355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Руслан Белов » Цветы зла (СИ) » Текст книги (страница 1)
Цветы зла (СИ)
  • Текст добавлен: 21 июля 2017, 00:00

Текст книги "Цветы зла (СИ)"


Автор книги: Руслан Белов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Руслан Белов
Цветы Зла

Упорен в нас порок, раскаянье притворно;

За все сторицею себе воздать спеша,

Опять путем греха, смеясь, скользит душа,

Слезами трусости омыв свой путь позорный.

«Цветы зла», Шарль Бодлер, перевод Эллиса.

Пролог

Это было небольшое, узкое, но довольно уютное помещение, устроенное меж двумя сараями, стоявшими на задах двух смежных дачных участков. Обнаружить его существование можно было бы только сверху, например, при ремонте сарайных крыш или их чистке от снега. Однако основательно сделанные крыши обещали оставаться в хорошем состоянии еще лет десять-пятнадцать и по причине своей крутизны чистки не требовали, и потому человек, находившийся в нем, не опасался, что его когда-нибудь обнаружат.

Этот человек сидел за дощатым столом. Откинувшись на спинку стула, он отрешенно смотрел на лист желтоватой писчей бумаги, прикрепленной к стене четырьмя обычными канцелярскими кнопками.

Двумя большими и двумя маленькими. Верхние, маленькие, были тронуты ржавчиной – в затяжные дожди и зимой в помещении было сыро.

На листе магически чернели написанные в столбик имена в сокращении и фамилии:

К. Кнушевицкая

Р. Крестовский

А. Смирнов.

Р. Крестовская

Т. Картузова.

С. Тихонов

В. Эгисиани

В. Архангельский

Г. Ресовский

В. Эссен

В. Абдуллаев

Строчки столбика с первой по четвертую были жирно перечеркнуты (некоторые по несколько раз).

Посидев минут десять, человек вынул из-за уха карандашный огрызок и подчеркнул им пятую и шестую сверху фамилии. Затем бросил карандаш в картонную коробочку, лежавшую на столе под списком, вытащил из бокового кармана брюк мятую пачку "Парламента", достал сигарету и закурил. Сделав две или три торопливые затяжки, затушил окурок в консервной банке и пошел в другой конец помещения.

Там, освещенный двухсотваттной лампой, стоял верстак с укрепленными на нем тисками. Слева от них на промасленной суконке лежали замысловатые металлические детали и две пружинки. Осторожно зажав одну из деталей в тисках, человек тщательно измерил ее в нескольких местах кронциркулем.

Измерения его не удовлетворили – недовольно качнув головой, он отложил кронциркуль, взял из коробки надфиль и начал стачивать одну из кромок детали.

Работал он то одним, то другим инструментом около часа. Закончив, попил зеленого "Тархуна" из полутора литровой бутыли, стоявшей за тисками, и, сделав паузу, уверенными движениями собрал пистолет.

Вернувшись к дощатому столу, человек достал из картонной коробки кроткий "макаровский" патрон. С уважением повертев крепыша в руке, зарядил изготовленное оружие, навернул глушитель, взятый с настенной полки, и посмотрел на ручные часы. Времени было половина пятого утра. Решив, что в такой час никто поблизости находиться не может, человек тщательно прицелился в черно-белую паспортную фотографию, висевшую над верстаком в трех метрах от него, и нажал курок.

Пуля, пробив голову черно-белого человека, застряла в трехслойной дощатой стене.

"Есть!" – воскликнул человек, обрадовавшись успешному испытанию оружия. Продолжая ликовать, он достал из коробки второй патрон, зарядил свое детище, прицелился в мишень, но стрелять не стал. Патронов было мало, а до конца списка – далеко. Обернув пистолет промасленной тряпкой, он спрятал его в ящик, стоявший под столом, и снял со стены арбалет.

К пяти часам утра вся мишень была густо утыкана стрелами.

1. Статус-кво

Паша Центнер был джентльмен в своем роде. И поэтому великодушно позволил Евгению Александровичу и Марье Ивановне жить. Но, будучи в своем роде мужчиной, он снял с магазинов Марьи Ивановны «крышу», и скоро их у нее не стало.

Нет, ни Евгений Александрович, ни Марья Ивановна не осуждали его за этот шаг: мало найдется мужчин, которые покровительствовали бы женщинам, наставившим им рога. А сколько найдется бандитов, и не просто бандитов, а бандитских авторитетов, которые позволяют жить людям в прямом смысле их похоронившим?

Нисколько. Вернее один. И этим единственным бандитом был Паша Центнер. И потому для Евгения Александровича и Марьи Ивановны он стал своего рода божком, злым, но божком. И, похоже, Паша Центнер это чувствовал. И по-своему ценил.

После выхода из больницы Марья Ивановна некоторое время оттягивалась в лучших косметических клиниках Москвы. В них постарались, и женщина стала выглядеть лучше, чем до событий, соединивших ее жизнь с жизнью Смирнова.

Один шрам под коленом напоминал им о нежданно-негаданно пережитой драме: его не стали выводить, поскольку через год ему предстояло обновиться в результате операции по удалению соединительного штифта из большой голенной кости.

Сочетаться загонным браком они не стали. Для Смирнова, четырежды слушавшего марш Мендельсона, звучавшего в его честь, формальности ровным счетом ничего не значили. А Марья Ивановна, хотя и мечтала о роскошном свадебном платье с длиннющим шлейфом и прелестной куколке с эмблемой "Мерседеса" между ногами, не захотела стать пятой по счету легитимной его супругой. К тому же Центнер не преминул своевременно ей намекнуть, что скоропалительного брака своей бывшей любовницы с кем бы то ни было, он одобрить не сможет.

Однако свадьбу они сыграли. Хотя и в узком кругу, но с платьем, и с "Мерседесом", и куколкой с эмблемой в соответствующем месте.

По завершении празднества (Смирнов единственный раз в жизни не набрался на своей свадьбе и нимало этому дивился) они приехали на квартиру Марьи Ивановны, взобрались на брачную кровать с ногами и страшными клятвами поклялись друг другу в перманентной супружеской верности. Клятвы были закреплена органичным и обоюдно приятным действием, по завершении которого счастливая Марья Ивановна предложила де-факто считать друг друга мужем и женой.

Смирнов с радостью согласился и в свою очередь предложил венчаться, но позже, когда в их душах проснется, наконец, устойчивая религиозность.

Невзирая на потерю приданного, то есть магазинов, на жизнь и небарские развлечения им хватало: у Марьи Ивановны был небольшой счет в надежном банке.

Они были счастливы – он продолжал писать докторскую диссертацию, она усердно ликвидировала пробелы в своих познаниях, касающихся классической литературы и мирового изобразительного искусства, а также бреши в знании Евгением Александровичем удобоваримых достижений мирового поварского искусства.

Через некоторое время научно-исследовательский институт, в котором долгие годы работал Смирнов, приказал долго жить, и он сложил свои научные достижения в старый чемодан, закинул его на антресоли и вплотную занялся написанием кровоточащих бандитских романов.

Но у него ничего путного не получилось. С описания жестоких убийств, автомобильных погонь со скрежетом тормозов и финальным взрывом бензобака, со "стрелок" и перестрелок с употреблением автоматических гранатометов АГС-17, базук и парапланов он постоянно скатывался на самокопание, осмысление действительности, глобальное потепление и проблемы воспитания подрастающего поколения. Получив в редакциях два или три весомо аргументированных отказа, Евгений Александрович выключил компьютер, сдал свою квартиру за двести пятьдесят долларов в месяц преуспевающей торговке из Калужской области и переселился к Марье Ивановне совсем.

Несколько месяцев они прожили душа в душу. По истечении их стали нервничать в унисон и по одному – ни Марья Ивановна, ни Евгений Александрович не любили и не умели сидеть без дела.

Однажды вечером, когда Марья Ивановна рассеянно перелистывала журнал "Караван истории", а Евгений Александрович смотрел третьи по счету "Вести", позвонил Паша Центнер.

– Загниваете потихоньку? – спросил он (трубку снял Смирнов). В голосе короля бандитов звучали нотки удовлетворения.

– В общем-то, да, – не стал темнить Евгений Александрович.

– А как там Маша? Как, короче, живете?

– Правду сказать или соврать?

– Соври.

– Ну, тогда хреново. Никак мы с ней не стыкуемся...

– Понимаю... – хмыкнул Паша. – Но чтобы там ни было, ты ее не обижай. Понятно говорю или по буквам объяснить?

Смирнов хотел съязвить: "Не волнуйся, тестюшка", – но сдержался – с прямолинейными гангстерами, как он знал из горького своего опыта, шутить опасно.

– А я не обижаю, – стараясь придать голосу спокойствие, сказал он. – А вот Маша частенько скалкой по кухонному столу постукивает, на меня пристально глядя...

– Безработный что ли? – угадал Паша Центнер.

– Да...

– Значит, на ее деньги живешь...

Смирнов не смог сдержаться.

– Практически, – ответил он в секунду наадреналинившись. – Однако все чаще и чаще подумываю идти торговать на рынке мороженой рыбой. Я думаю, у меня получится – три языка знаю, людей тоже, пошутить и раскрутить покупателя запросто смогу. Если дело пойдет, Машу подключу, будем на пару работать. Летом в белых халатах, зимой в черных валенках по колено. Помнишь телефильм, в котором известная модель делает ход конем? Ну, сначала становится рыбной торговкой, а потом выскакивает в дамки? То есть цепляет банкира, знатного, очень богатого и, вдобавок, красивого? Может, и я кого подцеплю, банкиров сейчас хоть пруд пруди...

– Не надо мойвы и банкиров-гомиков. Давай лучше ко мне, найду тебе местечко не пыльное, но денежное и сухое, то бишь без мокроты.

– Да нет, спасибо... Я сам как-нибудь.

– Да ты не бойся, найдем что-нибудь подходящее. По компьютерному делу или рекламе.

– Рекламе!? "Замочим и отмоем по лучшим российским стандартам. Похороны за счет исполнителя"?

– Мы не только этим занимаемся...

– Да нет, спасибо. Работа у вас больно опасная и ума определенного требует. Не потяну я... Если бы все ваши такими, как ты, были, может быть, и пошел бы, а так – нет.

– Это ты прав. У нас ля-ля-тополя не любят. И больно умных тоже. Ну, хорошо. Как говорится, наше дело предложить – ваше отказаться. Пока, дорогой. Если что – звони, помогу по старой памяти.

Положив трубку, Смирнов послонялся по квартире, затем уселся на свое кресло (напротив Марьи Ивановны) и, отчаявшись согнать с лица комкавшую его нехорошую улыбку, сказал:

– Беспокоится о тебе Паша. Сказал, что пасть мне порвет, если я хоть как-то тебя обижу... Ты меня понимаешь?

Марья Ивановна молчала. Она понимала, что ни одному мужчине не покажется сахаром супружеская жизнь с женщиной, которую нельзя, которую опасно обидеть. Которую безрассудно охарактеризовать метким словом, к которой опасно демонстративно повернуться спиной и так далее вплоть до невозможности влепить отрезвляющую пощечину или просто оттолкнуть от себя подальше.

– Понимаешь... Ты все понимаешь, – проговорил Евгений Александрович, глубже проваливаясь в кресло.

– Неужели ты думаешь, что я побегу к этому человеку на тебя жаловаться? – Марья Ивановна с середины дня выглядела озабоченной – в обед супруг в порыве экономности отказался от черной икры, только-только привезенной из Дагестана, и осетрины оттуда же.

– А бежать тебе и не надо, – продолжал бухтеть заведенный Смирнов. – Он – зверь, он все нутром чувствует. Два часа назад я сказал тебе, что мы неоправданно много тратим на периодику и бытовую химию, ты надулась, и вот, через час он звонит и говорит мне отеческим голосом, что если ты хоть раз чихнешь на меня, то он на ленточки меня порежет!

– Не обманывай, он так не мог сказать!

– Какая разница, что он говорил и какие слова употреблял! Главное, я понял его кристально ясно.

Они замолчали. Пауза получилась тягучей и емкой, как свежевырытая могила.

– С таких вот ссор начинаются разводы, горе и одиночество... – через вечность раздался с самого ее дна придушенный голос Марьи Ивановны.

Потемневшие глаза женщины с тоской смотрели на Смирнова и в собственное будущее, маячившее за его спиной.

Евгений Александрович неожиданно испугался. "Жить без Маши? Как это!? Опять один? Опять всякие Юлии? Не-ет!"

– Ты считаешь, что нам надо срочно лечь в постель? – спросил он, наконец, вымученно улыбнувшись.

Марья Ивановна покивала. И расстегнула две верхние пуговки на халатике. Увидев ее грудь, Смирнов застыл. Затем попытался вспомнить, на какую тему он ссорился со своей женщиной, но не преуспел в этом.

...Через полчаса они, обнявшись, лежали в постели. Смирнова переполняли нежные чувства.

– Понимаешь, милый, ты должен примириться с отношением Паши ко мне, – сказала Марья Ивановна, когда содержание любви в его глазах достигло максимума. – Понимаешь, я для него своего рода...

– Последний шанс или крайняя маза... – подобревший Смирнов уразумевал мысли подруги с полуслова. – Потому он и не убил тебя тогда... Вместе со мной.

– Да...

– Я это сразу понял... Ты – луч света в его темном царстве.

– Да... Ты просто не представляешь, в каком мире он живет... Может быть, кому-то этот мир кажется вполне терпимым, интересным или даже единственным, но Паша смотрит на него своими глазами... И видит в людях только убийц, бандитов, иуд и извращенцев... Или слизняков и бледных подзаборных поганок.

– А в их детях – будущих убийц и бандитов. Или будущих слизняков и бледных поганок.

– Да... – согласилась Марья Ивановна, помрачнев. Она вспомнила, в который раз вспомнила, как сразу же после ее освобождения Центнер сказал в телефонном разговоре, что если в первый год совместной жизни со Смирновым она родит или забеременеет, то он ничего с собой сделать не сможет и уничтожит его.

– А ты для него последний шанс из всего этого выбраться. – Количество любви в глазах Смирнова изрядно сократилось.

– Нет у него этого шанса, он прекрасно это знает. Я для него – "квадратик неба синего и звездочка вдали". А он – пожизненно в своем мире заключенный. Когда мы еще жили, он понимал, что мы с ним, как ты выражаешься, в перпендикулярных мирах живем. Потому и не убил... Он хоть и зверь, но знает, что глупо убивать антилопу за то, что у нее глаза круглые...

– Все это хорошо... Но ведь без ссор мы жить не сможем. Жизнь без ссор – это тоска, это равнодушие, это мирное сосуществование двух систем, это колодец, обреченный на высыхание... Да и как жить? Мне его глаза повсюду чудятся... Ну, сейчас не чудятся, но через полчаса точно почудятся.

– Нам просто надо занятие найти себе... Не как у тебя было, статейки гениальные писать в никому не нужные научные журналы, а настоящее. Ты не представляешь, как здорово жить, когда денежки капают. Денежки, которые ты заработал своим трудом, своей организованностью, своим умом... Ты никогда этого не понимал...

– Не понимал, потому что всю жизнь просидел на зарплате. И сейчас не особенно понимаю, как можно зарабатывать своим трудом, своей организованностью, своим умом. Ты прекрасно знаешь, что такое организовать сейчас дело. Это надо идти к какому-нибудь "паше", просить у него денег, договариваться... И что из этого получится? Как только он тебя, красавицу, увидит, дельную красавицу, у него в мозгах и еще в одном месте сразу же начнутся перпендикулярные процессы... А без "паш" куда не пойди – везде три-четыре тысячи и ни сотней больше.

– Ну ладно, а что ты предлагаешь? Чего ты хочешь? – Марья Ивановна глядела на Смирнова, как на любимого, но сильно задержавшегося в развитии ребенка.

– Ты знаешь, я с завистью смотрю телефильмы о жизни пингвинов на Антарктиде, черных горилл на склонах Килиманджаро или горных козлов в Гималаях, – смущенно улыбнулся Евгений Александрович. – Я тоже хотел бы на чьи-то спонсорские деньги ездить с телекамерой по дальним континентам и снимать то, что с удовольствием смотрят те, которые не хотят или не могут разъезжать по свету...

– Это мы еще успеем. А сейчас нужно сделать так, чтобы денежки капали... Сделать, чтобы ты мог есть осетрину без всяких задних мыслей.

Смирнов, захваченный темой разговора, не ответил на укол.

– Ну, давай, клуб откроем? – предложил он. – Поменяем наши квартиры на что-нибудь в центре и откроем? Представь – располагающий к отдыху интерьер, вкусная недорогая еда, медленные танцы, задушевные беседы об искусстве... Будем приглашать молодых артистов...

– Это все раскручивать придется... С помощью какого-нибудь "паши"...

– Конечно, придется... Не торговать же дерьмовой обувью в подвальном магазине? Это, должно быть, так тоскливо...

* * *

Евгений Александрович загорелся идеей открытия где-нибудь в старой Москве кафе-клуба. Однако через день он узнал, что каждую неделю в столице только в пределах Садового кольца прогорает два или три таких заведения. И столько же открывается.

Для уточнения конъюнктуры Смирнов пошел в одно из таких мест. Хозяин, молодой парень с усталым серым лицом, сказал, что лучше открыть чебуречную и утилизировать в ней мясные продукты, пришедшие в негодность в ближайшем к чану с маслом супермаркете. Тысяч пять-десять в месяц заработать можно А так только в долги влезешь...

Смирнов в тот день напился. С усталым серым лицом.

2. Детективное агентство!?

Однажды вечером, когда Евгений Александрович от нечего делать читал «Караван», а недовольная его хмуростью Марья Ивановна слушала «Вести», в дверь позвонили.

Посмотрев в глазок, Смирнов увидел с иголочки одетого человека, очень похожего на Бруно Оя, любимца женщин и одного из первых любовников довольно известной актрисы Татьяны Бестаевой ("Караван" с ее жизнеописанием Смирнов отложил, чтобы отреагировать на звонок). Спустя несколько минут гость, назвавшийся Кнушевицким Святославом Валентиновичем, сидел в дежурном кресле хозяйки дома.

Марья Ивановна рассматривала его с живым интересом – Святослав Валентинович был красив. И к тому же, хотя некоторая озабоченность и обжилась на его лице, он выглядел уверенным и знающим себе цену мужчиной.

Смирнов рассматривал его с неприязнью, смешанной с удивлением – представившись в прихожей, гость сказал, что пришел по объявлению в газете, данному частной розыскной фирмой "Дважды два".

– Так кто из вас Шерлок Холмс? – спросил Святослав Валентинович, переводя изучающий взгляд с Марьи Ивановны на Смирнова и обратно (на лице Марьи Ивановны его глаза задерживались).

– Мы оба, – ответил Евгений Александрович, отметив, что интерес у его супруги и гостя взаимный.

– Оба? – удивился гость, сотворив на лице выражение, узрев которое Смирнов подумал: "У трельяжа репетировал, точно".

– Да. И к тому же мы – совы, и все открытия к нам приходят после полуночи.

Гость на секунду смешался. Смирнов хамил, как самец, почувствовавший соперника.

Марья Ивановна, изобразив смущенную улыбку, посмотрела на Евгения Александровича:

– "Ну что, будем кидать?"

– "Не понял?"

– "Ну, подрядимся в детективы?"

– "Ты с ума сошла! Он же явно попутал адрес!"

– "Ничего он не попутал. Это я дала объявление".

– "Не посоветовавшись со мной!?"

– "Ты бы поднял меня на смех. Ты все поднимаешь на смех, ни во что не веришь и ни на что не надеешься".

– "Обманываешь, что дала объявление. Он просто тебе понравился, и ты не хочешь его отпускать".

– "Ага! Мне так нравится, когда ты ревнуешь! Но насчет объявления я не обманываю".

– "Ну, ты и штучка!"

– "Твоя штучка"

– "Ну, будь по-твоему..."

– Может быть, перейдем к существу дела? – Смирнов, с некоторым усилием переведя глаза на гостя, изобразил на лице стопроцентное внимание.

– Да, конечно, – посерьезнев, согласился Святослав Валентинович. – Для начала скажу, что я – владелец небольшой консалтинговой фирмы и стою где-то около двух миллионов долларов. В эту сумму входят деньги в банке, квартира, дача, машины, короче, все ценное, что у меня есть.

– Нам не нужны сведения о ваших доходах. Мы берем тысячу долларов за день расследования плюс премиальные, размер которых устанавливает клиент...

– Бывший клиент, – мило улыбнувшись, проговорила Марья Ивановна.

– Да, премиальные выплачиваются после завершения расследования, – покивал Евгений Александрович. – К слову сказать, они никогда не были меньше десяти тысяч долларов.

– Свою цену я назвал лишь потому, чтобы вы знали, какой суммой я могу располагать...

– Понимаю... – вперился в глаза собеседника Евгений Александрович. – Понимаю... Дело ваше таково, что за его разрешение вы готовы отдать все...

– Совершенно верно.

– Ну, тогда – вперед. Вам слово – выкладывайте свою беду.

– Да, конечно. Мне будет трудно, но я постараюсь... С чего начать, даже не знаю...

Кнушевицкий замолк, не в силах справиться с охватившим его смятением, но, посмотрев на доброжелательно улыбавшуюся Марью Ивановну, взял себя в руки и продолжил:

– В общем, жили мы вчетвером – семилетняя дочь Елена, жена да я с мамой, Вероникой Анатольевной. Жену звали Кристиной Владимировной. Ей было тридцать пять. Столько, сколько мне сейчас. Работала дизайнером. Красивая, целеустремленная... Много поклонников...

Она умерла в середине апреля этого года на даче. Я приехал в седьмом часу, поднялся на веранду и увидел ее лежащей под столом...

Святослав Валентинович замолк. Воображение представило ему безжизненное тело жены, опрокинутый бокал с черным кофе, безнадежно испорченную скатерть...

– А Вероника Анатольевна с Леночкой где были в это время? – прервала Марья Ивановна возникшую паузу.

– Они были в Переделкино, в гостях у маминой подруги, – продолжил Кнушевицкий глухим голосом. – Приехавший вскоре эксперт, установил, что Кристина Владимировна отравлена цианистым калием. На следующий день пузырек с ядом обнаружила на соседней даче розыскная собака. Он был закопан в земле под флоксами. Нашлись свидетели, которые видели, как Регина Родионовна, владелица дачи, окапывала их вскоре после смерти Кристины Владимировны. Ее взяли под стражу, и на следствии она призналась, что этот пузырек с цианистым калием остался у нее от бабушки... Вот и все.

Марья Ивановна ушла на кухню готовить чай.

– Вы забыли сказать, что Регина Родионовна в течение длительного была вашей любовницей... – сказал Смирнов, пристально рассматривая "клиента".

– Разве?

Смирнов покивал.

– Всегда забываешь о том, что прочно сидит в голове, – скривился в слабой улыбке чувственный рот Святослава Валентиновича. – Да, Регина Родионовна Крестовская была моей любовницей. И стала ею задолго до моего знакомства с Кристиной. Следствие все это установило...

– Расскажите о ней, – сухо попросила Марья Ивановна, располагая на столике чайные принадлежности. Женщинам по разным причинам не нравятся мужчины, имеющие любовниц, да еще "сквозных".

Гость понял, что хозяйка спрашивает о Регине Родионовне.

– Она работает, работала в Правительстве консультантом по протоколу или что-то вроде этого. Я не интересовался деталями, а она особенно не распространялась.

– В общих чертах все ясно, – подумав, сказал Смирнов. – Не могли бы вы теперь сформулировать нашу задачу?

– Я не верю, что Регина отравила мою жену. Я хочу, чтобы вы нашли истинного ее убийцу. Я хочу, чтобы вы сделали все возможное и невозможное для освобождения Регины Родионовны – совершенно неспособной на убийство женщины.

– Вы ее любите? – сочувственно спросила Марья Ивановна.

– Я не могу без нее жить, – помолчав, сказал Святослав Валентинович, дрогнув голосом. – Она владеет мною всецело. Всем владеет – мыслями, волей...

– А почему же вы в таком случае женились на другой женщине? – спросил Евгений Александрович.

Кнушевицкий молчал.

– Нет, уважаемый Святослав Валентинович, так у нас дело не пойдет, – покачала головой Марья Ивановна. – Или вы нам все рассказываете со всей откровенностью, или Регина Родионовна остается в местах заключения вплоть до истечения срока лишения свободы.

– Понимаю, – помрачнев, согласился красавец. И, подумав, проговорил:

– Это Регина придумала женить меня на соседке...

– Хотел бы я ее увидеть, – решил сквитаться Евгений Александрович за интерес Марьи Ивановны к гостю. – Видимо, чрезвычайно интересная и умная женщина эта ваша Регина Родионовна. Как я понимаю, этой женитьбой она хотела убить двух зайцев... То есть взвалить хлопоты по содержанию своего любовника на соседку и добавить романтики в любовные отношения с ним.

– Может быть и так... – гость, с антипатией взглянув в глаза Смирнова, тем не менее, выполнил обещание говорить начистоту:

– Регина Родионовна и в самом деле не любила домашних хлопот... И говорила, буквально говорила, что любовь обратно пропорциональна времени, затраченного на ведение домашнего хозяйства...

– Вы извините моего коллегу за подобные реплики, – отреагировала Марья Ивановна на обиду, посеянную Смирновым в душе "клиента". – Видите ли, он уже работает... А в работе он циник...

Выражение глаз Святослава Валентиновича несколько изменилось.

– Понимаю, в вашем деле невозможно не быть циником...

– Совершенно верно, – согласился Евгений Александрович. – Нам нужна правда без прикрас и ничего, кроме правды без прикрас.

Выражение глаз Святослава Валентиновича вновь изменилось. Марье Ивановне показалось, что правда без прикрас вряд ли его устроит.

– Вы главное ни о чем не беспокойтесь, – сказала она, подкупающе улыбаясь. – По завершении нашей работы вы получите один лишь результат и ровно никаких осложнений.

– Вы получите не результат, а то, что хотите, – уточнил Евгений Александрович.

Глаза Святослава Валентиновича стали колкими.

– Вы так уверены в положительном исходе расследования?

– Если убийство вашей жены не связано с ее работой в Правительстве – абсолютно.

Евгений Александрович не кривил душой. Что-то говорило ему, что он найдет убийцу. Что он уже в его кармане.

– А почему вы не спросили, кого я подозреваю? – Кнушевицкий не был простаком. Самоуверенный вид Смирнова поколебал его доверие к нему и его партнерше.

– Если бы вы кого-нибудь подозревали, вы пришли бы не к нам, а к знакомому полковнику с Петровки, – криво усмехнулся Смирнов. – За миллион долларов он бы в лепешку расшибся и нашел убийцу, который устроил бы и вас, и правосудие.

Марья Ивановна, недовольно качнув головой, посмотрела на супруга: "Много говоришь".

На это супруг улыбнулся и спросил гостя:

– Вы говорили, что у Кристины Владимировны были любовники...

– Я этого не говорил...

– Вы сказали, что она была красивой и целеустремленной... И что у нее было много поклонников.

Кнушевицкий посмотрел на часы.

– Послушайте, Святослав Валентинович, – мягко улыбнулся Смирнов. – Знаете, в чем ваша поведенческая ошибка?

– В чем? – автоматически спросил гость, уже, видимо, решивший откланяться.

– В том, что вы считаете нас мм... собеседниками, что ли... В общем, людьми. А в данный момент мы с Марьей Ивановной не вполне люди. Мы – детективы или, если хотите, автоматы по раскрытию преступлений, бесстрастные автоматы, день работы которых стоит тысячу долларов. Если вы накинете еще пятьсот за утонченность общения и политес, мы готовы отложить на час визит другого нашего клиента.

– Да, у нее были любовники, – подумав, сказал Святослав Валентинович. – Точнее, любовник. Он владелец небольшого охотничьего ресторана на Тверской...

– Имя, фамилия, наклонности? – спросил Евгений Александрович, чуть не добавив "явки".

– Владимир Эгисиани, отчества не знаю, – начал говорить Кнушевицкий, что-то в себе преодолев. – Он – грузин по отцу. Уверен, что принадлежит к грузинской мафии. Довольно-таки видный мужчина. Накаченный. Ведет себя крайне самоуверенно. Частый посетитель казино и ресторанов со стриптизом.

– Откуда у вас эти сведения? – спросила Марья Ивановна.

– Он бывал у нас на даче. Приезжал за Кристиной... Потом она рассказывала нам, сколько проиграла или выиграла.

– И вы его не подозреваете в убийстве жены?

– Нет...

– Почему?

– Он приезжал в ночь после смерти Кристины... На двух машинах, набитых головорезами... Не постучав, они ворвались в дом, закрыли Лену в дальней кладовке, меня привязали к каминной решетке. Потом Эгисиани приказал людям заложить дров в камин, принести бензина в канистре. Когда они все сделали, по трое отправил их на смежные дачи...

– Говорили они по-русски?

– Кто по-русски, кто по-своему. На следующий день мне сказали, что всех соседей опрашивали сотрудники ФСБ с удостоверениями...

– Понятно. А с вами что произошло?

– Ударив меня в лицо, Эгисиани заявил, что это я отравил Кристину, и за это он намеревается топить мною камин.

– Камин, как я понимаю, остался холодным?

– Да...

– И после этого вы решили, что это не он убил вашу жену...

– Он так себя вел... Вы когда-нибудь видели, чтобы кавказцы плакали из-за женщины? Нет, это не он.

– А как он поверил, что не вы убийца?

– Лена каким-то образом смогла выбраться из чулана. Эгисиани в это время, полив дрова бензином, сидел напротив меня в кресле. А она, бледная, трясущаяся, встала передо мной, обхватила ручонками, и прокричала: "Не трогай моего папу! Это не он убил маму, это ты, ты убил ее!" И расплакалась, не переставая держать меня за плечи.

У Святослава Валентиновича по щекам потекли две слезинки. Он не вытер их и не спрятал лица. Лицо, точнее намокшие глаза спрятал Смирнов. Марья Ивановна, оставаясь беспристрастной, дождалась, пока душевная влага гостя истощится движением, и спросила:

– На суде рассматривалось заявление вашей дочери? Я имею в виду заявление, что именно Эгисиани убил ее мать?

Кнушевицкий секунду смотрел на нее, ничего не понимая, затем механически отер ладонью щеки и пробормотал:

– Да, рассматривалось. Но у Эгисиани было алиби: в момент убийства он и все его подручные находились на свадьбе друга, причем сам Эгисиани был свидетелем и все это мероприятие, естественно снималось на видеопленку. К тому же суд не обнаружил у него серьезных мотивов.

– Так, у нас с вами остается еще пятнадцать минут, – помолчав, Смирнов бросил взгляд на настенные часы. – Нам понадобятся ваши координаты... Телефоны, адреса и тому подобное.

– Надо будет осмотреть вашу дачу... – объяснила Марья Ивановна, о чем-то раздумывая. – Мы должны знать в какой обстановке все произошло.

– Да, конечно, – кивнул Святослав Валентинович, доставая бумажник. – В настоящее время я живу там с Вероникой Анатольевной и дочерью. Леночка еще не вполне оправилась после смерти матери.

– Еще мы, возможно, захотим осмотреть вашу городскую квартиру, квартиру Регины, а также ее дачу. Это можно будет сделать?

– Мою квартиру вы сможете осмотреть, когда захотите, хотя я не вижу в этом смысла... А вот квартиру и дачу Регины... Понимаете, они опечатаны.

– Но ключи у вас сохранились?

– Да...

– Они с вами?

– Конечно... После того, как Регину взяли под стражу, я хотел их снять с брелока, но мне пришло в голову, что если я это сделаю, то никогда более не увижу ее.

Положив бумажник на стол, Кнушевицкий достал из кармана пиджака связку ключей, вызволил три и передал их Смирнову:

– Вот эти два от квартиры, а этот – от ворот дачи Регины Родионовны. Ключ от дачного дома под ковриком у входа.

Смирнов взял ключи, стараясь не смотреть на гостя. Если бы Святослава Валентинович поймал его взгляд, он понял бы, о чем только что подумал "известный" частный детектив.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю