Текст книги "Последние романтики"
Автор книги: Рут Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
9
– Езжайте поездом, а я встречу вас с Салли на вокзале, – так приглашал их Скотт в начале ноября и теперь ждал их на вокзале Ойстер-Бей в канареечно-желтом «роллс-ройсе». Машину не мешало бы вымыть, зато на ее крыле помещалась открытая бутылка шампанского. Скотт стоял рядом, и, как только Ким и Салли вышли из вагона, он налил каждому по стакану и преподнес им с такими церемониями, будто дворецкий.
– За «Дело чести», – сказал Скотт. Через семь месяцев после выхода «Дело чести» по-прежнему занимало почетные места в списках бестселлеров.
– Спасибо, Скотт, – сказал Ким. Со стороны Скотта тост за «Дело чести» был исключительно великодушным жестом, поскольку его собственная книга «Все грустные молодые люди» была забыта тотчас же, как была опубликована, уже этой весной. – Как дела?
– Как нельзя лучше! В январе еду в Голливуд. Сценарий манит, – сказал Скотт, – а также золотишко Ирвина Толберга с Беверли-Хиллс.
– Как поживает Зельда? – спросила Салли.
– Прекрасно. К сожалению, она не смогла приехать встретить вас на вокзал, сидит дома и готовится к обеду. Она мечтает попасть в Голливуд. Вы же знаете, как скучает Зельда, когда я сижу дома и пишу роман. Мы совсем никуда не выходим. – Он свернул на очень длинный изгиб подъездной дороги. – Нам нравится жить здесь, в Ойстер-Бее. А взгляните на этот особняк! Оказалось, очень выгодно снимать его не в сезон. Хозяин отдал нам его буквально за гроши. Я думаю, он был рад без памяти, что кто-то будет в нем жить.
Скотт повел Салли и Кима на «экскурсию» по дому, с подробными комментариями. Поместье, рассказывал Скотт, занимало две тысячи акров земли, куда входили три мили пляжа на Лонг-Бич Саунд. Главный дом, построенный по проекту Джона Рассела Иоупа, состоял из шестидесяти семи комнат, кроме того, на территории было еще много разных построек: маслобойня, трехэтажная конюшня для пони с часовой башней, полдюжины каменных фермерских домиков. А также, с гордостью продолжал перечислять излишества Скотт, плавательный бассейн с соленой водой, причал для лодок, поле для игры в крокет, поле для игры в поло, два теннисных корта и искусственный каток, чтобы хозяин развлекал своих гостей катанием на коньках в июле.
Скотт так восторгался домом, что будто бы и не замечал его довольно запущенного вида, нестертую пыль повсюду, смятые подушки, невычищенные пепельницы. Салли молчала и думала, что для того, чтобы ухаживать за такой огромной резиденцией, нужна целая армия слуг. Когда экскурсия закончилась, Скотт провел их вниз по витой лестнице в комнату со стеклянными стенами, заставленную растениями, которые тоже нуждались в уходе.
– Зельда! – позвал он. – Зельда! – Тишина. – Наверное, она на кухне, – сказал он. – Схожу за ней, скажу, что мы приехали.
Перед уходом Скотт начал было снова наливать им шампанского, но пролил немного, когда наполнял стакан Салли. Он стал шумно извиняться, пытался вытереть руку Салли рукавом своего блейзера. Когда он выходил, его слегка пошатывало.
– Не пьяный ли он? – тихо спросила Салли Кима.
– Он не так много выпил. Может, немного и окосел.
Салли не стала продолжать эту тему и подошла к окну полюбоваться видом на Саунд. В этот холодный ветреный день солнце так ярко светило в стекла оранжереи, что создавало обманчивое впечатление лета. Издалека до Салли доносились возбужденные голоса.
– Надеюсь, мы не помешаем хозяевам выяснять отношения, – сказала Салли.
Ким пожал плечами.
– Если только они сами не втянут нас в это. Салли не успела ответить, как вернулся Скотт и сообщил с натянутой улыбкой:
– Нам забыли привезти копченую семгу. Зельда собралась за ней ехать в город, – сказал он. Он открыл новую бутылку шампанского. – Ну, давайте выпьем тем временем.
– Я не могу, – сказала Салли. Она уже выпила два бокала шампанского с тех пор, как они сошли с поезда. После завтрака прошло довольно много времени, и, голодная, она чувствовала, как шипучее вино ударяет ей в голову.
– А мне налей, – сказал Ким, подставляя свой бокал.
– Начал писать новую книгу? – спросил Скотт.
– Нет, – сказал Ким. – Я весь выложился. Мне нужен отдых. А ты?
Прежде чем Скотт успел ответить, появилась Зельда.
– Дай мне ключи от машины, если хочешь, чтобы этот чертов обед состоялся, – сказала она.
– Ключи у тебя, – сказал примирительно Скотт. – У тебя в сумочке.
У Зельды был двухместный «форд», который она купила в приступе экономии. Она говорила, что он ей нравится больше, чем «блестящие игрушки» Скотта.
Мне нужен «роллс». Я никуда не поеду, если ты не дашь мне «роллс». – Зельда стояла, уперевшись руками в бока. После Антиба Салли видела ее впервые. Зельда потрясающе похудела и помолодела. Было что-то смутно и неуловимо пугающее в неестественной юности ее худого, как палка, тела, глаза казались невероятно огромными на худом, странно гладком лице. – Если мне приходится выполнять обязанности посыльного в этом доме, я хочу делать это с шиком.
Тут она впервые обратила внимание на своих гостей.
– Привет, Салли, Ким. Как слава? Как успех? – спросила она. – Вы их держите под контролем? Или она вас? Будь осторожна, Салли, предупреждаю.
Скотт вынул ключи из кармана блейзера и отдал их Зельде, которая молча взяла их и вышла из комнаты. Скотт выглядел подавленно.
– Что-то у нас не ладится, – сказал Скотт. – У нас было все. Любовь, молодость, успех, деньги, слава, развлечения. Теперь все куда-то ушло. Я не понимаю, что случилось. И когда случилось. – Он потянулся за шампанским.
– Не надо, – сказала Салли. – Этим не поможешь.
– Но это все, что мне осталось, – сказал Скотт, наливая вино.
– Зельда неважно выглядит, – сказал Ким. – Она здорова?
– Зельда моя жена, и я люблю ее, – сказал Скотт. – Зельде нелегко. У нас финансовые проблемы. Я больше не зарабатываю так, как раньше. В 1922 году у меня было тридцать шесть тысяч долларов. В этом году всего три тысячи, да и то за старый рассказ, который я переделал для Херста. Мы не можем позволить себе держать слуг, чтобы следить за домом, а Зельда терпеть не может заниматься домашним хозяйством. Это моя вина. Но как только мы переедем в Голливуд, все изменится. – Скотт расцвел при этой мысли. – Я знаю! Илона заставит Талберга выплатить мне целое состояние. Она блестяще провела переговоры. – Но Зельда не может в это поверить. Она думает, что мы всегда будем бедными неудачниками.
– Она ошибается, – сказал Ким, который считал Скотта одним из самых талантливых молодых современных писателей. – Скоро ты напишешь новый шедевр. Зельда снова повеселеет!
– Когда она вернется, я помогу ей приготовить обед, – сказала Салли. Она умирала от голода и знала, что Ким умирает тоже.
– Очень мило с твоей стороны, – сказал Скотт, и вдруг его речь стала невнятной. Он казался мертвецки пьяным, глаза остекленели. Когда он поднялся, чтобы вновь наполнить свой бокал, он зашатался и чуть не упал. За полтора часа он выпил четыре бокала шампанского. Это многовато, но не настолько, чтобы произвести такое сильное действие.
– Ты в порядке? – встревожилась Салли. Она не знала, что делать.
– Напился, – сказал Скотт. – Ты что-нибудь делала, чтобы забеременеть?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что Салли растерялась.
– Не твое собачье дело, – сказал Ким. Он был в ярости. Он не занимался любовью с Салли с тех пор, как родилась Кристи. Это была тема, которую они избегали, как минного поля. Салли боялась гнева Кима, а Скотта не интересовало ничего, кроме собственных проблем.
– Зельда отчаянно хочет забеременеть, – продолжал Скотт. – Мы решили бы массу проблем, если бы ей это удалось.
– Ничего бы не решили, – сказал Ким. – Дети только связывают – осложняют жизнь, а не упрощают ее.
Скотт смотрел на него мутным взглядом.
– Интересно, где же Зельда, – сказала Салли. Ей хотелось переменить тему разговора. Второй ребенок внушал Киму отвращение. Она с самого начала подозревала это; теперь он это высказал. Ей надо было собрать все свое терпение, чтобы выслушивать такое. – Ее нет уже больше часа. До города далеко?
– Десять минут в одну сторону, – сказал Скотт, трезвея так же внезапно, как он недавно опьянел. – Нам надо бы поискать ее.
Они втиснулись на переднее сиденье Зельдиного «форда». Ключ торчал в замке зажигания, машину повела Салли. Они не проехали и подъездной дороги, как Зельда нашлась. В бассейне, по воде которого плавали осенние листья, лежала Зельда, голая, безжизненно опустив вниз лицо.
– Зельда! – закричал Скотт. – Зельда! Ты что делаешь?
– Выходи из воды! Ты замерзнешь! – Салли сняла свое пальто и протянула ей. – Зельда, выходи!
– Как красиво, правда? – проворковала Зельда. Она вытянула руки перед собой. К ним пристали листья. Один большой кленовый лист прилип к ее волосам и косо свисал на лоб, наподобие кокетливой шляпки.
– Выходи из бассейна, Зельда, – сказал Скотт мирным голосом, таким, каким успокаивают ребенка, проснувшегося от страшного сна. – Салли даст тебе свое пальто. – Скотт перегнулся в бассейн и протянул руку, чтобы помочь ей выйти из воды. Зельда нарочно отплыла от него подальше. – Зельда, Зельда, – умолял он ее. – Прошу тебя, выходи.
– Ну нет, – хихикнула Зельда. Она вела себя так, будто была не в бассейне, а на приеме с коктейлем. – Тебе придется поймать меня, – дразнилась она.
– Пожалуйста, Зельда, – сказал Скотт. – Ты заболеешь. Ну, пожалуйста.
– Зануда! – огрызнулась Зельда и вдруг смягчилась. – Ну ладно, – она вздохнула и подплыла к бортику бассейна, где Скотт снова протянул ей руку. Дотянувшись до него, она вдруг начала тащить его в воду. Ким, который стоял рядом, схватил Скотта за пояс и оттащил его назад с такой силой, что мокрая рука Зельды выскользнула из руки ее мужа. Зельда пронзительно захохотала, ее смех отдавался эхом над водой, отражаясь от кафельных бортиков бассейна. Наконец ее безумный смех утих, и она очень спокойно сказала: – Пожалуй, пора выходить.
Она поднялась по ступенькам из бассейна, завернулась в пальто Салли – так, как будто это было самым обычным делом.
Салли провела Зельду, все еще завернутую в пальто, наверх. Киму не терпелось уехать, и он мерил оранжерею большими шагами, в то время как Скотт сидел, развалившись на большой софе. Они решили, что им необходимо что-нибудь более крепкое, чем шампанское, и принялись за виски. Скотт разразился длинной пьяной речью на тему о том, что он сам виноват в том, что Зельда так эксцентрично себя ведет. Он винил себя во всем, говорил, что потерпел неудачу и как мужчина, и как муж, и как писатель. Ким молчал, ему было неприятно самоуничижение Скотта. Он хотел уйти куда-нибудь, куда угодно.
Наверху Салли приготовила горячую ванну, в которую погрузилась Зельда. К этому времени она уже прониклась к гостье чувством благодарности.
– Я так несчастна, – сказала она Салли. – Все пошло прахом. – Она немного помолчала. – У нас было все, что можно пожелать, и мы все испортили. Я не знаю когда и не знаю как. Но это факт. Салли, не знаю, как ты справляешься с успехом Кима, но постарайся извлечь урок из того кошмара, в котором оказались мы. Не повторяй наших ошибок.
Салли не знала, что сказать. У них с Кимом тоже был кошмар, но совсем иного рода, и Салли не думала, что Зельда сможет помочь ей. Она боялась, что помочь в этом не сможет никто.
– Скотт думает, что, если бы у нас был ребенок, у нас бы все наладилось. Но ничего не наладится. Будет еще хуже. Я изо всех сил стараюсь не забеременеть. Не говори об этом Скотту. Мы не можем позволить себе ребенка, – сказала Зельда, выходя из ванны. Она была так худа, что у нее выступали ребра, а ее тазовые кости были похожи на две острые шишки. – Не только в финансовом смысле, но и в эмоциональном. Мы и о себе не можем как следует позаботиться. À ребенок… это слишком. Слишком тяжело для меня.
– Ах, Зельда, я уверена, что все это скоро пройдет. Вот посмотришь, – сказала Салли, пытаясь успокоить ее. – Скотт напишет новый роман, и тогда, даже если ты и захочешь вспомнить свои сегодняшние проблемы, то просто не сможешь.
– Как бы я хотела надеяться на это. – Зельда набросила на себя фланелевую ночную рубашку, какая могла бы сгодиться для ее бабушки, настолько она отличалась от ярких, соблазнительных вещей, которые обычно носила Зельда. – Возможно, ты права, Салли. Я склонна все драматизировать.
Зельда поблагодарила Салли за ее доброту и улеглась в большую кровать под балдахином – смятые простыни и одеяла свидетельствовали о том, что ее не застилали с утра, отметила Салли, – и уснула прежде, чем Салли успела выйти из хозяйской спальни и закрыть за собой дверь.
10
– У Скотта в его «роллсе» было семьсот пятьдесят долларов, – сказал Ким, когда они сели в поезд, уезжая обратно в Нью-Йорк.
– Семьсот пятьдесят долларов? – переспросила удивленная Салли. Скотт, не переставая, твердил, какие они бедные. Как они задолжали по счетам. Как они не могут позволить себе то, не могут позволить себе это. Как он вынужден занимать деньги у своего агента, у своего издателя.
– Они лежали в боковом кармане на дверце со стороны водителя. Я заметил их, когда садился в машину. Я сосчитал их.
– Почему они оказались там?
– Не знаю. – Ким пожал плечами. – Я отдал их Скотту, у него был такой вид, будто он впервые о них слышит. Потом он сказал, что, должно быть, положил их туда, когда оплачивал какой-то чек, и забыл.
– Не удивительно, что у них проблемы с деньгами, – сказала Салли.
– Не удивительно, – сказал Ким. – Я умираю от голода. Они так и не угостили нас.
– Ким, ты слишком явно хотел уехать как можно скорее, – мягко сказала Салли.
– Они расстроили меня.
– Им кажется, что у них все плохо, – сказала она.
– С нами такого не произойдет, – с усилием произнес Ким. – Это я могу тебе обещать.
– Может быть, они просто проходят через какой-то этап, – сказала Салли.
– Помолчи! – Терпение Кима кончилось. – Что ты понимаешь в таких делах.
Больше они не разговаривали, так и доехали молча до конца, поглощенные своими собственными мыслями. Они плотно поели и только в половине шестого попали в дом на Чарльтон-стрит. Кима ожидала обычная груда посланий. Он взял их вместе с бутылкой белого вина и поднялся в спальню. Он лег на кровать, где, как всегда, были навалены журналы, газеты и книги, и начал читать корреспонденцию вслух.
– Джей приглашает нас к себе на ужин сегодня, у него будет владелец книжного магазина из Чикаго, – сказал он. – Черт, я только что пообедал благодаря Фицджеральдам. Салли, скажи ему, что мы заняты или еще что придумай. Найди какую-нибудь отговорку.
– Ты уверен, что это необходимо? – спросила Салли. Обычно Ким с энтузиазмом принимал приглашения, а Салли всегда искала предлог остаться дома. Он был готов идти куда угодно, делать что угодно и часто в шутку, а иногда почти серьезно дразнил ее занудой. – Ты же убеждал меня, что с теми, кто продает книги, очень важно поддерживать отношения.
– Уверен, – отрезал Ким. – Но я сыт по горло тем, что меня, как любимую лошадь леди Астор, выводят, чтобы позабавить зевак.
За своим поздним обедом он выпил бутылку красного вина, а теперь потягивал белое. Салли заметила, что с тех пор, как «Дело чести» получило такую известность, Ким стал пить больше, чем обычно. Он начинал пить гораздо раньше в течение дня и, казалось, не хотел или не мог остановиться. Он пил за обедом и не останавливался, пока не наступало время послеобеденного сна; а когда просыпался, то начинал снова и пил до тех пор, пока не наступало время ложиться спать. Это беспокоило ее и было еще одной темой, на которую они не могли разговаривать.
– Скажи Джею, что мы не сможем быть у него на ужине, о'кей? – попросил Ким помягче. – Пожалуйста.
– Хорошо, – сказала Салли. – Ты же знаешь, Ким, тебе стараются сделать приятное.
– Я знаю, – сказал он. – Именно это и гложет меня. Я действительно расстроился из-за Скотта и Зельды. Он писатель. Я тоже писатель. Он знаменит. Я тоже. Он молод, и я молод. Он честолюбив. И я честолюбив. Когда я смотрю на него, вижу в нем себя. И это пугает меня, Салли, – сказал он. – Я чувствую себя отвратительно. Чего не могу терпеть, так это присутствовать в качестве «знаменитого писателя» у кого-то на ужине. Пожалуйста, помоги мне вырваться из этого.
– Конечно. Я позвоню и скажу, что ты вернулся, но подхватил грипп. Я слышала, что это хорошие люди. Они поймут.
Это в самом деле были хорошие люди, и они действительно поняли. Они прислали огромный букет красных роз и карточку с пожеланиями Киму скорейшего выздоровления. Их доброта заставила Кима страдать еще больше от своей мелкой лжи.
Ким не вставал с постели три дня. Все это время он лежал, обложенный подушками, читал и пил вино. Наконец Салли не вытерпела.
– Ким, давай поговорим.
– Салли, я так устал. Я измучен. Нельзя ли поговорить как-нибудь потом?
– Нет, я хочу поговорить с тобой сейчас, Ким, что с тобой?
– Ничего.
– Может, я что-то делаю не так?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
– Салли, я хочу уйти от тебя.
– О, Господи, – сказала она. Ким молчал.
– У тебя кто-то есть? – спросила наконец Салли.
– Да.
– Я ее знаю?
Ким утвердительно кивнул:
– Николь.
– Ты ее любишь?
– Да, – сказал Ким. Потом добавил: – Дело в том, что тебя я тоже люблю.
– О Господи, – сказала Салли, повторяясь. Потом сказала: – И что же теперь будет?
– Не знаю, – признался Ким и в первый раз за многие месяцы обнял ее. Они оба плакали и пытались утешить друг друга, но у них из этого ничего не выходило.
Разве не прекрасно, что американское посольство делает для Линдберга? Такое впечатление, что они поймали ангела, говорящего как Кулидж.
Эрнест Хемингуэй
Глава десятая
1
Полет Линдберга и шестьдесят домов Бейб Рут; Эл Джолсон в первом звуковом кинофильме «Певец из джаза»; Лаурел и Харди, Чарли Чаплин и Бастер Китон; Канны, Антиб и Лидо; высочайшие ставки на фондовой бирже и самые короткие юбки; Ноэл Коуард, ставший событием театрального сезона в Лондоне – четыре его пьесы идут одновременно в различных театрах Вест-Энда; кокаин и шампанское, Кит Кэт Клаб, принц Уэльский, серебряные шейкеры для коктейлей, конференция сюрреалистов по вопросам секса, кинодворцы и встреча на ринге Демпси и Танни; набриллиантиненные волосы и обведенные карандашом глаза; устрицы и орхидеи, приколотые на корсажах; Пола Негри и Таллула Бэнкхед;
Морганы, Глория Вандербильд и леди Тельма Фурнесс; миссис Реджинальд Феллоуэсс в зеленом вечернем жакете, украшенном блестками; Оливер Мессел и Сесил Битон, а также Гертруда Лоуренс – в белых сатиновых костюмах, – одним словом, двадцатые годы неслись с грохотом, а 1927 год был назван годом миллиона приемов.
И для Кима и для Николь год стал в высшей степени удачным. Все началось в каюте владельца грузового судна «Генерал Хельбшмидт», па борту которого они отплыли из Марселя в Южную Африку.
Второе путешествие в течение одного года! Для Николь это было событием! Сначала в Нью-Йорк – а теперь в Африку! Небоскребы и сафари! Ким перевернул ее жизнь с ног на голову. Между двумя путешествиями Николь работала. Наконец были пущены в производство духи «Николь». Реклама духов была опубликована в нескольких французских журналах и занимала там целые развороты. Отныне француженки могли купить флакон этих духов в любом парфюмерном магазине. По настоянию Николь реклама была опубликована в ряде немецких, английских и американских журналов, хотя духи еще и не шли на экспорт. Люди, авторитетные в парфюмерном бизнесе, утверждали, что Редон выбрасывает деньги на ветер. Разве слыханное дело – рекламировать духи там, где их никто не сможет купить? Но Николь настояла на своем. С самого начала она хотела укрепить за своими духами международную репутацию. К тому времени, когда Лео наладил их экспорт, женщины в разных концах света уже будут знать о духах «Николь», будут мечтать ими обладать.
Сама реклама привлекла огромное внимание – она была беспрецедентна! Никто никогда не видел ничего подобного! Идея пришла Николь в голову во время пребывания в Нью-Йорке. Вместо обычного, пастельного, как будто в дымке, рисунка Мэн Рей сделал фотографию в ракурсе, который делал флакон духов огромным, как небоскреб! Текст рекламы не обещал ни любви, ни романтики. Только одно слово – «Николь». Лео предупредил Николь, что лишь через полгода можно будет говорить с некоторой определенностью, как восприняли женщины новый запах новых духов в новом флаконе после принципиально новой рекламной кампании.
К ноябрю были показаны и распроданы осенние коллекции 1926 года, сети же, в которые попадутся женщины весной 1927 года, еще только плелись в студиях и ателье. Ким прислал ей телеграмму с предложением отправиться в путешествие. Она немедленно подумала об Африке, раз уж выбор маршрута зависел лишь от нее. Бой провел там медовый месяц; Пикассо рассказывал ей, как повлияла на его творчество коллекция африканских масок, хранящаяся у него дома; мадам Валери Люсьен, жена французского генерала – наместника Туниса, была постоянной клиенткой Николь и во время примерок взахлеб рассказывала ей о красоте и великолепии Африки, которую она изъездила вдоль и поперек. Киму идея понравилась, он предложил съездить на сафари. Ким был горожанином до мозга костей, он вырос в городе и любил города Но в нем жила страсть и тоска по дикой природе, сохранившиеся вместе с мальчишескими впечатлениями об охоте, на которую брал его дядя. Эта страсть жила в нем, зародившись в свое время под влиянием романтических юношеских идей о единстве человека и природы.
Ким завершил свои дела и уехал из Нью-Йорка. Их отношения с Салли так и не были разрешены окончательно, но и не висели над ним, подобно дамоклову мечу. С ложью было покончено. Ким больше не жил двойной жизнью. Прекратилась и связанная с этим депрессия, начавшаяся в апреле и достигшая крайнего предела во время посещения Фицджеральдов. Теперь путешествие сможет послужить мостиком от прежней жизни к новой.
Первым портом, куда зашел «Генерал Хельбшмидт», стал Порт-Саид. Именно там Ким и Николь впервые ступили на землю Африки. Это не было знакомством с новой страной – это было знакомство с новой планетой. Планета, кишащая людьми, пахнущая только что изготовленными пряными специями и землей, гниющим мусором и апельсинами, дымящаяся фимиамом, окрашенная в лазурный и серовато-коричневый, терракотовый и оливковый цвета, – планета обрушилась на Николь и поглотила ее целиком. В лабиринте домишек, заполненном людьми и внушающем страх, она рассталась со своим обычным консерватизмом и со своим умеренным вкусом. Она покупала и покупала нитки цветных бус, янтаря и бирюзы, обсидиана, розового кварца, аквамарина, топаза, коралла, яшмы и граната. Она надевала их не по одной, а по четыре-пять сразу, как это делают арабские женщины.
Они плыли на юг, Ким и Николь часами стояли у поручней корабля, проходящего через Суэцкий канал, и смотрели на расстилающуюся вокруг пустыню, на проплывающие мимо бесконечные песчаные просторы. Они были очарованы песчаными холмами и долинами, покрытыми рябью, которую нагнал сирокко, дующий с Атласских гор. Они даже не подозревали, что песок может быть так многоцветен: розовый и рыжевато-коричневый рано утром; розовато-лиловый и сиреневый, наконец пурпурный на закате; золотой под прямыми солнечными лучами; оливковый и черный на склоне дня, когда песчаные холмы отбрасывают тень на песчаные долины. В тот вечер солнце тихо садилось, из ниоткуда вдруг появился араб, закутанный в белое с ног до головы, верхом на верблюде. Он пустил животное в галоп, обогнал корабль и, сделав это, исчез в пустыне; он исчез в никуда, так же бесшумно, как и появился из ниоткуда.
– Это волшебство, мираж, – сказала Николь, очарованная человеком, верблюдом, песками, тишиной, яркостью красок и теми новыми ощущениями, которые ее захватили. – Все теперь по-иному. Я и вещи вижу по-иному. Африка обострила мои чувства. – Она вспомнила, как Кокто рассказывал о том, что опиум обострял его чувства. Она этого не понимала, теперь же ей стал доступен смысл его слов.
– У меня никогда не было медового месяца, – сказал Ким. Он не добавил «до сих пор» – но именно это он имел в виду, и оба без слов понимали друг друга. Они стояли у поручней, обнявшись, наблюдая, как изменилось освещение после заката, ощущая как резко похолодело, как задул ветер с наступлением темноты. Оба были поглощены чувством нахождения вне времени и пространства, оба были поглощены друг другом.
Пройдя Красное море, они пересекли Аденский пролив и продолжили плавание вдоль восточного побережья Африки. Они сошли на берег в Момбасе, взяли билеты на поезд и вскоре поднимались от насыщенного морской влагой тропического побережья к Найроби, лежащему среди покатых холмов и долин Кении – прохладной, залитой солнцем, сверкающей под его лучами. В баре отеля «Нью Стенли» они впервые повстречали своего белого проводника, рекомендованного Боем.
Найджел Стори был довольно массивным, среднего роста. На нем были шорты и куртка цвета хаки. Мускулистые ноги заядлого футболиста, голубые настороженные глаза, своим оттенком напоминавшие яйца малиновки. Глаза эти поражали своей яркостью на постоянно коричневом от загара лице. Отец Найджела владел кофейной плантацией, сам Найджел родился в Африке, знал страну и ее животный мир, как никто. Это был один из легендарных белых охотников, посредник между белыми и африканцами, между горожанами, дикими равнинами и охотой. Он научился моментально определять характер любого человека – жизнь его напрямую зависела от этого умения. Он сразу мог сказать, сумеет ли человек правильно держать ружье в руках, как он поведет себя, столкнувшись с испуганным слоном, решившим вдруг не бежать, а вступить в бой. Он мог сразу сказать, что будет делать тот или иной человек, напившись, и зависим ли он от своих женщин. Ким Хендрикс не был болтлив – он лишь рассказал ему о своем ружье «Пэрди» ручной работы, о том, как охотился на оленей в штате Мейн и на кабанов в Северной Италии. Он производил впечатление сильного человека, на которого можно положиться. Пожалуй, он не доставит много хлопот, решил Найджел, потому что охота для него – не способ самоутверждения. Хотя Ким Хендрикс и не прочь иногда покрасоваться, подумал Найджел, но он знает эту свою черту и умеет себя контролировать.
Модельер Николь Редон была красива и умна. Как сказал Бой Меллани, она была метким стрелком. Она была и соблазнительна, и эмоционально устойчива. Найджелу она понравилась с первого взгляда. Любовные осложнения на сафари были совершенно ни к чему, поэтому он никогда не покажет ей, что чувствует, подумал Найджел, хотя это ему будет сложно скрыть.
Через полтора часа знакомства, проведенных за порцией джина с тоником, клиенты и охотник договорились встретиться на следующий день. Два дня они провели в Найроби, готовясь к охоте, потом по дороге, соединявшей Каир с Кейптауном, поехали на юг, в национальный заповедник на равнине Серенгетти.
К их услугам были все виды животных – в Африке еще было довольно мало охотников. В первую неделю они поймали антилопу и двух оленей. Они подстрелили несколько газелей – двух на мясо, а импалу для того, чтобы сделать чучело головы. Николь была отличным стрелком – она не суетилась, нажимая курок точно в нужный момент, чуть-чуть опережая цель, и не совершая типичной ошибки любителей, делающих выстрел секундой позже, когда цель оказывалась точно на прицеле. За ужином она рассказала, что ее научил стрелять отец, очень элегантный мужчина и отличный спортсмен. В Солони, г двух часах езды от Парижа, они отлично охотились.
– Мне казалось, ты упоминала Варенжвилль, – заметил Ким.
– Так оно и было, – продолжила лгать Николь. – Мы охотились в разных местах. У нас было несколько загородных домов.
– Не стоит стараться произвести на меня впечатление, – сказал ей Ким, когда они остались одни.
– Стрелять меня научил Бой, – спокойно ответила Николь.
– Я знаю, что не твой отец.
– Откуда?
– Я всегда знаю, когда ты лжешь.
Николь не стала ни возражать, ни спорить. Она уже приучила себя к мысли, что когда-нибудь откроет Киму правду. Не сейчас. Но однажды.
Правда было новым понятием для Николь, однако именно сейчас, в Африке, она испытывала новые захватывающие ее ощущения; она открывала свое чувственное «я». Ее чувственное «я» было тесно связано с ее эмоциональным «я» и находилось под контролем, она всегда обуздывала его прежде. Но здесь, в Африке, наедине с Кимом, она ощущала, что живет полнокровной физической жизнью. Их любовь не была ограничена во времени, а в самом ее начале вовсе не был виден конец. Она всегда любила свое тело, хорошо одевалась, поддерживала его в хорошей форме, но здесь она начала его ценить. Ночью, после целого дня охоты, уставшая и расслабленная, Николь становилась особенно отзывчивой. Она осознавала, как много может доставить удовольствия, как много удовлетворения может от этого получить сама. Она любила Кима. Она любила его с самого первого дня их знакомства. Но именно сейчас, захватывающе, совершенно по-иному, ее тело тоже полюбило его.
– Ты мне открыл новый мир, – сказала она однажды ночью, когда они закончили заниматься любовью и лежали рядом, ощущая особенную близость и теплоту друг к другу. – Этот мир был внутри меня, но я не знала его.
– Я чувствую то же самое, – сказал Ким. – Я думал, что любовь – это когда любишь кого-то. Я не думал, что это, когда любишь и самого себя.
Впервые она услышала от Кима слово «любовь». У Николь перехватило дыхание. Она ждала, когда он скажет другие слова, логически вытекающие из предыдущих. Она почти слышала эти слова. «Я люблю тебя», – скажет он в любой момент, в любую секунду. Он только крепко прижал ее к себе и не сказал ничего. Как никогда близко он подошел к этому порогу, столькими словами он уже объяснил ей, что любит ее. Глубоко в сердце, в своей душе она знала, что он ее любит. Почему же он никогда не произносил этих слов, и Николь преследовало чувство, что пока слова не будут произнесены, что-то между ними останется недоговоренным.
Крепко обняв друг друга, обернутые в молчание, они погрузились в глубокий, освежающий сон, который навсегда у них будет связан с Африкой, и ни с чем иным.
Ежедневно на восходе солнца «роллс-ройс», выполненный по индивидуальному заказу, отвозил их в буш. Массивный автомобиль вмещал шестерых. Рядом с водителем Кикуйу садился Найджел с биноклем на шее, за ними Ким и Николь, а дальше – вторая пара охотников – М'Баула и Камуту. М'Баула, помощник Кима, был чернокожий жилистый африканец с желтыми глазами, его лицо и грудь были украшены ритуальными шрамами. Камуту, помощник у Николь, можно было дать и двадцать восемь и пятьдесят лет. У него было крепкое атлетическое сложение, мышцы четко вырисовывались под черной кожей. С достоинством и даже элегантностью Камуту носил залатанные шорты и рубашку, чисто выстиранные и безукоризненно отглаженные. На нем был шлем американской армии и сандалии, сделанные из автомобильных покрышек. У пего был глубокий бас, редкий для человека, но он почти ничего не говорил. Само его присутствие было выразительнее всяких слов.
