Текст книги "Структура момента"
Автор книги: Рустам Ибрагимбеков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Я очень волнуюсь сейчас... выступая здесь, перед вами. Чем бы ни занимался человек, каких бы успехов в своем деле ни добился, но выступление в родном городе, перед людьми, которые тебя знают с детства, со школьной скамьи, – я сказал эту фразу, потому что увидел в последних рядах нескольких учителей из своей школы, – и не просто знают, а сделали все от них зависящее, чтобы ты вырос настоящим человеком. Выступление перед такими людьми обязывает ко многому. Это как бы отчет перед теми, кто имеет право с тебя строго спрашивать. Я благодарен всем, кто пришел сюда в такую жару. Мне очень неловко, что вы собрались из-за меня, по моему искреннему убеждению, я такого внимания не стою.
Мои друзья могут подтвердить, что я старался не привлекать внимания, когда приехал. Что поделаешь? Этого требуют некоторые обстоятельства моей жизни. К сожалению, я часто не могу себе позволить той откровенности, которой хотелось бы. Поэтому и сегодня я о многом вынужден буду умолчать. Придет время, и вы узнаете правду во всех подробностях. Все узнают. Но пока я могу рассказать очень и очень мало. Единственное, в чем я могу заверить вас, что работаем мы не покладая рук, и то, что мы производим, очень нужно людям, особенно тем, кто трудится на Крайнем Севере нашей страны. Я могу смело сказать: без нашего участия значительно затруднено было бы, например, освоение крупнейших месторождений нефти и газа на севере Тюменской области, на полуострове Ямал и многих других северных районах.
Мы непрерывно совершенствуем и улучшаем качество нашей продукции, и на сегодняшний день, беру на себя смелость заявить об этом, – мы значительно опережаем в этой области все развитые страны мира...
Тут зал возликовал, и восторженные аплодисменты долго не смолкали; впечатление от моего выступления было настолько сильным, что толпа человек в двадцать, почтительно отстав на несколько шагов, проводила нас до машины.
Феликс удивленно выяснял, почему я не перечислил всех своих регалий – уж в этом-то ничего секретного нет! Я отмахивался, давая понять, что не сделал этого из скромности. Впрочем, тут я не врал – имей я эти награды, все равно не стал бы распинаться о них перед людьми.
– Хотя бы о премии сказал, – продолжал ворчать Феликс.
– Медаль же висит, что о ней еще говорить? И если уж на то пошло – это ты должен был сделать.
Феликс не успел возразить – у машины нас ждали два старика в одинаковых двубортных полосатых костюмах, извлеченных после долгого хранения из шкафов, об этом свидетельствовали складки на брюках и на рукавах пиджаков и сильный нафталиновый запах...
– Это твои бывшие соседи, – на всякий случай напомнил Феликс, но я и без подсказки узнал стариков – вот кто совсем не изменился за эти годы: лет десять назад они выглядели такими же дряхлыми, хотя один был значительно старше другого. Младший брат, а старики были братьями, дружил с покойным отцом, когда-то сразу после войны они вместе приехали сюда на строительство электростанции. Города тогда еще не было, а там, где сейчас плещется так называемое море, шумел могучий лес, в котором водились тигры. Так, во всяком случае, уверял отец, умерший от туберкулеза, когда его единственному сыну не было еще восьми лет...
Феликса, пытавшегося подсказать мне имена стариков, пришлось довольно грубо оборвать. Уже прижимая стариков к груди и ощущая слезы на своих глазах, я все еще поражался бестактной деловитости Феликса, который за годы работы в газете привык к тому, что люди, мало-мальски чего-то добившиеся в жизни, начисто забывают свое прошлое и тех, с которыми оно было связано.
У стариков была ко мне просьба. Почему-то городской водопровод обошел их дом стороной (и дом покойной матери, конечно, ведь мы давние соседи). Всем провели во дворы воду, а о них забыли или ошибка какая-то произошла. Причина, наверно, в том, что дома эти стоят на отшибе, под горой. А может, что-то другое помешало, но так или иначе водой их обделили, а таскать ее из колодца по старинке обидно. Раз уж государство решило облегчить людям жизнь, то и им хотелось бы иметь то, что есть у всех. Они уже обращались в горсовет, но оказалось, что почему-то в смете их дома нет, а раз его нет в смете, то, значит, и денег не выделили. А без денег водопровод не проведешь – так им объяснили. И теперь устранить эту случайную ошибку может только вмешательство какого-нибудь большого начальства, поэтому они и решили побеспокоить меня, в надежде на то, что я не забыл их и замолвлю словечко где нужно. Это я лучше них знаю, где и что полагается сказать в таких случаях, не им меня учить, но без воды очень трудно, таскаешь ее из колодца, таскаешь, а силы ведь уже не те, совсем не те...
– Кто может им помочь? – спросил я у Феликса.
– В этой стадии только председатель горсовета. Все работы уже закончены... Что же вы раньше не сказали? – не очень искренне упрекнул стариков Феликс. Пришли бы в газету. Мы бы выступили, и они как миленькие все бы сделали.
– А сейчас совсем поздно? – испугались старики.
– Не знаю. Можно попытаться, конечно. Хотя надежды малo... Приходите в понедельник в редакцию, что-нибудь придумаем.
Грустно кивнув Феликсу в знак благодарности, старики смотрели на меня с такой беззащитной доверчивостью, что я рассердился на Феликса.
– Ну, что ты городишь? Почему это надежды мало? Что ты пугаешь людей?
– Я не пугаю... Просто я знаю нашего председателя...
– А на кой черт нужна ваша газета, если вы даже такой пустяк решить не можете?
– Мы ничего не решаем, Эдик. Ты как будто с луны свалился. Мы только выступаем. А решения принимают другие организации. И в данном случае я не уверен, что наше выступление окажется действенным.
– И люди останутся без воды?
– Не знаю... Я же сказал: попытаемся что-нибудь придумать. Поговори ты с председателем.
Старики закивали с удвоенной энергией, они не сомневались в том, что председатель горсовета выполнит любую мою просьбу.
– Ну хорошо, я поговорю, конечно. О чем может быть речь? А когда?
Феликс посмотрел на часы.
– Сегодня уже нет смысла. Завтра свадьба. Лучше всего послезавтра утром.
Старики начали горячо благодарить меня, обращаясь одновременно и к богу, чтобы тот обратил внимание на такое проявление доброты и человечности, но Феликс был вынужден прервать их и довольно невежливо запихнул меня в машину он увидел, что к нам мчится толстая и все такая же пестрая мать вундеркинда. Машина тронулась, едва я успел заверить стариков, что сразу же после свадьбы Алика обязательно займусь водопроводом.
По дороге Феликс намекнул, что желательно было бы поскорее дать Рамизу обещанные деньги, если, конечно, мое намерение не изменилось, так как сегодня утром он приобрел в долг двести цыплят...
– Пожалуйста... О чем речь? Вечером он их получит.
Что-то маниакальное было в этом многолетнем желании Рамиза разводить кур, не имея денег...
Попытка отсидеться до наступления темноты в номере во избежание каких-либо новых встреч не удалась. Стоило мне запереть за собой дверь, как в нее тут же постучались. Минут бы через десять я ни за что не откликнулся на этот стук, но так сразу, только-только войдя в номер, я не решился, – стучавшийся, несомненно, знал о моем возвращении на базу.
– Кто там?
Уверенный, что это или мать вундеркинда или сам чудо-мальчик, я почти обрадовался, услышав за дверью незнакомый мужской голос.
Лысоватый мужчина с покатым лбом и длинными густыми баками, окончательно округлившими и без того широкое лицо, прежде чем перешагнуть порог, долго извинялся:
– Ты уж извини за беспокойство. Я не из таких. Если бы не крайняя необходимость, меня бы здесь не было... Много времени я не займу. – Наконец он вошел в комнату, этот совершенно незнакомый мужчина с сильно помятым, но одновременно и тщательно ухоженным лицом.
– Ты отдыхал?
– Да.
– Извини, извини еще раз... Если бы...
Пришлось предложить ему сесть, чтобы перебить этот поток извинений.
– Только не говори мне "вы", – воскликнул мужчина, охотно усаживаясь, прошу тебя, это слишком обидно. Неужели ты не узнал меня? Ну, вглядись внимательней... Я же Тофик... Ну, узнал?
Я мог бы поклясться, что вижу этого человека впервые, но круглолицый Тофик так был уверен в нашем давнем знакомстве, что не узнать его было как-то неловко.
– Что-то знакомое...
– Знакомое?! – восторженно вскричал Тофик. – Такие две пощечины мне влепил и еще сомневаешься?
– Я?!
– Да, ты... Один раз у старого кинотеатра, после шестичасового сеанса. Правда, темно было, и, может, ты меня хорошо не разглядел тогда, но ударил сразу. Я точно помню. У меня кепка в канаву отлетела. Ну, вспомнил?
– А за что?
– Ты с девушкой шел, а мы что-то нехорошее сказали вслед... Ты потом ногой по кепке ударил. А первый раз ты еще в школе двинул.
– В школе?
– В восьмом классе. Да не расстраивайся. Ты был прав, я ручаюсь. Где хочешь могу подтвердить. Но рука у тебя крепкая. До сих пор щека ноет, когда вспоминаю... У тебя минеральной нет?
– Есть.
Чувство вины перед этим дважды пострадавшим от меня человеком придало моим движениям излишнюю поспешность.
Вытащив бутылку воды из холодильника, я, не найдя ничего более подходящего, открыл ее столовым ножом и чуть не порезался.
Тофик, опорожнив стакан залпом, вытер со лба мгновенно проступившие крупные капли пота.
– Да, были времена, – сказал он с ностальгической ноткой, – мужчины вели себя как настоящие мужчины, ничего не боялись... Правильно я говорю?
– Наверное...
Видимо, я занимал столько места в детских и юношеских впечатлениях этого Тофика, что безоговорочное согласие с ним сейчас было бы просто нескромным.
– Поэтому я и пришел к тебе, – сказал Тофик. – Мужчина есть мужчина, он не меняется, что бы ни случилось. На него можно положиться в любом деле. Он не продаст, как некоторые. Правильно я говорю?
Никаких оснований возражать Тофику я не имел, хотя цель этих рассуждений была не очень понятна.
– Ты молодец, многого добился, – продолжал Тофик, – я рад за тебя. Я сам кандидат наук, и положение у меня отличное. Так что будем откровенны: мы можем считать, что наша жизнь удалась! Прав я или нет? Только не скромничай! Давай без этого! Мы-то с тобой можем позволить себе быть откровенными! Мы своего добились, и теперь можем играть в открытую. Я тут на хорошей должности, на одной из самых лучших. В городе нет человека, который бы меня не знал, вот так всех держу! – Он сжал кулак и, осклабившись, продемонстрировал два ряда новеньких золотых зубов. По последним ценам такая пасть стоила тысячи три, не меньше. – Спроси у своих друзей – я им помог как-то, интеллигентные ребята, почему не выручить, если есть возможность? К ним в прошлом году гость приезжал из Баку, так они на турбазу его привели, потанцевать, а у нас это не полагается. Ну, естественно, скандал получился, чуть не посадили их.
– За что?
– Мы ж себе посторонних не пускаем. Установка есть. Кого надо, сами обслуживаем, – под строгой линией усов опять тускло блеснуло золото, – а помощники нам не нужны, всякие контакты с местным населением категорически запрещены. Чуть что – снимаем с маршрута. Кстати, там сейчас одна козочка просто объедение! Могу организовать, если есть желание. Ленинградка. Надежный вариант. Что скажу, то и делает. На крючке у меня. Опоздала к отбою. С учителем одним нашим в кино ходила. Ребята мои их у ворот накрыли. Они подходят – ля-ля-ля – беседуют, а я как раз на машине подъехал. Нарушение режима! Его домой отправили, а ее ко мне в кабинет. Припугнул чуть-чуть, ну так слегка, совсем немного, сниму, мол, с маршрута, письмо в институт напишу и т.д. Она, конечно, в слезы, полная паника. Ну, а дальше все как по маслу. Куда ей деваться? Конфетка... Не пожалеешь...
Может быть, он и врал, этот Тофик, наговаривал на себя, чтобы произвести впечатление, такое тоже бывает, если нечем другим похвастаться, но даже при многократном преувеличении – ситуация на турбазе пугающе изменилась. А ведь еще десятиклассниками мы бегали туда на танцы, знакомились с туристами, обычно следующими по маршруту Тбилиси – Баку, и изо всех сил старались выглядеть достойно в глазах гостей, живущих одновременно и сладостными тбилисскими впечатлениями, и волнующим предощущением встречи с Баку. Мы понимали, что в нашем городке многое может вызвать усмешку у человека, приехавшего на короткий срок, и поэтому считали своим долгом сделать все, чтобы усмешек этих было поменьше...
Теперь я уже верил в то, что когда-то бил по этой физиономии сразу, не вникая в подробности и не испытывая сомнений, – она того стоила. И ощутил острейшее сожаление из-за того, что уже утратил эту способность – вспылив, бить по первому побуждению (которое, впрочем, редко обманывало). Увы, горький опыт научил: будь ты хоть тысячу раз прав, тебя заставят пожалеть о случившемся, причем чем хуже человек, которого ты ударил, тем сильнее тебя накажут, уж он-то постарается...
Поэтому, не без усилий подавив желание в третий раз смазать по круглой роже Тофика (что придало бы нашим многолетним отношениям законченность триптиха), я суховато спросил, чем обязан визиту.
– Я тебе прямо скажу... – Хоть Тофик и считал себя одним из самых влиятельных людей города, но, прежде чем перейти к изложению дела, он несколько раз нервно оглянулся, как бы проверяя, нет ли кого-нибудь за спиной. – Мы с тобой можем быть откровенными, не так ли? Ты такие вещи получше меня знаешь, в Москве небось потрудней приходится, чем здесь, у нас, без дружеской поддержки там совсем пропадешь. Верно говорю? В общем, есть одно место просто создано для меня. По всем показателям. Нужна твоя помощь. Наши все здесь тебя уважают, пару слов кому надо – и браток твой в полном порядке. Этому месту цена тридцать тысяч, я знаю точно, и они у меня готовы. Когда скажешь и куда скажешь, будут доставлены. Все равно отдавать. Но мне приятнее, если они достанутся тебе, в Москве расходы большие, часто там бываю...
Конечно же следовало дать ему по роже, как раз удобно сидел – под правую руку, или, по крайней мере, вытолкать в коридор, как следует обругав, – две первых части затяжной истории наших отношений просто требовали соответствующего завершения. Я даже представил себе, как это могло бы выглядеть, и в воображении не стал себя ограничивать: сперва смачно выругался, а потом изо всех сил двинул правой, но не по морде, a в живот, чтобы согнуло подонка, скорчило от боли, прежде чем потеряет сознание. А потом уже, когда он, не разгибаясь, сунулся к двери, секунд двадцать спустя после первого удара, еще раз стукнул его по челюсти.
...Конечно же надо было его избить и вышвырнуть из номера. Но я ограничился словесным выдворением. И достаточно вежливым.
– А ну пошел отсюда... – сказал я. – Давай, давай пошевеливайся.
Вот примерно все, что я себе позволил.
Он шмыгнул за дверь поистине с юношеским проворством.
Оставшись один, я лег на кровать и пролежал до вечера, не отвечая на неоднократный стук в дверь. Я выждал, когда можно будет покинуть территорию базы, не встретив никого из наших.
Седого победителя соцсоревнования дома не оказалось. Жена, путаясь и краснея, объяснила, что его срочно вызвали в торг на какую-то ревизию – то ли нагрянули его проверять, то ли, наоборот, он сам за кого-то взялся.
– А мне он ничего не передал?
– Нет.
– И не сказал, когда прийти!
Она совсем засмущалась, пряча полное лицо в складках платка, обвязанного вокруг головы; я помнил ее еще девчонкой; она была младше меня лет на пять, хоть и весила сейчас не меньше центнера.
– Скажи ему, что я зайду утром.
– Хорошо.
– Пусть дождется меня.
Конечно же мерзавец прятался от меня. Но зачем? Неужели передумал?! Тогда конец! На этот раз меня даже бегство бы не спасло...
Аля ждала моего прихода и не пыталась, как обычно у женщин водится, этого скрыть. Глухонемые соседи ждали меня с еще большей откровенностью и тщательно разглядывали, пока я, сопровождаемый Алей, шел по коридору. Довольные результатом осмотра, они заулыбались и одобрительно закивали головами. На супруге поверх все того же синего спортивного костюма был новый пиджак. Поймав Алин взгляд, он выставил вперед большой палец правой руки: мол, выбор одобряю.
– Ну вот, можете радоваться, – сказала Аля, когда мы вошли в комнату, приемная комиссия утвердила вашу кандидатуру для дальнейшего рассмотрения. А Алик им не нравился.
– И они каждый раз это ему демонстрировали?
– Первое время... А потом привыкли. Садитесь.
– Может, пойдем погуляем?
– Да вы что?! Потом разговоров не оберешься. – В голосе ее прозвучал искренний испуг.
– Что произошло с этим городом? Я ничего не понимаю. Все страшно переменилось.
– Это вы переменились, – улыбнулась Аля, усаживаясь напротив. – А здесь все осталось по-прежнему.
– Нет. Я прекрасно все понимаю. Я действительно другой... – Я говорил возбужденно, и, как всегда в таких случаях, голос мой звучал тоньше, чем обычно, что мне не нравилось. – Но и здесь все как-то иначе, не так, как раньше... Вы не можете этого знать, вы позже приехали. А когда-то это был город первопроходцев, сюда тогда такие люди съехались! Бесстрашные, сильные!.. И нравы были совсем другие. – Она слушала меня с недоверием. – Может, все же прогуляемся? Я знаю места, где нас никто не увидит.
– Где это?
– На Куре.
– Пока мы туда доберемся, весь город будет знать о нашей прогулке.
– И вы собираетесь всю жизнь прожить в этом городе?
– У меня нет выбора. Вы говорили с Аликом?
– Да.
– Ну что, прощения не будет?
– Нет.
Она искренне огорчилась, хотя и продолжала улыбаться. Видимо, какая-то надежда в ней все же теплилась. И эта мерцающая, похожая на тоскующий на ветру огонек улыбка еще больше расположила меня к ней.
– А почему бы вам не попытаться уехать отсюда?
– Куда?
– Ну, хотя бы в Баку.
– У меня никого там нет.
– Вы приехали сюда по распределению?
– Да.
– Три года уже прошло?
– Да.
Ощутив за моими вопросами не просто праздное любопытство, она ждала продолжения.
– В Москву хотите?
– Смеетесь? Кому я там нужна?
И вдруг я представил себе, что она живет в Москве, в моей квартире, в каком качестве – неважно, это определится само собой, со временем, пока же она мне очень симпатична, а главное – ей действительно имело смысл уехать отсюда после истории с Аликом, и Москва – неплохой вариант, да еще когда рядом человек, который хочет и может на первых порах помочь. Наконец-то и я был в состоянии оказать кому-то покровительство, причем не обманывая, никем не прикидываясь, а используя свои, пусть очень скромные, возможности москвича с многолетней пропиской; и от всех этих предложений так полегчало на душе, что сложности моей жизни показались мне не столь уж непреодолимыми.
– Это пусть вас не волнует, – сказал я с небрежной уверенностью, которая доставила мне удовольствие, ибо была непритворной, – устроиться я вам помогу...
Выражение ее лица выдавало человека, не раз обманутого: а ты не врешь, дорогуша? Много вас таких, мастеров на обещания, наврут с три короба, наобещают все возможное и невозможное, хотя никто их не просит об этом, и смоются при первом же удобном случае.
– А где я жить буду?
– У меня.
Кончик ее носа дернулся от волнения.
– Чаю хотите? – Этим вопросом она как бы давала мне возможность поменять тему разговора.
– Хочу. Ну что, договорились?
Она встала, направилась к двери и уже у самого порога вдруг обернулась и посмотрела на меня как-то угрюмо, исподлобья... Мы встретились взглядами.
– Я одного понять не могу – зачем вам все это нужно?
– Что?
– Ну, вот эти разговоры, обещания...
– А что тут непонятного? Ты мне нравишься. Я хочу тебе помочь...
– Неужели все только для того, чтобы... Ну, я понимаю, когда местные джентльмены этим занимаются... Но вы же совсем другой человек... Вы же в Москве живете... Вам-то зачем я нужна?
Я встал, подошел к ней, положил руку на плечо.
– Бедная девочка, – сказал я с горечью, – сколько же тебя обманывали! Ты мне нужна потому, что ты хороший человек. Такой же одинокий, как и я. Не знаю, что у нас с тобой получится, никаких гарантий я, конечно, дать не могу, но у меня есть возможность тебе помочь, и почему бы мне не сделать это?..
Позже, когда был выпит чай, мы все же решили выйти прогуляться.
Город уже спал. Мы прошли несколько километров вниз по течению Куры, и я не умолкая говорил, говорил... Не сделал даже попытки обнять ее, чтобы не нарушить состояние доверия к себе, которое наконец начал ощущать в ней.
– Завтра мы увидимся? – спросил я, когда мы вернулись к ее дому.
– Утром у меня репетиция.
– До которого часа?
– К двенадцати я могу закончить.
– Прекрасно... Мне прийти сюда?
– Как вам удобно.
– Мы же договорились? – упрекнул я ее за то, что она упорно не решалась перейти на "ты".
– Как тебе удобно, – улыбнулась она.
– Давай лучше у реки...
– Хорошо...
Я потянулся все же ее поцеловать, она мягко отстранилась.
– Не надо, прошу тебя. Не торопи события...
Я не обиделся, понимая ее состояние, – ведь еще вчера она была невестой другого человека.
– Завтра мы обо всем договоримся окончательно, – я ласково привел рукой по ее волосам, – но ты уже начинай действовать... Сколько дней тебе понадобится, чтобы закруглиться здесь?
– Не знаю... Дней десять, наверное...
– А я как раз за это время разузнаю насчет работы в Москве. У меня есть кое-какие знакомые в театральном мире.
Я не врал, потому что имел в виду Олю. И вообще, все сказанное мною в тот вечер было правдой, которая доставляла мне такое же удовольствие, как первая прогулка после многодневного принудительного постельного режима...
– До завтра, – сказала она с ласковой благодарностью. – А когда ты едешь?
– Сразу после свадьбы. Ну, мы еще договоримся обо всем...
Послышались чьи-то голоса, звук шагов. Она забеспокоилась.
– Можно я пойду?
– Иди.
Я все же несколько раз торопливо чмокнул ее в лоб и щеку, прежде чем окончательно отпустить. И ощутил волнение, смутное, как давнее, почти забытое воспоминание...
И все же, прежде чем вернуться на базу, я нагрянул к нему еще раз. Вытащил его из постели. На этот раз он не стал меня приглашать в дом.
– В чем дело? – довольно грубо спросил я. – Мы же договорились.
– Ревизия была. – У него тон тоже был не ласковый и уж во всяком случае отнюдь не смущенный. – А что за спешка?
– Это уж не твое дело. Мы с тобой договорились? Ты сам сказал, чтобы я пришел.
– Что я могу сделать, если меня неожиданно вызвали?
– Никто тебя не вызывал...
– Ну ладно, тебя это не касается.
– Давай деньги!
– Сейчас?
– Да.
– Сейчас не получится. Поздно.
– А какое это имеет значение?
– Имеет, – он сделал паузу, – и потом, у меня таких денег нет... Я вчера сказал тебе, а сегодня смотрю – никак не получается... – Он выжидательно умолк.
Все стало ясно – он опять сбивал цену; своим торгашеским чутьем почувствовал, что деньги нужны позарез, и пытался выжать из этого максимум возможного.
– А сколько у тебя есть?
– Три.
– Ладно, давай три.
– Ты согласен?! – Он опять был поражен.
– Да, согласен...
Но он не пошел за деньгами.
– Завтра утром, – попросил он, – прошу тебя, подожди до утра.
Пришлось согласиться, конечно, а что я мог сделать? Надгробие и курятник требовали, чтобы я принял любые его условия...
На базе меня ждал Алик: пил чай у ворот вместе с охранником.
– Все в порядке. Я нашел человека – доставит прямо по адресу.
– Спасибо, Алик. Это очень важный пакет.
Алик просто расцвел; он всегда был рад оказать мне, да и, пожалуй, всем нам, услугу.
– А ты куда исчез? Ребята тебя весь вечер ждали.
– В Москву звонил... А он точно сегодня отвезет?
– Да...
Это означало, что уже утром можно было позвонить за ответом; одного взгляда Стрижова на тетрадь достаточно, чтобы оценить способности этого вундеркинда...
– Рамиз тебя весь вечер ждал...
– Ах, да! – Я сделал вид, что забыл о деньгах, обещанных Рамизу. – Совсем вылетело из головы... Неудобно как! Ну, ничего, завтра утром... Завтра утром он все получит...
– Он как раз завтра хочет тебе свой курятник показать.
– Во сколько?
– В десять...
О свадьбе мы не говорили: я из-за встреч с Алей, у него тоже были какие-то свои причины. Но чувствовалось, что она в любом случае состоится...
Утром я проснулся довольно рано, в половине восьмого. Наступил решающий день, и необходимо было успеть покинуть базу, ни с кем не повстречавшись. Но минут двадцать ушло на бритье и умывание, а к восьми за дверью послышались голоса вундеркинда и его мамаши. Они обсуждали, удобно ли потревожить меня так рано?
– Я думаю, что он уже встал, – настаивала мать, ссылаясь на то, что ученые начинают трудовой день рано.
– Вчера он спал до девяти, – возразил сын не без тайной надежды, что мать все же права.
– Я уверена, что он уже работает.
– Завтрак во сколько?
– С восьми до девяти. Осталось несколько минут. Не волнуйся, сыночек, сейчас он выйдет.
Я прошел на цыпочках к столу, где под пепельницей лежала записка от ребят. "Куда ты пропал? Ждали до часу ночи. Утром не исчезай. В крайнем случае, сбор в пять часов вечера на базе. Свадьба в шесть. Готовь тосты – ты тамада".
Прочитав записку, я приблизился к двери и заглянул в замочную скважину: мать и сын стояли в конце коридора у единственной лестницы, перекрыв тем самым выход из корпуса...
Окно выходило на заднюю часть двора. Людей видно не было, рабочий день начинался позже. Поэтому, еще раз убедившись в том, что семейка отрезала всякую возможность покинуть базу нормальным способом, я влез на подоконник и, повиснув на руках, спрыгнул на свежевспаханную землю.
Времени у меня было в обрез. До встречи с Алей надо успеть получить деньги за дом, позвонить в Москву и осмотреть курятник Рамиза.
"Получить деньги! Получить деньги! Получить деньги!" Эта фраза билась во мне, пока я почти бегом добирался до дома победителя соцсоревнования. С кем и в чем он соревновался, интересно, и кого победил? Меня-то уж точно. Я отчетливо ощутил это, когда его жена, выйдя к калитке, заявила, что он недавно ушел.
– Как ушел?!
Рука непроизвольно потянулась к сердцу: со стороны могло показаться, что мне что-то понадобилось в левом внутреннем кармане пиджака.
Жена его, объясняя, что он ушел ненадолго и просил зайти попозже, внимательно следила за моей рукой, предполагая, что я ее вот-вот вытащу. Но так и не дождалась. Даже добравшись до почты, я не мог оторвать руку от груди, в глубине которой началось какое-то жжение, усиливающееся при каждом вздохе.
Назвав телефонный номер Стрижова, я опустился на скамейку, исписанную мужскими и женскими именами и датами их встреч, и просидел неподвижно до тех пор, пока мне не сказали, что номер не отвечает. В Москве было около восьми, так рано Стрижов уйти из дома не мог. Не исключено, что на ночь он отключил телефон, поэтому я попросил повторить разговор через час...
Постояв у могилы матери – холмика земли с временной железной табличкой, на которой черной краской были коряво выведены фамилия и инициалы, – я разыскал в дальнем углу кладбища каменщиков, тесавших надгробные плиты из бледно-серых скальных обломков. Выяснилось, что они могут начать работу в любой день и закончить в течение недели. Я выбрал самый красивый, как мне показалось, кусок скалы, и мы договорились, что к концу дня они получат окончательный ответ, когда можно начать работу.
Рамиз и Феликс появились на базе ровно в одиннадцать на редакционном газике. В номер к себе я подняться не мог, резонно предполагая, что на втором этаже меня подстерегают вундеркинд и его мамаша; во дворе стоять тоже не было смысла, в любую минуту семейка могла спуститься вниз. Поэтому я сидел в тени уличной чинары неподалеку от ворот базы. Здесь и застали меня ребята.
– Ты что здесь сидишь?
– Жду вас.
– А почему здесь?
– Там этот вундеркинд с мамашей. – Признание было сделано не без умысла.
– Да пошли ты их к черту, – рассердился Феликс. – А ты что, не успел просмотреть тетрадь?
– В этом-то и дело, что не успел...
– Так бы и сказал им. Пусть завтра придут.
– Как-то неудобно. Ну, поехали?
– Поехали.
– Из-за них я и деньги твои второпях не захватил, – пожаловался я Рамизу, когда мы достаточно отъехали от базы.
Он огорчился, конечно, но постарался, чтобы мы не заметили этoгo.
– Ничего... До вечера они подождут... – Он имел в виду своих кредиторов.
– Мы можем заехать по дороге на почту? – спросил я у Феликса. – Очень нужно поговорить с Москвой.
– Что же ты не сказал, я бы тебе прямо в номер заказал... Поверни к почте, – попросил он шофера, который тоже учился в нашей школе и уже тогда был знаменит своими рыбацкими способностями; особенно хорошо он бил рыбу острогой, чем и заслужил на всю жизнь кличку Убийца, совершенно не идущую к его редкоусому худенькому лицу. Он был каких-то сложных русско-немецко-армянских кровей, но, как и все жители нашего городка, прекрасно знал азербайджанский...
Сердце опять дало о себе знать, когда я поднял трубку телефона и услышал сквозь писк и шорохи помех голос московской телефонистки.
– Не отвечает ваш номер, – скороговоркой сообщила она. – Что будем делать?
– Подождите еще немного, девушка, очень прошу вас, не может быть, чтобы его не было дома...
И именно на этих моих словах Стрижов снял трубку.
– Алло, Стрижов, это я, Эдик! – Я так закричал, что Феликс и Рамиз, стоявшие у входа, удивленно оглянулись. Я убавил голос. – Получил?
– Да... – Он, видно, недавно проснулся.
– Прочитал?
– Да.
– Ну как?
– Нормально.
– То есть как нормально? Объясни подробней, пожалуйста.
– Парень с мозгами.
– А ты можешь ему помочь?
– Каким образом?
– Он приедет в Москву с матерью. Я дам твои координаты. Можно?
– Можно.
– Спасибо тебе огромное, Стрижов.
Уже дав отбой, я вспомнил о тетрадке. Но даже если бы Стрижов немедленно выслал ее по почте, раньше чем через неделю она бы не пришла. А раз так, то я и сам мог бы выслать ее дня через три. Но главное другое – теперь я смело мог сказать всем, что ознакомился с содержанием тетради и берусь помочь вундеркинду. Да не оскудеет талантами родная земля! Настроение мое значительно улучшилось. Одно дело, пусть не самое главное, было сделано.
– Поехали!..
Дворик Рамиза был забит истошно пищащими желтыми комочками.
Строительство курятника, очень походившего на обычный сарай, близилось к завершению. Пока Рамиз подбрасывал будущим курицам корм, Феликс улыбаясь давал пояснения:
– Разведение кур – самый нерентабельный бизнес. А говоря точнее, это совсем не бизнес – курица, пока вырастет, съедает корма ровно на ту сумму, которую можно получить потом при ее продаже. Заработать что-то можно только на яйцах, – тут Феликс развеселился окончательно и перешел на шепот, – но у него, бедняги, одни петухи, кур почти нет...
Вышедший из машины Убийца тоже захихикал.
