Текст книги "Хирург и она; Матрица"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– К чему ты это?

– А к тому, что не только я понял, что живу в колбе. Чихай это понял, Козлов подсознательно понимает...

– Я читала в одной книге что-то похожее. Там герой, сумасшедший, разговаривал с Богом. Этот человек говорил, что ему кажется, что Бог людей выращивает для получения душ. Как бройлеров. По определенной методике. Сон, еда, работа, развлечение. Сон, еда, прогулка. Сон, еда, работа, развлечение. Сон, еда, работа, развлечение... А для увеличения душевных привесов повсюду лозунги распространяет: "Знания умножают печали", "Смирись", "Все – суета сует и всяческая суета" "Блаженны нищие духом" и так далее...

– Интересная мысль, – улыбнулся Хирург.

– И еще я читала один фантастический рассказ. Там инопланетяне захватили Землю и сделали из нее ферму для получения высококачественного человеческого желудочного сока... Нужен он им был жизненно. И знаешь, люди очень скоро привыкли к новому образу жизни. Потому что за свой желудочный сок они прилично получали... И могли жить по-человечески... Меня этот рассказ задел – мне показалось, что и я в своей конторе желудочный сок сдаю.

– Я читал эту вещь...

– А сейчас... Знаешь, что мне сейчас кажется? Сейчас, когда я встаю, нет, уже встала на ноги?

– Что?

– Что люди выдумывают всю эту чушь из головы, чтобы оправдать свою жизненную импотенцию. Вот ты специально понял, что живешь в колбе и дышишь не воздухом а физиологическим раствором, чтобы оправдать свои неудачи, чтобы свалить их на некие могущественные сверхъестественные силы. Ты не смог работать с людьми, не смог найти себе хорошую женщину, не смог придумать цели...

– Это ты говоришь!? – рассердился Лизоносов. – Ты, которая сама спряталась в колбу! Всю жизнь карманные мясорубки рекламировала и на даче в высоких гладиолусах пряталась!

– Мне по жизни мало хорошего досталось. Тебе Бог дал много больше, и ты все равно спрятался. Наверное, у тебя "нарушено кровоснабжение правого полушария мозга и пара пустяков с почками, печенью и желчным пузырем".

Они засмеялись.

– Я вытащу тебя из твоей колбы, почти уже вытащил, – сказал Хирург успокоившись. – Только знай, что человек выскакивает из одной колбы, чтобы попасть в другую. Потому что реальный мир состоит из колб или луз, в отличие от выдуманного, состоящего из RAM-радости, флоппи-любви и CD-верности.

– Давай, мы забудем об этой чепухе и выдумаем свой мир? Ты же выдумал мне лицо? И внизу все переделал. А я выдумаю тебе радость, любовь и верность? Так выдумаю, что ты до конца своих дней будешь в них верить?

По глазам Даши было видно, что она что-то пытается вспомнить.

– Давай... – недоверчиво улыбнулся Лихоносов. – У Николая Доризо есть строчки "Ты обмани меня, но так, чтоб не заметил я обмана". Я всю жизнь хотел, чтобы мои женщины меня обманывали. Но они не удосуживались.

– Не стану я тебя обманывать. Я просто все выдумаю, как Пушкин выдумал "Евгения Онегина".

– Женские выдумки сильно отличаются от реального мира... Да что говорить, давай посмотрим, что у нас выйдет. Ты о чем думаешь?

– О, Господи! – вмиг побледнела Даша.

– Что с тобой? – испугался Лихоносов.

– Я вспомнила!

– Что ты вспомнила? Говори!

– Этот человек... Который хотел меня задавить у дома... Мне тогда показалось, что он кого-то напоминает... Какого-то артиста. И вот, вспомнила...

– И побледнела из-за этого?

– Да... из-за этого. Этот человек был похож на того типа, который охотился за... ну, за этими борцами из твоей "Матрицы"... Я помню, он еще очки снял, перед тем, как прибавить скорость. Точно такие же, кстати, очки как в кино.

– Какая чушь!

– Конечно, чушь... Но очень уж был похож...

62. Причем здесь Чингисхан?

На следующий день – было 17 июля, Даша впервые за две недели прошлась по дому. Увидев развороченную Козловым кухонную стену (Хирург не удосужился ее починить), она вплеснула руками:

– Да что же это такое! Это же не дом, а свинарник!

Женщина, осознав, что Хирург никуда от нее не уйдет, потихоньку становилась сама собой.

Хирург, смеясь, увел ее в комнату, усадил в кресло.

– Ты что смеешься?

– Да Чингисхана вспомнил. Он, как и ты любил порядок.

– Причем здесь Чингисхан?

– Однажды в сражении этого великого полководца ранила отравленная стрела. Человек притащил его в шатер, вынул стрелу и стал отсасывать кровь из раны. Очнувшись через некоторое время, Чингисхан поднялся, пошатываясь, на ноги и увидел, что ковер вокруг него густо оплеван кровавой слюной. И брезгливо выцедил человеку: "Грязная свинья! Пошел вон! Ты осквернил мое жилище!" Но человек не смог уйти, он упал, мертвый от яда. И великий полководец пнул его в сердцах ногой, и приказал вынести с глаз долой.

Даша поняла, что Хирург изложил ей один из вариантов их совместного будущего. Но, будучи женщиной, она не стала "грузиться", а по особенному улыбнулась.

63. Будет из чего выбирать.

Еще через неделю Хирург начал готовиться к операции. Он не хотел с ней спешить, видимо, в глубине души считал, что все женщины – "чингисханы". Но как-то поздним вечером, спустя час после истечения моратория на определенный род отношений, Даша попросила его назначить долгожданный ею день, и ему пришлось согласиться.

Лето прощалось с июлем, стояла густая жара, и потому ногу пилили ночью. Операция прошла удивительно буднично и закончилась под утро. Правой стороной лица Хирург занялся в конце августа. С ним тоже не было никаких проблем, хотя Даша поначалу опасалась, что она может получиться не вполне похожей на левую. Но хирург, принимаясь за нос, ее успокоил.

– Если получится непохоже, то тебе будет из чего выбирать, – сказал он, хитро улыбаясь.

– Ты что имеешь в виду? – испугалась Даша.

– Ну, если тебе понравится правая сторона, то левую под нее подгоним, и наоборот. А вообще ты особо не беспокойся – для себя ведь делаю.

Сказав, Хирург смущенно улыбнулся. Последнее время, как мы уже говорили, он часто ловил себя на мысли, что накрепко привык, прикипел к Даше. Привык слухом к ее голосу, зрением и осязанием к ее телу, сердцем – к ее ласкам. Ему ничего не было нужно, кроме ее присутствия, ее завтраков, ее мыслей, ее особенного взгляда, ее маленьких глупостей и житейского ума, в общем, всего того, что неразрывно с ней связано.

Даша чувствовала это. Поэтому и опасалась за лицо, ведь левую его половину делал человек, в общем-то, к ней равнодушный. А правую собирается делать любящий.

Между ногой и лицом исчез Козлов. Хирург как-то зашел к нему на дачу и сын Козлова, весь вымазанный кровью (он только что заколол очередного кабанчика), сказал, что отец уволился и, оставив семье все свои деньги и парадный китель с погонами полковника, Орденом мужества и многочисленными медальками, уехал то ли в Сибирь к Александру Первому, то ли еще куда.

– Белая горячка? – предположила Даша, узнав об этом. – Или тебя наслушался?

– Нет, не горячка. Просто немного паранойи на фоне убожества жизни. Этого вполне достаточно, чтобы выбраться из колбы и пойти искать себя...

– А ведь нормальный на вид человек...

– Нормальный человек не в силах ниоткуда вырваться. Вырываются душевнобольные.

– Да, только больной мог близко принять к сердцу твою... – Даша хотела сказать "болтовню", но осеклась, побоявшись обидеть Витю (так она его последнее время звала), – твою философию "фальшивого" мира.

– Знаешь, в последнем нашем разговоре он спросил меня, уверен ли я, что я – это я. Я ответил, что в этом уверенным быть нельзя. Так же, как и в том, что он – это он. На это Козлов кивнул и, пожав руку, вышел.

– Достал человека. Все у него было – должность важная, дачи, коровы, свиньи...

– Жена-полуторка...

– И дети, – тепло улыбнулась Даша. – Послушай, мне иногда кажется, что ты и в самом деле веришь в эту чепуху.

– Да нет... Я же говорил, что уверенным в этом быть нельзя. В той же "Матрице" борцы против фальшивого мира могли сидеть в колбах другого уровня, более высокого. Сидеть и воображать, что они борются. Неуверенность во всем – это свойство разума, способного вообразить почти все.

– А уверенность есть свойство тупости?

– Ну, это банально. А Козлов наш молодец...

– Почему это молодец? Потому что ушел?

– Никуда он не ушел. Просто он не дал вставить в себя очередную дискету с трехэтажной дачей, английской коровой и женой-полуторкой. И теперь эта дискета ждет кого-то другого.

64. Пробный камень.

Бинты Хирург снял в конце сентября. Он тянул, сколько мог, тянул, чтобы на лице Даши не осталось ни одной не зажившей клеточки. Он снял бинты и принес зеркало.

Она смотрела на себя и себя не видела. Она видела необыкновенно красивую улыбчивую женщину с алыми губками, глазами, то проникновенными, то по-детски наивными, она видела аккуратный носик, безусловно, являвшийся центром ("Фокусом", – сказал потом Хирург) зеркала ее души. Лицо ей дружески улыбалось, оно говорило ей: – "Я – это ты. Возьми меня насовсем. Перестань меня замечать! Видь лишь неровно улегшуюся прядь волос, выпавшую ресничку на нижнем веке, и эти едва заметные шрамы под ухом – некоторое время их придется умащивать снадобьями нашего друга".

Но Даша не могла так сразу принять свое лицо. Она недоверчиво посматривала то на Лихоносова, то на себя. Она чувствовала себя в колбе. В колбе своего нового лица. Однако это ощущение преследовало ее недолго. Вглядевшись еще раз в зеркало, она увидела, что половинки лица неуловимо отличаются. Сквозь правую просвечивала прежняя Даша. Именно она оживляла образ, придавая ему глубину и странное очарование...

– А если тебя приодеть, или наоборот, раздеть, то Афродита попросится в поломойки, – сказал Хирург елейно улыбаясь. – И у Зевса не будет оснований не удовлетворить ее... просьбу.

Несколько дней назад Даша сказала ему, что сегодня опасный день и потому не надо в нее кончать. На следующее утро он задумался: мужчины чутко относятся к желанию женщин "залететь" или не "залететь" от них, это ведь пробный камень уровня их отношения. Поразмыслив, Хирург решил, что Даша боится забеременеть не потому, что в ее дальнейших планах он не фигурирует в качестве одного из главных действующих лиц, а потому что заводить ребенка в кардинальный период жизни, по меньшей мере, глупо. Глупо заводить ребенка без средств к существованию, проживая в халупе, без паспорта – ведь прежний выдан на совсем другое лицо.

Да, Хирург влюбился в свою "Галатею", и потому каждое ее слово, каждый ее взгляд, каждое движение губ и глаз он пропускал через ожившее свое сердце.

А Даша была женщиной. Она была благодарна Хирургу безмерно, она отдавалась ему как богу, но в далекое будущее не заглядывала. В далекое совместное будущее.

Стоит ли думать, что будет через полгода, если кругом столько насущных проблем?

Стоит ли думать, что будет через год, через два?

Стоит ли думать и отравлять такие радостные дни мыслями, что Виктор Васильевич Лихоносов, как не крути, это не муж? Не отец, не добытчик и не защитник? Конечно, все может изменится, он может стать другим, да и она ведь еще не знает, сможет ли уйти от него к другому.

И потому Даша вела двойственную жизнь: всем своим новым существом она жила в будущем, блистающем огнями рамп, тянущемся в неведомое мостками подиумов, мчащемся в красных спортивных машинах с открытым верхом. А с Хирургом она жила сегодняшним, нет, вчерашним, по сути дела вчерашним днем.

Жила и не задумывалась, ведь эту ее двойственную жизнь придумал он сам. Он сам говорил, что многие несчастья нашего общества происходят из-за того, что большая часть семей по тем или иным причинам живет не в ту сторону.

"Семьи создаются, – изрекал он, лепя пельмени из свинины Козлова, -чтобы физиологически выжить перед лицом жизненных напастей, чтобы женщина могла родить ребенка, чтобы было кому защищать малых и кормить состарившихся. А в идеале семья нужна лишь для воспитания ребенка. И воспитания не в качестве лишней пары рук, не в качестве кормильца престарелых родителей, а в качестве полноценного и самостоятельного человека, главная цель которого не заработать деньги, не сделать карьеру, а реализоваться. И это великая цель, ибо вокруг реализовавшихся людей меньше горя и ненависти".

А кто не хочет, чтобы вокруг было меньше горя и ненависти? И Даша хотела. Слушая Лихоносова, она чувствовала себя его дочерью, дочерью, которую воспитывают, чтобы она могла пойти по миру своею собственной дорогой.

65. Козлов появился и исчез.

Со временем свыкшись со своим лицом, Даша стала Афродитой. Даже красивее, потому что красота ее была человечной, а глаза и ум помнили горе. Лихоносов не сводил с нее глаз. И не спешил освободить ногу он железок. Даша, глядя в его несмелые глаза, понимала, что эти железки для него есть суть оковы с ядром, сняв которые, он потеряет власть над своей Галатеей.

– Ладно, сниму их седьмого ноября, – пообещал он в середине октября после того, как женщина, якобы в пылу любви, больно ударила его своей конструкцией.

– Ты случайно не коммунист? – радостно засмеялась Даша. – Обещал же к Новому году?

– К Новому году я обещал тебе всенародное признание, – ответил Хирург, потершись щекой о ее плечо.

И она стала ждать пролетарского праздника, как Пасхи. В конце октября неожиданно пришел с фотоаппаратом молоденький и симпатичный лейтенант милиции.

– Я от Владимира Константиновича, – сказал он, восторженно поглядывая на Дашу.

– А кто такой Владимир Константинович? – заиграла глазами преемница Афродиты.

– Это подполковник Козлов. Бывший подполковник. Увольняясь, он попросил меня сделать вам новый паспорт. Есть у вас чистая простыня?

– Есть, конечно, – ответила Даша, уразумев, почему в вопросе лейтенанта прозвучало ожидание отрицания. "Будь ты со мной, простыни пришлось бы менять каждый день".

Хирург также прочитал эту мысль и, не желая появления ее апологетов, обратил внимание симпатичного лейтенанта на себя:

– Нет ли у вас каких-либо сведений о Владимире Константиновиче? Мы часто его вспоминаем, очень тепло вспоминаем.

– Почему нет? – усмехнулся лейтенант. – Есть, мы навели справки по своим каналам.

– Ну и где же он, чем занимается?

– Он поехал в Воронеж, на родину. И там организовал общественный клуб под названием "Матрица".

– Фанклуб?

– Нет, я бы не сказал. Они все считают, что живут в выдуманном кем-то и для кого-то мире. И что все они, и вообще все люди...

Лейтенант замолчал, подыскивая слово, и Лихоносов подсказал:

– Виртуальны?

– Да. Примерно. И они ищут способ вернуться в настоящий мир, пусть даже он разрушен ядерной войной. Накупили компьютеров, наделали хитроумных приборов, завели парапсихологов и прочих околонаучных жуликов...

– И у них, конечно, проблемы?

– Да. ФСБ, естественно, ими интересуется...

– ФСБ? – удивилась Даша, и лейтенант опять стал на нее смотреть как на природное чудо.

– Да, ФСБ. Эта "Матрица" стала интересоваться, кому нужен этот, по их мнению, фальшивый мир, и очень далеко пошла.

– Похоже, психушка им светит... – Лихоносов старался не смотреть на Дашу, упивавшуюся властью над гостем.

– Может быть. Однако в последнее время они замкнулись, перестали интересоваться внешним миром. А многие, в том числе и Владимир Константинович, вообще исчезли. Наверное, нашли вход в свою чепуху.

– Откуда у вас эти сведения?

– К нам приезжали, интересовались его биографией. После того, как в Тихом океане, у Маршалловых островов, нашли бутылку, а в ней записку с его подписью.

– Вы знаете ее содержание?

– Знаю... – странно посмотрел лейтенант. – "Витек, я нашел" с восклицательным знаком. Неделю назад американцы передали ее копию в наше посольство.

Сказав, лейтенант, вновь стал смотреть на Дашу. Лихоносов, переварив услышанное, насколько это было возможно, покашлял. "Пора, мол, и фотографией заняться".

– С каким восклицательным знаком? – продолжила Даша разговор. Она хотела, чтобы другой мужчина побыл с ними подольше.

– С тем самым, который ставят в конце предложений для выражения эмоциональности высказывания, – проговорил Лихоносов въедливым голосом.

Лейтенант посмотрел на Хирурга недовольно. "Я мог вас в дело вложить, но не сделал этого. Но это никогда не поздно, имейте в виду, господин счастливчик".

Последнюю мысль он подумал, вновь глядя на Дашу. С тем же выражением глаз. И та, смешавшись, пошла за простыней.

66. Лицензия, контракт и оброк.

Сфотографировав Дашу на фоне пододеяльника (чистой простыни не нашлось), лейтенант удалился. На следующее утро он пришел с цветами и паспортом. Лихоносов после этого весь день ходил, как в воду опущенный.

– Что с тобой? – спросила она за ужином. – О Козлове думаешь?

– И о нем тоже. Не рвануть ли нам с тобой в Воронеж? Я давно мечтал на Маршалловых островах побывать.

– А что это об островах задумался?

– Этот милиционер меня смутил. Нет, не цветами. А тем, что он в любой момент может изменить нашу жизнь...

– А что мы сделали? – удивилась Даша, вспомнив милицейский взгляд лейтенанта.

Лихоносов подумал о Чихае. Даша, вглядевшись в его лицо, вспомнила последнюю свою "гастроль", "рэмбо-гастроль". И погрустнела.

– Надо уезжать отсюда... – вздохнул Лихоносов. – Мы совсем забыли о Чихае.

"И о горе трупов, которую ты оставила в Болшево", – добавил он мысленно.

– Ты думаешь, он прорежется? – отложила вилку Даша.

– Он может прорезаться. Если неприятность может случиться, то она случается, – говорил один известный физик.

Лихоносов посмотрел на Дашу, и в который раз был смятен ее красотой. "Красивая женщина – это миг, подрубающий вечность", – вспомнил он японскую пословицу, не находя сил отвести от нее глаз.

На этот раз привел его в себя профессионализм. "Надо бы ей осанку подправить", – подумал Хирург, и все стало на свои места.

– Да, надо уезжать... – покивала Даша. – Но куда? У нас мало денег... Не на панель же идти?

– На панель нельзя, попадешь к бандитам, – усмехнулся Лихоносов.

"А ведь она – вампир, стала вампиром, – подумал он мельком. – Красота ее есть вампир. Она входит в человека, в мужчину, входит через широко раскрытые глаза и выедает все изнутри. Сладостно выедает человеческое. И упоительно-божественным духом занимает освободившееся место.

– Так что же делать? – спросила Даша, улыбнувшись мыслям любовника. Она давно их читала. Это было легко. Он никогда не играл и не пытался ничего скрыть. Скрывают только глупость и зло. А их у него не было.

– Что делать? Спонсора надо искать... – почернела душа Лихоносова. Он говорил то, что подсказывали ему глаза Даши.

– С ним же придется спать?

– Естественно. У красивых женщин на сон уходит большая часть рабочего времени.

– А что если...

– Что если?

– Ну, давай я найду...

Оба они вспомнили Лору.

– Еще одну Лидию Сапрыкину?

– Да. Пойми, у нас дилемма. Или я ухожу в свет, попадаю там к какому-нибудь финансово-экономическому воротиле, и он делает меня кинематографической дивой, или ты засучиваешь рукава и берешь в руки пилу и скальпель.

– На пилу нужна лицензия...

– Никакой лицензии не нужно. Пока не нужно. После праздников я поеду в Москву, найду в Интернете или в дорогих журналах богатую старуху...

– И я тюкну ее топором?

– Нет, ты будешь резать ее скальпелем. Сделаешь ее сорокалетней Мэрилин Монро, получишь деньги, откроешь клинику, а я буду сидеть дома и...

– И рожать мне детей?

Прежде чем ответить, Даша сделала емкую паузу. Лихоносов успел подумать: "Во всех красавицах, которых я знал, была какая-то слабина, от которой можно было оттолкнуться. Или зацепиться, чтобы не упасть на колени. Хищный взгляд, глупость, самоуверенность, надлом какой-то или картинность. А в ней ничего этого нет. И я падаю, падаю на колени, но никак не упаду, потому что стоит она не на земле..."

– Да, – ответила Даша. В ее глазах играли искорки. Она была довольна впечатлением, которое производит.

– Я же тебе рассказывал...

– Что рассказывал?

– Ну, что вдохновение нужно. А то получится пшик. Или оба уха на одной стороне. Да черт с ними, с ушами и вдохновением, нужен стартовый капитал.

– Старуха будет богатой. – Даша вспомнила безобразную старуху-соседку, ходившую в коротких платьях и ездившую на голубом "Оппеле".

– Знаешь, сейчас так: если ты не обманываешь, то тебя обманывают. Если мы начнем честное дело, точно обманут и посадят... Эти старухи деньги не розничной продажей окороков заработали. Их черта с два обманешь.

– Ты предлагаешь менять красоту на квартиру и дачу?

– Да ничего я не предполагаю! Найти вторую такую женщину, которая отдаст дачу с квартирой за живописный носик? Это невозможно.

– Ты как-то говорил, что неуверенность во всем – это свойство разума, способного вообразить почти все. Так вот, я гораздо менее тебя разумна и потому уверенности во мне больше. Поверь, я смогу найти богатую женщину, готовую на все ради заинтересованного мужского взгляда. Давай, ты доверишься мне?

– А что ты просишь? Ты просто прикажи. Я как посмотрю на тебя, так готов на все, чтобы смотреть и смотреть...

– Нет, ты не... не...

– Не мужчина?

– Мужчина, мужчина... Я просто хотела сказать, что ты не знаешь женщин. С нами нельзя так раскисать.

– Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей?

– Да, – взъерошила Даша волосы Лихоносову. Тот обиженно отстранился и сказал:

– Знаешь, я сейчас увидел один из вариантов твоего будущего. Представь, кругом все блестит и пахнет, все постылы, все в тебя страстно влюблены, а один, мускулистый, торичеллиевой пустотой плотно надутый, смотрит на тебя как на остывшую курицу, и ты бесишься, безумно желаешь, чтобы и он видел тебя горячей и аппетитной.

– Мне неприятны эти слова. Ты их произнес, чтобы сделать мне больно.

– Извини. Я смотрю на тебя и вижу, что ты – не моя ... Ну и правильно красота принадлежит избранным.

– Витя, ты дурачок! Я же люблю тебя, и сплю с тобой, с удовольствием сплю. И кормлю тебя завтраками. Тоже с удовольствием. А ты хочешь, чтобы это было всегда. Чтобы это продолжалось сорок лет. А ведь жизнь нам предлагает другое. Через год-два мы надоедим друг другу. И что тогда?

– И что же ты предлагаешь мне взамен сорока лет?

– Я предлагаю контракт.

– Какой еще контракт?

– Контракт на год. Мы пообещаем друг другу, что год мы будем верно любить друг друга и будем жить ради друг друга и скрепим обещания подписями. Через год контракт можно будет расторгнуть или продолжить.

– Чепуха это. Я буду любить тебя всю жизнь.

– Да, будешь! Потому что собираешься всю жизнь просидеть в этой халупе. Просидеть, ничего не делая и глядя на меня влюбленными глазами. А если ты начнешь двигаться, начнешь что-то делать, то все перевернется! Понимаешь, все перевернется, ты сам когда-то об этом говорил! Уже я буду ревновать тебя, уже я буду бояться тебя потерять, уже я буду просить тебя сидеть дома и ничего не делать. По сути, у меня нет никаких шансов удержать тебя, потому что я просто красива. А ты талантлив, ты умен, ты бог! Ты через неделю можешь сделать из меня ничто, сделать, появившись передо мной с новой своей Галатеей, перед которой я буду выглядеть гадким утенком!

– Нет, это не возможно. Я не вижу красоты совершеннее твоей.

– Не видишь, потому что смотришь на меня одну. Я знаю, стоит тебе посмотреть на другую женщину, как тут же у тебя в голове загорятся идеи. И знаешь, не стану таиться, я все это тебе говорю и контракт предлагаю с расчетом, что ты возьмешься за ум, бросишь пить и попытаешься стать для меня замечательным мужем...

"Как говорит! – повеселел Хирург. – В ля-ля-тополя она мне не уступит! Может, в проповедницы ее переквалифицировать?". И сказал примирительно:

– Ну, ладно, седьмого ноября я удалю из тебя железо, восьмого-девятого выходные, а десятого дам тебе волю и благословлю на заработки. А теперь... а теперь давай составлять контракт.

67. Авдеев из Счетной палаты.

Седьмого ноября Даша встала не крыло. До воскресного вечера Хирург учил ее ходить и преуспел в этом – когда утором десятого Даша уходила от калитки, за которой стоял Лихоносов, последний не мог отвести от нее глаз.

"Головка королевы, шаг от бедра, ягодицы играют , – подумал он, чувствуя, как его сердце падает к Земному ядру. – Такая может и не вернуться",

"А я ведь могу не вернуться, – подумала Даша, поймав недоуменно-восторженный взгляд прохожего "Откуда здесь такая красавица!?". Обернувшись, она помахала Хирургу рукой в старенькой перчатке. Поворачивая в переулок, ведущий к автобусной остановке, думала, сама себе улыбаясь: "Надо в случае чего сыграть Золушку. Он спросит:

– Вы, такая совершенная, и в этих... в этой одежде? Вас ограбили?

А я отвечу простодушно:

– Что вы! Это лучшие мои одежды, и других у меня не было. Папа говорил, что они мне идут...

На автобусной остановке Даша стояла недолго. Проехавший мимо новенький черный "Мерседес" остановился в десяти метрах от остановки, сдал назад, из него вышел среднего роста плотный человек с лицом генерала. Просто улыбнувшись, он сказал:

– Счастлив буду вас подвезти.

– Нет, что вы, я с незнакомыми людьми, да еще за городом, не езжу!

– Так давайте познакомимся. Вот мои документы.

Мужчина, на вид чуть больше сорока, с приятной полунасмешливой полуулыбкой, то и дело осенявшей его лицо – такой никогда не станет канючить "Ты меня бросишь, ты меня бросишь", достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, вынул из него удостоверение и протянул Даше.

Удостоверение руководителя одного из известных подразделений Счетной палаты было выдано на имя Авдеева Николая Федоровича. Даша нарочито серьезно сверила фотографию с лицом мужчины, и согласилась ехать.

Села она спереди. Узнав, что машина едет в Москву, попросила довезти до ближайшей станции метро.

Ехали молча. Даша молчала, всем своим видом показывая, что один из руководителей Счетной палаты для нее всего лишь водитель попутной машины. А один из руководителей Счетной палаты молчал, посматривая на женщину оценивающим взглядом, точнее взглядом человека, уже решившего приобрести вещь, но продолжающего выискивать в ней качества, которые позволят ему счесть цену разумной или даже низкой.

Проехав Орехово-Зуево, Авдеев остановился у придорожного ресторана и сказал, что у него побаливает желудок, и ему необходимо питаться по часам.

– Может быть, пообедаем вместе? – предложил он, просительно глядя.

Даша сто лет не была в ресторанах и согласилась, невзирая на свой пролетарский вид. Ведь она Золушка, что ей стесняться?

Тем не менее, поднимаясь по ступеням, она спросила:

– Мой вид вас не шокирует?

– Да что вы, напротив! Есть в вас что-то исконное, то, чего мне не хватает. А если, извините за скромность, государственному деятелю не хватает исконного, то плохи его дела.

– Так это вы в народ ко мне пошли, – рассмеялась Даша.

– Если хотите, – улыбнулся государственный деятель.

***

Авдеев не пожадничал, заказал все самое лучшее, в том числе и любимый Дашей брусничный "Абсолют", и она напилась.

Это был ее первый выход в свет. Первый раз она была в центре внимания, первый раз была королева. Первый раз она могла посмотреть королевским взглядом в глаза хотя бы тому симпатичному мальчику с такими темными от страсти глазами, посмотреть так, что тот неминуемо почувствует желание сделать все, что она попросит.

Авдеев выпил тоже. Глаза его сделались масляными. Он стал говорить, что давно не живет с женой, и всю жизнь мечтал встретить такую женщину как Дарья Павловна.

– Вы только посмотрите на меня по особенному, мягко, обещающе посмотрите, и мы сейчас же поедем с вами в Москву, и я отведу вас в Банк реконструкции и развития, и вас сделают пресс-секретарем с окладом десять тысяч долларов. Или поедемте на телевидение и поговорим там о вашей собственной программе. Вы хотите иметь собственную телепрограмму? Да, хотите, я вижу по вашим глазам. Но более вас этого хотят миллионы российских мужчин и женщин. Потому что вы – это не вы, – Даша усмехнулась, вспомнив Козлова с его "Матрицей", – вы – это национальное достояние, и каждый российский гражданин имеет прямое конституционное право видеть вас хотя бы на телеэкране...

– Ну хорошо, отведете вы меня сегодня в банк своей реконструкции или на телевидение, – скептически посмотрела Даша на преждевременно явившегося Деда Мороза. – И что мы там увидим? Мы там увидим такого же, как вы, человека. И он тоже будет смотреть на меня вашими глазами и обещать райские кущи...

– Ну, почему обещать...

– Будет, будет. Будет обещать полмира за некую маленькую услугу с моей стороны. И как вы меня делить станете?

– Нет, делить я вас не стану... Они и так сделают все, что я скажу.

Даша не ответила, и Авдеев, поев ее глазами, продолжил:

– Послушайте, Дарья Павловна! Мы же взрослые люди. Я видный и небедный мужчина, вы – красивейшая в мире женщина. Этим все сказано. Я предлагаю вам контракт – вы становитесь моей женой, а я устраиваю вам молниеносную карьеру...

Даша посмотрела скептически. Дед Мороз, не привыкший, видимо, к таким взглядам, переменился лицом и сказал неожиданно зло:

– Знаете, что, милая? Я должен вам кое-что сказать. Я должен вам сказать, что, на мой взгляд, вы глубоко заблуждаетесь, Вы думаете, красоты вам хватит, чтобы выбраться из ваших стоптанных сторублевых туфелек и этого платья? Да, хватит, но деньги на расходы вам будет давать не муж, а клиенты. И не прямо, а через сутенера.

У стола возник симпатичный мальчик с темными от страсти глазами.

– Девушка, – обратился он к Даше. – Если вам нехорошо, скажите мне, и я сделаю вам свежий воздух.

– Нет, нет, все в порядке, спасибо, – светло улыбнулась Даша. – И бога ради извините, у меня с этим господином деловой разговор. Вы настоящий рыцарь, всего вам доброго.

Мальчик попрощался офицерским кивком и не посмотрев на Авдеева, пошел к своему столику.

– Ну вот, вы видите, если бы не я, вы попали бы в руки этого торговца наркотиками, – глядя ему вслед, уже спокойно проговорил один из руководителей Счетной палаты. – Он, дабы навечно оставить вас при себе, посадил бы вас на иглу. И кончили бы вы на Ярославском вокзале, и цена вам была бы бутылка водки.

– Иногда вы так говорите, что мне по-женски вас жаль. Почему вы так жестоки и... и неблагородны?

Авдеев не обиделся.

– Работа такая... – помолчав, посмотрел он виновато. – Хотя нет, не в этом дело. Мне просто кажется, что отпусти я вас, то все у меня кончится. Все. Даже то, что называют жизнью...

– Вот так бы и говорили, а то бутылка водки, бутылка водки... Один мой знакомый как-то заметил, что не надо все осуществлять, надо хоть что-нибудь оставлять втуне, про запас. Это вожделение, этот запас счастья, он как фундамент, как взлетная полоса, которые всегда при тебе... Давайте и наши отношения так построим. Пусть они останутся нереализованными, пока останутся. Представьте, вы завтра утром просыпаетесь, вспоминаете меня, и вам становится хорошо. Хорошо, потому что вы не сделали мне ничего дурного, и хорошо, оттого, что вы почувствуете, что я когда-нибудь позвоню вам и скажу: "Коля, мне сейчас плохо, очень плохо, я вспомнила вас, и мне показалось, что вы сможете, вы захотите мне помочь"...