Текст книги "Последние романтики"
Автор книги: Рут Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)
Скотт улыбнулся, словно ему только что вручили букет.
– Видишь, – повернулся он к Зельде. – Моя репутация растет!
Зельда не ответила, но, пригубив шампанское, улыбнулась мужу. Эта улыбка была соблазнительной, но в ней было что-то странное. Скотт тоже ответил на нее, но Киму показалось, он не заметил этой странности. Было что-то очень трогательное в том, как Скотт реагировал перед своей женой на комплименты: словно это возвышало его в ее глазах.
– Я знаю, кто вы! – неожиданно сказал Скотт, узнавая Кима. – Вы написали «Западный фронт», верно? Макс говорил мне о вас. Он не только лучший редактор. Он – самый лучший пресс-агент.
– Книга выходит весной, – сказал Ким. – Все считают, что она будет иметь большой успех. Надеюсь, что они окажутся правы.
– Я в этом уверена, – сказала Зельда, впервые заговорив за вечер. У нее был немного хриплый голос, возможно, от русских сигарет, которые она курила. Хем посмотрел на нее с явным неодобрением. Он не сказал ничего. Ким заметил эту взаимосвязь и почувствовал себя неловко.
– Вы пишете новую книгу? – спросил он Скотта.
– Только что закончил, она сейчас в верстке. Я назвал книгу «Прекрасные и проклятые». Что вы скажете о названии?
– Буду удивлен, если «Скрибнерс» напечатает такое вульгарное слово, да еще в названии! – ответил Ким. Все рассмеялись.
– За «Западный фронт»! – провозгласил Скотт и поднял бокал. Ким заметил, что Хем не пьет; Киму пришло в голову, что тот завидовал. Скотт осушил свой бокал одним залпом и откинулся на стуле, позволяя официанту снова налить вина.
– Неужели книги о войне будут распродаваться, – сказал Хемингуэй. – Сразу после окончания войны трудно сказать, устали от нее люди или они по-прежнему склонны читать о войне как можно больше.
– Если вы не в курсе, Хем задумал книгу о войне, – сказал Скотт. – К тому же, очевидно, неплохую. Хем никогда не распродается. Это мое слабое место.
– А Хему и не нужно распродаваться, если ты это имеешь в виду, – сказала Зельда своим хриплым голосом. Она защищала своего мужа, и Ким понял, что в окружавшем его потоке слов могут встречаться подводные камни. Эрни и Зельда явно не симпатизировали друг другу. Зельда взглянула на маленькие бриллиантовые часики на руке.
– Дорогой, нам пора идти. Ты знаешь, как французы относятся ко времени.
Скотт встал и помог жене подняться, нежно касаясь ее. Они обменялись интимными взглядами. Очевидно, они были сильно влюблены друг в друга.
– Пока, Эрни. Пока, Ким, – попрощался Скотт. – Надеюсь, мы с Зельдой еще увидим вас, Ким. По правде говоря, в Париже мы не знаем никого из писателей, кроме, пожалуй, Хема, – Скотт засмеялся. Он одновременно и хвастался и посмеивался над собой за произведенное впечатление.
Перед уходом Зельда взяла розу из серебряной вазы, стоявшей посреди мраморного столика, и сунула ее в вырез своего платья. При этом шип уколол ее кожу возле горла. На коже выступила капелька крови и застыла, как маленькое смертельное украшение.
– Он кажется очень милым, – сказал Ким. – Мне он понравился.
– Он слабый, – сказал Эрни. – И Зельда погубит его.
5
Ким и Эрни оставались в «Рице» до восьми часов. У Эрни была назначена встреча с Хедли. А Ким, прогулявшись по изящному вестибюлю, вышел через главный вход на Вандомскую площадь. Он на минуту замешкался здесь, под аркой знаменитого отеля, чтобы насладиться воздухом ранней зимы, освежающим после жаркого бара. Отсутствующим взглядом он оглядел Вандомскую площадь и не сразу смог разобрать, что было написано на тентах магазина, расположенного напротив. Наконец, внимание его сфокусировалось: «Николь Редон». Николь! И вдруг, словно сама судьба руководила ею, она вышла из дверей магазина. Некоторое время она стояла па тротуаре в ожидании такси. Ни о чем не думая, даже не сознавая, когда он начал двигаться, Ким понял, что несется через площадь, уклоняясь от автомашин, заставляя водителей совершать крутые виражи и изо всех сил сигналить. Он едва не погиб, а водители высовывались из окон автомобилей и кричали что-то в его адрес. Но он не останавливался и даже не замедлил свой бег.
– Николь! Николь! – кричал он.
Она стояла слишком далеко и из-за шума транспорта, гудков и криков не слышала его. Она на секунду оглянулась – посмотреть, что там за переполох, но в этот момент подъехало такси, и она села в него, захлопнув дверцу.
– Николь! Николь!
Он бежал и бежал, задыхаясь, сердце его выпрыгивало из груди. Он ясно видел, как она сидит в салоне такси, освещенная мягким светом, чуть наклонившись вперед, объясняя водителю, куда ехать. Ее живые светлые волосы отливали золотом. Губы ее беззвучно двигались. Он вспомнил тепло этих губ, их нежный вкус. Он рванулся в последнем прыжке, пытаясь постучаться в окно, но ему не хватило нескольких сантиметров. Такси уже тронулось, водитель дал газ, переключил передачу и выехал с Вандомской площади на улицу Кастильоне. Ким остался стоять один посреди запруженной транспортом площади. Ему даже померещилось, будто он успел почувствовать запах ее духов. Или и в самом деле успел?
Вдруг площадь заметно опустела. Все разъехались туда, куда спешили. Кто-то домой, кто-то в ресторан. В теплые, хорошо освещенные помещения, где их ждал вкусный ужин и приятный вечер… Ким поежился, ощутив озноб, он не мог больше бороться с чувством, поселившимся в нем с момента его приезда в Париж. Он постоянно воображал себе, как придет к Николь, что скажет ей, что она скажет ему, как они будут вместе, какое чувство охватит их, когда они вновь обнимутся. Его захлестнуло чувство страшной потери и внезапного одиночества, и покатившиеся слезы смешались с парижским туманом, обволакивающим его, словно мягкий серый плащ.
На другой день, как и планировалось, он вернулся в Нью-Йорк. Он решил – так тому и быть.
Тысяча девятьсот двадцать второй стал годом рождения ребенка и годом нового успеха. Свершилось все хорошее, чего он ожидал: все дурное пришло неожиданно.
Все дни отличались друг от друга. В воздухе почти физически ощущалось напряженное возбуждение. Каждый день что-нибудь происходило – новая выставка или новый концерт «Лес Сикс», манифестация дадаистов или бал-маскарад на Монпарнасе, премьера нового балета или очередной фантастический «Суаре де Пари» Этьена де Бомонта, – и надо было всюду успеть и все увидеть. Ко всему появился страстный интерес, рождавший удивительную жажду деятельности.
Глава пятая
1
– У Коти есть один неудачливый химик… очень неудачливый, – рассказывал Лео Северин в апреле 1923 года. Он приехал в Париж по делам и пригласил Николь на обед. Лео в свое время упустил случай увлечь Николь в Биаритце и непрестанно терзался этим, теперь же у него была одна идея. – Химик намеревается уволиться, найти другую фирму или завести собственное дело. Он говорит, что Коти его не ценит. И вот я подумал о вас. Я вспомнил вас в Биаритце, всегда в аромате духов, раздражающуюся по поводу запахов Сирила и не возражающую против тех образцов, которые я привозил со своих фабрик. Ваше имя начинает звучать, пора подумать об изготовлении и продаже собственной парфюмерии.
– Отличная идея, – сказала Николь, которая тоже склонялась к этой мысли. – До сих пор еще никто не брался за это всерьез. Пуаре пробовал, но это была вялая попытка. У Ворта есть «Же ревьен», однако он больше сосредоточен на костюме, а духи для него – только фон. До сих пор никто не произвел сенсацию. Кстати, вы могли бы рекламировать парфюмерию.
– Вы рассуждаете, как американка, – рассмеялся Лео. – Это они думают, что с помощью рекламы можно продать все, что угодно.
– А я люблю американцев! У них есть так много того, что хочется иметь для души – джаз, автомобили, кока-кола, разноцветный лак для ногтей, кино и коктейли. Никто не рождается с желанием получить все это, а американцы знают, что стоит им сделать рекламу товара, и у покупателя рождается желание купить его, – сказала Николь, которая выписывала все американские журналы и считала рекламу в них самым интересным чтением. – Я не думаю, что нельзя продавать духи таким же способом, как американцы торгуют мылом или воротничками для сорочек. Просто никто не пытался…
– Тогда вам необходимо встретиться с одним человеком, – сказал Лео. – Его зовут Эдуар Нуаре. Я договорюсь о встрече. – Николь казалось, что все это, все похоже на рискованную авантюру, как в одной из шпионских историй про Мату Хари. Посредник: Лео. Тайная встреча где-то поблизости. Какой-то химик с секретной формулой…
Эдуар Нуаре оказался маленьким тщедушным человечком с бесцветной кожей, похожим на существо, которое никогда не вылезало на свет, с настороженно внимательными глазами за толстыми стеклами очков в проволочной оправе. Он ждал их в захудалом кафе на улице Ла-Файетт в девятом округе. Остальные столики были заняты бородатыми хасидами, пьющими чай из стаканов в металлических филигранных подстаканниках и разговаривающими о делах по-еврейски. Когда Николь вошла, они все опустили глаза к полу – их религия запрещала им даже смотреть на незнакомую женщину. Нуаре показался Николь похожим на тюремщика. Его руки, безупречно чистые, – пальцы были сжаты в кулаки, а кулаки лежали один поверх другого – выдавали скрытые чувства: сочетание раздраженности с подозрительностью.
– Вы не предупредили, что это будет женщина, – первое, что он сказал Лео, причем так, словно Николь не было рядом. Нуаре, не желавшего разговаривать с ней, и хасидов, не смотревших в ее сторону, объединяло общее чувство отчужденности и исключительности, так отравлявших ее чувство отчужденности и исключительности, так отравлявших ее детство. По материнской линии Эдуар Нуаре происходил из семьи прусских военных, где всегда презирали женщин и все то, что с ними связано. По иронии судьбы Нуаре проводил большую часть жизни в лабораториях, производя парфюмерию и косметику для ублажения дам.
– А я думал, у нас здесь произойдет деловой разговор.
– Деньги Николь ничуть не хуже денег любого мужчины, – возразил Лео. – К тому же она здесь по моей рекомендации.
– О каком же деле вы собираетесь разговаривать? – спросила Николь, продираясь сквозь атаку Нуаре и оборону Лео. – Я пока никакого дела не вижу. Что вы хотите предложить?
– Новые духи, – ответил Лео.
– Новые! – воскликнул Нуаре. Лицо его выражало сильное волнение, голос дрожал. – Я изобрел их еще в девятнадцатом году. Формула хранится в сейфе у Коти. Он отказывается производить их, говорит, это слишком дорого.
– У вас есть образец? – спросила Николь. Ее нисколько не смущало раздражение Нуаре, которое явно происходило от незаслуженных обид и крушения надежд. В детстве Николь самой пришлось испытать нечто подобное.
Эдуар Нуаре отрицательно покачал головой. Он явно хотел, чтобы его упрашивали.
– Я не могу оценить вещь, пока я ее не понюхаю или не потрогаю, – сказала Николь. – Не хотите – ваше дело.
Нуаре посмотрел на Лео, в нем боролись два желания – оставить свое открытие при себе и явить миру свою гениальность.
– Она права, – сказал Лео. – Нельзя вести разговор, пока она не получит образец.
Наконец, сменив тон, Нуаре заговорил мягче и взвешеннее:
– Я принесу вам образец послезавтра. Встретимся здесь же, в тот же час.
– Договорились, – ответила Николь. Она с иронией подумала, что здесь самое место для обсуждения дел, касающихся производства новых духов, – кафе провоняло копотью, а из туалета доносился запах мочи.
– Что-то он не внушает мне доверия, – сказала Николь, когда они с Лео вернулись на Вандомскую площадь. – Действительно его формула так хороша? Ведь в Париже много химиков. Мы могли бы подыскать кого-нибудь поприветливее.
– Все, что изобретает Нуаре, должно стать сенсацией, – возразил Лео. – Нуаре – золото.
Николь согласилась продолжить переговоры с Нуаре. Она достигла значительного успеха в своем деле, и теперь было самое время начать производство духов – это добавило бы престижа ее фирме. Когда Лео появился со своим предложением, совпавшим с ее мыслями, она загорелась этой идеей. Вопрос только – подойдет ли образец Эдуара Нуаре или придется искать что-то другое.
В назначенный день Николь и Лео вновь отправились на улицу Ла-Файетт. Эдуар Нуаре уже сидел там и поглядывал на часы, проверяя, вовремя ли они явились. Он протянул пробирку, заткнутую пробкой из тугой резины. Николь сначала понюхала из пробирки, затем капнула чуть-чуть себе на запястье и снова внимательно понюхала.
– Мне нужно понюхать свое запястье через двадцать четыре часа, и тогда я скажу вам, что думаю о ваших духах, – сказала она.
Николь заинтересовалась запахом духов Нуаре и не могла понять, почему Коти отказывался производить их. Духи были необычные, их запах не походил ни на какой другой. Производимые в это время духи пахли цветами, компонентами их обычно были; роза, гиацинт, лилия, жасмин, гвоздика. Запахи имели лишь одно измерение, индивидуальное, но не поразительное. Запах духов Нуаре отличался неуловимостью. Это была комбинация из многих цветов, в которой ни один не выделялся. Подобно живописи, потрясающей в то время мир, духи Нуаре являли собой абстракцию природы. Николь была заинтригована. Но через полчаса она, понюхав запястье, обнаружила, что неуловимый, абстрактный запах исчез и теперь определенно пахло жасмином. Необыкновенный запах сменился запахом обыкновенных жасминных духов. На другой день, когда она и Лео вновь встретились с Нуаре на улице Ла-Файетт, Николь объявила, что, хотя поначалу была очарована запахом, его сложность и неуловимость очень скоро исчезли, сменившись обыкновенным ароматом жасмина, присутствующим во многих духах.
– А меня интересуют лишь такие духи, которые пахнут необычно, – сказала Николь. – Вы понимаете? Мне нужно то, чего нет ни у кого. Если вы сумеете сделать ваш запах устойчивым, так, чтобы и через полчаса, и через час, и дольше он оставался таким же, что и в первую минуту, тогда меня это заинтересует.
– Очень трудно добиться такого, – сказал Нуаре. – Этого еще никто не смог сделать.
Но он был явно польщен проницательностью Николь, и теперь они поменялись местами – он выглядел жаждущим исполнить ее желание и, вернувшись в лабораторию, попытаться усовершенствовать формулу. До конца 1923 года Нуаре трижды приносил Николь пробирки с образцами, но ни один из них не удовлетворил Николь, и она всякий раз вновь отправляла Нуаре в лабораторию. Она уже стала терять надежду, но Лео убеждал ее сохранять терпение.
– Производство духов – очень сложный процесс, а вы, Николь, требуете от Нуаре того, чего до сих пор еще никто не добивался. Надо уметь ждать.
– Терпения у меня не всегда хватает, – ответила она.
– А сейчас как раз отличный случай попрактиковаться в отношении терпения, – сказал Лео. – Это улучшит ваш характер.
Николь пожала плечами и вернулась в свое ателье, где она лучше знала, что ей делать. После первой «очаровательной сорочки» костюмы и платья, которые делались у Николь, почти не изменились. В отличие от других модельеров, то опускающих, то поднимающих линию проймы, перемещающих талию то вверх, то вниз, а в этом году, под влиянием находок в гробнице Тутанхамона, придававших всему «египетский вид», Николь сохраняла в своих моделях постоянство и чистоту линий. Подобно работам в Биаритце, ее модели отличались от любых других своей строгостью и были всегда узнаваемы. В 1923 году клиенты фирмы Николь включили ее в список самых выдающихся женщин Парижа, куда входили актрисы, писательницы, художницы. Пока остальные дизайнеры создавали экстравагантные модели для светских дам, считавших неприличным дважды появиться в одном и том же платье, Николь могла не задумываясь двадцать раз повторить в разных вариантах одну и ту же модель. Николь делала повседневную одежду похожей на униформу, и те, кто носил эти модели, входил в избранное общество авангардистов моды. По мере того как росло ее дело и она становилась все более знаменитой, успех приносил ей все больше денег и большую свободу, но это не делало ее счастливой. Впрочем, она и не ожидала этого, зная, что только любовь может принести счастье.
2
ЦАРЬ ЭДИП
ПО ПЬЕСЕ ЖАНА КОКТО
ДЕКОРАЦИЯ ПИКАССО
МУЗЫКА ОНЕГГЕРА
КОСТЮМЫ РЕДОH
Щит с афишей стоял перед Монмартрским театром, старым и ветхим зданием, вызывающе расположенным между Сакре-Кер и увеселительными заведениями Пляс-Пигаль. Постановка была объявлена как свободная вариация, и поскольку авангард в ту пору был еще молод и не вполне признан, художники работали без коммерческих ограничений. Театральные кулисы были доступны всем, кто соприкасался с искусством. Мэн Рей писал портреты актеров. Фрэнк Крауниншилд в «Ярмарке тщеславия» и французский «Вог» публиковали изображения и эскизы масок, выполненные Пикассо, и костюмы землистых оттенков, смоделированные Николь Редон. Журналисты, артисты и их любовницы, музыканты и дирижеры повсюду слонялись во время репетиций. В будущем многие из них станут знаменитостями, но тогда, в 1923-м, их пренебрежение правилами приличия оскорбляло людей. Кубисты вызывали шок своими картинами, писатели-экспериментаторы сочиняли книги без сюжета, поэты писали стихи под впечатлением своих опиумных снов, композиторы творили атональную, немелодичную музыку. Для Николь все эти эксперименты сыграли положительную роль – она еще никогда не шила костюмы для театра, когда вдруг сам Кокто пригласил ее к себе на работу, сказав, что ее модели единственные, которые отвечают современным требованиям в Париже.
Николь стала ходить в Лувр и изучать там искусство и одежду Древней Греции; после этого она смоделировала платья и туники, накидки и… классические драпировки. Единственное, что осталось общего между костюмами, сделанными ею для Кокто, и одеждой, которую она шила для своих обычных клиентов, – это их удобство – в них можно было и работать и развлекаться. Вечерами, после работы, Николь отправлялась в маленький театр, помещение которого неравномерно отапливала железная печь в углу, и подолгу стояла за перегородкой, расположенной за задним рядом кресел, смотрела репетиции, внимательно следя за тем, как сидели на актерах ее костюмы.
Она увлеклась игрой ткани, когда вдруг почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной. Это был молодой человек, высокий, светловолосый и очень элегантный. Николь вспомнила, что встречалась с ним на одной вечеринке во время заключения мира. Она была там с Кимом, и позднее Ким ревновал ее к нему.
– Моя подруга так обожает вашу одежду, что готова дюжинами покупать новые туалеты, – сказал он. Бой Меллани проходил мимо театра на Монмартре, идя в ночной клуб на Пляс-Пигаль, где его любовница-бразильянка танцевала в ревю у Жозефин Баке. Увидев имя Редон на афише, он заглянул в театр. – Но я никак не ожидал вас увидеть в этом месте, – продолжал он, обводя рукой обшарпанное, плохо натопленное помещение театра. Николь слегка обернулась, и Бой почувствовал запах ее духов. – Я представлял вас в вашем ателье, создающей новый элегантный туалет.
– Будь я поумней, я там бы и находилась, – сказала Николь. – Актеры без конца капризничают: «Я в этом выгляжу слишком тощим…», «Это меня так полнит!», «Я в этом выгляжу, каким-то коротышкой!» – сказала она, изображая актеров.
– Я вижу, вам уже не очень-то хочется работать в театре, – заметил он уверенным тоном.
– Нет, это со мной впервые, – сказала Николь, – и надеюсь, что в последний раз. Актеры поистине невыносимы! Гораздо капризнее обычных клиентов. Хотя в это трудно поверить, – добавила она, вспоминая ужасные скандалы в примерочных дома высокой моды. – Простите, а что вы здесь делаете? – Она отметила изящный покрой его костюма и то, как отлично он был сшит, и попробовала представить себе фигуру, которую этот костюм одевал. – Никак не могла себе представить герцога где-нибудь, кроме как у «Максима» или в «Опера»…
– Герцоги тоже люди, – пожал он плечами, – моя любовница танцует в ночном клубе на Пляс-Пигаль. Я хотел посмотреть сегодня представление с ее участием. Между прочим, у нее до сих пор нет ничего от Николь Редон.
Она улыбнулась, рисуя на эскизе платье в блестках и перьях.
– Когда премьера «Эдипа»?
– Через восемь дней, – ответила Николь.
– В таком случае до встречи через восемь дней, – загадочно промолвил Бой.
Он ушел так же неслышно, как и появился.
3
Род Меллани происходил от Артура Лайона, который получил в 1066 году титул герцога Меллани от своего дяди, Вильгельма Завоевателя. С тех пор, благодаря женитьбам, наследствам, удачным капиталовложениям и подаркам от английских королей и королев, Меллани увеличили свое состояние; в 1923 году они уже владели шахтами в Уэльсе, рудниками в Южной Африке, фермами крупного рогатого скота в Австралии, индустриальными разработками в Британской Колумбии, двумястами акрами земли в центре Лондона, полностью включавшими Мейфейр и три четверти Белгравии.
Хью Эдвард Джордж, нынешний герцог Меллани, имел модное в то время прозвище «Бой». Он был единственным наследником всех владений своего рода и посвятил свою жизнь двум целям: наслаждаться этим богатством, а также увеличивать его. Это был двадцативосьмилетний разведенный мужчина, прославленный донжуан и бизнесмен, удачливый в делах, когда он находил для них время, отвлекаясь от веселых похождений. Бой являл собою тип настоящего джентльмена, он был чуть выше среднего роста, изящного, но крепкого физического сложения. Цвет волос у него был как у валлийца, а цвет кожи – как у типичного англичанина. Он обладал безукоризненными манерами, – тот случай, когда этого даже не замечаешь. О таких людях Оскар Уайльд говорил: «Он бывает груб только намеренно». Щедрый до расточительности, не обращающий внимания на мелочи, он, однако, всегда внимательнейшим образом изучал контракты; чудовищно непостоянный в своих любовных привязанностях, он в то же время искал женщину, которую хотел бы полюбить на всю жизнь. Обладая редким чувством юмора и блестящим образованием, он терпеть не мог английской привычки слишком серьезно относиться к жизни. Он ездил на охоту с принцем Уэльским, купил себе такую чудесную яхту, что Ноэль Ковард не удержался от острот по этому поводу в «Частной жизни», а в его частной коллекции хранились полотна Рубенса, Рембрандта и Гейнсборо, вызывая зависть лорда Дьювина, который сам не прочь был бы иметь такие картины. Словом, Бой был привлекательным молодым человеком, а для Николь – просто неотразимым.
Премьера «Эдипа» была похожа на домашний спектакль. Подавляющая масса публики, возмущенная эстетическими принципами авангарда, которые, разумеется, не могли не шокировать, не пришла на спектакль. Бой безо всякого труда купил билеты на весь пятый ряд. Он явился одетый с иголочки в ту самую минуту, когда подняли занавес, и уселся один посреди своего пустого ряда. Николь и Кокто сидели во втором ряду справа. Боя она не могла не заметить. Пока шел спектакль, Бой ни разу не взглянул на сцену, вместо этого целых два часа он не отрываясь смотрел на Николь. Когда занавес опустился под восторженные аплодисменты публики, целиком состоявшей из друзей и родственников всех тех, кто участвовал в создании спектакля, Бой, выбравшись из своего ряда, прошел вперед и, нависнув над Кокто, спросил у Николь:
– Могли бы вы пойти со мной? Я заказал столик в «Максиме».
Николь вопросительно взглянула на Кокто – он приглашал ее на вечеринку с актерами. Кокто кивнул:
– Ступайте. Там вы лучше проведете время.
– Надеюсь, вашей жене понравилась пижама? – спросила Николь. Они сидели за лучшим столиком, расположение которого давало им возможность все видеть, и их все видели, но в то же время никто не мог им помешать. Герцог заказал виски, неразбавленный. Николь, обычно заказывавшая виски со льдом, на сей раз тоже попросила чистого. – Наверное, нет. Она больше не приезжала к нам.
– Возможно, герцогине Меллани и понравилась пижама, и наверняка понравилась, – сказал Бой. – Но дело в том, что больше не существует герцогини Меллани. Мы развелись в прошлом году.
– Ой, – сказал Николь, отхлебнув виски, – безо льда он казался гораздо гуще и крепче. Отчего же они развелись? – Я не знала этого. Простите. Мне очень жаль.
– Напрасно. Мне ничуть не жаль.
– Должно быть, это было. – Николь не сразу подыскала нужное слово, – …невесело.
– Это было необходимо, – сказал Бой и улыбнулся. – Да, это было, как вы сказали, невесело. Но все уже в прошлом. Я почти не думаю об этом. Ну, а теперь расскажите, как вы? Что с этим американцем? «Биологом по пресной воде»?
Николь улыбнулась, настолько явно в его словах прозвучали кавычки.
– Я не знаю. Мы не виделись с ним несколько лет.
– А я думал, вы с ним… – Бой, помедлив, продолжил: – Я думал, между вами были… не просто дружеские отношения.
– Я тоже так думала, – ответила Николь. – Но я ошиблась. Получилось как раз так, что это именно дружеские отношения. Она не смогла скрыть печаль в голосе.
– Не понимаю, почему французы умеют готовить рыбу, а англичане не умеют. Англичанин всегда только загубит рыбу. – Бой безо всякого перехода сменил тему разговора, обращая ее внимание на только что поданную им дуврскую камбалу. Он почувствовал, что Николь была неравнодушна к тому американцу. – Странно, пролив такой узкий, у французов и англичан должны быть одинаковые способности – а они у них разные. Англичане отлично справляются с лошадьми, и они великолепные садоводы, французы превосходно делают вино и готовят, И все это вместе необходимо для счастливой жизни.
– В таком случае, чтобы быть счастливым, нужно жить то в Англии, то во Франции, – безучастно заметила Николь. Она подумала, какой у него интересный склад ума, – ей никогда не приходилось встречать людей, которые бы так красиво изъяснялись, как Бой.
– Кстати, а что вы думаете о такой идее? – подхватил Бой, глядя прямо в лицо Николь. – Вы могли бы жить то в Англии, то во Франции?
– У меня свое дело, – ответила Николь. – Такая жизнь отнимала бы много времени и была бы затруднительна…
Бой так откровенно дал ей почувствовать свое отношение к ней, что она, смутившись, растерялась.
– Актерам следовало бы капризничать по поводу пьесы, а вовсе не по поводу костюмов, сделанных Николь Редон, – сказал Бой, снова меняя тему разговора. Он продолжал делиться своими впечатлениями по поводу пьесы, которую только что прослушал, но не просмотрел, и Николь стало ясно, что он понял, как она испугалась, и потому смягчил атаку па ее чувства.
Бой отвез Николь домой на Иль-сен-Луи и пригласил ее на следующий день поужинать. Николь приняла приглашение. Бой спросил, ее ли это дом.
– Нет, я снимаю тут квартиру.
– Снимать жилье хуже, чем жить в своем доме, – сказал Бой, стоя на ступеньке перед дверью; его «роллс-ройс» стоял у тротуара.
– Я владею зданием, в котором размещается мой магазин, – ответила Николь, – у меня нет возможности купить два дома, но вы, конечно, правы.
– Да, – заметил Бой, – недвижимость – это то, в чем я хорошо разбираюсь.
Всю неделю по вечерам Николь и Бой встречались друг с другом, а в конце педели он отменил свой отъезд в Лондон и пробыл в Париже целый месяц. За этот месяц он купил дом – замок в нормандском стиле в пригороде Парижа, где они проводили уик-энды. Он познакомил Николь с Коулом и Линдой Портер, и Линда, одна из самых красивых женщин в Европе, стала первой светской клиенткой Николь. Он возил Николь на охоту, организованную Эльзой Максвелл, и был с ней на балу у Ротшильдов, он снял в отеле «Риц» номер «люкс» и предоставил его в распоряжение Николь. В конце месяца он сказал, что готов на все ради нее.
– На все, – подчеркнул он. – Или как Бой, или как герцог Меллани.
Впервые Николь заметила, что Бой думал о себе как о двух разных людях. Ей понадобилось много времени, чтобы понять, что это значило, и еще дольше она могла бы не задумываться над тем, какую роль в ее жизни может сыграть его влиятельное положение в обществе. Между тем все, кто их знал, видели главное – Николь и Бой полюбили друг друга.
