Текст книги "Борис Леонидович Дичков (1888— 1966)"

Автор книги: Рудольф Баландин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Проблема вертикальных движений земной коры была затронута также в статьях Личкова, посвященных геологической природе Черного моря. В них утверждалось, что Черноморская впадина – глубоко прогнувшаяся геосинклиналь внутри обширной геосинклинальной области, окруженной антиклинальными поднятиями. Кроме того, было обращено внимание на различие тектонического развития западной и восточной частей Черноморской впадины. Личков оспаривал мнение А. А. Борисяка о нехарактерности геосинклиналий для современной геологической эпохи, доказывая, что воды Черного моря заполняют именно современную геосинклиналь.

Конечно, за прошедшие более чем полвека подобные дискуссии в значительной степени устарели и представляют преимущественно исторический интерес. Современные геологические знания по проблеме структуры и динамики земной коры в черноморском регионе несравненно более достоверны и обшдрны, чем сведения, которыми располагал некогда Личков. Однако и в данном случае взгляды Личкова в значительной степени соответствуют им, во всяком случае, не вступают в резкое противоречие с имеющимся фактическим материалом. Более того, одна из идей, высказанная им в связи с проблемой Черноморской впадины, до сих пор остается недостаточно разработанной, хотя она представляется очень плодотворной для развития тектонических теорий. Я имею в виду мысль Б. Л. Личкова о сопряженности вертикальных движений отдельных участков земной коры, когда воздымание одних блоков вызывает опускание других.

Требуется оговорка. Рассказывая о научных исследованиях и обобщениях Личкова в киевский период его творчества, охватывающий более десяти лет (после Великой Октябрьской социалистической революции), мы не придерживались хронологически выхода в свет его старей, а переходили последовательно от одних научных проблем к другим. Однако будем помнить, что Личков занимался несколькими научными проблемами параллельно (некоторые из них стали как бы основой, "красными нитями", пронизывающими все его творчество). Он очень редко терял интерес к какой-либо из разрабатываемых тем. В этом он был похож на своего старшего друга В. И. Вернадского. Но было у них и одно существенное различие. Владимир Иванович не торопился окончательно обрабатывать и публиковать свои материалы, терпеливо выжидая, пока они вылежатся, "созреют", будут продуманы и даже критически оспорены (самим автором).

А Борис Леонидович был нетерпелив до чрезвычайности. Его захватывали научные поиски и открывающиеся новые идеи, гипотезы, обобщения. Он не умел ждать, пока улягутся первые впечатления и можно будет спокойно и основательно проанализировать их. Он сразу же брался за работу и вел ее быстро и темпераментно. Одним из проявлений этой увлеченности было то, что он (по его признаниям в письмах Вернадскому) постоянно считал ту работу, которой занимался в данный момент, самой интересной из всего, над чем он прежде трудился. И это было не излишне высоким самомнением ученого, склонного к преувеличенным оценкам своих достижений. Ведь пишет-то Личков Вернадскому, пред кем, если так можно сказать, преклоняется и как перед великим ученым, и как перед замечательным, великим человеком. Учтем и то, что Вернадскому он постоянно посылал свои опубликованные статьи и рукописи. Таким образом, Вернадский имел свое мнение по поводу статей Личкова, и на это мнение, безусловно, не могли никак повлиять самооценки Личкова. Вдобавок, оба ученых никогда не стеснялись делать друг другу критические замечания относящиеся к их научным идеям.

Личков был очень нетерпелив и увлечен до самозабвения своим научным творчеством. Вот характерные выдержки из одного его письма 1927 г.:

"Ездил я на две недели в Крым, и эта поездка явилась для меня своего рода откровением... Хотя ездил я с экскурсией студентов, поездка эта меня страшно продвинула вперед в понимании террас. Сейчас я написал работу (по-моему, самую интересную из всего, над чем я работал в последние годы) и в ней использовал крымские впечатления... Мне кажется, я доказал зональность... в вековых опусканиях и поднятиях... У меня получилась... целая цепь звеньев, удивительно спаянных между собой... Я ужасно захвачен сейчас новой своей работой и ни о чем другом просто думать не могу" ^[50].

Месяцем раньше, в апреле, он признавался в письме: "Моя работа по террасам так меня сейчас захватывает, так хочется завершить все выводы, что просто ничем другим и заниматься не хочется" ^[51].

А месяц спустя после первого из цитированных писем он пишет: "Сейчас занят вопросом о зональности пустынь на земле, связываю этот вопрос с зональными же поднятиями и опусканиями суши и уже окристаллизовал в уме новую работу "Об ископаемых и современных пустынях"... Попутно интересное освещение получает у меня вопрос о лёссе. Передо мной висит сейчас карта полушарий, на которой очень четко видны зоны, широтные, древних и новых поднятий, и ясно вырисовывается совпадение полосы пустыни с ледниковым районом континентального поднятия" ^[52].

Одержимость научными исканиями не дает ему удовлетворяться частными проблемами. Его влечет к глобальным обобщениям. Он пишет Вернадскому:

"Вы не смейтесь надо мной, дорогой Владимир Иванович, но я Вам скажу, что для продолжения этой работы в смысле некоторых геоморфологических наблюдений (недостающих) меня очень сейчас тянет в Мадагаскар, в Африку и Австралию, вообще в южное полушарие. Вообще, каждая новая моя работа, каждый новый поворот мысли... убеждают, что мне пора покинуть Украину, ибо интересующие меня сейчас темы выводят меня далеко за ее пределы" ^[53].

К этому времени Борис Леонидович пользовался большим авторитетом в среде украинских ученых. Его работы и некоторые идеи были высоко оценены крупнейшими геологами Союза; на состоявшемся в Киеве осенью 1926 г. Втором Всесоюзном геологическом съезде Б. Л. Личков был председателем оргкомитета (председательствовал на съезде В. И. Вернадский). Однако вместе с тем Личкову приходилось сталкиваться и с непониманием его идей и даже с несправедливыми выпадами против него. Сказывалось и то обстоятельство, что по некоторым вопросам (главным образом относящимся к проблемам "ископаемых пустынь", геоморфологии Полесья и речных террас Украины) Личков опровергал взгляды П. А. Тутковского. Острые научные дискуссии нередко сказываются и на личных отношениях ученых. Учитывая все это, В. И. Вернадский написал Личкову:

"...думаете ли Вы остаться в Киеве при слагающихся обстоятельствах?.. Как ни дорога мне культурная работа на Украине, я не решился бы, при данных обстоятельствах, Вас там удерживать; нельзя из-за нее стеснять и ограничивать свою собственную научную работу – в сущности, основную слагающую роста науки.

Я в связи с этим очень мечтаю вновь связаться с _уВами в совместной работе. Не пожелали бы Вы стать ученым секретарем Комиссии естественных производительных сил?" [^54].

"...Я с благодарностью Ваше, дорогое для меня, предложение принимаю..." ^[55] – ответил Личков.

"Страшно меня обрадовало Ваше письмо,– отозвался Вернадский.– Я счастлив опять работать вместе с Вами и уверен, что, поскольку можно, мы разовьем деятельность нашей Комиссии" ^[56].

. И вот несколько месяцев спустя, в сентябре 1927 г. Личков пишет Вернадскому в Ленинград:

"...самое сложное дело – это сдача университетских дел. Никогда не думал, что так грустно будет мне расставаться с Киевом. Оказывается, он так оплел мою душу, что в ней остаются живые раны. Большое огорчение еще для меня, что в Киеве остаются мой отец и сестра. А я совсем не привык еще жить врозь от них и никогда с ними не разлучался... Однако не думайте, дорогой Владимир Иванович, что я повесил "нос на квинту^" и впал в унылое настроение. Отнюдь нет! Я бодр и если не весел, то полон энергии для предстоящей работы..."^[57].

С этого времени, с осени 1927 г., начался новый, исключительно плодотворный этап творчества Бориса Леонидовича. Он находился в расцвете сил, в том счастливом для натуралиста возрасте, когда легко переносятся тяготы полевых исследований и "сверхурочная" умственная работа, когда остер глаз и свежо восприятие окружающего мира, и в то же время накоплен немалый опыт, имеется достаточно солидный запас знаний, выработано умение логично мыслить и классифицировать факты по их значимости, степени новизны, умение замечать детали, частности, делать обобщения и выдвигать новые смелые гипотезы, обоснованные, плодотворные, профессиональные, намечающие пути дальнейших научных поисков и открытий.

Ленинград. КЕПС. Путь синтеза знаний

Первый ленинградский период в жизни Личкова продолжался сравнительно недолго – с осени 1927 по лето 1934 г. Он был исключительно важным для ученого, находившегося на взлете своего творчества. Об этом можно судить уже по количеству опубликованных им за этот период работ.

С 1912 по 1927 г., за 16 лет, Личков опубликовал 31 научную работу. А с 1928 по 1933 г., т. е. всего за 6 лет,—50 работ! Между прочим, затем, с 1934 по 1956 г., за 23 года, вышло в свет всего 47 его научных статей и книг.

Конечно, для науки могут иметь величайшую значимость небольшие по объему труды (как было, например, со статьями А. Эйнштейна и др.), а многостраничные фолианты подчас наглухо оседают в архивах. Но, как мы убедимся, подобные доводы нельзя отнести к трудам Личкова. Он постепенно переходил к обобщениям и оригинальным гипотезам, оставаясь в то же время на прочном фундаменте фактов и не оставляя более частных проблем.

Именно в этот период своего творчества Личков вел огромную, напряженную, сложную организационную деятельность. По рекомендации В. И. Вернадского он занял пост ученого секретаря Комиссии естественных производительных сил (КЕПС) – крупнейшей . и необычайно важной для развития народного хозяйства страны комиссии. Б. Л. Личков был, в сущности, "правой рукой" председателя КЕПС В. И. Вернадского. Членами Ученого совета были крупнейшие ученые – академики А. П. Карпинский, Н. С. Курнаков, А. Е. Ферсман, С. Ф. Ольденбург, П. П. Лазарев, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, Н. И. Вавилов, Д. И. Мушкетов, В. Г. Хлопин и др. КЕПС объединяла большое число научных учреждений, организовывала комплексные экспедиции для изучения отдельных районов страны, обобщала сведения о природных богатствах СССР, координировала деятельность различных научных институтов. Активное участие в работе КЕПС требовало от Личкова огромного напряжения сил, самоотдачи, тем более что Вернадский, помимо поста председателя КЕПС, занимал еще целый ряд ответственных должностей (то же самое относилось к А. Е. Ферсману и, в сущности, почти ко всем членам Ученого совета КЕПС). Вести дела этой крупнейшей научной комиссии Личкову приходилось постоянно с небольшим числом помощников, а во время выездов Вернадского из Ленинграда (иногда на несколько месяцев) Личков руководил КЕПС по его поручению и от его имени.

Загруженность организационными делами не только не ослабила творческой исследовательской активности Бориса Леонидовича, но, напротив, стимулировала ее. Возможно, так вышло благодаря прекрасной дружбе и полному взаимопониманию Вернадского и Личкова, а также благодаря общей атмосфере деловитости и благожелательности, которую стремились поддерживать они в этой комиссии.

Работа в КЕПС для Личкова осложнялась общей трудной обстановкой постоянных реорганизаций, преодоления разнобоя или параллелизма в работе смежных научных учреждений. Некоторые маститые ученые выступали за упразднение КЕПС или за полнейшую ее перестройку на новых основах. В подобных острых дискуссиях, столкновении мнений были свои мощные "подводные течения", сильно влияющие на работу КЕПС: сказывались интересы отдельных групп или ведомств, а то и просто личные конъюнктурные соображения некоторых лиц. Личкову приходилось не только разбираться, ориентироваться во всех этих тонкостях, но и прокладывать свой путь, отстаивать позицию Вернадского, что порой было очень непросто.

И все-таки было во всем этом нечто новое, вдохновлявшее Личкова: резкое расширение области деятельности – и по многообразию проблем и по их географии. Перед ним открылись дальние горизонты не только общенаучных и организационных вопросов (прежде всего в их связи с практикой, со всей структурой народного хозяйства), но и своих конкретных научных изысканий. Он получил возможность перейти на более высокий уровень обобщений. Прежде он, в сущности, ограничивался собственными полевыми работами на территории Украины, _/ теперь же видел перед собой весь Советский Союз, мог совершать экспедиции в разные районы страны. Если прежде он высказывал гипотезы по геодинамике или гидрогеологии горных стран и предгорных впадин или о происхождении песков Каракумы, то теперь выезжал в Армению, в Сибирь или в туркменские Каракумы, чтобы проводить там наблюдения, собирать факты, проверять соответствие своих гипотез реальным природным условиям. Он продолжал разрабатывать прежние свои научные темы. Однако на первый план стали выходить проблемы гидрогеологии и глобальной географии, общей геологии.

С 1929 г. Борис Леонидович работал старшим научным сотрудником, а затем заведующим отделом подземных вод в Гидрологическом институте. Кроме того, заведовал кафедрой геоморфологии в Ленинградском государственном университете, где читал лекции по этой дисциплине и по гидрогеологии. Это стимулировало его . теоретические исследования.

В 1928 г. вышла его работа, посвященная классификации подземных вод, подготовленная к Первому гидрогеологическому съезду. В последующие годы он продолжал разрабатывать эту тематику, публикуя статьи по региональной гидрогеологии Украины, в частности Украинского кристаллического массива. Но наиболее оригинальной, новаторской была его идея о существовании вертикальной гидродинамической зональности подземных вод.

По мысли Личкова, подземные воды резко различаются по своей динамике (а также по химическому составу и режиму) в зависимости от их положения выше или ниже эрозионного вреза, базиса эрозии. Воды, находящиеся выше эрозионного вреза, отличаются повышенной динамикой, а ниже – относительной инертностью. Этим определяются и химические различия отдельных горизонтов подземных вод.

В эти же годы В. И. Вернадский обосновал принцип вертикальной геохимической зональности подземных вод. Его интересовал прежде всего глобальный аспект проблемы в связи с химией Земли, а преимущественно – биосферы. Он тотчас отозвался на идею Личкова: "Верховодки связаны в своем режиме с современным уровнем эрозии,– прочие пластовые воды ею не затронуты"^[58]. Он выделил и другую мысль своего друга и сотрудника: «Сейчас геологи (Б. Л. Личков, 1932 г.) начинают все точнее выяснять образование мощных терригенных пород в связи с историей пресных поверхностных вод и их распространение в истории земной коры в осадках озер и речных дельт. Это недостаточно пока учитываемое геологическое явление имеет свое отражение в пресных подземных бассейнах пластовых вод. Эти бассейны создаются в результате тектонических явлений» ^[59].

Общим для Личкова и Вернадского был принцип единства природных вод. Однако и здесь оба исследователя' как бы пробивали тоннель, идя навстречу друг другу с разных сторон. Вернадский исходил из геохимии и минералогии, прежде всего имея в виду общность состава и взаимных переходов природных вод разного генезиса при огромном разнообразии типов "водородистых минералов". Личков положил в основу своих исследований подземных вод геологический принцип, подчеркивая взаимосвязь поверхностных и подземных вод с геологическими структурами, тектоническим строением, историей отдельных участков земной коры. По его мысли, специалист по "гидрологии подземных вод" должен быть прежде всего геологом, а также физико-географом и геоморфологом, когда речь идет о водоносных горизонтах, расположенных близ земной поверхности. Он ратовал за "комплексную гидрологию" ^[60], изучающую все природные воды Земли в их единстве.

Было бы неверно считать Личкова сугубым теоретиком гидрогеологии, увлеченным общими глобальными проблемами. Он прекрасно понимал значение полевых наблюдений, региональных гидрогеологических исследований и описаний. На IV гидрологической конференции балтийских стран, состоявшейся в Ленинграде осенью 1933 г., Б. Л. Личков делал генеральный доклад, в котором, в частности, выдвинул предложение создать сеть станций для наблюдения за многолетней и сезонной динамикой подземных вод, а также проводить планомерное региональное описание гидрогеологических условий в бассейне Балтийского моря.

Наибольшую критику со стороны специалистов-гидрогеологов вызывала идея Личкова о вертикальной гидродинамической зональности подземных вод. Оспаривался сам принцип такой классификации, не имеющий, по мнению критиков, объективной основы и противоречащий положению о единстве подземных вод. Об этом писал, в частности, Б. К. Терлецкий. Однако с годами стала выявляться правильность исходных предпосылок Личкова. Идею вертикальной зональности подземных вод стал разрабатывать В. С. Ильин. В 1944 г. Н. К. Игнатович выделил три гидродинамические зоны: верхнюю, приповерхностную, наиболее динамичную; среднюю, зону вод замедленного движения; нижнюю, где преобладают воды застойные, малоподвижные. В дальнейшем принцип вертикальной динамической зональности подземных вод поддерживали и развивали многие гидрогеологи – Ф. А. Макаренко, О. К. Ланге, М. Е. Альтовский и др., он прочно укрепился в науке. Наконец, следует упомянуть о том, что Личков одним из первых стал изучать проблемы палеогидрогеологии (статья "К вопросу о геологическом прошлом Киево-Харьковского артезианского бассейца", 1934 г.).

Продолжая геоморфологические и тектонические исследования, Личков охватил ими новые регионы. Он выезжал летом 1929 г. и весной 1930 г. на Армянское нагорье и проводил там комплексное изучение геоморфологии, стратиграфии, тектоники района потухшего вулкана Алагез. Его наблюдения позволили уточнить представления о геологических условиях района. Так, он отметил, что здесь имеется крупное тектоническое нарушение, зона разломов земной коры (по долине р. Абаран) .

Интересно, что тут Борис Леонидович использовал для геоморфологического анализа тот же принцип, что и в Полесье и в долине Днепра. В качестве основных "геоморфологических" реперов (а также для выяснения стратиграфии четвертичных отложений) он принял речные террасы. С ними он соотнес вулканические толщи разного возраста, а также ледниковые отложения.

Значение этой работы вышло за пределы конкретной территории, так как Личков описал следы крупного древнего оледенения данной местности, оценил его. масштабы и в результате пришел к выводу, что в четвертичное время Армянское нагорье или, во всяком случае, значительные его части подверглись оледенению. Он возражал С. С. Кузнецову, писавшему об отсутствии следов оледенения Армянского нагорья. Если подобные следы не наблюдались Кузнецовым в районе оз. Севан, возражал Личков, то из этого еще не следует, будто на Армянском нагорье вовсе не было крупных ледников.

Бориса Леонидовича не могли полностью удовлетворить научные исследования даже столь широкие, охватывающие области нескольких наук (к упомянутым выше добавим палеонтологические работы, продолжающие "мангышлакский цикл" и сопровождаемые детальным изучением богатейшей коллекции аммонитов и тригоний Мангышлака, перевезенной Личковым в Ленинград). Мысль ученого постоянно стремилась к синтезу всех этих разнообразных научных знаний в пределах единой концепции, единой теории Земли. Для каждого крупного натуралиста характерно стремление к синтезу знаний. И это понятно. Природа Земли едина, и все ее компоненты развиваются и существуют в постоянном взаимодействии. Например, В. И. Вернадский, перейдя от генетической минералогии к геохимии, положил в основу геохимической теории Земли учение о распространенности и миграции (круговоротах) химических элементов. Однако решение подобной задачи синтеза в других геологических науках сопряжено с огромными трудностями. Не станем пытаться выяснить причины подобного положения. Учтем только, что геохимик оперирует ограниченным числом химических элементов (около 100) и природных химических соединений (несколько тысяч). Имеется возможность прослеживать их судьбы, взаимосвязи, историю в типичных проявлениях, так как ионы и атомы одних и тех же элементов не обладают индивидуальными особенностями, однотипны.

Совсем иное положение с природными геологическими телами, структурами, слоями горных пород и даже с реальными (а не идеальными) кристаллами. Все они индивидуальны, неповторимы. Их можно классифицировать по определенным признакам. Но при этом открываются возможности для выделения тех или других признаков в зависимости от определенных теоретических концепций; для построения различных схем и подтверждения с помощью выборочно взятых, целенаправленно подобранных фактов нескольких гипотез, подчас взаимоисключающих. Это возможно прежде всего благодаря необычайному обилию фактов. Каждый индивидуальный геологический объект подводится к какой-либо типовой идеальной схеме. Неизбежны упрощения, отказ от "несущественных деталей" и т. д. Иными словами, исследователь производит отсев и схематизацию фактов. В результате вольно или невольно отбирает сведения, подтверждающие его точку зрения, не обращая внимания на те, которые ей противоречат.

В процессе типизации, схематизации, а главное – в объяснении происхождения геологических объектов и явлений многое зависит от "произвола" исследователя, делающего выбор из множества вариантов, каждый из которых имеет фактическое обоснование. Неудивительно, что существует поговорка: сколько геологов, столько и мнений. Тем более что каждый геолог хорошо знает один или несколько районов, т. е. знаком только с несколькими индивидуальными объектами из многих сотен тысяч. Это не означает, будто принципиально невозможно создать более или менее удовлетворительную ж убедительную общую теорию Земли (эволюции земной коры, биосферы). Однако, безусловно, создать ее чрезвычайно трудно.

Не приходится удивляться тому, что Личков долго и мучительно размышлял о единых законах, главных движущих силах многообразных, но так или иначе связанных между собой земных явлений. Геологические структуры и стратиграфические ряды, тектонические движения, геоморфологические признаки, древние реки и оледенения, подземные воды, смена фаун и флор, эволюция жизни, динамика ландшафтов, индивидуальные особенности отдельных регионов и глобальные закономерности форм рельефа и географических зон – всем этим порознь он занимался более или менее успешно. Однако с годами все сильнее ощущает он неудовлетворенность от того, что каждая из интересующих его проблем постоянно усложняется, дробится на более мелкие.

Синтез знаний с годами затруднялся. Можно было оказаться погребенным под разрастающимися, как горная лавина, фактами, или безнадежно заблудиться в лабиринтах сложно переплетенных идей и мнений, гипотез и теорий.

По странному совпадению, Вернадский и Личков почти одновременно занимались обобщением фактов с целью обнаружить главнейшие закономерности жизни Земли. В феврале 1926 г. Вернадский писал Личкову из Праги: "Я сдал в печать свою книжку о биосфере и к ней небольшое предисловие, за которое, может быть, вознегодуют геологи. Мне кажется, в ней я выразил то, что хотел: поразительно ясно встает передо мной вопрос б механизме земной коры, согласованности ее явлений..."^[61].

Год спустя Личков сообщил Вернадскому: "Мне кажется, я доказал зональность... в вековых опусканиях и поднятиях" ^[62]; с этим явлением он попытался связать и зональность ландшафтов и, отчасти, климата. Развивая дальше свою идею и воспользовавшись представлениями о горизонтальных перемещениях материковых глыб, он коснулся вопроса о распространении на Земле живых организмов, а также попытался доказать причинные связи между эпохами интенсивного горообразования и этапами эволюции органического мира.

Чуть подробнее разберем особенности двух попыток синтеза знаний в науках о Земле – труды В. И. Вернадского "Биосфера" и Б. Л. Личкова "Движение материков и климаты прошлого Земли". Я не собираюсь оценивать и сопоставлять эти две очень разные работы, тем более что "Биосфера" признана ныне классическим, одним из наиболее замечательных, основополагающих научных сочинений XX в. О книге Б. Л. Личкова этого сказать нельзя; она остается в ряду незаслуженно забытых произведений. Даже на гребне волны возродившейся популярности теории А. Вегенера о движении материков (в ее модификации – глобальной тектонике плит) труд Б. Л. Личкова, в сущности, не упоминается* хотя он был в свое время для нашей страны новаторским и своеобразно развивал воззрения Вегенера.

Оба ученых, связанные многолетней дружбой и хорошо знающие научные взгляды друг друга, осуществляли синтез геологических знаний почти вовсе без взаимного использования идей: Вернадский уделил мало внимания тектоническим и геоморфологическим теориям, а Личков – геохимическим. Но была у них все-таки общая идейная подоснова. Наиболее глубоко и точно охарактеризовал ее Вернадский во введении к "Геохимии", о котором он упомянул в письме Личкову.

Вернадский писал: "...из научного сознания исчезает представление о геологических явлениях, как о явлениях планетных, свойственных в своих законностях не только единой нашей Земле, о строении Земли, как о согласованном в, своих частях механизме, изучение частностей которого должно идти в теснейшей связи с представлением о ней, как о целом" ^[63]. И далее: «...существование планетного механизма, в который входит, как определенная составная часть жизнь и в частности область ее проявления – биосфера, отвечает всему имеющемуся эмпирическому материалу, неизбежно вытекает из его научного анализа» ^[64].

А теперь сопоставим эти высказывания со словами Личкова, заключающими "Движение материков и климаты прошлого Земли". Он считает, что высказанные в книге взгляды выявляют удивительную стройность и согласованность различных геологических явлений. "Исходя из определенного взгляда на структуру земной коры, на ее вращение и приливные волны, научная мысль вывела отсюда возможность определенных движений частей этой коры, неизбежно возникающих на основе ее вращения. Эти движения нетрудно связать с горообразованием. В то же время движения эти дали легкое и вполне естественное объяснение преобразованиям жизни на фоне геологического прошлого... Движение материков является тем основным механизмом, который позволяет объяснить огромную сумму явлений на земной поверхности. Что касается самого движения материков, то оно находит свое объяснение в строении земного шара и его вращении вокруг Солнца... В новой теории... все явления тесно связаны друг с другом и механизм объяснения является единым" ^[65].

Казалось бы, заключение из труда Личкова логически завершает предпосылки, сформулированные во введении к труду Вернадского. Однако приходится помнить, что перед нами выдержки из очень разных сочинений, отличающихся не только по научному подходу к проблеме (с позиций геохимии и с позиций тектонико-геологической), но и методологически, по главным принципам исследований.

Вернадский, как бы провозглашая ньютоновский тезис "Гипотез я не измышляю", пишет: "В этих очерках автор... не делает никаких гипотез. Он пытается стоять на прочной и незыблемой почве – на эмпирических обобщениях... пытается описать геологическое проявление жизни, дать картину совершающегося вокруг нас планетного процесса" ^[66]. Конечно, некоторый минимум гипотез Вернадский использовал в своей работе, но именно минимум, сознательно отобранный автором и не служащий основной опорой теории биосферы.

А вот высказывание Личкова о методе, которым он пользовался: "В критическую эпоху развития научной мысли, подобную переживаемой сейчас, по целому ряду основных вопросов науки представляется невозможным выбрать такую концепцию, которая являлась бы общепризнанной. Неизбежно приходится из нескольких спорящих теорий... выбрать одну, которая представляется лучше отвечающей фактам, полнее их охватывающей. Именно стоя на этой точке зрения, я счел необходимым в основу концепции, излагаемой в этой книжке, положить представления о горизонтальных движениях земной коры и на основе этих движений развить теорию изменений климатов" ^[67].

Как видим, перед нами два подхода к синтезу знаний: на основе фактов и эмпирических обобщений и на основе фактов и гипотез. Выбор этих принципов научных исследований определялся не только разными складами умов и характеров ученых, но прежде всего особенностями тех наук, на базе которых осуществлялся синтез,– геохимии (Вернадский) и геотектоники (Личков).

Геохимик имеет набор "стандартных" атомов и химических соединений, а геотектонист вынужден оперировать индивидуальными геологическими объектами, своеобразными в каждом сравнительно небольшом районе земного шара. Геохимик, говоря о биосфере, области жизни, не выходит за пределы планетных зон, доступных непосредственному изучению. Геотектонист вынужден оперировать догадками – более или менеее обоснованными – о составе и строении глубоких земных недр, о которых имеются только косвенные фактические данные. Геохимик широко использует принцип актуализма: изучение настоящего помогает понять прошлое (наблюдая современные явления в биосфере, допустимо в принципе распространять выведенные закономерности и на ее былые состояния). Геотектонист вынужден прибегать, если так можно сказать, к принципу антиактуализма, постигая современную литосферу по имеющимся следам ее прошлых состоя-, ний, мысленно восстанавливая ее эволюцию (движения земной коры настолько медленны, что проявляются в крупных масштабах за тысячи, а то и за миллионы лет; об их причинах приходится судить в значительной степени гипотетически: они могут быть связаны как с глубочайшими глубинами планеты, так и с действием космических сил). Геохимику достаточно как минимум собрать и классифицировать факты о миграции химических элементов, чтобы иметь материал для обобщений. Геотектонисту приходится выбирать типичные черты из множества индивидуальных объектов, определять наиболее существенные признаки, подыскивать критерии для систематизации и т. д. Все эти операции нельзя проводить без предварительных догадок, гипотез, так как иначе невозможно внести порядок в бесчисленные разрозненные факты.

Очень ясно это обстоятельство нашло отражение в структуре знаменитой книги А. Вегенера "Возникновение материков и океанов". Книга начинается с изложения гипотезы (теории) перемещения материков. В следующей части приводятся ее доказательства, а в третьей – объяснения и выводы.