Текст книги "Структура момента"
Автор книги: Рустам Ибрагимбеков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Ибрагимбеков Рустам
Структура момента
Рустам Ибрагимбеков
Структура момента
I
И опять приснилось, что на каком-то многолюдном сборище -то ли в театре, то ли где-то на торжественном вечере – я оказался без брюк и все на меня уставились. Взгляды женщин смущали особенно, и это злило, – какая разница, кто над тобой смеется, мужчина или женщина? Что это меняет?
Пряча голые ноги за нечто, одновременно похожее и на обыкновенный стол с ниспадающей до пола белой скатертью, и на мраморную плиту, я подумал о том, что в эту нелепую ситуацию попадаю уже не первый раз. И удивился тому, что, продолжая мучиться под взглядами людей, понимаю, что все происходящее со мной – сон. Это подействовало успокаивающе, брюки каким-то образом вновь оказались на мне, и насмешливое внимание окружающих отвлеклось...
Проснувшись, я пошарил рукой по полу, нащупал рядом с тахтой ручные часы (старинный, голубого мрамора будильник на шкафу стоял боком, и разглядеть на нем цифры было трудно). Пока тянулся за часами, одеяло сбилось в сторону, и обнаружилось, что сплю в брюках; все остальное – рубашка, майка, носки, туфли – валялось на полу, а брюки почему-то были на мне...
Поморщившись, я сердитым рывком поставил себя на ноги, переступил через гитару, гриф которой торчал из-под стола, открыл окно, несколькими взмахами рук обозначил утреннюю зарядку и быстро оделся...
Грязное постельное белье было сложено в стенном шкафу; одежда, приготовленная для чистки, – два костюма и домашние вельветовые брюки – висела там же на вешалке. За рубашками пришлось идти в ванную, они лежали в эмалированном тазу под раковиной.
Мягкий матерчатый чемодан в клетку набит до отказа. Один из пиджаков в него не поместился, пришлось набросить на плечи. Смахнув на ходу пыль с зеркала в прихожей, я спустился во двор.
Мотор завелся сразу – одно из многих преимуществ весенне-летнего сезона, особенно ценное еще и потому, что за четырнадцать лет жизни в Москве мне так и не удалось привыкнуть к холоду.
В прачечную я опоздал, начался обеденный перерыв. Когда это произошло, установить трудно, но однажды я что-то не успел, пропустил, прозевал и с тех пор будто выпал из налаженного кем-то другим жизненного ритма. И все происходит не в такт, то раньше, чем надо, то с опозданием... Иногда всего на несколько секунд. Девушка в черном сатиновом халатике, туго затянутом в талии, захлопнула дверь перед самым носом, пропустив какую-то толстую тетку, успевшую сунуться на мгновение раньше.
Появилась необходимость куда-то деть этот неожиданно образовавшийся лишний час. Есть не хотелось, но рано или поздно все равно пришлось бы этим заняться, а в ресторане можно было прихватить что-нибудь вкусненькое для стариков; судки, по обыкновению, лежали рядом, на переднем сиденье.
У входа в "Баку" толпились люди; с возвращением после ремонта на улицу Горького ресторан восстановил былую популярность.
Пробившись к двери, уткнулся в небольшую продолговатую табличку вызывающе желтого цвета; текст на ней гласил, что сегодня (именно сегодня, в субботу, когда я решил заглянуть сюда!) ресторан начинает работать с двух часов дня вместо обычных двенадцати...
До открытия оставался еще целый час (тот самый неожиданно образовавшийся); целесообразней всего было пересидеть его в машине, причем не здесь, у ресторана, а у дверей прачечной, чтобы успеть сдать белье даже в том случае, если девушке в черном халате вздумается открыть их всего на несколько минут...
Судки, жалобно звякнув, вернулись на свое место на переднем сиденье. Следом полетел было и пиджак, все еще висевший на плечах, но тут я услышал свое имя: кто-то выкрикнул его подряд несколько раз с такой истошной радостью, что сразу стало ясно – кому-то я очень нужен. Окликни меня кто-нибудь так на озере или на реке, я бы ничуть не удивился, – наглотавшись воды и погружаясь на дно, и громче завопишь, увидев знакомого. Но здесь, в центре Москвы, средь бела дня этот крик ничего приятного не сулил. Насторожило и то, что имя прозвучало не в его обычном московском варианте – Эдик, а в том, старом, почти забытом, отцовско-материнском:
–Этем!..Этем!..
Алика я узнал сразу – сухое до твердости и все такое же легкое тело друга детства ударилось о грудь с почти деревянным стуком.
–Твоя? – объятия наконец разомкнулись.
Конечно же Алик не сомневался в ответе и спросил только для того, чтобы сделать мне приятное: из всех возможных жизненных побед для моих соотечественников одна из самых главных – приобретение автомобиля, жизни кладутся для ее достижения, что же говорить о бедном Алике, с восемнадцати лет сидящем за баранкой государственного грузовика?
– Да, моя.
– Молодец! – В радостном, как и следовало, голосе друга детства проскользнул еле уловимый грустный упрек, как же могло случиться, что о столь важном событии в моей жизни друзья ничего не знают?!
Имело смысл, конечно, что-то придумать в свое оправдание, но не хотелось осложнять разговор. Еще теплилась надежда, что, может быть, удастся закончить его здесь же, на ходу.
– Как поживаешь? Как ребята?
– Спасибо. Все хорошо. Тебя часто вспоминаем. – В этих словах Алика тоже легко улавливалась мягкая, стеснительная, но довольно настойчивая укоризна; велика же была обида на меня, если даже добрейшее существо Алик решился сразу ее высказать!
– Ты давно в Москве? – Я дал понять, что упреки принимаю, но предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом.
– Сегодня приехал.
– Где остановился?
Невозможно было не задать этот вопрос, даже понимая всю его неосторожность.
– Пока нигде, – последовал ответ.
– А где твои вещи?
Алик замялся, его обветренное, смуглое до синевы лицо потемнело еще больше.
– Я с грузом приехал. Своим ходом. Вещи в машине. – В чем-то ему было трудно признаться, но, видимо, очень хотелось.
– Где машина?
– Задержали.
– ГАИ?
– Да.
– А что ты здесь делаешь?
Щеки его достигли цвета зрелого баклажана – черного с сизоватым отливом. Конечно же не обедать он сюда приехал: до еды ли, когда права отняты вместе с грузом, перевезенным через всю страну?!
– А куда мне пойти?! Кого я здесь знаю? Думал, земляка какого-нибудь встречу... – Отчаяние прорвалось наконец сквозь оболочку стеснительности; Алик горестно мотнул головой в сторону людей, толпящихся у входа в ресторан. – А тут одни иностранцы...
О том, что никого в Москве не знает, Алик сказал не специально, не желая меня обидеть, конечно, но все равно прозвучало это малоприятно.
– Как некуда пойти? – Удивление мое получилось довольно искренним. – А я? Где тебя задержали?
– На Красной площади.
– Где?
– На Красной площади, – повторил Алик. – Там, где эта церковь с разноцветными куполами, чуть ниже...
– А как ты туда попал?!
– Хотел Царь-пушку посмотреть. Помнишь, в школе проходили?
– И что?
– Оставил там машину и пошел в Кремль. Выхожу – уже лейтенант меня ждет.
– А что за груз у тебя?
– Помидоры.
– Документы в порядке?
– Да.
– Поехали...
Лейтенант, молоденький, с необлетевшим серебристым пушком на щеках, сопротивлялся отчаянно:
– А почему машина приписана к Комитету по физической культуре и спорту, а везет помидоры?
– А какой груз указан в путевом листе? – Главное, во что бы то ни стало сохранить уверенный и чуть иронический тон.
– Помидоры.
– А маршрут какой?
– Сангачаур Азербайджанской ССР – Ростов-на-Дону – Москва.
– Что же вам еще надо? Все, как написано, – и груз, и маршрут.
– А почему машина стоит в неположенном месте?
– Вот это другое дело, – небольшие уступки противнику расслабляют его, тут вы совершенно правы. – А вежливая и чуть снисходительная усмешка вселяет в него сомнение в собственных возможностях. – Но это уже другой вопрос. А нам надо закончить с первым. Значит, документы у товарища в порядке – путевой лист, накладная и т.д.?
– Вроде так... – лейтенант уже в который раз уставился в стершиеся на сгибах бумаги Алика и неуверенно зашевелил губами.
– А что машина приписана к Спорткомитету, пусть вас не смущает. В Сангачауре находится гребная база.
– Так он же не грибы везет.
– Не грибная база, а гребная. От слова "гребля". И в начале лета машины этой базы, как и других учреждений города, мобилизуются на перевозку овощей. И товарищ приехал в Москву, чтобы ваша семья в июне месяце имела к столу свежие помидоры. Вам что, это не нравится? Вы против свежих помидоров?
Лейтенант оторвался от своих бумаг и перевел взгляд на лацкан пиджака, все еще накинутого на мои плечи.
– Это что за медаль? – спросил он уже почти дружелюбно, давая понять, что официальная часть беседы близится к концу.
– Какая? – Тут только я заметил медаль, прицепленную к пиджаку. – Черт... забыл снять... – От мысли, что мог сдать пиджак в чистку, не сняв медали, прошиб пот.
– Извините. – Лейтенант протянул руку и, перевернув двумя пальцами круглую позолоченную медаль, зашевелил губами. – Государственная премия СССР. Последние четыре буквы он произнес громко и невольно подтянулся.
– Штрафовать будем или дырку колоть? – обратился он к Алику уже совсем по-свойски.
Сошлись на штрафе; лейтенант долго выписывал квитанцию, от который Алик тщетно пытался отказаться...
Разумней всего было, конечно, пристроить его в гостиницу или Дом колхозника, – в общем, туда, где остановились его попутчики, не один же он приехал в Москву с грузом... Посидеть, поговорить с ним очень хотелось, но жить он вполне мог бы со своими ребятами.
– Ну, а теперь едем ко мне! – решительно сказал я. Мое предложение обрадовало его больше, чем возвращенные "права", он даже лицом посветлел.
– А удобно?!
– Что ты городишь?! Конечно, удобно! – Я укоризненно покачал головой.
– Я с удовольствием... Спасибо... Но надо же груз отвезти. Ребята беспокоиться будут.
– А сколько вас?
– Четверо.
Друзья его наверняка уже устроились в гостиницу, и, по всем соображениям, с ними ему было бы неплохо.
– И учти, жить ты будешь у меня. – Тон мой отвергал всякие возражения.
– Ну что ты, что ты?! – испуганно замахал он руками.
– Никаких разговоров! Этого еще не хватало! Огромная квартира пустует, а ты по гостиницам будешь шляться?!
Он просиял, как двоечник, которого вместо школы вдруг повели на цирковое представление... Но вот что с ним делать вечером? Странновато будет, если я потащу его с собой, странновато и никак не объяснимо...
Пока я переодевался, он, ошарашенный и небесно-голубой "Волгой", и разговором с милиционером, и медалью, и размерами квартиры, и стенами ее, обитыми темными дубовыми панелями, и книжными шкафами с бесчисленным количеством книг, делился жизненными планами:
– Больше откладывать нельзя. В конце концов, уже сорок скоро. Неудобно даже... У всех дети...
– А она тебе нравится?
Похоже, что Алик задумался об этом впервые.
– Хорошая девушка. Двадцать пять лет, с высшим образованием. Во Дворце у нас работает. А твоя где?
– Отдыхать уехали.
– Без тебя?
– Они здесь, недалеко. На даче.
– Старшему уже сколько? Девять?
– Восемь.
– А младшему?
– Шесть.
– Скоро в школу пойдет. Ты молодец. Профессор уже, наверное?
– Доктор наук.
– Мне говорили... У нас все об этом знают... Ребята тоже хорошо устроились, но ты... – Алик не нашел слов, чтобы выразить одобрение. – А премию давно получил?!
– Года два. Тема закрытая была, поэтому в газетах не писали.
– У тебя голова всегда отлично работала. – Не поняв, что означает "закрытая тема", Алик огорченно вздохнул, но переспросить постеснялся.
– Ты чего?
– Нет, ничего... Я говорю, неудобно как-то... Может, мне не ходить с тобой?.. Погуляю где-нибудь, пока ты освободишься.
– Опять начинаешь? – Если бы встреча с Ниной была попозже, то я успел бы пообедать с ним и на сегодня распрощаться, но бросить его так, сразу, буквально через несколько минут после того как вошли в дом, было невозможно. Она мой лучший друг, и все прекрасно поймет. Это Москва, дорогой мой. Здесь люди проще, прямее, без наших восточных сложностей и хитростей...
– Не боишься, что жена узнает?
– О чем?
– Ну... про вашу... дружбу?
– А что в этом плохого? Когда-то я был влюблен в нее... Очень давно... еще до женитьбы... И она меня очень любила... Потом вышла замуж за другого, а я женился... И теперь мы друзья... Ты не смущайся. Посидим вместе, поужинаем, побеседуем. Она нам не помешает. Должен же ты посмотреть, как москвичи живут...
Надо было еще успеть заехать в аптеку за лекарствами для Азиза и посидеть у старика хотя бы минут десять. До встречи с Ниной оставалось меньше часа, но машин на улицах было меньше обычного, и при удобном стечении обстоятельств, пожалуй, можно было все успеть.
– Слева – это СЭВ. Совет Экономической Взаимопомощи, а еще левее – новое здание Совета Министров РСФСР.
Алик добросовестно вертел головой, стараясь увидеть все, что мелькало за окнами машины.
– Я сейчас заскочу в одно место. Очень важный разговор. Минут на десять. Подождешь в машине?
– Конечно.
– А как ребята живут? Что ты ничего не рассказываешь?
– Октай вернулся.
– Вернулся все же? С Нелей?
– Да.
– И где живут?
– У отца.
– Все по-прежнему?
– Да, только ругаются часто.
– Понятно... Я поставлю машину здесь...
Аптека осталась за углом; от нее дворами можно пройти к дому Азиза. Удобней было, конечно, остановиться прямо у входа в аптеку, но не хотелось, чтобы Алик узнал об Азизе, его болезни и появившемся после шестидесяти лет жизни в столице желании быть похороненным на родине. Хоть они и не были знакомы, история жизни Азиза могла огорчить Алика, а главное, навеет на грустные мысли, прямо противоположные всему тому, что я собирался внушить ему о себе и своей жизни в Москве...
В очереди стояли всего три человека, лекарства были готовы, так что уже через несколько минут Азиз, морщась и кряхтя, проглотил первую ложку мутно-серой микстуры.
На низеньком столике перед кроватью лежала закупоренная банка с вареньем и два лимона: видимо, кто-то уже навестил старика сегодня.
– С работы были, – тихо, одними губами, произнес Азиз и попытался улыбнуться. Мышцы лица не очень слушались его, пергаментно-желтая кожа несколько раз слабо дернулась, приоткрыв на мгновение длинный, черный от старости клык.
Под лимонами лежала выписка из приказа по шашлычной "Кавказ" – за безупречную многолетнюю работу гардеробщик шашлычной Исламов Азиз Агаевич награждался премией в размере месячного оклада.
– Как вы себя чувствуете?
Азиз сделал еще одну попытку улыбнуться.
– Во сколько будет врач?
– В четыре.
– А что он вчера сказал?
– Все то же самое.
– Но выглядите вы значительно лучше... – Еще недавно круглое, налитое лицо старика спало, обмякло, как спущенный мяч; под вялыми складками кожи проступали неровности черепа, сильно углубились глазные впадины. – Вы ели?
Послышался странный шум, в комнату заглянула соседка, взбивающая в тарелке что-то кремово-желтое.
– Не ел он ничего.
– Что же не накормили его?
– Три раза заходила, просила, уговаривала, не слушает. Как ребенок... Вон все лежит на столе. Может, у вас получится?..
Азиз готовился к каждому глотку, как к поднятию тяжести: тело напрягалось, на запавших висках проступали еле заметные мелкие капельки пота.
Через тридцать пять минут надо было быть у "Фрунзенского" метро; Нина никогда не опаздывала, и хотя бы сегодня следовало приехать вовремя. Но нельзя же было оставить его голодным...
С площади Восстания до начала Комсомольского проспекта удалось доехать за четыре минуты.
Еще через три минуты были на месте, с опозданием больше чем на полчаса..
Нина улыбалась, эффектный полосатый костюм в обтяжку выделял ее даже в нарядной вечерней толпе, снующей у входа в метро.
– Ну слава богу. Я уже думала, что-то случилось... Кто это с тобой? – Она увидела в машине Алика.
Объяснить так сразу, кто такой Алик, было не просто, еще сложней было сказать о том, что он проведет с нами весь вечер. Поэтому я начал с другого:
– Извини, ради бога. Пришлось заехать в одно место – буквально вопрос жизни или смерти... И не успел купить цветы.
– И опоздал на полчаса.
– На полчаса?!
Я знал, что опоздал на тридцать шесть минут, но огорчился так натурально, что Нина принялась меня успокаивать.
– А кто это в машине? – переспросила она.
– Ужас! – замотал я в отчаянии головой. – Просто не знаю, что делать!
Стало ясно, что произошло нечто чрезвычайное.
– Что случилось?
– Кошмар! Безвыходная ситуация... Он только прилетел...
– Откуда?
– Мы учились в одном классе.
– И что случилось?
– Большие неприятности.
– У тебя?
– У него.
Нина чуть успокоилась.
– Он славный малый, – воспользовавшись моментом, я повел ее к машине,тихий как мышь...
Нина остановилась.
– Он что, будет с нами весь вечер?
– Не мог же я его бросить одного в таком положении! Он будет молчать. Я обещаю. Слово пикнет – прогоним.
Нина наконец все поняла.
– Да пусть говорит. Но как хотелось сегодня побыть вдвоем.
– А мне? – Для большей выразительности я остановился.
– Ты меня любишь? – быстро спросила Нина.
– Очень.
– Так же, как прежде? – Она внимательно следила за выражением моего лица.
– Еще сильней!
– И ничего не изменилось?
– Ничего.
– Ни капельки?
– Ни капельки.
Она осталась довольна моими ответами, и необходимость провести вечер в обществе малознакомого Алика, выскочившего из машины и провинциально почтительно пожавшего протянутую ему руку, уже не казалась ей столь тягостной.
– Алекпер, – торжественно представился Алик; по сравнению с высокой, плотной Ниной он был трогательно мал.
– Ты о семье моей старайся не говорить, – шепнул я ему, закрыв за Ниной переднюю дверцу. Он вполне мог со свойственной ему наивностью спросить, как учится мой старший сын или живы ли родители жены, предложить тост за семью и огорошить Нину, справедливо убежденную в том, что я холостяк.
В ресторан Дома кино, обычно самый легкодоступный из всех, расположенных в центре, нас долго не пускали из-за юбилея Батановского...
Через весь зал действительно тянулся громадный П-образный стол, в этом мы убедились позже, когда удалось-таки преодолеть заслон из двух швейцаров и гардеробщицы. Батановский имел полное право занять весь ресторан: он был знаменитым киноартистом, и не будь с нами Алика, мы с Ниной, смирившись с неудачей, пошли бы пытать счастья где-нибудь еще. Но присутствие Алика, не сомневающегося в том, что мне в Москве все доступно, заставило меня действовать!..
Оставив их внизу, я поднялся на третий этаж и нашел главного администратора. Замотанный приготовлениями к предстоящему банкету, он долго меня не понимал.
– От какого Азиза? – Не глядя на меня, он заполнял какие-то счета.
– Кеманчиста.
– Что? – Оторвавшись на мгновение от бумаг, он с недоумением посмотрел на меня поверх очков.
– Кеманча. Инструмент такой... Вы в "Арагви" работали?
– Давно...
Администратору на вид было лет пятьдесят, и непонятно, как он мог работать с Азизом в "Арагви" в послевоенные годы...
Сколько же лет ему было тогда? Видимо, совсем мальчишкой начал он свою ресторанную деятельность. Или же Азиз, любящий похвалиться успехами своих бывших сослуживцев – один из них даже стал генералом, – что-то напутал...
– Вас Володей зовут?
– Да.
– В "Арагви" работали?
– Работал. Азиз... Музыкант, что ли?
– Да..
– А он жив еще?
– Болеет очень.
Моложавый Володя сочувственно вздохнул, продолжая коситься на счета.
– Так что тебе надо?
– Племянник его приехал из Баку. Азиз очень просил столик устроить.
– Сколько вас?
– Трое.
– Банкет у меня, – расстроенно сказал Володя, – сто пятьдесят человек... Юбилей Батановского.
– Я знаю.
– Приказано никого не пускать, даже кинематографистов. – Володя поморщился как от боли, вспомнив о приказе, и все же чувство коллегиальности взяло верх. – Ладно... Поднимайтесь... Я сейчас позвоню вниз... Азизу привет...
Нам поставили столик у окна, и мы были единственными посетителями, не имеющими отношения к юбилею Батановского, на который собрался весь цвет советского кино.
Алик был вне себя от счастья, он знал всех поименно, перечислял роли и даже был посвящен в довольно интимные подробности жизни многих присутствующих.
– Зотова! Зотова! – Он возбужденно направлял наше внимание в нужном направлении. – В "Горячем цехе" снималась, Мухина первая жена, в прошлом году развелись...
Нину его поведение поначалу веселило, потом ей захотелось поговорить о нас, и пришлось дать ему понять, что пора умерить свои восторги.
–Я хочу выпить за тебя, мой дорогой, – сказала Нина с ласковой, чуть грустноватой нежностью. – Рыцарь ты мой! Какое все же счастье, что ты есть! Суметь, несмотря ни на что, сохранить, сберечь свое чувство – это такая редкость в наше время. Я так благодарна тебе? Четырнадцать лет! Поверить трудно, что такое возможно! За тебя, чудо мое!
Ее нисколько не смущало присутствие Алика, который, правда, слушал ее краем уха; внимание его было отвлечено банкетом, набиравшим силу, как морской прибой после полуночи. И все же сама способность Нины говорить так свободно в присутствии малознакомого человека не могла не смутить его. А когда она сказала, что моя преданность ей приводит в восхищение всех, включая ее супруга Олега, он, порывшись для вида в карманах, встал и, извинившись, отправился в буфет якобы за спичками...
Нина была в ударе, на нее в очередной раз напало желание (в этот день в общем-то оправданное) высказать все, что накопилось в ее благодарном сердце за многие годы нашего знакомства...
–Ты даже не представляешь, какая ты прелесть! И что ты значишь для меня! Каждый раз, когда мне трудно, когда становится невыносимо, я думаю: а у меня есть его любовь! И я вновь обретаю опору в жизни. Честное слово! И еще думаю: какое счастье, что судьба нас свела! Ни у кого такого нет! Ни у кого!
–Правда?
–Правда.
Когда вернулся Алик, я произнес тост за него, за нашу дружбу, а он присовокупил к сказанному несколько слов, адресованных Нине, но, как водится, обращенных ко мне.
– Вы, я вижу, тоже очень дружите, – движением поднятого бокала он соединил нас,-и я вижу, что это чистая дружба, поэтому я хочу выпить и за Нину, как твоего друга, и чтобы она знала, что может на нас, твоих друзей, всегда рассчитывать и в хорошую, и в самую трудную минуту своей жизни.
Нину очень тронули слова Алика, она предложила мне привести его к нам послезавтра на ужин.
Это предложение, несомненно, было лишним, учитывая публику, которая должна была в этот день у них собраться, но отклонить eгo при Алике было не очень удобно, он мог решить, что я стесняюсь своих друзей. Хотя робкую попытку я все же сделал:
– А это удобно?
– Конечно,-удивилась Нина. – Попоешь немного. Гитару только не забудь.
– А кто будет?
– Я же тебе говорила.
– Вот почему я и считаю, что не очень удобно, если мы придем...
– Ерунда. Они очень неплохие ребята, я их всех хорошо знаю, будет весело...– Она повернулась к Алику:– Муж получил новую кафедру и решил собрать сотрудников по этому поводу. Отличные ребята...
– Я ничего против не имею, но поскольку мы с Аликом никого не знаем... сделал я еще одну попытку.
– Все равно ты обречен на знакомство с ними, – перебила меня Нина с улыбкой, – и чем раньше это произойдет, тем лучше...
Алик был так благодарен за приглашение, что я не стал больше возражать...
Вечер закончился тем, что Алик, подойдя к Батановскому, провозгласил тост от имени многотысячной армии почитателей его таланта в Азербайджане; они поцеловались и продолжали целоваться до самого закрытия ресторана.
Алику было постелено в кабинете, но, получив возможность побыть со мной вдвоем (Нину завезли по дороге домой), он никак не хотел ложиться спать – еще очень долго продолжалось хождение по комнатам и обмен впечатлениями о прекрасно проведенном вечере.
– Я сперва глазам не поверил. – Огромные трусы болтались на худых ногах Алика, как два черных пиратских флага в безветренную погоду. – Неужели сам Батановский! Даже потом не верил, когда ты подтвердил. Пока не поцеловались! Вот мужчина! Душа нараспашку!
Он был счастлив, и я радовался за него, зная, что он запомнит этот вечер на всю жизнь. Хорошо, что я все же решился потащить его с нами. Нина в конце концов все поняла, зато он получил столько впечатлений.
– Не думал, что артисты такие свойские ребята! – продолжал восторгаться Алик.
– В этом-то и главная разница! Мне почему нравится здесь жить? – Я попытался довести его наблюдения до уровня обобщения. – У нас, если человек чего-нибудь добьется в жизни, то сразу начинает важничать. А здесь, кто бы он ни был, академик, министр, народный артист, если ты с ним дружишь, то на равных. Никогда не укажет тебе на твое место. Другая атмосфера... Ты сам убедился сегодня... Все просто... И люди интересные... Я очень доволен своей жизнью...
–Еще бы! – Алик невольно окинул взглядом кабинет, заставленный шкафами с книгами.
–Так и передай ребятам.
–Они знают. Весь город знает.
–И пусть не обижаются. Я обязательно приеду. Вы даже не представляете, как я соскучился по всем вам... Но пока не получается. Загружен страшно...
–Хорошая женщина, – как бы в ответ на собственные мысли вдруг сказал Алик.
–Kто? Нина?
–Да. Красивая очень!
Сам бы я о ней не заговорил, но раз уж она ему так понравилась, то я не удержался:
– Я не хотел говорить... Но ты близкий мне человек. Не буду от тебя скрывать... Мы любим друг друга. Уже много лет...
– Я понял сразу. – Алик чуть засмущался.
– Четырнадцать лет уже. Сегодня как раз годовщина... не можем друг без друга...
– А семья?
– Семья? – Я усмехнулся. – А что семья?.. Все нормально...
– У нее тоже?
– Да...
Пора было кончать этот разговор; он и так узнал достаточно, чтобы не заснуть до утра. Чувствовалось, что он хочет что-то еще спросить, но я не дал ему такой возможности.
– Все! Пора спать! – Я направился в спальню. – Завтра у меня с утра уйма дел. Придется встать очень рано.
Он послушно, как ребенок, поднялся со стула.
– Видимо, я буду занят весь день, до самого вечера.
– Ничего... Я с ребятами погуляю... Кремль хочу посмотреть...
– А послезавтра пойдем в гости к Нине...
– Да... Подарок надо какой-нибудь купить.
– Купим, не беспокойся.
Уже когда я засыпал, за дверью послышались неуверенные шаги. Потоптавшись у порога в спальню, Алик все же решился выяснить, настолько крепко я уснул.
–Ты почему не спишь? – спросил я вежливо, но с неодобрением.
– Извини, я забыл... – Дверь приоткрылась. Алик, не заходя в спальню, протянул мне что-то формой и размерами похожее на фотокарточку. – Это тебе...
– Что это?
– Пригласительный билет на свадьбу.
– Спасибо. Что ты беспокоишься? Утром дал бы...
Я приподнялся на локте и, мысленно выругав себя, все же предложил Алику войти: что поделаешь, так уж я, видимо, воспитан...
Алик вошел в спальню, присел, в кресло и дал мне возможность налюбоваться пригласительным билетом, отпечатанным на глянцевой цветной фотобумаге.
– На заказ сделал.
– Красивый.
Собравшись с духом, Алик приступил наконец к делу, из-за которого не мог уснуть.
– Я прошу тебя... Очень прошу, – сказал он проникновенно, с чувством, и глаза его красиво увлажнились. – Ты должен приехать на свадьбу. Ради всего. Хоть на один день... Это судьба, что я тебя встретил... Возьми жену, детей и приезжай!..
Что можно было сказать в ответ? Какие привести доводы, чтобы отказаться от поездки? И опять не нашлось ничего более убедительного, чем ссылка на занятость, на невозможность бросить работу даже на несколько дней. Конечно, хорошо бы махнуть туда ненадолго, увидеть всех и попытаться что-то сделать, чтобы не остаться в их памяти зазнавшимся выскочкой.
Но ведь и вправду не было никакой возможности, не мог я туда поехать в моем нынешнем положении. И по мере того как я приводил довод за доводом, Алик все ниже опускал свою баклажанную голову, чтобы случайно не встретиться со мной взглядом.
– Я сам очень хочу, Алик... давно мечтаю... Думаешь, я не понимаю, но никак не получается... То одно, то другое... А на твою свадьбу тел более. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Но по срокам -никак... Заграничная командировка... Международный конгресс. Понимаешь?
Алик молча кивнул.
– От меня ничего не зависит. Я постараюсь, конечно... Всякое бывает... Вдруг перенесут конгресс... или какие-нибудь международные осложнения... Мало ли что может быть!
Алик исчез как-то тихо и незаметно, не произнеся больше ни слова...
Ночью приснился тот же сои. Опять все таращили на меня глаза, потому что брюки исчезли с меня именно тот момент, когда я оказался в самом людном и ярко освещенном месте...
Утром пришлось подняться рано, чтобы успеть перед работой покормить Азиза. Соседка сварила рисовую кашу, но старик не стал ее есть и ограничился стаканом чая.
– Придется отправить вас в больницу, – припугнул я, чтобы он хоть немного поел; две недели его все уговаривали – и врач, и соседи, и я – лечь в больницу, но он наотрез отказывался: какой-то мистический страх у него был перед больницей, может быть, потому, что за всю жизнь он ни разу в нее не попадал.
–Если возьмут в больницу, значит, надежда еще есть, – прикрыв глаза, вдруг сказал старик. – Безнадежных они не берут...
– Перестаньте говорить глупости. Через месяц вы бегать будете.
Он промолчал.
– Только есть надо побольше...
Несколько ложек каши все же удалось впихнуть. Проглотив ee, он принял окончательное решение:
– Пусть меня отвезут в больницу. Я согласен...
– Я сам вас отвезу после работы.
– Только дай слово, если я... – он не решился произнести это слово, – если что-то со мной случится, переправишь меня в Баку.
– Опять начинаете? – Я сделал вид, что рассердился. – У вас обыкновенная язва. Небольшое обострение. В больнице, конечно, вас давно бы поставили на ноги.
Приподняв складчатые, как у ящерицы, веки, он вслушивался в каждое слово, пытаясь понять, насколько я искренен с ним.
На работу удалось приехать минут за пять до звонка. Через цех, заваленный штабелями валенок, не задерживаясь, сразу же прошел в технический отдел, зная, что там меня с нетерпением ждут. Голос Вали, не имеющей, как и я, высшего образования и компенсирующей этот недостаток активной общественной деятельностью, был слышен уже в коридоре. Ей обязательно нужно было привлечь на свою сторону мнение масс, но, судя по выражению лиц, массы – два сотрудника технического отдела, в отличие от нас с Валей имеющие высшее образование, – не очень-то поддерживали ее возмущение.
Поздоровавшись, я остался в дверях; Валя сразу же ринулась в бой.
– Ты почему не пришел вчера на репетицию? – Хорошенькое, почти детское лицо ее раскраснелось, глаза грозно поблескивали, но я-то знал истинную причину столь бурной активности, как, впрочем, и коллеги, следившие за нашим диалогом с чуть заметными (на тот случай, если она обратится к ним за поддержкой) улыбками.
– Не смог.
– И в субботу в Звенигород тоже не сможешь поехать?
