Текст книги "Хирург и она; Матрица"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Ко мне привяжутся? – порозовела Даша.

– А что? Передок, задок, все у тебя на месте. И вон какая белокожая. В темное время суток самое то.

– Да кто на меня позарится... – смущенно посмотрела Даша.

– Это ты зря. Мужики они все разные. Нашему Вовику один финн заказ на той неделе выдал – говорил, что хочет с кривыми ногами и чтобы зубы наружу, потому что жена у него такая была. Хочешь к нам?

– Отстань ты от нее, – проговорила красноволосая. – Не видишь, тоскует она.

– Что, кошелек на рынке увели?

– Нет, мужика...

– Мужика?! – красноволосая посмотрела завистливо.

– Да. Он в подвале вон того гаража сидит, – указала подбородком Даша.

– Это не наши... – посмотрела беловолосая на красноволосую.

– Поможем?

– Как? Вовику скажем?

– Он не захочет в чужие дела лезть. Это у тебя что?

Красноволосая ткнула детским пальчиком в штырь, торчавший из Дашиной сумки. Он был завернут в пестрый рекламно-газетный лист.

Даша растерялась, прикрыла штырь рукой.

– А ты – штучка... – одобрительно сказала красноволосая. – Давай знакомиться. Меня Татой зовут, я из Ярославля.

– А я Тома, я местная, – Давай, мы у ворот гаража подеремся, он выйдет, и ты нам покажешь, зачем у тебя эта железка?

– Давай, – ответила Даша.

– А мужик-то стоящий? – спросила Тата, вынимая штырь из сумки.

Даша покивала.

– Из крутых?

– Нет, пьяница...

Татьяна, сделав кислое лицо, вернула штырь на место.

– За пьяницу мы не пойдем....

– Да нет, он недавно спился. Он хирург великий... По косметологии и прочее.

Тамара ощупала глазами лицо Даши. В свете фонаря, светившего над подъездом, оно выглядело еще более некрасивым, чем при дневном свете.

– Понятно. Недавно, значит, с ним...

– Да.

– Красивый?

– Да... Был.

– А за что его спрятали?

– Не знаю... Точно не знаю. Мы хотели уехать, я квартиру, дачу продала...

– А он деньги взял и смылся?

– Я думала, что смылся... Но потом мне сон приснился, он меня попрекал за эти мысли...

– Сны – правильная штука... – посерьезнела Татьяна. – Мне месяц назад, я только работать начала, приснилась мама; она на коленях рыдала, просила меня домой ехать... Я расстроилась, отгул взяла, а в тот день подружку мою насмерть порвали, она вместо меня встала...

– Нет, не из-за денег его взяли, точно, – переменила тему Тамара. Враги у него были?

– Да... Один состоятельный человек хотел золотую уздечку на него набросить. Хотел, чтобы всех подряд миллионерш красавицами делал... А он на рога встал.

Даша удивлялась себе. Она никогда так не разговаривала. Не разговаривала так в прошлой жизни.

– Ну и правильно, что отказался. В натуре мужик. Им, что ли, все, а нам в "воронках" у ментов отсасывать? Ну, ладно, пойдем, посмотрим, что у нас выйдет. Получится – скажешь ему груди мне надуть. Чтобы как у Тамары были. Поняла?

– Да...

– И живот пусть надует, если красивый, – рассмеялась Тамара.

– Скажу... Давайте, покурим сначала, что-то мне не по себе.

Татьяна вынула из сумочки пачку "Парламента", раскрыла и протянула Даше. Та потянулась, но увидев, что с сигаретами соседствуют пакетики с презервативами, отдернула руку. Подружки рассмеялись.

Как только они закурили, на площадке появилось четверо мужчин.

– Черт, вот, не вовремя, – выцедила Тамара, в сердцах выбросив сигарету.

Мужчины подошли. Трое из них принялись рассматривать женщин, четвертый, это был Вовик – напряженный и до желтизны высохший мужчина лет двадцати пяти – уставился на Дашу глазами-отверстиями и спросил:

– Ты чья?

Она поднялась со скамейки

– Ничья...

– А что здесь тогда делаешь?

– Сижу. Кошелек на рынке украли.

– Понятно, – расслабился Вовик. – Хочешь на обратный билет заработать? Вряд ли это у тебя получится.

Даша готова была расплакаться. Сутенер, поморщившись, достал бумажник, вынул из него пятьдесят рублей и протянул ей:

– Вот тебе бабки, вали, давай, отсюда.

К нему шагнул один из мужчин. Это был угловато-плотный смуглый человек с цепкими глазами.

– Спрячь свой полтинник, я ее беру за пятьдесят баксов.

Даша ополоумела. Смятение и тьма вокруг, заполнили ее всю, она, озиралась, смотрела ничего не видящими глазами, смотрела, пытаясь найти путь к бегству.

Татьяна взяла Вовика за локоть, увела в сторону. Минуты две она что-то сдавленно ему говорила. Послушав, Вовик подошел к смуглому мужчине.

– Слушай, она случайная здесь, я тебе другую дам, самую лучшую.

– Я хочу эту, – поморщился мужчина, как от головной боли.

– У меня целка за сто есть, возьми! Цветочек крашеный, губки бантиком, удочеришь, клянусь!

– Я хочу эту, – сузил глаза мужчина.

– Да не блядь она, ты что, не понимаешь? Заблудилась она, понимаешь!

– За полтинник она не блядь. Спроси у нее, за сколько она е...тся Вовик обратился к Татьяне.

– Спроси, сколько она хочет.

Татьяна спросила. Даша не могла говорить. Татьяна посадила ее на скамейку.

– Послушай, этот человек, Чихай его зовут, большой человек. И он стал на рога. Он случайно сюда пришел – его гости с Кавказа попросили, чтобы он экскурсию им устроил, потому что ресторанные бабы им разонравились. Они уже весь наш контингент обошли и все не то. Тебе, что, трудно с ним раз трахнуться? Он порядочный, анала и минета не любит и не садист. Прикажет тебе лечь на спину, попросит ноги раздвинуть, и все дела. И член у него знаменитый, – бабы хвастались, – так пропашет, что сама потом его искать станешь.

– Я... я не могу... – выдавила Даша.

– Знаешь, что он сделает, когда я ему скажу, что ты отказалась? Он скажет нам уйти, потом уведет в сосновый лес на той стороне дороги и там изнасилует без всякого комфорта, ля-ля и шампанского. А согласишься – в ресторан отведет, накормит, напоит и выдрючит так, что мычать будешь. И не от страха, как сейчас, а от кайфа.

– Я... я не могу... – пролепетала Даша, недоуменно посмотрев на Тамару, хихикавшую с мужчинами..

– Послушай, – сузив глаза, положила Татьяна руку ей на плечо. – Я тебе забыла сказать, что после того, как он тебя выдрючит, и ты выйдешь на улицу вся из себя довольная, то там тебя будет ждать вольвак с твоим хирургом. Это я тебе обещаю. И еще я тебе обещаю, что те люди, которые до него докапывались и докапываются, написают в штаны и долго-долго их будут сушить, причем не ближе ста километров он него. Сечешь масть?

Глаза Даши остановились. Она смотрела на Татьяну и... и понемногу приходила в себя.

– Ну, вот, и молодец! – похвалила ее девушка и, похлопав по плечу, пошла к Вовику. Тот стоял рядом с Чихаем. Друг на друга они не смотрели. Татьяна отвела сутенера в сторону и рассказала о деле, ради которого Даша приехала в Болшево. Вовик тихо выругался, с ненавистью глянул в сторону Даши и направился к авторитету. Минуту он передавал ему рассказ Татьяны. Тот сначала слушал, оставаясь непроницаемым, затем лицо его скривила неживая улыбка, он достал из кармана мобильный телефон и набрал номер. Когда ему ответили, он спросил:

– Послушай, дорогой, двести сорок шестой гараж у переезда за кем числится?.. Точно?.. Ну, пока.

Подумав, глядя в сторону, он позвонил еще.

– Савик? Найди Виктора с Вахой, пусть они достанут Соплю, – сказал он дождавшись ответа. – У него в гараже человек сидит. В общем, я хочу, чтобы к часу ночи этот человек сидел вместе с тобой в твоем вольваке, а вольвак пусть стоит у дверей моего ресторана. Ну, пока. Да, вот еще что. Возьми в машину пару бутылок портвейна получше и жареную курицу – пусть этому человеку будет хорошо, как в теплом сортире.

– Ну, вот, слышала? – улыбнулась Татьяна Даше. – Пару звонков и полный компот со сливками. Если постараешься, Чихай, четвертым в машину попа посадит, и он вас по дороге в Москву обвенчает по полной программе.

Даша поправила волосы и пошла к Чихаю. "Если делать нечего, то надо получать удовольствие, – подумала она, смотря на него, как на хозяина. Надо будет ему сказать, вовремя сказать, сколько лет я не спала с мужчинами. А то ведь порвет со своим знаменитым".

19. Всего-то ничего.

Введя Дашу в кабинет своего ресторана, Чихай прошил ее глазами с ног до головы, и удалился, закрыв дверь на ключ.

Оставшись одна, Даша осмотрелась. Было уютно, несмотря на зеркальные стены и потолок. Стол на двоих, весь уставленный едой, – взяла пальчиками большую маслину, съела, – тяжелые резные кресла, оббитые розовым атласом. Широкий диван в стиле ампир, кругом хорошо сделанные искусственные цветы и декоративные растения.

Присев на диван, Даша попыталась расслабиться. У нее получилось, потому что тревоге не за что было зацепиться. И стыда не было. Было любопытство и ощущение упоительного движения. Десять лет сидеть в конторе, сидеть в окружении десяти таких же безнадежных женщин, спать с мужланами (Даша, улыбнулась, вспомнив, со сколькими мужланами спала) и вдруг очутится на перекате жизни. Пусть опасном и непредсказуемом, но перекате. Спасать близкого человека, знакомится с проститутками, носить оружие – штырь по-прежнему в сумочке, – и сидеть в шикарном кабинете, ожидая сильного мужчину – это жизнь. И все это – Хирург. Это он ее вытащил из затхлого болота. И потому она его вытащит. Вытащит и все это уйдет. Потому что все это не будет помниться, когда он сядет напротив и, попивая свой портвейн, будет смотреть ей в глаза ласково и благодарно.

Наконец-то она живет! Наконец-то она женщина! Пусть женщина для пресытившегося гангстера, но женщина!

В замочную скважину вошел ключ. Даша видела, как он вошел.

Вошел. Воткнулся. "Это – символ секса", – сказал бы Хирург.

Ей захотелось томно прилечь на диван, прикрыть глаза и дышать, воздымая грудь. Но ключ, завершив поступательное движение, повернулся, и желание ушло.

Чихай вошел с мертвенно красивой женщиной. Мертвило ее правильное и умное лицо уверенность, уверенность в отличном "качестве" своего ладного спортивного тела. Таком же отличном, как качество великолепно сидевшего на ней английского костюма-тройки, как качество ее итальянской обуви, косметики и украшений.

В руках мертвенно красивой женщины были одежды. Длинная юбка из красного атласа – "Ног не будет видно" – сразу подумала Даша, – тонкий, красный же, тонкий свитер, черные туфли на высоком каблучке. И коробка с черными чулками, поясом, трусиками и бюстгальтером.

– Переодевайся, – приказал Чихай. – И не разговаривай, весь вечер не разговаривай и не улыбайся.

Женщина мертвенно улыбнулась.

Даша поняла, что гангстер не хочет видеть ее зубов. И помрачнела.

– Вот так хорошо, – одобрил он выражение ее лица. – Ты что стоишь, как на Чукотке?

Даша вспомнила, что спасает Мурьетту, и, плотно сжав губы, стала раздеваться. Сняла жакет, кофточку, расстегнула бюстгальтер.

Чихай смотрел.

Груди ему понравились.

Он подошел, провел по правой ладонью. От ключицы до живота. Сосок потвердел. Даше стало хорошо. Она стояла на краю пропасти, в которую сладко падать, и в которой разбиваются только предрассудки.

Она чувствовала, как смотрит на нее женщина. Она чувствовала руку мужчины, странно теплую, чувствовала чуть ли не спиной. Когда рука улетела в привычный карман, Даша помрачнела.

Теперь надо снимать юбку. И эта кобра заулыбается.

Юбку она сняла, спрятавшись за широкую спинку кресла. Гангстер принял маневр за проявление стыдливости, лицо его стало мягче. Женщину обмануть не удалось – заулыбавшись коброй, та встала так, чтобы видеть все.

Чихаю не понравилась ухмылка, опоганившая ее лицо.

– Уходи, – выцедил он.

Женщина, мигом выключив лицо, повернулась, пошла к двери отточенной походкой.

– Подожди, – остановил ее гангстер. Ему захотелось сделать контрольный выстрел.

Женщина остановилась, повернула лицо к хозяину. Тот шагнул к ней, снял с ушей изумрудные сережки.

Он сделал это так, как будто каждый день лишал ее чего-то. Лишал, чтобы знала свое место.

Женщина осталась непроницаемой. Контрольный выстрел не затронул ни сердца, ни ума. Первое высохло в камень, второй съежился в орех.

– Наденешь, – положив сережки на край стола, обернулся Чихай к Даше.

Пока он снимал их с женщины, она успела надеть чулки и почти влезла в юбку. Женщину ей было жаль – ее ведь тоже заставляют получать удовольствие. Но, как говориться, с волками жить – по-волчьи выть. А совесть... Совесть ее сейчас там, в боксе под гаражом. Там, где сейчас Хирург. И если она что-то сделает не так, то этот человек привычным движением вынет из кармана мобильник, позвонит Сопле и скажет, что ничего не имеет против разделки его узника по мясницким категориям.

И потому она должна получать удовольствие.

Внизу у Даши стало сладко. Она прикусила губу, туманно посмотрела

Гангстер подал ей кружевной бюстгальтер. Довольство красило его лицо. Он не зря тратил время. Свое и подручных. Есть особое удовольствие в том, чтобы взять человека с улицы, ввести в свой дом, который ненавидишь, ввести последней тварью и сделать так, чтобы у этого человека сладко заныло в паху.

Надев бюстгальтер, свитерок и туфельки, Даша села в кресло. Чихай налил ей вина и, жестом предложив выпить, удалился.

"Не хочет видеть моих зубов, – подумала Даша, выцедив вино и принявшись за еду. – Ну, погоди, я причешу тебя по полной программе". И стала думать, как сделать так, чтобы это протухшее дерьмо взвыло от восторга. Составив план действий, она принялась напиваться. Для нее это было трудным занятием. Чтобы оперативно достичь цели, она вспомнила Хирурга, который воровал деньги из ее кошелька, воровал, чтобы напиться.

Получилось. Когда вернулся Чихай, Даша лежала на диване в раскованной позе. Витая в тумане опьянения, она вспоминала "Человека, который смеется". Прекрасная пресыщенная герцогиня возжелала урода. Возжелала в пику великосветским красавцам, возжелала, чтобы подчеркнуть свою красоту.

А урод был человеком. У него было сердце, которого нет у пресыщенных людей. А над живым сердцем нельзя возвыситься. Живое сердце бьется, пока живо, бьется, оживляя пространство вокруг себя, бьется, убивая своим кропотливым трудом смерть и тление.

Лицо Даши засияло.

Тело ее жаждало противоречия.

Жаждало борьбы.

Оно жаждало Чихая.

Да, Чихай – убийца, и сейчас он примется ее убивать.

И не преуспеет. Он доставит ей удовольствие.

А если он поймет, что не убил ее? И убьет Мурьетту? Может, сжаться в беззащитный комочек?

Нет. Он поймет. Заревнует.

Значит, надо расслабиться.

Чихай притушил свет и стал раздеваться. Даша трепетала. Сейчас бандитский член войдет в нее.

О господи, надо ему сказать, что влагалище потеряло эластичность за многие годы воздержания. Но он же велел молчать! Ну и пусть! Лягу в больницу, подлечат.

Он был нежен. Он был хорош. Он ласкал ее шероховатыми ладонями, целовал плечи и грудь. Она была счастлива.

Когда он вошел в нее, Даша вскрикнула от восторга.

Когда он кончил, ему не захотелось уходить.

Потому что этого не хотела она.

Савику пришлось идти за третьей бутылкой неплохого портвейна, а потом и за четвертой.

20. Сзади забулькало.

Чихай ушел в третьем часу ночи, сказав, что впервые за несколько месяцев у него не болела голова, и потому сережки она может оставить себе. Даша подумала, что это заявление можно понять и так, что все остальное, то есть туфли, платье и прочее, надо оставить, и переоделась в свое. Усталости она не чувствовала. Напротив, была оживлена.

Ведь в машине ее ждал Мурьетта.

"Хорошо это или плохо? – думала она, расчесывая спутавшиеся волосы. – С одной стороны хорошо. Хорошо увидеть плоды своего труда – живого Хирурга. А с другой стороны как он на меня посмотрит? С укоризной, презрительно, брезгливо?

Нет, он посмотрит пьяно!

И вообще, к чему рефлексировать? Я ведь стала на свою собственную тропу и иду по ней, живая и заинтригованная. И ничто не заставит меня вернуться к рекламе стиральных машин и сногсшибательных скоросшивателей с кнопочками и рычажками"...

Кобра пришла ее выпроводить. Она смотрела с выражением. "Уродина ты. Есть любители омуля с душком, то есть омуля протухшего, а есть и любители раз в тридцать лет трахнуться с такой, как ты. Ты на ноги свои посмотри. На кривом дубе родилась, точно!"

В машине на водительском кресле сидел интеллигентного вида человек. Это был Савик. Хирург посапывал на заднем сидении, и Даша, чтобы его не тревожить, села спереди.

– Куда поедем? – спросил водитель, включив зажигание.

– Орехово-Зуево, – ответила Даша. – Потом километров десять в сторону Крутой.

Водитель и бровью не повел, хотя ехать было не менее двух часов в один конец. Когда машина тронулась, Даша пожалела, что назвала практически полный адрес.

"Вот дура! – подумала она. – Еще бы улицу и номер дома назвала! Надо будет выйти, не доезжая".

На середине дороги оказалось, что Хирург не спит.

– Ну ты даешь... – сказал он трезвым голосом, когда машина выехала из Москвы.

Даша поняла "даешь" соответственно случившемуся и, с трудом проглотив это слово, сухо спросила:

– Ты как?

– В полном ажуре.

– А деньги где?

– Истратил... Половину...

– На что истратил? На портвейн?

Сзади забулькало. Хирург вспомнил, что в бутылке еще осталось.

– На дело истратил.

Даша обернулась.

– На какое дело?

– На наше, семейное. Завтра начнем. Классные у тебя сережки. Может, не надо было квартиру продавать? Нам их на месяц хватит.

– А потом что?

– Потом я, как бы случайно, нарвусь на Лориного мужика и опять в гараж сяду. И ты опять заработаешь.

– Раз на раз не приходится. Ты на меня сердишься?

– Я сержусь? Сержусь на спасительницу, тела своего не пожалевшую?

– Знаешь, что... Либо ты мне сейчас даешь слово, что больше никогда не вспомнишь об этом, либо выходишь из машины и навсегда исчезаешь из моей жизни.

– Ты зря все так воспринимаешь! Я же рад за тебя. У тебя на лице написано, что ты расчудесно провела время. И вообще я сейчас подумываю, не сделать ли из тебя потрясную великосветскую шлюху типа Маты Хари или...

– Остановите, пожалуйста, – обратилась Даша к Савику. – Этот человек выходит.

Савик, обернувшись, посмотрел на Хирурга. Слова женщин мало что для него значили.

– Ладно, ладно, – осел на сидении Хирург. – Даю тебе слово, слово алкоголика, что больше никогда не вспомню о событиях сегодняшней ночи. Эх, еще бы бутылочку...

Савик погрузил руку в сумку, лежавшую под ногами и достал бутылку портвейна. Хозяин приказал ему не отказывать подопечному в вине. Выпив полбутылки, Хирург заснул.

В Орехово-Зуево Даша сказала Савику, что у нее дела в город и дальше ехать не надо. Они вышли у вокзала. Савик укатил, на них и не посмотрев.

21. Он выпил всего бутылку.

Проспавшись в зале ожидания, Хирург сказал, что оборудование для операционной он послал именно в Орехово-Зуево, и что остатки денег находятся в камере хранения. Забрав их, они наняли машину, погрузили в нее четыре больших ящика и уехали.

Дом Хирургу понравился. Операционную он решил разместить в спаленке. Не закусив и даже не выпив вина, купленного по дороге в количестве трех ящиков, он засучил рукава и принялся за работу.

Первым делом они с Дашей вымыли весь дом, затем опрыскали все дезинфицирующим раствором. К вечеру оборудование, включая и кондиционер, было установлено.

Выпил Хирург лишь за поздним ужином, и выпил всего бутылку. Раз за разом Даша с удовольствием отмечала, что он все более и более растворяется в работе.

– А ты трудоголик, – сказала она, убирая посуду.

– Да... – механически ответил Хирург. – Я либо пью, либо работаю... Знаешь, мне надо исследовать твое влагалище...

– Исследовать мое влагалище? – вспыхнула Даша.

– У красивой женщины все должно быть хорошо. И руки, и ноги, и лицо, и влагалище.

– И как же ты его собираешь исследовать?

Даша чуть было не сказала "И чем же ты..."

– Ручками и тем самым, о чем ты подумала, – серьезно ответил Хирург. Понимаешь, не всем женщинам везет с влагалищем. Не та форма, размер и, соответственно, удовольствие уже совсем не то. Да и клитор иногда необходимо подправить... Так и сяк, чтобы был чувствительным и работал на все сто.

Даша не испугалась, напротив, в нее вошло что-то большое и теплое. Она почувствовала будущее, в котором станет богиней и для себя и для окружающих. Для восторженных мужчин и женщин.

Посмотрев на нее испытующе, Хирург слабо улыбнулся, налил четверть стакана и выпил. Даша перехватила взгляд и сердце ее забилось слышимо: "Он просто хочет со мной переспать! Вот почему так мало пьет".

– Ошибаешься, – хмыкнул Хирург. – Не корысти ради я собираюсь тебя исследовать, а токмо ради дела. Я профессионал, понимаешь, и работу выдаю под ключ.

Даша поджала губы.

– Представляю, скольких женщин ты исследовал, чтобы понять, какой формы должно быть влагалище...

– Я не исследовал. Я спал с ними по молодости лет. А когда профессионал что-то делает, пусть даже не связанное с его основным занятием, то у него появляются профессиональные мысли.

– Ну-ну. Ты спал с женщинами, точнее совершал возвратно-поступательные движения, и мыслил: "Вот тут бы неплохо сузить, а тут вытачку вставить...

– Примерно так, – засмеялся Хирург.

– И когда ты собираешься это сделать?

– Я думаю, утром. Сейчас меня в сон клонит. В подвале я почти не спал. Терпеть не могу запаха бензина и смазочных масел... Просил тюремщика формалина с карболкой раздобыть, а он не понял юмора, ударил...

Легли они вместе. Хирург заснул сразу. А Даша долго ворочалась вспоминала Чихая. Как он был хорош. "Наверное, я просто стерва", – подумала она, проваливаясь в сон.

22. Начнем, пожалуй.

Даша проснулась первой. За окном пели птицы, было солнечно. Лицо спящего Хирурга выглядело мальчишечьим. Осторожно выскользнув из-под одеяла (они спали под одним) она пошла на кухню, подмылась, затем приготовила кофе и вернулась с чашечками.

Мурьетта продолжал сладко посапывать. Поставив дымящиеся чашечки на стол, Даша залезла к нему под одеяло, нащупала член – почти такой же, как у Чихая – и принялась его реанимировать.

Он не реагировал.

"Нет, не тот случай, надо пить кофе, пока горячий", – оставила свои попытки Даша.

Поднявшись с кровати, она взяла свою чашечку и подошла к окну. Сквозь щелку меж портьерами была видна неухоженная земля, необрезанные кусты малины и смородины. "Надо бы между делом ими заняться", – подумала она.

– А мне кофе? – раздался сзади голос.

Даша обернулась. Хирург смотрел на нее изучающим взглядом. Получив чашечку, он выпил ее одним глотком и сказал:

– А ты кошка...

– Нет, просто наверстываю, – ответила она, вспомнив, что обещала говорить о себе только правду.

– Ну-ну...

– Ты говорил, что утром исследуешь мое влагалище...

– Помню и предлагаю начать немедленно.

Даша порозовела.

– Чашечку-то возьми. С ней у меня не получится, – заулыбался Хирург в ответ.

Даша взяла чашечку, поставила на стол. "Не надо разговаривать, чтобы не пугать его зубами, – думала она, идя к постели.

– Начнем, пожалуй, с мануальных исследований, – сказал Хирург, откинув одеяло. – Тогда, может, и вагинальные получатся. Пойди только подмойся.

– Я уже подмылась...

– Ну тогда вперед!

Даша легла на спину, раздвинула ноги. Хирург сел меж ними на колени, осторожно раздвинул внешние губы...

23. У него чешутся руки.

– Ты еще и гинеколог, – сказала Даша, когда обследование и все, что его сопровождало, было закончено.

– Хороший гинеколог.

– Ты во всем хорош.

– Из-за этого и спился...

– Почему из-за этого?

– Понимаешь, бабушка с дедушкой мало говорили, но научили меня работать, и научили это делать хорошо. И потому я не могу просто работать, я могу работать только хорошо. А хорошо работать можно не везде и не всегда.

– Ты имеешь в виду клинику, которую хотел открыть Лорин... Лорин муж?

– Да. Я не смог бы в ней хорошо работать. Стал бы ремесленником и спился. Понимаешь, чтобы все было по-божески, надо к больному испытывать чувства. Любовь, жалость, участие. А если не испытываешь, то получается черт те что. Ты представь, что черт те что получилось с дочерью миллиардера?

– И ты решил сразу спиться, – засмеялась Даша. Ей захотелось обнять и поцеловать Хирурга, но тот, судя по выражению лица, предпочитал отношения типа врач – пациент.

Даша его понимала. Он мог бы сделать из нее любимую женщину, он мог бы слепить свою Галатею, но не желает влюбляться. И потому сделает из нее телевизионного диктора или фотомодель.

"Ну и пусть сделает. Там посмотрим. Сейчас не время думать о будущем. В нем я буду другим человеком с другим менталитетом. Он, тот новый человек, пусть и решает".

– Я спился по целому ряду причин, – продолжал хирург, помолчав – И самая главная из них, это то, что я неправильно относился к людям. У меня была коллега Лида Овчинникова. Мы все время с ней ссорились. По пустякам. И однажды я понял, почему мы ссоримся. Она была человеком полностью оформившимся. У нее все устоялось, устаканилась, а я к ней относился как к явлению, как к продолжающемуся явлению. Как к себе относился. Короче, я совал свою вилку в ее розетку, она не лезла, и больно было и мне и ей. Потом я понял, что большинство людей такие. Они становятся кем-то и в этом заканчиваются. Может, из-за этого я и увлекся косметикой.

– Не поняла...

– Ну, понимаешь, любое общение – это в первую очередь попытка сделаться ближе, это попытка поделиться собой. У многих это получается. Поговорят с душой два мужика о картере и родными становятся. Поговорят две женщины о тряпках и сестры совсем. А у меня так не выходит. Чем более я откровенен, тем дальше от меня человек уходит. А мне очень хочется быть частью каждого, мне хочется любить всех. Хотелось быть частью, хотелось любить, а не жалеть. Тогда хотелось. Но не получалось, как с этой Лидой Овчинниковой. Не мог я пробиться в их душу, пробиться, чтобы поделиться своей, не мог никак их пошевелить и сделать ближе. И я отказался от общения с содержанием и взялся за форму.

– Ты мне становишься ближе... Но очень медленно.

– Это потому, что, глядя на меня, ты видишь свои ноги и зубы.

– И ты, глядя на меня, их видишь...

– Да вижу. Кстати, не заняться ли нам твоими зубками?

– Давай, займемся. И зубами, и всем остальным.

– А ты хорошо подумала?

– Да. Я решила тебе отдаться.

– Нет, ты подумай. Вот Нинель Венедиктовна, моя старая знакомая из одного известного московского института до пятидесяти лет пугала сотрудников своим волчьим оскалом. Так пугала, что они сжимались в съедобный комочек и испуганно отводили глаза в сторону. А потом, дура, испортила свои зубы, поставила их на место. И стала совсем неприметной симпатичной женщиной...

– Я тоже хочу стать неприметной красивой женщиной, – засмеялась Даша. Где там твоя проволока? Или, может, после завтрака займемся?

– Нет, давай прямо сейчас. У меня руки чешутся.

24. Я буду его любить.

– А зубы у тебя хорошие, – сказал Хирург, съев десятый по счету блин. Ни одной дырки, камня тоже нет.

Даша не ответила. После того, как Мурьетта отставил в сторону свои инструменты, она, страдая от тупой боли в челюстях, подошла к зеркалу, открыла рот и ужаснулась: верхние и нижние зубы были накрепко стянуты проволокой. И торчали так же, как и раньше.

– Через пару месяцев голливудские дивы будут тебе завидовать, – сказал Хирург, заметив, что женщина потрясена. – Кстати, почти все они ходят со вставными зубами.

Успокоившись, Даша, взялась печь блины – он сказал, что их любит, особенно прямо со сковородки. Ей было не по себе – зубы болели, а это ведь только начало.

"Может, закончить со всем этим? Теперь ведь понятно, что я – дура. Была дурой. Контора, дача, контора, дача. Никуда не ходила, все одна и одна. А вышла на свободу, и сразу все появилось. Если зубы встанут на место, то стану, такой же, как большинство баб. И мужики перестанут пугаться. Найду простого, хозяйственного. Он будет копать землю и обрезать яблони, а я буду банки закручивать...

Нет... Не смогу от него уйти. Как он в машине ревновал... И утром как... У него такие руки... Будь он гинекологом, в очередь бы записывались на год вперед. Все знает, все умеет. Такие не могут быть ремесленниками. И не могут просто жить.

...Влюбилась что ли?

Нет, нет, нет! Сейчас нет! Вот сделает из меня Галатею, тогда влюблюсь. О, Господи, как я в него влюблюсь! Я ему всю себя отдам, до последней клеточки отдам. Я буду чувствовать его всего! Буду чувствовать, когда поцеловать, а когда и отвернуться. Я обойму его всего! Он будет чувствовать себя во мне, как в первородном океане. Как в океане, который и ласков, и грозен, как в океане, который может и приласкать, а может и оставить ни с чем. Я буду уходить, и буду возвращаться, он никогда ко мне не привыкнет, и не посмотрит как на привычную женщину.

Я буду его любить так, что он незаметно для себя станет другим. Он полюбит меня, потом полюбит людей, и все у него образуется. Он не будет хирургом, он не будет стоматологом или гинекологом, он станет учителем. Он будет учить людей лечить не руками, не инструментами, а душой. А когда человек лечит душой...

– Еще один и я лопну, – вернул ее на землю голос Мурьетты. – У тебя здорово получается. Тоненькие, с дырочками, а вкусны-то как! Ладно, давай еще один.

– А если лопнешь?

– А ты дай и отойди!

Они засмеялись.

– А ты что сама не ешь?

– Не хочется...

– Что-нибудь беспокоит?

– Да так... О нас думала...

– А ты не думай. Завтра я тебе ногу буду пилить, вот об этом и думай.

– Ногу? Ты что одну будешь пилить?

– Да, одну. Две подряд – это уже ремесло. Вдохновения может не хватить, а тебе это надо?

– Понятно...

Даше стало страшно. Вдохновение – это хорошо. А если его на две ноги не хватит?

– Ты не волнуйся, – успокоил ее Хирург. – Наша контора веников не вяжет. Сегодня я тебя исследую – правильно, что не ешь, а завтра прямо с утра приступим. Так что настраивайся.

Закончив с завтраком, он обстоятельно изучил медицинскую карту Даши (после продажи квартиры по его просьбе она взяла ее из районной поликлиники). Затем она "сдала" ему анализы (кровь и тому подобное) и он удалился в "операционную".

Вышел он через два часа с листком в руках.

– Вот тебе список лекарств, которые надо купить. Если не будет чего в поселковой аптеке, съездишь в Орехово-Зуево. Нет, сразу поезжай в Орехово-Зуево. Их надо купить в самой солидной аптеке.

– А зачем лекарства?

– Я же тебе говорил, что у тебя пара пустяков с почками, печенью и желчным пузырем. И эта пара пустяков давит на лицо и осанку. Пока попьешь лекарства, а будет время, я тебя вскрою.

У Даши уже давно ничего не болело, но спорить она не стала – слава Богу, он ничего не сказал о недостаточном кровоснабжении левого полушария, и, значит, трепанации черепа ей можно не опасаться.

25. Психиатрической науке такие мании известны.

В автобусе Даша испугалась. "А вдруг он псих на хирургической почве? Сейчас столько психопатов кругом, газеты только о них и пишут!

Конечно, псих! Нормальным его никак не назовешь! Надо было навести справки в психоневрологическом диспансере.

Вот попала! Варежку разинула... Как же, такое наобещал. Фотомодель, телезвезда, актриса! Ведь были подозрения... Искусный хирург, а с работы выгнали. За что? За что могут выгнать искусного хирурга? За то, что резал не там и не то! И не тех! Так в раж вошел, что когда никого под рукой не было, себя стал резать! И не что-нибудь, а лицо".