте со мной. – Она выводила невменяемую женщину, придерживая ее за талию.

Судья посоветовался с председательствующим, и Элизабет Крайлинг было предоставлено право на залог в пятьсот фунтов под подписку о невыезде и столько же за невыезд ее матери.

– Встаньте, пожалуйста! – сказал уорент-офицер. Все было кончено.

На другой стороне зала суда Уэксфорд сгреб свои бумаги в портфель.

– Из тех, что «друг познается…» – сказал он Вердену, бросив быстрый взгляд в сторону Арчери. – Попомните мое слово, у него еще будет работенка, как выбраться из лап старой матушки Крайлинг. Помните, как в тот раз мы везли ее в психушку в Стоуэртон? Вы тогда были друзьями. Она пыталась вас поцеловать, не так ли?

– И не напоминайте, – ответил Берден.

– Довольно странное дело вышло вчера вечером, а? Кое-кому было с руки, я думаю, указать бедному парню путь на небеса.

– Это была удача.

– Я вспомнил, что такое уже случалось прежде. – Он повернулся, потому что, проскользнув между скамей, к ним подошел Арчери. – Доброе утро, сэр. Надеюсь, вы хорошо спали. Я только что говорил инспектору о парне, убитом на дороге из Форби вскоре после того, как я приехал сюда. Ему было, вероятно, всего лет двадцать. Никогда не забуду. Он был почти ребенок и получил по шее от армейского грузовика. Но он не был спокоен, он вопил. Все о девушке и ребенке. – Он помолчал. – Вы что-то сказали, сэр? Извините, мне показалось. Он тоже звал священника.

– Надеюсь и уповаю, что он получил то, чего хотел.

– Ну, на самом деле нет. Он умер, я думаю, без отпущения грехов, потому что машина викария сломалась по дороге. Странно, я никак не могу забыть этого. Его звали Грейс, Джон Грейс. Вы идете?

Обе Крайлинг уже ушли. Когда они вышли па улицу, женщина-полицейский подошла к Уэксфорду:

– Миссис Крайлинг оставила записку, сэр. Она просила передать ее мистеру Арчери.

– Примите совет, – сказал Уэксфорд, – порвите ее. Она совсем спятила.

Но Арчери уже вскрыл конверт и прочел:

«Дорогой сэр, мне сказали, что Вы Божий человек. Благословен он, сидящий не на месте презирающих. Господь послал Вас мне и моему ребенку. Я вечером буду дома в ожидании, что смогу лично поблагодарить Вас.

Ваш нежный друг Джозефина Крайлинг».

Спальня Арчери мило сочетала старое и новое. Потолок был светлый, стены окрашены в розовый цвет и украшены тисненым узором в виде шевронов, но имелся и ковер во всю комнату и изобилие светильников но стенам, в изголовье кровати и у телефона. Он сполоснул руки в розовой раковине (в своей ванной он позволял себе быть более экстравагантным), поднял трубку и попросил соединить его с Трингфордом в Эссексе.

– Дорогая?

– Генри! Слава богу, ты позвонил. Я все время пыталась дозвониться до тебя в эту «Ветку оливы», или как он там называется.

– Зачем, что случилось?

– Я получила ужасное письмо от Чарли. По всей видимости, бедная дорогая Тэсс звонила вчера поздно вечером своим родным и теперь говорит Чарли, что их отношения прекращаются. Она сказала, что это было бы нечестно по отношению к нему или к нам.

– И?..

– И Чарльз заявил, что если Тэсс не выйдет за него замуж, то он бросит Оксфорд и отправится воевать в Зимбабве.

– Совершенно нелепо!

– Он сказал, что если ты попытаешься его остановить, то он сделает что-нибудь ужасное, и его выгонят из университета.

– Это все?

– Ой, нет. Еще много-много всего. Дай подумать. У меня письмо от Чарли под рукой… «Что пользы от вечной отцовой суеты…» Извини, дорогой, тут непристойность. Он пишет: «насчет веры и принятия на веру, если он не примет слова Тэсс и ее матери? Я сам потерпел полное фиаско в этом судебном деле, а оно полно дыр. Я думаю, что отец мог бы заставить министра внутренних дел повторно открыть дело, стоит ему только сделать вид некоторого усилия. Как минимум, Имелось совместное наследование, но это никогда не рассматривалось следствием. Три человека унаследовали огромные суммы, и по крайней мере один из них болтал об этом там же и в то же время, когда умерла миссис Примьеро…»

– Ладно, – устало сказал Арчери, – если ты помнишь, Мэри, у меня была собственная стенограмма судебного разбирательства, и она стоила мне двести фунтов. Как дела кроме этого?

– Мистер Симс ведет себя довольно странно, – мистер Симс был его помощником, – мисс Бейлис говорит, что он хранит хлеб общины в собственном кармане, потому что этим утром она вынула изо рта длинный волос блондинки.

Арчери улыбнулся. Приходские пересуды больше шли его жене, чем расследование убийств. Это и привлекало Генри в ней: красивая, сильная женщина, знакомая до последней морщинки на лице, которых он никогда не замечал. Он начинал тосковать без нее и мысленно и физически.

– Теперь послушай, дорогая, напиши Чарльзу, но будь как можно дипломатичнее. Скажи ему, что Тэсс ведет себя правильно и что у меня состоялось несколько весьма интересных бесед с полицией. Если есть хоть малейший шанс заново открыть дело, я напишу министру внутренних дел.

– Замечательно, Генри. О, по телевизору уже начался сериал. Я пошла. Между прочим, сегодня утром Расти поймал мышку и оставил ее в ванной. Он и Тони скучают но тебе.

– Передай им, что я люблю их, – доставил ей удовольствие Арчери.

Спустившись в темный прохладный обеденный зал, он заказал нечто под названием «наварен д'аньи» и в приступе безрассудства полбутылки анжуйского. Все окна оказались открыты, но некоторые из них были задернуты зелеными занавесками. В одной из амбразур стоял стол с белой скатертью, прислоненными плетеными креслами и душистым горошком в вазочке, напомнившим ему тот, что дома цеплялся за стены его кабинета. Пробивающийся солнечный свет оставлял бледно-желтые полосы на скатерти и серебре разложенных приборов.

В зале было пустынно, если не считать его самого и полудюжины завсегдатаев, но сейчас дверь в бар открылась и в нее в сопровождении старшего официанта входили мужчина и женщина. Арчери ждал, что последуют возражения против присутствия абрикосового пуделя, которого женщина держала на руках, но официант почтительно улыбался, и Арчери увидел, как тот похлопал рукой по лохматой головке собачонки.

Мужчина был маленький и темный и выглядел бы хорошо, если бы не его стеклянные воспаленные глаза. Арчери подумал, что он наверняка носит контактные линзы. Мужчина сел за тот самый стол с горошком, надорвал пачку «Питера Стуивесанта» и высыпал содержимое в золотой портсигар. Несмотря на весь лоск – прилизанные волосы, хорошо сшитый костюм, упругая гладкая кожа, – было что-то дикарское в том, как его белые пальцы мнут бумагу. Обручальное кольцо и большая аляповатая печатка блеснули в мягком свете, когда он бросил на скатерть смятую пачку. Арчери удивился, увидев, сколько на нем было драгоценностей: заколка для галстука с сапфиром и часы, такие же дорогие, как и кольца.

По контрасту с ним на женщине из украшений ничего не оказалось. Ее одежда состояла из скромного кремового шелкового костюма, который удачно подходил к ее волосам. И все на ней, от просвечивающей шляпки и волос до лодыжек, было золотистого цвета, так что она, казалось, слегка светилась. Если не считать Мэри, кино и картинок в журналах, она выглядела самой прекрасной женщиной, какую он когда-либо встречал. По сравнению с ней Тэсс Пейнтер была только хорошенькой девушкой.

Тут он спохватился и оборотился к своему блюду «наварен». Оказалось, это две отбивные из ягненка под темным соусом.

Между Хай-стрит Кингсмаркхема и Кингс-брук-роуд лежал квартал уродливых, построенных террасами домов, огороженных той смесью раствора из извести и строительного песка, которую называют «набрызганной галькой». В жаркий день, когда пыльные дороги мерцают знойными миражами, эти ряды серо-коричневых зданий выглядят так, словно они вылеплены из песка. Будто гигантское дитя соорудило их, пользуясь самыми примитивными инструментами.

Арчери искал Глиб-роуд простым и традиционным способом – расспрашивая полицейских, в основном молодых констеблей, регулирующих потоки на перекрестках.

Глиб-роуд могла быть спроектирована римлянами – такая прямая, длинная и бескомпромиссная. В песчаных домах не оказалось деревянных деталей. Их оконные рамы были металлическими, и наросты их балдахинов над крыльцами покрыты галечными пластырями. После каждого четвертого дома арка в фасаде вела во двор, и сквозь эти арочные проемы наблюдались угольные бункеры и мусорные ящики.

Нумерация домов по улице начиналась от Кингсбрук-роуд, и Арчери прошел около полумили, пока нашел двадцать четвертый дом. От плавящегося гудрона нагретого тротуара у него горели ноги. Он толкнул приоткрытые ворота и увидел, что под навесом крыльца не одна, а две двери. Конечно, дом состоял из двух очень небольших квартир. Он постучал хромированным молоточком в дверь, отмеченную номером 24А, и подождал.

Когда ничего не произошло, он постучал снова. Раздался дробный раскатистый звук, и из-под арки выкатился мальчик на роликах. На священника он не обратил внимания. Может быть, миссис Крайлинг спит? Было достаточно жарко, как раз для сиесты, и Арчери тоже почувствовал апатию.

Он отступил назад и заглянул под арку. И тут услышал, как открылась дверь, потом щелкнул закрывшийся замок. Он повернулся к песчаной стене и нос к носу столкнулся с самой Элизабет Крайлинг.

Он сразу понял, что она не только не откликнулась на его стук, но даже не слышала его. Ясно, что Элизабет уходила. Черное платье она заменила на короткое синее хлопковое платье-рубашку, которое показывало контуры ее на редкость костлявых бедер. На ней были белые домашние тапочки без задников, и она несла огромную белую с позолотой дамскую сумку.

– Что вам угодно? – Стало вполне очевидно, что она понятия не имеет, кто перед ней. Он подумал о том, какой старой и изнуренной она выглядит, как будто ею попользовались и бросили. – Если вы что-то продаете, то обратились не по адресу.

– Я сегодня утром видел в суде вашу мать, и она просила меня навестить ее.

Он подумал, что у нее довольно приятная улыбка, хорошей формы рот и красивые зубы. Но улыбка оказалась слишком короткой.

– Это, – ответила она, – было утром.

– Она дома? – Он беспомощно посмотрел на дверь. – Я… э… это та квартира?

– Вы шутите? Довольно неразумно было бы делить с нею дом. Под ней мог бы жить только совершенно глухой паралитик.

– Я войду, если позволите?

– Делайте как хотите. Она вряд ли появится здесь. – Лямка сумки переместилась на правое плечо, натянув синий материал на груди.

Непонятно почему, ему вспомнилась изящная женщина в столовой «Оливы», ее нежная кожа и легкая грация. Кожа на лице Элизабет Крайлинг в ярком полуденном свете напоминала кожуру лимона.

– Что ж, входите, – резко сказала она, отмыкая дверь. Девушка оставила ее открытой и повернулась, ее тапочки зашлепали по дорожке. – Она не побьет вас. Во всяком случае, я так думаю. Меня она побила однажды, но… ну, на это были уважительные причины.

Арчери вошел в холл. Из него вели три двери, но все были закрыты. Он кашлянул и нерешительно позвал:

– Миссис Крайлинг?

Было душно и тихо. Он мгновение колебался, потом открыл одну из дверей. За ней оказалась спальня, разделенная оргалитом на две части. Его интересовало, как уживаются вместе две женщины. Теперь он знал. В средней комнате они, должно быть, жили. Он постучал в дверь и открыл ее.

Хотя французское окно было приоткрыто, в воздухе стоял густой табачный запах и две пепельницы на столе с откидной крышкой были заполнены окурками, да и все поверхности в комнате завалены газетами, мусором и пылью. Едва он вошел, голубой волнистый попугайчик в очень маленькой клетке выдал целый поток высокого ломкого щебета. Клетка неистово раскачивалась.

Миссис Крайлинг носила розовый нейлоновый халат, который выглядел так, будто он когда-то предназначался для невесты. Медовый месяц, подумал Арчери, давно закончился, поскольку халат был запятнан, порван и вообще отвратителен. Она сидела в кресле, глядя в окно на кусок земли, огороженной у черного входа. Едва ли можно назвать садом место, где ничего не росло, кроме крапивы в три футы высотой, годной на растопку, и ежевики, целиком опутанной порхающими усиками.

– Вы не забыли, что я должен был зайти, миссис Крайлинг?

Лицо, повернувшееся поверх спинки кресла, могло напугать кого угодно. Белки глаз подчеркивали черные зрачки. Каждый мускул лица был искажен, будто от некоей внутренней муки. Седые волосы, окаймлявшие лицо и стилизованные под подростка, опускались на острые скулы.

– Кто вы? – Она через силу, вцепившись в подлокотник кресла, повернулась к нему. В вырез халата нисходила ложбинка, напоминавшая давно пересохшее русло.

– Мы встретились сегодня утром в суде. Вы написали мне…

Он остановился. Она почти вплотную приблизила к нему лицо, словно хотела тщательно изучить его. Потом издала длинный вибрирующий смех, подхваченный попугайчиком.

– Миссис Крайлинг, с вами все в порядке? Я могу что-нибудь для вас сделать?

Женщина закашлялась, и смех перешел в хрип:

– Таблетки… астма… – Она задыхалась.

Он был потрясен и растерян, но потянулся к бутылочке с таблетками на замусоренной каминной полке.

– Дайте мне мои таблетки, а потом можете… можете убираться!

– Извините, если я побеспокоил вас.

Она не попыталась достать таблетки, но прижала бутылочку к содрогавшейся груди.

От этого движения таблетки заскрежетали, и птица, трепеща крыльями и колотясь о стенки клетки, издала бурное крещендо, напоминавшее не столько песню, сколько крик боли.

– Где мое дитя? – Она имела в виду Элизабет? Должно быть, она имела в виду Элизабет.

– Она ушла. Я встретил ее на крыльце. Миссис Крайлинг, могу я подать вам стакан воды? Может быть, приготовить вам чай?

– Чай? Разве я хочу чаю? Это то, что предлагала мне та полицейская девушка. «Пойдемте выпьем чашечку чаю, миссис Крайлинг». – Ужасный спазм сотряс ее, и она опять откинулась в кресле, пытаясь вздохнуть глубже. – Вы… мое дитя… Я думала, вы будете мне другом… А-ах!

Теперь Арчери напугался всерьез. Он бросился из комнаты в грязную кухню и набрал в чашку воды. На подоконнике валялась целая груда пустых аптечных бутылочек и грязный шприц с такой же грязной пипеткой для глаз. Когда он возвратился, она все еще хрипела и дергалась. Можно ли ему дать ей таблетки, имеет ли он право? Ярлычок на бутылочке сообщал: «Миссис Дж. Крайлинг. Принимать по 2 шт. по мере необходимости». Он вытряс две таблетки на ладонь и, поддерживая ее затылок другой рукой, закинул их ей в рот, подавляя дрожь отвращения, когда она, задыхаясь, разбрызгивала воду. Это все, что он мог сделать.

– Грязно… противно, – пробормотала она. Генри устроил ее поудобнее в кресле и стянул распахнувшиеся полы халата. Движимый жалостью и ужасом, викарий опустился возле нее на колени.

– Я стану вам другом, если хотите, – успокаивал он.

Но его слова произвели обратный эффект. Она сделала огромное усилие, чтобы втянуть воздух. Рот ее распахнулся так широко, что священник мог увидеть в глубине глотки ее трепещущий язык.

– Не друг мой… враг… друг полиции! Забрали мое дитя… Я видела вас с ними… Я видела, как вы вышли с ними.

Он отпрянул от нее. Никогда бы не поверил, что после такого приступа она способна так оглушительно, как ребенок, кричать. Викарий непроизвольно закрыл лицо руками.

– Не позволяйте им забрать ее туда! Не в тюрьму! Они выяснят это там. Она скажет им… мое дитя… Она расскажет им! – С внезапным рефлекторным рывком женщина поднялась – рот распахнут, руки молотят по воздуху. – Они все найдут. Я первая убью ее, уничтожу ее… Слышите?

Французское окно оставалось открытым. Арчери бросился в солнце, в сплошную стену крапивы. Сквозь удушье миссис Крайлинг потоком лились бессвязные непристойности. В изгороди из проволочной сетки оказались ворота, он не запер их. Вытирая пот со лба, священник ступил в прохладную темноту под аркой.

– Добрый день, сэр. Вы не очень хорошо выглядите. Жара действует?

Арчери облокотился на парапет моста, глубоко дыша, когда перед ним возникло лицо инспектора.

– Инспектор Берден, не так ли? – Он встряхнулся, растерянно моргая. В глазах инспектора и вяло текущих мимо него прохожих он видел участие. – Я как раз шел от миссис Крайлинг и…

– Не продолжайте, я все понял.

– Я оставил ее в сильных мучениях и приступе астмы. Наверное, нужно было вызвать врача или «скорую помощь». Откровенно говоря, я не знал, что делать.

На парапете валялась крошка закаменевшего хлеба, Берден щелчком послал ее в воду, и лебедь нырнул за ней.

– Это главным образом в ее воображении, мистер Арчери. Я должен был предупредить вас, чего от нее можно ждать. Разыграла при вас одну из своих сцен, не так ли? Когда увидите ее в следующий раз, осмелюсь сказать, она будет столь же любезна. Это ее так разбирает – то вверх, то вниз. Что-то типа «безумно-депрессивного психоза». Я как раз направляюсь в «Карусель» выпить чайку. Почему бы вам не присоединиться ко мне?

Они вместе поднялись по Хай-стрит. Окна некоторых магазинов были закрыты выцветшими шторами. Тени выглядели черными как ночь, а свет безжалостно ярким, словно под средиземноморским голубым небом. В «Карусели» было темно и душно и пахло аэрозолем от мух.

– Два чая, пожалуйста, – заказал Берден.

– Расскажите мне о Крайлингах.

– Рассказать можно много чего, мистер Арчери. Муж миссис Крайлинг умер, оставив ее без пенни, так что она переехала в город в поисках работы. Ребенок, Элизабет, всегда была трудной, а миссис Крайлинг сделала ее еще худее. Она водила ее по психиатрам – не спрашивайте меня, откуда брались деньги, – а потом, когда ее послали в школу, то это была одна школа за другой. Она училась и в школе Святой Екатерины, и в Суинбери немного, но ее оттуда выгнали. Когда ей было около четырнадцати, она попала в суд по делам несовершеннолетних как нуждающаяся в опеке, и ее отобрали у матери. Но со временем она вернулась. Так обычно и бывает.

– Думаете, это все случилось из-за того, что она нашла тело миссис Примьеро?

– Может быть. – Берден поднял глаза и улыбнулся официантке, подавшей чай. – Большое спасибо, мисс. Сахар, мистер Арчери? Нет, мне тоже не надо. – Он откашлялся и продолжил: – Я считаю, что она была бы другой, если бы имела нормальный дом, но миссис Крайлинг крайне неустойчива: и на работе, и вне ее. По общему мнению. Пока не кончила работать в магазине. Я думаю, что какой-то родственник обычно оказывал им финансовую помощь. Миссис Крайлинг имела обыкновение брать свободные от работы дни якобы из-за астмы, но на самом деле потому, что она просто сумасшедшая.

– Она проходила освидетельствование?

– Вы удивитесь, когда узнаете, как трудно пройти какое-нибудь освидетельствование, сэр. Видите ли, доктор говорит, что, если бы он увидел ее во время одной из истерик, он Мог бы получить направление безотлагательно, но они же такие хитрые – она с доктором Такая же нормальная, как вы или я. Она была в Стоуэртоне один или два раза, но собственной воле. Около четырех лет назад она заполучила себе дружка. Все местечко гудело об этом. Но в результате тот дружок предпочел молодую Лиз.

– Мать хороша, дочь – краше, – пробормотал Арчери.

– Вот именно, сэр. Она бросила учебу и ушла жить к нему. Миссис Крайлинг оставила свое кресло-качалку и шесть месяцев провела в Стоуэртоне. Вернувшись, она не оставляла счастливую пару один на один: письма, телефонные звонки, визиты и прочее. Лиз не смогла этого выдержать и в конечном счете возвратилась к матери. Дружок занялся автомобильной торговлей и подарил ей эту «мини».

Арчери вздохнул:

– Не знаю, должен ли я вам это говорить, но вы были очень добры ко мне, и вы и мистер Уэксфорд… – Берден почувствовал укол совести – он не назвал бы такое отношение добрым. – Миссис Крайлинг сказала мне, что, если Элизабет – она называет ее малюткой – пойдет в тюрьму… это возможно, нет?

– Очень возможно.

– Тогда она сообщила бы вам кое-что, вам или тюремным властям. У меня сложилось впечатление, что она почувствует себя вынужденной дать вам некоторую информацию, которую миссис Крайлинг хотела бы сохранить в тайне.

– Очень благодарен вам, сэр. Мы подождем и посмотрим, что покажет время.

Арчери покончил с чаем. Он вдруг почувствовал себя предателем. Он выдал миссис Крайлинг потому, что хотел остаться на стороне полиции?

– Я задавался вопросом, – сказал викарий, оправдываясь, – не может ли это иметь какое-либо отношение к убийству миссис Примьеро. Я не понимаю, почему миссис Крайлинг не могла надеть плащ и скрывать это. Вы сами признаете, что она неуравновешенна. Она находилась там, у нее было столько же возможностей, как и у Пейнтера.

Берден покачал головой:

– А какой мотив?

– У безумного человека мог быть мотив, показавшийся бы нормальному человеку неубедительным.

– Но она безумно любила свою потешную дочь. Миссис Крайлинг не взяла бы ребенка с собой.

Арчери медленно произнес:

– На судебном разбирательстве она сказала, что в первый раз пришла в двадцать пять минут седьмого. Но мы это знаем только с ее слов. А если предположить, что она приходила без двадцати семь, когда Пейнтер уже был и ушел? Тогда она взяла ребенка обратно позже, поскольку никто не поверил бы, что убийца умышленно позволит ребенку обнаружить тело, которое, как она знала, находилось там.

– Вы занялись не той профессией, сэр, – сказал Берден, вставая, – вам следовало бы идти к нам. Сейчас вы уже были бы нашим

Руководителем.

– Я слишком увлекаюсь собственными фантазиями, – признал Арчери. Чтобы избежать повторения добрых подначек, он быстро добавил, меняя тему разговора: – Вы, случайно, не знаете времени посещений в стоуэртонской больнице?

– Следующая но списку Алиса Флауэр, верно? На вашем месте я сначала подарил бы медсестре кольцо. Посещения с семи до семи тридцати.