355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Руслан Белов » Крайняя маза » Текст книги (страница 10)
Крайняя маза
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 19:07

Текст книги "Крайняя маза"


Автор книги: Руслан Белов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

27. Стылый нервничает

Борис Михайлович обещал приехать ровно в десять утра. Поговорив с ним воркующим голоском, Евгений Александрович позвонил Стылому.

– Он весь горит и чахнет от любви, – сообщил он, самодовольно улыбаясь. – Так что, Шура, дело за тобой.

– Знаешь, я решил переночевать на Арбате, – сказал Стылый явно недовольный эйфорией, охватившей сообщника. – И приятель один женственный придет завтра в девять, подсадной уткой будет. У него такая мордашка, такие белы ручки – не чета твоим.

– Перестраховываешься?

– Да нет... Борис Михайлович – серому волку не чета. С ним перестраховаться нельзя. В общем, как договорились, если он явиться не один – звони. Если один – тоже звони.

– Хорошо.

– Слушай, помнишь, ты как-то обмолвился о дорогой проститутке... – немного помолчав, протянул Стылый смущенно. – Ну, с которой в ресторане познакомился...

– Элеонорой Понятовской что ли? "Мы найдем друг друга в старинном особняке на Остоженке" и так далее?

– Да. Уступи ее мне. В благодарность за сто семьдесят пять тысяч баксов, которые я тебе подарил... Тоска что-то на меня напала за этими твоими розовыми занавесками.

– С ума сошел? Перед делом? Ты же профессионал!

– Перед делом я всегда с бабами оттягиваюсь. Почти всегда.

Ради дела Смирнов решил не понимать, что означало "Почти всегда".

– Хорошо, я позвоню. К ней поедешь, или прислать?

– Пришли... Не хочется мне что-то по Москве топтаться.

– Послушай, а что, семьи у тебя нет?

– Дочка девятилетняя у мамы живет... Ольга...

Имя дочери Стылый произнес теплее, чем Смирнов произносил имя своей.

– А жена?

– Слиняла в девяносто втором...

– Почему так?

– Да я сам ее выпер... Сделал так, чтобы ушла. Меня каждый день могли либо свои, либо наши шлепнуть. И дочку с ней заодно...

– Понятно. А где она сейчас?

– Умерла... Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью.

– Травма?

– Да. Под машину в девяносто девятом попала. Через три дня после того, как мы впервые за шесть лет гуляли по Тверскому бульвару втроем... И думали, как жить дальше.

– Убили что ли?

– Похоже...

– А кто?

– Не знаю. Врагов и друзей у меня полно. Ну, ладно, пока. Не забудь Элеоноре с Остоженки позвонить.

Растроганный Смирнов тепло ответил:

– Позвоню, но ты там особо не распаляйся и больше двух раз не ходи...

Ответил и вспомнил Юлию, привязанную к батарее парового отопления телефонным шнуром. Обнаженные ягодицы, сперму, стекающую из влагалища...

– Не беспокойся, я только на плечике ее посплю, – ворвался в его реминисценции Стылый и положи трубку.

* * *

Как ни странно, воспоминания событий, коренным образом изменивших течение жизни Смирнова, на этот раз его не взволновали. Может быть, потому, что Евгений Александрович, слушая равнодушный голос Стылого, по каким-то его ноткам и оттенкам ясно понял, что человек, изнасиловавший Юлию, во многих отношениях лучше его. Он не доводил жен до развода своим категорическим императивом, не обещал студенткам жениться, не писал всякую чепуху в научные журналы, не раскатывал за государственный счет по живописным рудным районам, и вообще был добрее и чище.

"Почему же тогда он раз за разом напоминает мне о том, что было? Неосознанно напоминает? Из-за того напоминает, что это навязанное изнасилование гложет его душу? Или просто я на всем этом шизанулся и каждое десятое его слово воспринимаю, как намек?

...Нет, это чисто мужское. Он просто не может удержаться, чтобы не намекнуть мне: "Я трахал твою бабу, и она оргазмировала". Да, наверное, так. Ну, гад, ты у меня получишь красотку на ночь!"

Спустя минуту Смирнов позвонил Элеоноре Кирилловне Понятовской и попросил в счет аванса послать на Арбат нечто напоминающее Вупи Голдберг.

28. Эта женщина – его женщина

Было десять минут двенадцатого. О сне Смирнов и не думал. Завтра по его воле умрет человек, а он будешь спать?

Нет. Он так не умел. Пока не умел.

В одиннадцать тридцать цепь оборвалась. Как был, в халате, сунув в карман мобильный телефон, он побежал наверх. К Марье Ивановне. Бессонная ночь, так бессонная ночь. А за Бориса Михайловича Юлия простит все. Она умеет подбивать сальдо.

Не успел еще смолкнуть первый (очень робкий) звонок, как Мария Ивановна загремела запорами. Через две минуты (запоров было четыре, а хозяйка суетилась) он увидел ее лицо.

Немногие женщины так на него смотрели. С ликующей надеждой в глазах, как Пигмалион на оживающую Галатею.

– Закурить не найдется? – спросил Смирнов, потоптавшись.

– Найдется, найдется, – закивала Мария Ивановна, приглашая войти. – И спички найдутся, и соль, и хлеб.

Смирнов вошел, уселся в кресло, в котором сидел в предыдущее свое посещение. На столике лежала непочатая пачка легкого "Парламента".

– Курить будешь ходить на лестничную площадку, – сказала Мария Ивановна, сев напротив.

Смирнова реплика покоробила. Но он смолчал.

– Я дала Рае двести рублей, чтобы она тебе рассказала то, что рассказала. Хотела...

Смирнов впился глазами в глаза женщины. Они говорили ему: "Ну что ты кокетничаешь? Ты ведь пришел послушать мой голос, потрогать мои грудки, провести ладошкой по попочке, посмотреть, по-прежнему ли так хорошо лежать рядом со мной, быть на мне, быть во мне... Ну, хочешь, я подойду к тебе, опущусь перед тобой на колени? Опущусь и посмотрю снизу-вверх, так выразительно посмотрю, что ты не удержишься, повалишь меня на ковер и сделаешь все так, мы сделаем все так, что после этого долго будем лежать, приходя в себя, лежать, в силах лишь касаться друг друга утомившимися телами?"

Смирнов ответил глазами: "Да, хочу". Мария Ивановна подошла, присела перед ним на колени, посмотрела призывно, с искоркой...

Спустя сорок минут они, приходя в себя, лежали на пушистом ковре, лежали, пропитываясь счастьем, переполнявшим комнату.

– Мне завтра рано вставать... – сказал Смирнов, не открывая глаз.

– Ты же в отпуске, – прикоснулась к нему Мария Ивановна.

– Завтра в девять я должен быть на Арбате. Дела, – тепло женщины по-прежнему привлекало его, все остальное казалось второстепенным.

– С Сашей дела?

– Да...

– Что-нибудь серьезное?

– Серьезное, но не для меня...

– А что ты будешь делать?

– На стреме стоять...

– А что Саша будет делать?

Смирнов не ответил. Придвинулся, поцеловал в шею. В плечо. Увидел грудь. Не смог не поцеловать и ее.

– Пойду в ванную, – сказала Мария Ивановна, поднимаясь.

Пошла. Мылась, не закрыв двери. Смирнов видел ее почти всю. Перекатился, чтобы было видно. Смотрел пристально. Как запускает руку в промежность. Как поводит по бедрам. Как струйки и капли воды стекают по коже. Смотрел и понимал, что эта женщина – его женщина. И что она желает быть его женщиной.

Пока мылся Смирнов, Мария Ивановна подняла с ковра его мобильный телефон. Прошла в спальную, отметив, что телефон почти такой, что и у нее. Позвонила по последнему входящему номеру.

– Да... – ответил сонный голос.

– Борис Михайлович? – спросила она, прикрыв рот пальчиками.

– Да.

– Завтра утром вас должны убить.

Опустив телефон в карман халатика. Мария Ивановна перевела стрелки часов на полтора часа назад. Во всех комнатах. "Авось не заметит".

Когда в спальную вошел Евгений Александрович, она сидела перед трельяжем и готовилась ко сну. Умащивала лицо, внимательно следя за любовником в зеркало.

Смирнова это покоробило. Он не собирался спать. Не смог бы – он сова. Тем более, такие потрясения. Тем более, что всего лишь час ночи. И такая женщина на пуфике.

– Мне какими духами попрыскаться? – спросила его Мария Ивановна, не оборачиваясь.

Она покупала духи дневные и ночные. И любовные.

– Есть хочу, – ответил Смирнов. – Телефона моего не видела?

– Там, в стенке на полочке, под вазой.

В стенке на полочке под вазой лежал телефон Марии Ивановны.

Легли они спать в три ночи. То есть в четыре тридцать.

В пять утра позвонил Стылый. Ждавшая звонка Мария Ивановна услышала: "Мне каюк, Смирнов!", звуки падающей мебели и предсмертный вопль разбивающегося телефона. Выключив мобильник, положила его на тумбочку рядом со своим, поцеловала похрапывающего Смирнова, поднялась осторожно и пошла по комнатам переводить стрелки часов на правильное время. Заснула она, лишь голова ее коснулась подушки.

Смирнов проснулся в девять часов. Он всегда вставал минута в минуту в загаданное время. Посмотрел на часы. "Не может быть! Проспал!"

– Милый, будь осторожен, – пробормотала спящая Мария Ивановна. – У меня дурное предчувствие...

Позвонив Стылому, и не дождавшись ответа, Смирнов спешно поехал на Арбат.

29. Кран завернут

Шуру взяли сонным. В пять утра. Через полтора часа после того, как ушла в поте лица поработавшая «Вупи Голдберг». Взяли, избили и бросили в прихожей.

Допрашивал его Василий Васильевич, явившийся в пять тридцать.

– Ты, Александр, хорошо знаешь, что я держу свое слово, – сказал он, присев на корточки перед своим связанным подчиненным. – Я отпущу тебя, как ясного сокола, если ты подтвердишь мою талантливую мысль, что этот спектакль, в котором мы с тобой имеем честь участвовать, поставила мадам Остроградская Юлия Кирилловна. А если ты дашь нужные показания в суде, то, без сомнения станешь видным акционером нашей славной фирмы.

– Ничего подтверждать я не буду. Хотя очень хочется... – поморщился Шура. Избили его обстоятельно.

– Тебе будет очень больно, – сочувственным голосом сказал Василий Васильевич, проводя взглядом Варвару Капитоновну, тенью проследовавшую на кухню с чайником в руке. – Очень больно.

Стылый вспомнил паяльник. "Твою мать, волки кругом, так и норовят в нутре поковыряться.

– Плевать, – выдавил он, поморщившись. В Школе его учили, что перед тем как сдаться, надо набить себе цену и выведать о своем положении как можно больше.

– Но умрешь ты не скоро, – продолжал наслаждаться Василий Васильевич положением "сверху". Ты знаешь, как Борис Михайлович поступает со своими врагами?

Стылый знал и потому задумался. Смирнов его продал. Простенько и со вкусом. Расплатился за все. И Юлия продаст. Такие игроки, как она, использованными фигурами не дорожат. Может, и в самом деле вернуться на доску ферзем? Или, на худой конец, слоном?

– Ну и молодец, – расшифровал его мысли Василий Васильевич. – Скоро приедет Борис Михайлович, и мы все решим.

Стылый уставился в потолок. Из кухни появилась счастливая Варвара Капитоновна. Подошла к Василию Васильевичу и, тронув его плечо, попросила ласково:

– Милок, помог бы. Чайник хочу вымыть – чайку попить хочется, – а кран завернут, открутить не могу.

Василий Васильевич смотрел на нее с полминуты. Затем обернулся к стоящему у стены телохранителю, кивнул. Телохранитель ушел, сопровождаемый хозяйкой.

Начальник СБ встал с корточек и, размяв ходьбой затекшие ноги, спросил:

– А ты знаешь, кто тебя продал?

– Кто?

Василий Васильевич решил проверить предположение Бориса Михайловича.

– Некто Женя. Он позвонил Борису Михайловичу ночью. И сказал, что на арбатской квартире засада.

Ход был неверным. Несвоевременным. Непозволительным для бывшего полковника госбезопасности. Эйфория, вызванная успехом, поколебала профессионализм.

"Что-то не то, – подумал бывший майор госбезопасности. – Похоже, Смирнов тут не при чем. А кто же тогда предупредил их? Мария Ивановна, которой Смирнов проболтался? Да... Она. Точно она". И проговорил глубокомысленно:

– Пидар есть пидар.

– Ты его хотел подсунуть Борису Михайловичу? И на его плечах, то бишь заднице, продвинуться по службе?

– Стареете, Василий Васильевич. То я Остроградской продался, то на ваше место мечу... Да, я нашел Женю для Бориса Михайловича, как находил многих других. А этот Женечка на меня глаз положил, на шею вешался. Красивый он, сука. А я, как вы знаете, убежденный гетеросексуал. Сказал ему пару слов, чтобы отвял. А он, как все бабы, мстительным оказался. Вот и все кино. Лучше бы я его трахнул в его говеную задницу.

Варвара Капитоновна проследовала в свою комнату с остро пахнувшим чайником. Она несла его в вытянутых вперед руках, на лице ее светилось вожделение.

– Где он живет, знаешь? – спросил Василий Васильевич, проводя старуху брезгливым взглядом.

– Конечно, нет. Я его в сквере на Старой площади нашел. У памятника Героям Плевны.

– Ты понимаешь, что только он может подтвердить твои слова?

– Понимаю. Но он не подтвердит. Мы в ссоре.

– По какому поводу?

– Я ему сказал, что у него кривые ноги.

– Ну, ты даешь! – восхитился Василий Васильевич. – А что, и в самом деле кривые?

– Откуда я знаю? Он в брюках был.

– Квартиру ты снял?

– Да.

– И эту Женечку, конечно, успел предупредить о нашем визите?

– Посмотрим...

– Ну, ладушки, дорогой. Все решит Борис Михайлович. Он будет через полчаса.

Стылый в который раз посмотрел на входную дверь. Он все еще надеялся, что женственный молодой человек Слава, приглашенный им в качестве подсадной утки, все-таки заявится и сыграет роль Смирнова.

Женственный молодой человек Слава, заочно положивший глаз на богатенького Бориса Михайловича, был последней надеждой Стылого. Но он не заявился. Женственность оставила его в постели.

Женственность – есть женственность. Куда от нее денешься?

* * *

Борис Михайлович, хмурый, не выспавшийся, приехал ровно в десять. Выслушав сначала Василия Васильевича, а затем и Стылого, он уехал. За ним уехали его люди.

30. Чувства слетали с лица

Смирнов приехал на Арбат без пяти десять. Не успел развернуть картины, которые собирался «продавать», как явился Борис Михайлович с двумя телохранителями. Узнал его Евгений Александрович по фотографии, сделанной на десятилетнем юбилее «Северного Ветра». На ней глава фирмы, уверенный, счастливый, как Билл Гейтс на рубеже второго миллиарда, обнимал за талию не менее уверенную и счастливую Юлию.

Некоторое время Борис Михайлович стоял у подъезда, задрав голову и пристально разглядывая розовые занавески с амурами. Чувства – от любопытства до раздражения – одно за другим слетали с его лица, чтобы, в конечном счете, освободить место опустошенности. Когда последняя освоилась на привычном рубеже, Борис Михайлович пошел в дом.

"Накрылся Шура, точно! – похолодел Смирнов. – Он не вошел бы первым, если бы в доме не было его людей".

В своем предположении Смирнов убедился через сорок пять минут, когда из дома вывели Стылого. Нет, не Стылого, а его взгляд, его глаза, сразу же нашедшие застывшего от неожиданности "продавца" картин. Евгений Александрович, мгновенно пропитавшись всеми компонентами этого взгляда (от ненависти до страха), спрятал лицо и принялся деловито протирать одно из полотен рукавом куртки.

После ухода Бориса Михайловича он провел на Арбате почти час – боялся, что в доме или поблизости остались люди Василия Васильевича. Будь он сам начальником СБ уважаемой фирмы, непременно оставил бы человечка. И был вознагражден за осмотрительность: пейзаж, приобретенный накануне в комиссионном магазине за три тысячи рублей, купила за триста долларов престарелая английская парочка.

31. Опять кривые ноги

Борис Михайлович позвонил, когда Смирнов готовил себе завтрак.

– Вы обманули меня, – сказал он осуждающим голосом. – Вместо вас я был вынужден общаться с этим типом...

– Это мой... мой сутенер! – ляпнул Смирнов первое, что пришло ему в голову. – Он попросил меня дать ему возможность встретиться с вами, он хотел обо всем с вами договориться.

– Служащий моего отдела безопасности ваш сутенер!?

– Да, Саша мой сутенер, – начал расхлебывать Смирнов самолично заваренную кашу. – А что в этом странного? Вы что, собираетесь на мне жениться?

– Ну, мы бы договорились о форме наших отношений...

– Да, но в любом договоре должна быть третья сторона. Саша – мой друг, не подумайте – настоящий друг, хоть и знакомы мы не более месяца, и я попросил его принять участие в моей судьбе... Мало ли что... Вы – большой человек, вы – наверху, там, где жизнь человеческая не стоит и российской копейки. Я боялся, что вы... что вы не заплатите, боялся издевательств – о них так часто пишут в газетах. Вы, наконец, могли украсть меня и увезти куда-нибудь в подвал, вы могли убить меня, убить, надругавшись. И мне нужен был человек, который мог защитить меня, мог гарантировать мои права. А Саша – ваш не последний сотрудник, он обещал, что все будет на большой палец, обещал, что с вами договорится.

Последние слова реплики Смирнов выкрикнул со слезой в голосе.

– Все это понятно, – продолжал не верить Борис Михайлович. – Но объясните это странное совпадение: как служащий моего отдела безопасности мог стать вашим сутенером, именно вашим? При каких обстоятельствах вы познакомились?

– Все очень просто... Но я не знаю, могу ли я говорить... Я не хотел бы причинить вред Саше, – голова Смирнова лихорадочно работала. Как выкрутиться?

– Вы должны четко себе представить, что жизнь вашего друга зависит от вас, от ваших объяснений.

И Смирнов пошел ва-банк:

– Вы знаете Пашу Центнера?

Борис Михайлович без остатка растворился в тишине. Сердце Смирнова билось слышимо.

– Ну, скажем, эта личность мне знакома... – наконец, послышалось из телефонной трубки.

– Так вот, мы с ним знакомы, были знакомы. Однажды я, по совету адвоката, обратился к нему, чтобы уладить одно весьма щекотливое квартирное дело. Я ему понравился, и он практически бескорыстно все уладил. Саша же, прознав об этом нашем знакомстве, решил, вероятно, через меня на него выйти. Остальное додумаете сами. Прощайте. Я устал и хочу отдохнуть.

– Минутку, у меня последний вопрос... У вас есть любовники? Вы так сказали о Паше Центнере... "Я ему понравился..."

– Какие любовники, помилуйте! Я же говорил вам!

– Что говорили?

– Ну, что я еще девственница в определенном отношении...

– А зачем вам тогда сутенер?

– Вы зациклились, Борис. Или потеряли связь с массами. Неужели вы не понимаете, что помимо всего прочего Саша чисто по-человечески рассчитывал на вашу протекцию? На вашу благодарность, наконец? Ведь это он дал мне ваш номер телефона, дал после того, как я рассказал ему по секрету, что меня тянет к нашедшим себя в жизни мужчинам, или, как сейчас говорят, к состоявшимся мужчинам? Прощайте, я не могу больше говорить. Выпустите Сашу. Он предан вам, как никто. Если бы вы меня увидели хоть одним глазком, если бы вы имели возможность оценить меня по достоинству, то вы бы поняли, какой он внимательный и преданный вам сотрудник... Прощайте, прощайте, я не желаю с вами больше говорить!

– Бога ради, не бросайте трубку, ответьте на последний вопрос. Мне важно знать...

– Говорите скорее...

– Это вы звонили мне вчера, то есть сегодня без четверти час?

– Что вы сказали?

– Ну, это вы предупредили меня об опасности?

Смирнов молчал. Он был в цугцванге.

– Значит вы позвонили... – выдал желаемое за действительное Борис Михайлович.

"Маша звонила... – дошло до Смирнова. – Вот женщина! Кармен, Медея и Анастасия Филипповна в одном лице". Кисло вздохнув, он "признался":

– Да, это я звонил...

– Я вас не понимаю... Вчера вы подставили Александра, а сегодня вы за него горой.

– Мы вечером поссорились, и я чисто по-женски сорвался, – выдал Смирнов экспромтом. – Он сказал, что у меня кривые ноги, и я вам не понравлюсь... Прощайте, я устал.

* * *

Отложив телефон, Смирнов надолго задумался.

Ему было ясно, что он засыпался по уши, и все летит в тартарары со скоростью Су-27, сорвавшегося в штопор. Юлия по-прежнему в опасности, Шура, судя по всему, вышел из игры. Борис Михайлович на ленточки его порежет, но узнает координаты своего Женечки.

Есть у Шуры основания не выдавать его?

Вряд ли. Если, конечно, он не надеется на помощь. А станет он его вытаскивать? Может он его вытащить, особо не рискуя?

Нет.

Значит, надо уезжать на Кипр. Срочно, пока не приехали добры молодцы Василия Васильевича.

С Машей уезжать. Долларов из холодильника хватит... И она далеко не беднячка.

...А Юлия? Убежать, оставив ее на погибель? Ее и Шуру? Не по-комсомольски. Совесть потом замучит. Надо просто переехать к Веретенникову и там отлежаться. К Веретенникову? А почему не к Марье Ивановне? Шура вряд ли про нее расскажет...

* * *

Зазвенел звонок. Звонил Борис Михайлович:

– Александр не подтвердил ваших слов, – сказал он, стараясь говорить твердо.

– Лжете.

– Не все подтвердил.

– Слушайте, Борис, не надо так со мной. Вы же знаете, что Паша Центнер исчез.

– Ну и что?

– Как ну и что? Лично мне кажется, что он исчез по вашей заявке. И боюсь, то же самое покажется и друзьям Паши.

– У меня с этим человеком не было ничего общего.

– Разве? А Саша мне показал бумажку, в которой он признается в том, что устранил его по вашей просьбе. – Смирнов врал напропалую.

– Чепуха!

– В этой бумажке указывается место захоронения Паши. Это тоже чепуха?

– Вы играете в опасные игры.

– Какие игры? Если эта бумажка попадет в определенные руки, Сашу убьют первым, вас – вторым, а меня – на всякий случай. Таким образом, у друзей Саши, у которых эта бумажка сейчас находится, нет никакого резона ее обнародовать. Отпустите его.

– Я могу поменять его на вашу бумажку.

"Совсем, гад, разлюбил", – улыбнулся Смирнов и ответил:

– Я подумаю.

– Пока вы думаете, Александр будет у меня. А это – год за десять. Звоните, как надумаете.

* * *

Позавтракав на автопилоте, Смирнов, собрал в сумку необходимые вещи и пошел к Марии Ивановне.

Было самое время с ней разобраться. И посоветоваться с женщиной. И залечь на дно.

Закрыв дверь на все замки, он подсунул под дверную ручку листок бумаги с надписью "Ушла на базу" и побежал на третий этаж.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю