Текст книги "А ты пребудешь вечно"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава 6

Мартин, Лоринг и их помощники по-прежнему опрашивали тех, кто держал кроликов, а Брайант, Гейтс и с полдюжины других полицейских продолжали методично обходить дома Стоуэртона.

За время отсутствия старшего инспектора констебль Пич принес детскую парусиновую туфельку, которую он нашел на поле вблизи Флэгфорда, по размер был не тот, а к тому же Джон Лоуренс не носил такой обуви.

Уэксфорд прочитал рапорты, которые лежали на его столе. Большинство из них были бесполезными, а некоторые требовали немедленного внимания. Он снова просмотрел те рапорты, в которых не содержалось ничего интересного, и со вздохом убрал их обратно в конверт.

– У нас столько бумаг по делу Стеллы Риверс, что мы могли бы оклеить ими стены этого кабинета, – сказал он, – и мы все их проверили. Мы ответили на пятьсот двадцать три телефонных звонка. Что только не приходит в голову людям, Майк, до чего развито их воображение! Почти все они руководствовались благими намерениями. Девяносто процентов людей на самом деле считали, что видели Стеллу и…

Берден перебил его:

– Я хотел услышать об алиби Суона.

– Суон отвез Стеллу в «Равноправие» в два тридцать. Дурацкое название, не находишь? Не знаю, что они имеют в виду, – то ли то, что все ученики в этой школе равны, то ли то, что всех учат только верховой езде.

Берден всегда терпеть не мог отклонений от темы.

– На какой машине он ездит?

– Не на красном «ягуаре». У него довольно старый «форд» с кузовом универсал. Он оставил Стеллу у ворот в надежде, как он сказал, что ее привезут потом друзья, а сам вернулся домой. В три тридцать он тоже оседлал коня, того самого Шерри, и поскакал в Майфлит, веришь ли, чтобы поговорить с одним человеком насчет собаки.

– Ты шутишь.

– Неужели я стал бы шутить по такому поводу? В Майфлите живет один парень по имени Блейн, который разводит пойнтеров. Суон поехал взглянуть на щенков, имея в виду купить одного для Стеллы. Естественно, он ничего не купил, точно так же, как не купил ей обещанного пони или не сменил ее фамилии. Суон всегда только собирается сделать что-то.

– Но он заезжал к этому человеку?

– Блейн сказал нам, что Суон приехал к нему без десяти четыре и уехал в четыре пятнадцать, однако в Холл-Фарм он возвратился лишь в пять тридцать.

– И где, по его словам, он находился этот час с четвертью?

– Просто ездил верхом по окрестностям. Эту лошадь, сказал он, надо было потренировать. Может быть, ее следовало и вымыть, поскольку оба они, и всадник, и лошадь, должны были насквозь промокнуть к тому моменту, когда Суон вернулся домой. Ведь в то время шел дождь. Однако, как бы странно это ни звучало, Суону такое свойственно. Он будет болтаться вокруг верхом «а лошади в любую погоду. Во время прогулки верхом, сказал Суон, он проезжал через Черитонский лес, но ни одного свидетеля, который бы подтвердил это, представить не может. С другой стороны, он мог добраться до Милл-Лейн в нужное время и убить Стеллу. Но зачем ему было это делать? И куда он дел ее тело? У его жены тоже нет никакого алиби. Она утверждает, что находилась в Холл-Фарм и что она не водит машину. Во всяком случае, водительского удостоверения у нее нет.

Верден внимательно выслушал все это. Потом решил узнать более подробно об уходе Стеллы из «Равноправия». Он хотел знать детали, а у Уэксфорда для этого было достаточно времени, пока они ехали вместе в машине по Фонтейн-роуд.

– У детей, – сказал Уэксфорд, – был часовой урок верховой езды, а еще час они провели, ухаживая за лошадьми. Миссис Уильяме, которой принадлежит «Равноправие» и которая живет в доме по соседству с конюшнями, видела Стеллу в тот день, но говорит, что не разговаривала с ней, и у нас нет основания не верить ее словам. Детей вывозила на верховую прогулку миссис Маргарет Фенн. Это вдова лет сорока. Она живет в бывшей сторожке при Солтрем-Хаус. Знаешь это место?

Верден знал его. Разрушенный Солтрем-Хаус и его окрестности, ставшие теперь дикими, являлись для них с Джин любимым прибежищем. Это было романтичное место – заброшенные владения, где они гуляли по вечерам в первое время после женитьбы и куда многократно возвращались потом, устраивая там пикники для детей.

Весь этот день он почти не вспоминал о Джин и своих счастливых днях с ней. Нахлынувшие бурные события как-то отодвинули недавнее горе. А сейчас он снова видел перед собой ее лицо и слышал, как она произносит его имя, когда они, держась за руки, исследуют разоренные временем сады и входят в темный холодный остов здания. Он содрогнулся.

– Все в порядке, Майк? – Уэксфорд бросил на него мимолетный озабоченный взгляд и продолжил: – Стелла попрощалась с миссис Феин и сказала, что, поскольку ее отчим – она сказала так случайно, потому что всегда говорила о нем как об отце – еще не приехал, она пойдет по Милл-Лейн навстречу ему. Миссис Фенн не очень одобрительно отнеслась к тому, чтобы отпустить девочку одну, но было еще светло, а пойти с ней вместе она не могла, потому что ей следовало задержаться еще на полтора часа в «Равноправии» и довести до конца свои дела. Она видела, как Стелла вышла из ворот школы, и стала предпоследним человеком, который видел Стеллу перед тем, как та исчезла.

– Предпоследним?

– Не забудь о том мужчине, который предложил подвезти ее. Теперь что касается домов на Милл-Лейн. Их всего три между «Равноправием» и Стоуэртоном, и все они далеко отстоят друг от друга. Это сторожка Солтрема и два коттеджа. Перед тем как Хилл предложил подвезти девочку, она уже миновала один из этих коттеджей, тот, в котором жили только по уик-эндам, а поскольку это был четверг, коттедж оказался пуст. Мы не знаем, что произошло с ней после того, как ее видел Хилл, но если она благополучно пошла дальше, то должна была подойти ко второму коттеджу, в котором обитал жилец, но не хозяин. Жилец, одинокий мужчина, находился на работе и вернулся домой только в шесть часов. Это тоже тщательно проверено, потому что и в том коттедже, и в сторожке Солтрема оказались телефоны, и мне пришло в голову, что Стелла могла зайти в один из домов и попросить разрешения позвонить в Холл-Фарм. Третий, и последний из домов также оказался пуст до тех пор, пока в шесть часов домой не вернулась миссис Фенн. У нее гостили родственники, по они уехали в Лондон поездом из Стоуэртона в три сорок пять. Водитель такси подтвердил, что увез их от дома двадцать минут четвертого.

– И это все? – спросил Берден. – Больше никаких ниточек?

Уэксфорд покачал головой:

– Никаких, как ты говоришь, ниточек. Как обычно, к нам обратилось множество людей с бесполезными заявлениями. Какая-то женщина нашла детскую перчатку возле одного из этих коттеджей, но эта перчатка не принадлежала Стелле. Один из тех, кто занимается частным извозом, сказал, что в пять тридцать подобрал возле сторожки Солтрема некоего пожилого господина и отвез его в Стоуэртои, но этот водитель был каким-то изворотливым типом и произвел на меня впечатление скорее охотника за сенсациями, чем человека, на слово которого можно положиться. Водитель фургона утверждал, что видел мальчика, выходившего из задней двери сдаваемого в аренду коттеджа, и, возможно, так и было. В этой части страны все оставляют задние двери своих коттеджей незапертыми. Люди считают, что тут нет преступности. Но водитель фургона сказал также, что слышал крики, доносившиеся из-за ограды «Равноправия», а мы знаем, что Стелла была жива и невредима до того момента, как отклонила предложение Хилла. Сомневаюсь, чтобы нам удалось когда-нибудь узнать что-то еще.

Уэксфорд выглядел усталым. Его лицо с отвисшим подбородком казалось еще массивнее, чем обычно.

– Я отдохну пару часов завтра утром, Майк, советую и тебе сделать то же самое. Мы оба смертельно устали. Отоспись.

Берден рассеянно кивнул. Он хотел сказать, что нет никакого смысла отсыпаться, когда тебе не с кем спать, по только подумал об этом. Идя к своей машине, он устало вспоминал те редкие, но восхитительные воскресные утра, когда Джин, обычно рано встававшая, соглашалась полежать в постели с ним до девяти. Лежа в объятиях друг друга, они прислушивались к тому, как Пат наливает им в кухне чай, и вытягивались в струнку, отпрянув друг от друга, когда она входила к ним с подносом. Вот какие были дни, но он не понимал этого тогда, не ценил и не наслаждался каждым мгновением, как следовало бы. А сейчас он отдал бы десять лет жизни за то, чтобы вернуть хоть одно такое утро.

Воспоминания снова причинили ему страдание, его единственным утешением было то, что Берден скоро окажется в обществе такого же несчастного, как он сам, человека, но когда инспектор вошел в постоянно открытую дверь, то услышал, как она радостно окликнула его, и притом так интимно, словно они были старыми друзьями.

– Я говорю по телефону, Майк. Проходите и садитесь. Чувствуйте себя как дома.

Телефон, видимо, в столовой, подумал он. Берден сел в другой комнате, чувствуя себя неуютно, потому что неопрятность всегда смущала его. Он просто диву давался, думая о том, как столь красивая и очаровательная женщина могла жить в таком беспорядке. Берден еще больше удивился, когда Джемма вошла, потому что это была совершенно другая женщина, лучезарно улыбающаяся, Почти элегантная.

– Вам не стоило торопиться из-за меня, – сказал он, стараясь не слишком пристально смотреть на ее короткое голубое, как оперение зимородка, платье, длинные серебряные цепочки и серебряный гребень в высоко поднятых волосах.

– Это звонил Мэтью, – сказала она. – Ему принесли телефон, и он звонил мне, лежа в постели. Он страшно волнуется из-за Джона, но я сказала ему, что все в порядке. Я сказала, что все будет в порядке в понедельник. У него и так полно забот, у бедняжки. Сам болен, жена ждет ребенка, он остался без работы, и теперь еще это.

– Остался без работы? А чем он занимается?

Она села напротив него, скрестив самые красивые ноги, которые, как подумал Берден, ему когда-либо доводилось видеть. Он уставился на пятно на полу, которое находилось в нескольких дюймах от ее ног.

– Он телевизионный актер, во всяком случае, когда есть работа. Он так страстно мечтает о том, чтобы его имя было широко известно. Проблема заключается в его внешности. О, я не имею в виду, что он некрасив. Он слишком поздно родился. Он похож на Валентино, а это не для нашего времени. Джон весь в него. Он уже и сейчас на него похож.

Мэтью Лоуренс… что-то знакомое.

– Мне кажется, что я видел его фото в газетах, – сказал Берден.

Она серьезно кивнула:

– Увивающимся за Леони Уэст, должно быть. Ее фотографировали повсюду, где бы она ни появлялась.

– Я знаю ее. Она – балерина. Моя дочь просто бредит балетом. Пожалуй, там я и видел вашего бывшего мужа, на снимках с Леони Уэст.

– Мэтью и Леони были долгие годы любовниками. Потом он встретил меня. Я училась театральному искусству, и у меня была небольшая роль в одном из телевизионных сериалов с его участием. Когда мы поженились, он сказал, что не будет больше встречаться с Леони, но на самом деле он женился на мне только потому, что хотел иметь ребенка. Леони не могла иметь детей, иначе он женился бы на ней.

Она сказала это очень спокойным прозаическим тоном, но сейчас вздохнула и замолчала. Берден ждал продолжения, уже не чувствуя усталости, больше, чем обычно, заинтересовавшись историей жизни другого человека, которая странным образом взволновала его.

Спустя какое-то время она продолжила:

– Я старалась сохранить наш брак и, когда родился Джон, подумала, что у нас появился шанс. Потом я узнала, что Мэтью продолжает встречаться с Леони. Наконец он попросил у меня развода, и я согласилась. Судья быстро вынес определение, потому что должен был появиться на свет ребенок.

– Но вы сказали, что Леони Уэст не могла…

– О, это была не Леони. Он так и не женился на ней. Она была намного старше его. Сейчас ей, должно быть, хорошо за сорок. Он женился на девятнадцатилетней девушке, которую встретил на вечернике.

– О господи, – сказал Берден.

– Она родила ему ребенка, но тот прожил всего несколько дней. Вот почему я держу пальцы скрещенными, когда думаю о них теперь. Этот мальчик должен выжить.

Верден не мог больше сдерживать свои чувства.

– Неужели вы не держите никакой злобы? – спросил оп. – По-моему, вы должны были бы возненавидеть и его, и его жену, и эту Уэст.

Она пожала плечами:

– Бедная Леони. Она слишком жалкая сейчас, чтобы ее ненавидеть. Мне она всегда скорее нравилась. Я не испытываю ненависти ни к Мэтью, ни к его жене. Они ничего не могли поделать. Они сделали то, что должны были сделать. Нельзя же ждать, чтобы все они испортили себе жизнь ради меня.

– Боюсь, что я слишком старомоден в этих вопросах, – сказал Берден. – Я верю в самодисциплину. Но они испортили жизнь вам, разно не так?

– О нет! У меня есть Джон, и благодаря ему я очень счастлива.

– Миссис Лоуренс…

– Джемма!

– Джемма, – смущенно сказал оп. – Я должен предостеречь вас, чтобы вы не возлагали слишком больших надежд на понедельник. Вы не должны вообще возлагать слишком больших надежд. Мой начальник – старший инспектор Уэксфорд – не слишком верит в достоверность этого письма. Он уверен, что это – фальшивка.

Она немного побледнела и всплеснула руками.

– Никто не стал бы писать подобного письма, – наивно сказала она, – если бы это не было правдой. Никто не может быть таким жестоким.

– Но люди жестоки. Неужели вы этого не знаете?

– Ни за что не поверю этому. Я знаю, что Джон будет здесь в понедельник. Пожалуйста… пожалуйста, не разубеждайте меня. Я верю в это, и это делает меня такой счастливой.

Он беспомощно покачал головой. Ее глаза были умоляющими, они умоляли его сказать хоть одно ободряющее слово. И тут, к его ужасу, она опустилась перед ним на колени и взяла обе его руки в свои.

– Пожалуйста, Майк, скажите мне, что вы верите, что все будет в порядке. Просто скажите, что шанс есть. Должен быть, правда? Пожалуйста, Майк!

Ее ногти впились в его запястья.

– Шанс существует всегда…

– Этого мало, этого мало! Улыбнитесь мне. Покажите, что шанс есть!

Он улыбнулся, почти с отчаянием. Она вскочила на ноги:

– Сидите здесь. Я сделаю кофе.

Вечер угасал. Скоро станет совсем темно. Он знал, что ему надо было сейчас уйти, пойти за ней следом и сказать: «Что ж, раз все в порядке, я пойду». Оставаться здесь не следовало, это явно выходило за рамки его обязанностей. Если ей необходимо общество, это должно было быть общество миссис Крэнток или одного из ее странных друзей.

Но он не мог уйти. Это оказалось невозможно. Каким же лицемером он был со всеми своими разговорами о самодисциплине. «Джин», – попробовал он произнести вслух это имя. Если бы Джин находилась дома, он бы не остался, ему не нужно было бы никакого умения владеть собой.

Джемма вернулась с кофе, и они выпили его в темноте. Вскоре он уже с трудом различал ее и в то же время каким-то образом ощущал присутствие этой женщины еще более сильно. С одной стороны, Берден хотел, чтобы она зажгла свет, но в то же время молил Бога, чтобы Джемма не делала этого и не разрушала тем самым атмосферу – теплую, темную и пропитанную ее ароматом. Напряженную и при этом мирную.

Она подлила ему еще кофе, и их руки соприкоснулись.

– Расскажите мне о вашей жене, – попросила Джемма.

Майк никогда никому не рассказывал о Джин. Он не относился к числу людей, распахивающих свои сердца и обнажающих души. Грейс пыталась вызвать его на разговор. Этот идиот Кэмб пытался, и сам Уэксфорд, делая это более тонко и тактично. И все же Берден был бы рад излить кому-то душу, если бы только мог найти подходящего слушателя. Эта красивая добрая женщина не была подходящим слушателем. Разве могла она, с ее странным прошлым, с ее необыкновенной терпимостью, понять его представления о моногамии, его преданную одной женщине жизнь? Как мог он рассказывать ей о своей простой и нежной Джин, ее тихом существовании и ее ужасной смерти?

– Все кончено теперь, – коротко сказал Берден. – И лучше все забыть.

Он слишком поздно понял, какое впечатление произвели его слова.

– Даже если вы были слишком счастливы, вы скучаете не только по человеку, вы скучаете по любви.

Это была правда. Даже для него это была правда. Но любовь – не совсем то слово. В его снах была не любовь, и Джин никогда не приходила в них. Словно пытаясь отогнать собственные мысли, он резко сказал:

– Говорят, можно найти замену, но вы не можете. И я не могу.

– Не замену. Это неправильное слово. Но кого-то еще, для любви другого рода. Это возможно.

– Не знаю. Мне пора идти. Не включайте свет. – Свет слишком много открыл бы ей: его лицо, после того как над ним потрудилась сдерживаемая боль, и, что гораздо хуже, охватившее его страстное желание, которое он не мог больше прятать. – Не включайте свет!

– А я и не собиралась, – мягко сказала Джемма. – Идите сюда.

Поцелуй в щеку, которым она наградила его, был легким и нежным, таким, каким может женщина поцеловать давно знакомого мужчину, мужа подруги например, и, возвращая ей этот поцелуй, он хотел поцеловать ее так же, по-дружески. Но Берден почувствовал, как заколотилось его сердце и рядом с его сердцем – ее сердце, словно у него их было два. Их губы встретились, и от его долгого самоконтроля ничего не осталось.

Он поцеловал ее со всей силой, до хруста сдавив в объятиях и вынудив прижаться спиной к степе.

Когда Берден отпустил ее и отстранился, дрожа, она так и осталась молча стоять с откинутой головой. Он распахнул парадную дверь и бросился бежать без оглядки.

Глава 7

Воскресенье. Утро, когда он может немного поваляться. Верден провел ужасную ночь, полную сновидений, таких отвратительных, что если бы он прочел о них в каких-то книгах по психологии – из числа тех, которыми всегда увлекалась Грейс, – то без труда бы поверил в то, что эти сновидения были плодом больного и извращенного ума. Его передергивало даже от одних мыслей о них.

Если вы лежите в постели без сна и уже рассвело, вам ничего не остается, как думать. Но о чем? О Джин, которая ушла навсегда? О снах, которые внушают вам мысль о том, что в душе вы нисколько не лучше самых отвратных извращенцев? О Джемме Лоуренс? Каким же дураком надо было быть, чтобы поцеловать ее, остаться сидеть с ней в темноте, дать завлечь себя!

Он поспешно встал. Было только половина восьмого, когда Майк вышел на кухню, где еще никого не было. Он приготовил чай и отнес всем по чашке. День был снова прекрасным и ясным.

Грейс села в постели и взяла чашку. У нее оказалась такая же ночная рубашка, как у Джин. И ее лицо утром было немного припухшим от сна и сонным, как всегда у Джин. Он ненавидел Грейс.

– Я должен уйти, – сказал он. – Работа.

– Я не слышала, чтобы звонил телефон, – заметила Грейс.

– Ты спала.

Дети не шелохнулись, когда он поставил их чашки у кроватей. Они крепко спали, что было совершенно естественно. Берден знал это, но ему казалось, что он больше не интересовал их. Их мать умерла, но у них был заменитель матери, ее точное воспроизведение. Им совершенно все равно, подумал он, здесь их отец или нет.

Берден сел в машину и поехал, не имея четкого представления о том, куда направляется. Может быть, в Черитонский лес, посидеть, подумать и помучить себя. Однако вместо того, чтобы поехать по Помфрит-роуд, он почему-то поехал в сторону Стоуэртона. Ему понадобилась вся оставшаяся воля, чтобы не свернуть на Фонтейн-роуд, и он направился на Милл-Лейн.

На этом месте видели красный «ягуар». Под этими деревьями прогуливался, собирая листья, одетый в короткое шерстяное пальто молодой человек с маленькими руками. Существовала ли между ними связь – между машиной и юношей? И возможно ли такое в нашем порочном и циничном мире, чтобы этот собиратель листьев держал кроликов? Может, он собирал листья для своих кроликов, и ребенок был ему нужен только для того, чтобы получить радость от общения с ним и от вида его счастливого личика в тот момент, когда он поглаживает своей маленькой нетерпеливой ручонкой густой гладкий мех?

В такое утро даже такая невероятная идиллия казалась возможной. В отдалении, впереди себя, в Форби, Берден слышал звон колоколов, возвещающих о раннем причастии. Он знал теперь, куда едет. Он выехал за поворот, и перед ним неожиданно и чудесно возник Солтрем-Хаус.

Разве кто-нибудь мог предположить, глядя с этого расстояния на дом, гордо венчающий холм, что в этих окнах нет стекол, комнаты необитаемы и что сие величественное здание – всего лишь остов, скелет, так сказать, дворца? Казалось, что золотисто-серое в утреннем солнце здание конца XVIII века, с его великолепными пропорциями, одновременно и улыбалось и хмурилось, глядя на простирающуюся внизу долину.

История его разрушения, насчитывающая уже пятьдесят лет, была известна в Кингсмаркхеме каждому. Произошло сие во время Первой мировой войны. Владелец этого дома, имя которого было теперь забыто, устроил домашний прием, и его гости высыпали на плоскую крышу взглянуть на пролетающий над домом цеппелин. Один из гостей уронил окурок сигары за парапет, отчего загорелся кустарник внизу. И теперь за этими пустыми изысканными окнами не было ничего, кроме деревьев и кустов, которые выросли на месте прежних, сгоревших, и просовывали теперь свои ветки туда, где когда-то прохаживались дамы в парижских платьях, разглядывая картины и обмахиваясь веерами.

Берден снова завел машину и медленно подъехал к железным воротам, за которыми начиналась дорога, ведущая к дому. Слева от ворот стоял маленький одноэтажный белый домик с соломенной крышей. В саду какая-то женщина собирала на лужайке грибы. Миссис Фенн, предположил он. Та не жила здесь в то время, когда Майк и Джин приезжали сюда на пикник. Сторожка долгие годы стояла пустой.

Естественно, все здешние окрестности были тщательно обследованы тогда, в феврале, и снова в этот четверг вечером и в пятницу поисковыми группами. Но разве те люди могли знать эти места так, как он? Могли ли они знать потайные места так, как их знал Майк?

Верден распахнул ворота, и они жалобно заскрипели на своих петлях.

Уэксфорд и его друг, доктор Крокер, полицейский врач, иногда играли по утрам в воскресенье в гольф. Они дружили с детства, эти двое, хотя Уэксфорд был на семь лет старше. Доктор – подвижный худощавый человек и выглядел издали довольно моложаво, в то время как Уэксфорд был громадным обрюзгшим мужчиной с опасно высоким кровяным давлением.

Именно из-за его гипертонии Крокер посоветовал ему играть по воскресеньям в гольф и прописал строгую диету. Уэксфорд нарушал свою диету в среднем дважды в неделю, но не особенно возражал против гольфа, хотя ему давали позорно большую фору. Благодаря гольфу он избавлялся от необходимости сопровождать жену в церковь.

– Ты не хочешь выпить по глотку чего-нибудь? – мечтательно спросил он в клубном баре.

– В такое время? – удивился Крокер, сторонник строгой дисциплины.

– Главное результат, а не время.

– Если бы у меня не был идеальный пульс, его бы зашкалило в прошлый раз, когда я мерил тебе давление. Я не шучу, его бы зашкалило от полного отчаяния. Разве ты стал бы совать градусник под горячую воду? Вместо алкоголя дать бы тебе сейчас пару раз в твое недреманное око!

– Только не это, – умоляюще сказал Уэксфорд. – Все, что угодно, только не это.

Они вышли к первой метке для мяча. С непроницаемым выражением лица Крокер посмотрел, как его друг шарит в своем мешке для клюшек, и, не говоря ни слова, протянул ему клюшку с железной головкой.

Уэксфорд ударил. Мяч отлетел, но не в направлении первой лунки.

– Это страшно нечестно, – сказал Уэксфорд. – Ты всю жизнь этим занимаешься, а я – всего лишь новичок. Это вырабатывает во мне чертовский комплекс неполноценности. Если мы привлечем кого-то еще к этому занятию, Майка Вердена например…

– Это пойдет Майку только на пользу, смею сказать.

– Я беспокоюсь за него, – сказал Уэксфорд, обрадовавшись, что получил передышку перед тем, как стать свидетелем одного из первоклассных ударов доктора. – Я иногда думаю, не ждет ли его нервный срыв.

– Мужьям случается терять своих жен. Они справляются с этим. Знаешь что? Майк женится на своей свояченице. Это вполне вероятно. Она выглядит как Джин, ведет себя как Джин. Майк может жениться на ней, почти сохранив верность единобрачию. Ладно, хватит об этой ерунде. Мы пришли сюда, чтобы играть в гольф, не забывай.

– Я не должен особенно удаляться от здания клуба. Я могу понадобиться в любое время, если появится что-то новое об этом пропавшем мальчике.

Уэксфорд действительно беспокоился сейчас, у вовсе не искал отговорку, по он слишком часто поднимал ложную тревогу во время игры в гольф. Доктор язвительно ухмыльнулся:

– За тобой смогут прийти. Некоторые члены этого клуба способны даже бегать, знаешь ли. А теперь внимательно наблюдай за мной. – Он взял собственную, испытанную клюшку и, точно прицелившись, ударил. – Мяч на траве возле лунки, я полагаю, – самодовольно сказал доктор.

Уэксфорд поднял свой мешок для клюшек, вздохнул и решительно зашагал к лунке. Он с чувством пробормотал себе под нос и в спину доктору:

– «Тебе не нужно убивать, не стоит даже и пытаться, чтоб самому в живых остаться».

Сторона дома, обращенная к дороге, где сейчас припарковался Берден, была тыльной. На таком близком расстоянии уже не возникало никаких сомнений в том, что от Солтрем-Хаус остался один только остов. Берден подошел к одному из пустых каменных окон и всмотрелся в неподвижную, неясную и молчаливую даль за ним. Старые деревья и молодые дубки – интересно, каков возраст взрослого дуба? – проложили себе путь сквозь песок и булыжники. Следы пожара давно поблекли, их чернота была смыта за пятьдесят сезонов дождливых зим. Тысячи золотых, изумительно красивых желтых листьев лежали на разбитых камнях и бесчисленных булыжниках. Дом оставался точно таким же, как тогда, когда они с Джин впервые пришли сюда, и единственным изменением оказалось то, что деревья стали выше, а ставшая более пышной природа все более бесцеремонно завладевала всем вокруг. Однако ему мнилось, что в этих руинах скрыта некая символика и они принадлежали только ему одному.

Берден никогда не увлекался поэзией. Редко вообще читал что-то. Но как бывает у большинства нечитающих людей, у него была превосходная память, и иногда он запоминал то, что цитировал ему Уэксфорд. И он, к своему изумлению, пробормотал:

– «Руины навели меня на мысль, что время унесет мою любовь…»

Он понятия не имел, кто сказал такое, но кто бы ни был этот человек, он хорошо знал, о чем говорил. Майк обогнул дом. С тыльной стороны входа не имелось, попасть в дом можно было только с фасадной его части, пробравшись через то, что когда-то являлось итальянским садом.

Справа и слева простирался заброшенный парк. Кому он принадлежал? Почему никто не ухаживает за ним? Берден не знал ответов, знал только, что это была безмолвная и красивая глушь, где росли высокие буйные травы и деревья, творцом которых являлся человек, а не природа. Кедры, и падубы, и высокие стройные гинкго – декоративные китайские деревья, гордые стволы которых с еще более гордыми ветвями поднимались из чужой земли. Всеобщее запустение выглядело ужасно печальным, потому что все вокруг должно было быть ухоженным, создавалось для того, чтобы быть ухоженным, но тех, кто следил за всем этим, унесло всесокрушающее время. Он отвел в сторону ветки и вышел к несравненно более красивой фасадной стороне Солтрем-Хаус.

Фасад здания венчал огромный фронтон с классическим орнаментом, а под ним, над парадной дверью, вертикально располагались солнечные часы небесно-голубого цвета с золотыми цифрами, которые были поцарапаны ветрами и дождями, по уцелели. С того места, где он стоял, Берден видел сквозь остатки стен куски неба, такого же голубого, как солнечные часы.

Уже много лет попасть в итальянский сад или дом нельзя было иначе, нежели перебраться через изгородь. Берден преодолел пятифутовую стену из разрушенных камней и пролез в щель, сквозь которую высовывались усики ежевики и брионии.

Он никогда не видел здесь бьющих фонтанов, по знал, что когда-то они здесь были. Двенадцать лет назад, когда он с Джин впервые забрался так далеко в сад, по обеим сторонам от заросшей дорожки стояли две бронзовые фигуры, высоко держащие вазы. Но наведавшиеся сюда с тех пор вандалы свалили статуи с их постаментов, видимо заинтересовавшись свинцовыми трубами фонтана.

Одна скульптура изображала мальчика, другая – девочку в топком одеянии. Мальчик исчез, а девочка лежала в траве, и серые стебли растения с длинными листьями и желтыми цветами пробились между ее рукой и бедром. Берден наклонился и поднял статую. Она была разбита и наполовину разъедена краской, а земля под ней оказалась совершенно голой – странный кусок оголенной земли, имеющий неприятные очертания человеческого тела.

Он отодвинул кучу металла, которая когда-то была фонтаном, и взобрался по сломанным ступеням, которые вели к двери дома. Но как только Берден оказался за порогом дома, в том месте, где когда-то пришедшие гости передавали свою одежду слугам, он увидел, что здесь невозможно было спрятать никакого тела, даже маленького тельца пятилетнего ребенка.

Потому что всё в Солтрем-Хаус – шкафы, двери, лестница, даже перегородки на огромном их протяжении – исчезло. Не осталось почти ничего того, что было творением человеческих рук. Правда, высокие и какие-то зловещие стены дома парили над ним, но даже эти стены, когда-то расписанные и украшенные фресками, оказались везде увиты плющом и укрывали от ветра молодую густую лесную поросль. Молодые деревца бузины и дуба, березы и бука пробивались сквозь сильно обожженную почву, и некоторые из них и сами сейчас соперничали высотой со стенами. Берден смотрел под йоги, на заросли, которые легко шевелил врывающийся в оконные проемы бриз. Он видел корни этих деревьев, а также то, что под ними ничего не лежало.

Он пристально все оглядел и отвернулся. Потом снова спустился по ступенькам в итальянский сад, вспомнив с внезапной острой болью, как они однажды перекусывали на этом самом месте, и Пат, маленькая тогда, лет шести, спросила его, почему он не может заставить фонтаны забить. Потому что они сломаны. Потому что в них нет воды, ответил Берден. Он никогда не вспоминал об этом, никогда не думал об этом до сих пор.

Но фонтаны когда-то били. Откуда в них поступала вода? Ясно, что не из водопровода, если водопровод вообще когда-то был в Солтрем-Хаус. Для этой цели, для фонтанов и других декоративных водных сооружений, всегда использовали резервуары. И даже если здесь и имелся водопровод в те времена, когда сгорел дом, его наверняка не существовало в те годы, когда строились эти фонтаны, в XVII или каком-то там еще веке.