Текст книги "Борис Леонидович Дичков (1888— 1966)"

Автор книги: Рудольф Баландин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Провал защиты докторской диссертации обескуражил Личкова, но, к счастью, не на долго. Он продолжает развивать и уточнять свои идеи о системе пространство – время Земли и взаимосвязи процессов, происходящих на земной поверхности и в земной коре. Все больше занимают его вопросы человеческой истории в связи с геологической и биологической эволюцией, а также в связи с перестройкой человеком области жизни, становлением ноосферы. В те же годы и Вернадский размышлял над этими вопросами. Он настолько сильно верил в неизбежное торжество разума и добра на планете – движущих сил ноосферы, что нисколько не сомневался в неизбежном поражении фашистов, отвергающих добро и разум как первооснову всей человеческой деятельности.

"Ноосфера,– пишет Личков Вернадскому,– это, конечно, реальность, как и биосфера, но я не могу из факта существования ее ни вывести новую эру, ни получить уверенность в победе (вообще такая уверенность у меня имеется). Непонятно мне, как одно с другим связывается, но я очень радуюсь Вашему доброму уверенному настроению" ^[109].

В дальнейшем он поясняет свои представления о ноосфере, которой предшествует, по его мнению, антропосфера, т. е. область существования человека, в ходе развития которой проявляется еще очень много неразумного. Он считал, что ноосфера "только еще зарождается и находится на очень ранней ступени развития" ^[110]. Предпосылки замены антропосферы ноосферой: «господство человека над внешней природой и господство в самом человеке и в человеческом обществе сил разума над низшими инстинктами» ^[111]. Чтобы осуществить первое, требуется развитие производительных сил общества, техники в частности, а для второго, по его мнению, нужно «...чтобы не вещи – земля как объект собственности, товары, деньги и пр. определяли мотивы человеческих поступков, а чтобы имело место свободное волеизъявление, опирающееся на разум» ^[112].

Главные исследования Личкова в этот период относятся к проблемам континентального осадкообразования, литогенеза и сопутствующих явлений. С одной стороны, они имеют практическую ценность в связи с познанием происхождения и условий залегания нефтяных месторождений. С другой – теоретическую: от континентального осадкообразования и формирования почв ему удалось протянуть логическую цепь к динамике ландшафтов, а также видов растений и животных. Если первая фаза геологического цикла связана с усилением контрастности рельефа, климатических зон, ландшафтов и распространением ледников, то в заключительную фазу преобладает опустынивание, засоление и деградация почв, обеднение растительного покрова, а следовательно, и животного мира. По его мнению, по этой причине вымирали амфибии, в конце .следующего геологического цикла – рептилии и, наконец, накануне альпийского горообразования – крупные млекопитающие.

Нетрудно заметить, что Личков как бы придал временную протяженность явлениям, наблюдаемым в пространстве Земли, при переходах от одних географических зон к другим. Вдобавок, можно усмотреть в этих теоретических выводах и влияние личного опыта: Личков сначала работал в зонах, сравнительно недавно освободившихся от ледниковых покровов, а затем – в пустынях. Он как бы перешел от природных условий первой фазы геологического цикла к условиям заключительной фазы. И возникает вопрос: а не явились ли его теоретические обобщения отчасти проявлением личного опыта, с присущими всякому личному опыту случайными сочетаниями фактов?

Сама по себе идея Личкова о взаимосвязи столь разнородных природных объектов (горные породы, формы рельефа, ледники, климат, почвы, растения, животные) во времени и пространстве очень интересна, оригинальна и плодотворна. Вот только вопрос: насколько применима она для объяснения глобальных всепланетных "катастроф" – эпох интенсивного горообразования или массовых вымираний животных и растений? И были ли такие эпохи? Имеются ли веские доказательства их существования, сохранившиеся на каменных страницах великой геологической летописи Земли, в слоях горных пород? А если такие доказательства есть, то какие силы вызывали первоначальные воздействия на земную кору и биосферу, после чего начинались "цепные реакции" всепланетных изменений?

Конечно, Личков искал и находил доказательства всепланетных геологических циклов. С этой целью он заново переосмыслил происхождение красноцветных песчаных толщ, обычно немых, считавшихся свидетельством былых пустынь. Личков высказал и в значительной мере обосновал гипотезу их аллювиального происхождения, но не доказал всепланетности геологических циклов.

Предположим, массовые вымирания вызваны опустыниванием, засушливостью климата и т. п. Но разве могли все климаты пданеты стать засушливыми? Есть ли факты, указывающие на глобальное распространение пустынь в какие-то геологические эпохи? Для этого потребовались бы, помимо всего прочего, очень точные абсолютные датировки слоев, сопоставление одновозрастных отложений на разных континентах. Абсолютные датировки возраста слоев имеют определенную точность – порядка 5—10%. Для отдаленных эпох степень точности выражается в миллионах, а то и в десятках миллионов лет. Для доказательства одновременности глобальных климатических ритмов такая точность совершенно неудовлетворительна. Скажем, за последний миллион лет в северном полушарии прокатилось не менее четырех волн крупных климатических перемен.

Априорно можно предположить, что гипотеза о господстве, скажем, пустынь на земном шаре в какие-то ' эпохи малоправдоподобна, если не принимать во внимание дополнительную, не менее сомнительную гипотезу о периодических мощных влияниях извне на биосферу. Вдобавок, климат меняется не вдруг; растения и животные имеют возможность сохраниться в тех географических зонах, где климатические условия благоприятствуют жизни.

Перечень подобных возражений можно продолжить. Но все-таки наиболее уязвима гипотеза геологических циклов из-за недостатка фактов, ее подкрепляющих. А Личков как будто не придавал этому обстоятельству первостепенного значения. Впрочем, он почти четверть века развивал гипотезу геологических циклов, и к ней мы еще вернемся.

... Август 1943 г. Борис Леонидович провел на полевых работах, изучая преимущественно конгломераты и песчаники Ферганы, перспективные на нефть. Он сотрудничал с ленинградским геологом Н. Б. Вассоевичем (позже ставшим членом-корреспондентом АН СССР), уточняя закономерности осадочного процесса. По свидетельству Вассоевича, Борис Леонидович превосходно умел "читать рельеф" улавливая его характерные черты и выясняя их происхождение.

В эти августовские дни Личков получил неофициальное сообщение о том, что ему присуждена ученая степень доктора геолого-минералогических наук. Официальное уведомление пришло в конце октября.

А в конце декабря он узнает печальную весть: в Кие^ ве умерли его отец и сестра. Он тяжело это переживает. Своими чувствами делится с Владимиром Ивановичем:

"Я все-таки надеялся свидеться с отцом. Поэтому известие о смерти его очень сильно причинило мне боль. Так много в нем было жизненной бодрости, интереса к жизни, так полон, казалось, был он сил, что я надеялся в тайниках души свидеться с ним после гитлеровского лихолетья. Сегодня я переживал мысленно всю мою жизнь: вспоминал разные мелочи как из далекого прошлого, так и из недавнего. Не приходится жаловаться, когда уходит из жизни человек, которому было почти 90 лет... Но меня волнует, что я не был при последних его минутах, и волнует еще то, что, может быть, этого не случилось, если бы он был здесь со мной. Больше 30 лет назад, еще юношей, я потерял свою мать, которую, можно сказать, страстно любил. Отец после этого 35 лет был верным спутником моей жизни, и я всегда мечтал скрасить его старость и по мере сил хотел отплатить за то исключительное счастье и ласку, которое я имел в родной семье. Лучезарного детства, созданного дружной семьей, я никогда не забуду..." ^[113].

Противоречивые чувства владеют Личковым. Ему очень хочется вернуться в Киев. Не менее сильно влечет в Ленинград, где сохранились его квартира и библиотека. А то вдруг появляется желание отправиться в Иркутск или еще дальше на восток, создавать сибирский научный центр. В то же время он не теряет интереса к научным исследованиям и организации науки в Средней Азии. Он ощущает в себе большие творческие силы и впервые задумывается о том, чтобы иметь своих учеников и свою научную школу.

В конце 1944 г. Б. Л. Личков становится директором Геологического института Таджикского филиала АН СССР. Он с увлечением берется за эту работу. Однако его все более и более захватывает мысль о возвращении в Ленинград.

К столетию со дня рождения А. П. Карпинского Личков начинает работу над книгой об этом выдающемся русском геологе.

6 , января 1945 г. скончался В. И. Вернадский, которого можно, пожалуй, назвать духовным отцом Бориса Леонидовича. Вовсе не потому, что у них было много общего в чертах характера, складе ума или в творчестве. Но ведь разве дети непременно во всем следуют по пути отцов? И разве в этом проявляется духовная близость людей разных поколений?

Личков мог дискутировать с Вернадским пли оспаривать его мнения, бесконечно его уважая и любя, преклоняясь перед его благородством и мудростью. Вернадский был для него духовным наставником не столько в науках, сколько в личной жизни, всегда оставаясь "олицетворением высоких моральных идеалов.

Второй ленинградский период. Астрогеология

В 1945 г. Борис Леонидович был,избран по конкурсу заведующим кафедрой гидрогеологии Ленинградского университета. В конце этого года он возвращается в Ленинград, чтобы полностью отдаться преподавательской и исследовательской работе. У него большие творческие планы, несколько подготовленных к печати рукописей, начатые новые труды и горячее желание утвердить свои идеи и разрабатывать их дальше. Он уверен, что теперь основные трудности, помехи в исследовательской деятельности остались позади.

Однако очень скоро выяснилось, что научные работы Б. Л. Личкова вызывают резко отрицательную реакцию со стороны некоторых специалистов. А ведь в геологических науках, как известно, критиковать новые идеи значительно проще, чем утверждать и доказывать их: по любому вопросу обычно высказывается целый ряд более или менее обоснованных мнений и далеко не всегда можно разобраться, какое из них наиболее правдоподобно.

Как ни странно, именно новизна и оригинальность идей Личкова воспринимались наиболее критически. Один из главнейших критериев оценки информации – степень ее новизны, неожиданности (при условии логической непротиворечивости и соответствия фактам). Однако высокая информационная ценность научной гипотезы или теории, к сожалению, не всегда и не всеми принимается во внимание. Многие ученые стараются придерживаться самых популярных в данное время теорий, гипотез; предпочитают упрочнять или пересказывать общепринятые концепции; ориентируются на научные авторитеты. Тем самым неоправданно затрудняется переход от "обесцененной", многократно повторяемой информации к открытиям, подъемам научной мысли на более высокий уровень обобщений, к более адекватному отражению реальности.

Об этих особенностях научного познания некогда пи¹ сал В. И. Вернадский: «Вся история науки на каждом шагу показывает, что отдельные личности были более правы в своих утверждениях, чем целые корпорации ученых или сотни и тысячи исследователей, придерживавшихся господствующих взглядов» ^[114].

Любое творчество индивидуально. Оно – проявление личности. Научное творчество в этом отношении не исключение. В особенности когда речь идет не о проведении экспериментов или тщательных описаний, а о выявлении закономерностей природных явлений, познании бесконечно сложного окружающего мира.

Некоторые теоретические концепции Личкова, быть может, были и остаются спорными. Однако вряд ли оправданно считать их ложными. Они безусловно плодотворны и с методологической стороны (как попытка .широких глобальных обобщений), и в своих частных положениях. Тем не менее входили они в науку очень непросто, трудно (к большому огорчению автора; возможно, отчасти этим определяются высокие авторские самооценки своих работ).

К чести Личкова, он не люоил, да и не умел писать безликих, малоинформативных научных сочинений. Во всех его работах ярко проявляется его незаурядная личность и оригинальный склад ума. В этом отношении не стали исключением и две книги Личкова, посвященные жизни и творчеству А. П. Карпинского и В. И. Вернадского. В первой из них увлечение собственными идеями можно даже поставить автору в упрек. Правда, он назвал свою книгу "Карпинский и современность", подчеркнув активное, творческое отношение к научному наследию замечательного ученого.

Из этого не следует, будто Личков либо "исправлял", либо переиначивал идеи Карпинского для подтверждения собственных теоретических позиций. Он просто выделил, детально и выпукло обрисовал главные научные достижения Карпинского, отчасти – объективно, пересказывая его идеи, отчасти – субъективно, давая им ту или иную оценку со своих позиций. В этом – большое достоинство работы. Тут не пересказ, а ретроспективный анализ с учетом современного уровня знаний и общего движения человеческой мысли.

Этот анализ интересен и сейчас, четверть века спустя после появления книги Личкова. Некоторые идеи Карпинского все еще недостаточно освоены, оценены. Они в какой-то степени остаются в тени. Получили широкое распространение более эффектные гипотезы и теории. Однако в науке время от времени наступает пора возврата к забытым идеям, пересмотра и разработки их новыми методами, с учетом новых фактов. Так было не раз в истории знаний (скажем, с периодическим возрождением гипотезы перемещения материков, впервые высказанной еще в XVIII в.).

По справедливому замечанию Личкова, многие идеи Карпинского хотя и не стали общепринятыми, но и не отвергнуты наукой категорически. А ведь "... в таких именно идеях, отражающих индивидуальность автора, нередко находит свое выражение то, в чем ученый опередил свое время, и то, что не только современники, но и ученые следующих поколений не могли еще оценить. Целый ряд поставленных Карпинским больших проблем показывает, что мысль исследователя—творца опередила мысли его современников, и только будущая наука, наука следующего поколения, сможет им дать правильную оценку" ^[115].

Какие же достижения Карпинского он отмечает? Прежде всего – эмпирические обобщения о колебательных движениях земной коры, о двух типах районов: с преимущественным развитием плавных складчатых пликативных смятий слоев и резких разрывных дизъюнктивных дислокаций. В то время как большинство западных геологов придавали первостепенное значение периодическим колебаниям уровня Мирового океана (мысль, высказанная еще сторонниками всемирных потопов на заре научной геологии), А. П. Карпинский, как и Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, утверждал особую важность колебаний литосферы, за которыми пассивно следует гидросфера. Он не отрицал и морских регрессий и трансгрессий, вызванных изменениями объема вод Мирового океана.

По словам Личкова, одна из статей Карпинского производит "ошеломляющее впечатление" ^[116] благодаря трем схемам, иллюстрирующим глобальные закономерности распределения материков и океанов, горных хребтов я зон опусканий. Действительно, эти закономерности выявляются очень наглядно: сходство общих форм континентов западного и восточного полушарий; подобие – в общих чертах – геологического строения этих двух континентальных систем с их древними ядрами и горными поясами, все более молодыми по мере приближения к Тихому океану; области морских трансгрессий на континентах также располагаются более или менее симметрично, параллельно главным горным поясам. Карпинский высказал мысль о возможности перемещения континентальных глыб в сторону Тихоокеанской впадины.

По мнению Личкова, Карпинский неоправданно мало уделил внимания уяснению причин отмеченных глобальных закономерностей, упомянув только о вероятности связи их с вращением планеты. Но может быть, подобную осторожность следует приветствовать. В конце прошлого века об этих причинах оставалось только гадать. Даже в наши дни, почти век спустя после упомянутой работы Карпинского, ситуация принципиально не изменилась.

По поводу причин глобальных особенностей лика Земли высказываются разные мнения, со ссылками и на космические воздействия, и на проявление глубоких внутрипланетных сил. А вот отмеченные Карпинским закономерности по-прежнему продолжают сохранять свою научную значимость. Более того, именно сейчас, когда еще пользуется большой популярностью теория глобальной тектоники плит, полезно вспомнить эмпирические обобщения, относящиеся к характерным особенностям очертаний, элементов симметрии, геологической истории и развития континентов и океанов. В частности, интересно сопоставить имеющиеся теории с обобщениями Карпинского, включая его положение о колебательных движениях земной коры, сопряженности ее поднятий и опусканий. И тогда объективный анализ выявит недостатки популярных ныне тектонических концепций и необходимость их коренного пересмотра.

Совершенно справедливо подчеркнул Личков исключительную ценность региональных исследований Русской платформы, проведенных Карпинским. Его тектонические, палеогеографические карты помогли восстановить историю платформы и ее главные структурные черты. Например, он выделил структурные формы, протягивающиеся на многие сотни километров и названные Э. Зюссом линиями Карпинского. При относительной скудности данных о геологическом строении региона Карпинскому пришлось в значительной степени опираться на внешние проявления динамики недр – на формы рельефа. Вместе с тем труды Карпинского, восстанавливающие геологическую историю Русской равнины, проливали свет и на проблему происхождения главных черт ее рельефа, т. е. имели большое значение для геоморфологии. Личков одним из первых отметил это обстоятельство, назвав Карпинского выдающимся геоморфологом.

И все-таки, замечает он, "как ни велики были успехи Карпинского в области геотектоники, не тектоника являлась областью главных научных интересов Карпинского. Они находились в области стратиграфии. Этой науке отдал он больше всего своих сил. Ему принадлежит общая классификация осадочных образований земной коры, принятая Международным геологическим конгрессом 1880 г. в Болонье" ^[117]. Одновременно Карпинский высказывал очень плодотворные идеи о формировании залежей железных руд и «...подошел близко к геохимической трактовке, нашедшей свое широкое применение уже у геологов более молодого поколения...» ^[118].

Личков подробно излагает выдающиеся труды А. П. Карпинского, посвященные эволюционной палеонтологии и решению загадочных палеонтологических проблем (о пилообразном, свернутом в спирали зубном аппарате Helicoprion – ископаемых рыб; о трохилисках– крупинчатых остатках оболочек харовых водорослей и т. д.). И заключает: "Карпинский был одновременно: тектонистом, палеогеографом, геоморфологом, петрографом, минералогом и специалистом по полезным ископаемым. Во всех этих областях он был несравненным мастером, который в совершенстве владел материалом и методом... И мы можем сказать, что если Карпинский петрограф-минералог, специалист по полезным ископаемым – это прошлое, то Карпинский палеонтолог, стратиграф, тектонист, палеогеограф и геоморфолог...– это живое настоящее. Мы видели, что работы его в этих областях ни в какой мере не потеряли своего значения и так же злободневны и интересны, словно они написаны сегодня... Основные воззрения его все так же свежи и животрепещущи, как будто они только что сформированы" ^[119].

Личков не задается вопросом, в чем причина этих выдающихся научных успехов, как удалось Карпинскому быть столь проницательным, что идеи его через десятилетия не утратили актуальности. Ответы на подобные вопросы интересны и в наши дни (часто ссылаются на непредсказуемые врожденные особенности талантливого человека, на генетически обусловленный склад ума, темперамент; подобные объяснения столь же трудно доказать, как и опровергнуть).

Личков не пытался определить особенности методологического подхода ученого к решению научных проблем.

Но как всякий талантливый и объективный исследователь, он предоставил превосходный материал для подобного определения. Достаточно вспомнить перечисление достижений Карпинского. Они в большинстве своем не относятся к гипотезам и теориям; ценность их определяется не неожиданностью, остроумной идеей, оригинальностью теоретической модели, широтой обобщений, а прежде всего классификацией и сопоставлением фактов. Он старался не выходить за рамки известных сведений, не домысливать нечто новое, не ссылаться на необъясненное и неизученное, создавая эмпирические обобщения (по терминологии В. И. Вернадского). Для наук по преимуществу описательных такой методологический подход особенно плодотворен.

Трудно сказать, почему Личков не обратил внимание на это обстоятельство. Возможно, он вообще недооценивал значение эмпирических обобщений. Гипотез и теорий" объясняющих природные явления, бывает немало. Новые поколения исследователей, вооруженных новыми методами, постоянно обновляют эти гипотезы и теории: выдвигают новые, отвергают старые. В череде изменчивых идей чрезвычайно трудно обнаружить фундаментальные, надежно выявленные закономерности и наиболее точные варианты их объяснений. Иное дело – эмпирические обобщения.

"... Эмпирическое обобщение,—писал Вернадский,– опирается на факты, индуктивным путем собранные, не выходя за их пределы и не заботясь о согласии или несогласии полученного вывода с другими существующими представлениями о природе. В этом отношении эмпирическое обобщение не отличается от научно установленного факта: их совпадение с нашими научными представлениями о природе нас не интересует, их противоречие с ними составляет научное открытие...

Эмпирическое обобщение может очень долго существовать, не поддаваясь никаким гипотетическим объяснениям, являться непонятным и все же оказывать огромное благотворное влияние на понимание явлений природы" ^[120].

Подобные высказывания и разработки Вернадского, относящиеся к общей теории познания, методологии науки, Личков оставил без внимания и в своей книге "Владимир Иванович Вернадский". Создается впечатление, что Борису Леонидовичу больше нравились широкие, логически завершенные теоретические построения, неизбежно содержащие определенную долю гипотетического. Это делало его обобщения спорными, уязвимыми для критики. Поэтому в первое десятилетие ленинградского периода творчества ему не раз приходилось выслушивать упреки со стороны геологов и географов в умозрительности, недоказанности выводов. А ведь выводы эти, конечно, имели фактическое обоснование не только по литературным материалам, но и по многочисленным личным полевым наблюдениям на Украине, в центральной части Русской равнины, в Средней Азии.

Наиболее значительный труд этого периода посвящен жизни и творчеству Владимира Ивановича Вернадского. По словам Личкова, Вернадский прожил "...большую, яркую и многогранную жизнь, полную творческих исканий и оставившую неизгладимый след в истории русской и мировой науки" ^[121].

Не будем пересказывать или анализировать эту работу Личкова. В ней сравнительно мало проявляются его личные научные поиски и достижения. Среди немалого числа крупных исследований, посвященных Вернадскому, книга Личкова была первой (А. Е. Ферсману не довелось завершить свой обширный очерк о жизни и деятельности Вернадского). Она поныне сохраняет свое научное значение. Личкову удалось не только верно оценить основные достижения Владимира Ивановича в ретроспективе, но и предугадать их значимость в последующие десятилетия. В частности, он особо выделил учение Вернадского о биосфере и ноосфере, ставшее исключительно популярным уже в наши дни.

В чем же видел Личков особенности Вернадского – мыслителя?

Он отмечал ряд таких черт. Прежде всего – углубленное, упорное, терпеливое, сосредоточенное, внимательное изучение многих проблем в течение долгих лет, постоянное "возвращение мыслью к старому, чтобы связать его с новым и получить из отдельных звеньев большую и единую цепь" ^[122].

Следовало бы добавить: Вернадскому вместе с тем было присуще скептическое отношение к собственным идеям, то особое мужество ума, которое позволяет передумывать заново собственные выводы, сомневаться в них, отказываться от своих ошибок и заблуждений. Только так можно постоянно расти, поднимаясь на новые и новые ступени постижения реальности. Только так может развиваться живая мысль, не коснея, подобно окаменелости.

Как прекрасно сказал поэт Н. Заболоцкий,

Века идут, года уходят,

Но все живущее не сон,—

Оно живет и превосходит

Вчерашней истины закон ^[123].

Другое замечательное качество Вернадского, отмеченное Личковым,– исключительная трудоспособность и умение сосредоточиваться на определенных идеях, раздивая и исчерпывая их до конца. И вновь хочется уточнить: все эти качества определялись прежде всего необычайной увлеченностью наукой, исканиями истины – беззаветными и бескорыстными, одухотворенными любовью к людям и стремлением творить добро.

"Характерной чертой его научного дарования,– продолжал Личков,– было то, что в наш век огромной и все растущей научной специализации, когда, казалось бы, самый успех в науке достигается углублением в какую-нибудь одну специальность, Владимир Иванович чрезвычайно широко охватывал ряд проблем, так что трудно определить по его работам, в какой области он был специалистом. В. Й. Вернадский перепахал, так сказать, поля многих наук: и минералогии, и биологии, и истории научной мысли. По исходной своей специальности он был минералог, но на него претендуют и геологи, ибо он во многом перестроил основы этой науки, а равно основы гидрогеологии, а к концу своей жизни В. И. Вернадский сделался и биологом чрезвычайно крупного масштаба. Он создал новые научные дисциплины – радиогеологию, геохимию и биогеохимию, дал основные обобщения этих наук... В этой необыкновенной широте научного кругозора, в этом огромном диапазоне научных интересов, в этом неукротимом стремлении связать воедино разнообразные области знания с яркостью сказался широкий ум выдающегося русского ученого, каким был В. И. Вернадский" ^[124].

Действительно, на фоне растущей специализации ученых XX в. Вернадскому удалось осуществлять с неповторимым мастерством и глубиной синтез естественнонаучных и философских знаний. Такова была главная линия его творчества. Она была следствием его отношения к познанию природы в многообразии ее проявлений и одновременно в единстве и органической связи всех взаимодействующих частей. Проводя специальные научные исследования, он был одновременно философом, историком, организатором науки, охватывал проблемы морали, человеческой личности, свободы мысли и справедливости. Поэтому он, один из величайших ученых, с полным основанием говорил: "Я никогда не жил одной наукой" ^[125], уточняя, что жизнь для него определялась любовью к людям и свободным исканием истины.

И для Б. Л. Личкова характерно постоянное стремление к синтезу знаний, А познанию природных явлений в их цельности и взаимосвязи. В. И. Вернадский постепенно подходил ко все более широким обобщениям, охватывая своими идеями не только минералы, живое вещество и всю область жизни, но и ее планетное и космическое окружение. (Свой незавершенный обобщающий труд он назвал "Химическое строение биосферы Земли и ее окружения" ^[126].) И Б. Л. Личков шаг за шагом приближался к теоретическим построениям глобального масштаба, связывающим эволюцию биосферы, динамику земной коры, особенности Земли как планеты с космическими гравитационными и лучистыми воздействиями.

В 50-х годах Борис Леонидович интенсивно разрабатывал новую область знаний, становление которой прочно связано с его именем,– астрогеологию (планетарную геологию). Ее становление предшествовало началу космической эры, полетам космических кораблей, исследующих геологические особенности Земли и других планет в самых главных чертах. Астрогеология связывала воедино фундаментальные проблемы геофизики, геохимии, географии, исторической геологии и ряда других научных дисциплин.

Подобный синтез знаний нельзя было осуществить механически, сопоставляя и объединяя сведения, факты, идеи, почерпнутые из десятков наук. Слишком разнороден материал, слишком велико различие методов и предметов каждой науки. Требовалось выработать общую "платформу", общие принципы научного синтеза. Для этого пришлось обратиться к проблеме пространство – время.

В нашем веке представления о системе пространство – время обрели математическое выражение в неевклидовых геометриях (Лобачевского, Римана). От постулата о единстве пространства и времени, высказанного, в частности, еще в конце прошлого века, Эйнштейн перешел к специальной и общей теории относительности. Позже проблему пространство – время с позиций геохимии, кристаллографии (учение о симметрии) развивал В. И. Вернадский. По его мнению, эффекты теории относительности проявляются только в космических масштабах.

Однако Личкова не удовлетворили существовавшие теории пространства – времени. Он вернулся – через четыре десятилетия – к идее, которую изложил в книге 1914 г. "Границы познания...",– о диспропорциональности пространства. Правда, осталась вне его внимания проблема диспропорциональности" пространства– времени. Скажем, Вернадский, исходя из признания единства пространства-времени, развивал идею симметрии и ее нарушения (диссимметрии) как в конкретных природных телах, живом веществе, биосфере, так и вообще в реальном мире. А Личков имел в виду состояние пространства Земли, глобального гравитационного поля и его изменения под воздействием космических сил тяготения и флюктуаций скорости вращения планеты.

Борис Леонидович не ограничивается своими теоретическими разработками. Он стремился привлечь к зарождающейся астрогеологии внимание специалистов. Его инициатива была поддержана не сразу. Поэтому в предисловии к его книге "Природные воды Земли и литосфера" (1960 г.) ее редакторы⁴ (акад. Е. Н. Павловский, Н. И. Толстихин, А. В. Шнитников) отмечали особо:

"Вследствие того что подготовка рукописи Б. Л. Личкова затянулась более чем на три года, а написана она даже в 1954 г. и дополнялась в 1957 г., он не смог отразить в пей полностью, во-первых, новые идеи, разработанные им самим за три года, а во-вторых, некоторые научные достижения из той же области, докладывавшиеся на трех астрогеологических конференциях Географического общества СССР," основным вдохновителем которых является Б. Л. Личков. Нельзя не отметить, что по той же причине некоторые передовые идеи автора постепенно стали проникать в печатную литературу, к сожалению, помимо их автора.