Текст книги "Борис Леонидович Дичков (1888— 1966)"

Автор книги: Рудольф Баландин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

На эти принципы Личков опирался в своем научном творчестве. С годами он все меньше мог уделять времени разработке общих проблем теории познания, да и не ощущал в этом особой нужды: на первый план вышли конкретные научные исследования. Но он сохранил чрезвычайно важное для ученого умение комплексно, в разных аспектах изучать природные явления, не замыкаясь в рамках одной науки.

Порой узкая направленность отождествляется с глубиной исследований. Однако при таком подходе ученый рискует заблудиться в лабиринте частностей, не справиться с массой однотипных фактов, принимая детали за целое. Как точно пошутил Бернард Шоу, для узкого специалиста объект исследования стремится превратиться в точку, в ничто, хотя о ней он будет знать все.

Свою увлеченность наукой и склонность к обобщающим гипотезам Личков с молодых лет сочетал с глубоким осмыслением фактов, обобщением разнообразных сведений, широким охватом реальности и четкой логикой рассуждений.

На этом можно было бы завершить этот раздел. Вскоре после выхода в свет "Границ познания..." для Личкова начался новый этап творчества. И все-таки одновременно он еще несколько лет продолжал некоторые теоретические исследования предыдущего творческого этапа (по палеонтологии, теории эволюции жизни), как бы завершая его постепенно. Для того чтобы более цельно представить себе эволюцию научного мировоззрения ученого, целесообразно упомянуть о некоторых его работах, опубликованных до 1923 г. и посвященных эволюционному учению. Они явились непосредственным продолжением и завершением – на новом этапе – его идей, изложенных в "Границах познания...". Насколько логичен и естествен был этот переход, можно судить по статье "Эволюционная идея и историческое знание" (1921 г.).

Автор как бы продолжает, развертывает далее нить своих рассуждений. Он почти не излагает конкретных эволюционных идей – в биологии, геологии, социологии и т. д., о которых в начале века много писалось, но исследует само понятие эволюции и ее критерии. Подход этот, безусловно, очень продуктивный. Он позволяет заранее избежать ‘ ненужных терминологических споров и бесплодных дискуссий, когда спорящие стороны одним и тем же термином называют разные понятия или вообще не имеют четких представлений о сути предмета дискуссии.

Личков прежде всего утверждает, что эволюционная идея подразумевает определенную направленность, как бы целеустремленность развития. Это положение могло бы вызвать резкие возражения, если бы автор не пояснил: объективно какой-либо "цели", к которой стремится реальный мир в разных его проявлениях, не существует (между прочим, даже те, кто признает телеологичность природы, не всегда претендуют на знание этих целей, признавая их недоступными пониманию человека). У природы нет цели. Однако познающий субъект выделяет отдельные состояния, соединяет их причинно-следственными отношениями и выстраивает в одну цепочку звенья причинной цепи, выявляя целеустремительные связи.

Личков задается вопросом: а можно ли найти какие– либо объективные критерии эволюции? Существуют ли вехи, по которым можно отмечать направления развития, скажем, живых организмов или геологических объектов?

Данный им ответ вполне отвечает даже современному (60 лет спустя!) уровню знания. Он предлагает два критерия эволюции. Один – возрастание энтропии (или ее относительное понижение в некоторых системах). Другой-изменение организации; для прогрессивной эволюции "определенно увеличивается сложность организации живых существ" ^[25] (усложняется строение, возрастает число органов и функций и пр.), а для регрессивной – упрощение организации при возрастании приспособленности к среде.

Конечно, в наше время, когда разработаны системные концепции, теория информации и термодинамики открытых систем, имеется возможность (в значительной степени пока еще не реализованная) выработать более точные, логичные и формализованные критерии эволюции, а также связать энергетические изменения энтропии с изменениями сложности организации, скажем используя соотношение Больцмана, связывающее энергетические и структурные показатели энтропии. Однако в этом случае мы начинаем распространять современные представления на прошлое (формула Больцмана выведена еще в прошлом веке, но в интересующем нас аспекте стала использоваться в середине нашего века). Да Личков и не ставил перед собой цели выработать точные критерии эволюции.

Статья Б. Л. Личкова "Эволюционная идея и историческое знание" стала как бы прелюдией к следующей, более крупной работе – монографии "Происхождение и развитие жизни" (1923 г.). Книга эта научно-популярная. Возможно, замысел ее возник у Личкова в то время, когда он, в годы гражданской войны, читал лекции в частях Красной Армии. Это была первая его популярная работа. Она продолжает темы, затронутые в "Границах познания...". Автор кратко рассказывает о возникновении научной идеи эволюции и ее отличиях от религиозных ссылок на "высшую волю", "чудо". "Накопление знания всегда,– пишет он,– шаг за шагом, освобождая людей от цепей невежества, ограничивало область чуда" ^[26]. Любая ссылка на «сверхъестественное», «чудо» и т. п., продолжает он, ставит границы знанию. Наука не признает подобных границ", для нее мир познания безграничен. Понятно, что научное мировоззрение, не ставя никаких границ нашему исканию познания природы и ее явлений, дает и больше возможностей для развития этого познания" ^[27]. Автор не стремится создать у читателя иллюзию знания, выдавая собственные научные воззрения за истину. Так, упомянув о проблеме сущности жизни, он признается: «Вопрос этот совсем не так прост, как кажется, и решить его вовсе не легко. Наука много сил затратила, чтобы ответить на этот вопрос, но до сих пор еще многое для нас продолжает оставаться неясным и темным» ^[28].

И в этой книге Личков немало внимания уделяет проблемам, казалось бы далеким от его профессиональных интересов: состав и строение живых существ, отличие живого от мертвого, сущность жизни. Интересны некоторые определения, например: "организм – это самоопределяющаяся и самоподдерживающаяся машина, деятельность которой состоит в охране того, что является для нее важным, хотя бы на ее деятельность оказывали большое влияние внешние факторы" ^[29]. И он тут же оговаривается, что если организм рассматривать как машину, то не обычную, а «высшей сложности».

Излагая палеонтологические и палеогеографические сведения об истории жизни на Земле, Личков делает вывод: "Понятие эволюции тесно связано именно с вопросом о направлении. Здесь направление указано точно: живые существа, сначала очень просто построенные, становились мало-помалу все более и более сложными" ^[30]. В. И. Вернадский в это время обосновал тезис о геологической вечности жизни (в геологической истории не обнаруживаются эпохи, когда бы жизнь на Земле отсутствовала). Б. Л. Личков исходил из предположения, что в архейскую эру появились первые примитивнейшие организмы. Он изложил гипотезу русского ученого К. С. Мережковского о появлении в теплых архейских морях и в бескислородной атмосфере микоидов, родоначальников бактерий и грибов,– студенистых организмов, протоплазма которых была «почти лишена структуры»^[31] (до наших дней они дошли в виде, например, синезеленых водорослей).

Личков склоняется к мысли, высказанной С. Аррениусом, о насыщенности космоса спорами, мельчайшими носителями жизни: "Мировое или космическое, вещество постоянно попадает в разных формах на землю, а земное уходит в космическое пространство. Вместе с этим веществом с одной планеты на другую могут переселяться и зародыши жизни" ^[32].

С середины прошлого века немалую популярность в научно-философских кругах приобрела идея мирового разума. Например, у историка и теолога Э. Ренана она была связана с положением о вечности и бесконечности мироздания. Затем появились гипотезы, возрождающие на новом этапе познания мысли об обитаемости других небесных тел (их выдвигал, скажем, Николай Кузанский в XV в.). С. Аррениус доказывая возможность "панспермии", переноса в космосе зародышей жизни, проводил соответствующие лабораторные эксперименты. Казалось бы, Личков с немалым основанием мог присоединиться к этим более или менее обоснованным мнениям. Однако он все– таки сохраняет некоторую долю разумного скептицизма. Сочувственно пересказывая различные гипотезы, не забывает упомянуть, что это лишь предположения, одни из многих вариантов объяснений, какими бы убедительными они ни казались с первого взгляда.

Отстаивая тезис о возможности происхождения живого из мертвого, Личков вполне логично говорит о необходимости в таком случае обнаруживать зачатки, предпосылки жизни в неодухотворенных телах. По его мнению, подобные зачатки можно найти в "жизни" кристаллов. (Интересно, что через четверть века выдающийся физик Э. Шредингер обосновал положение о живом организме как о апериодичном кристалле^[33]. Личков опирался также на понятия энтропии и сложности организаций: «Сложность, многообразие и многочисленность живых существ не уменьшаются, а возрастают. Значит, здесь никакого выравнивания различий и уровней нет, в неорганическом же мире они есть» ^[34]. Исходя из этого, Личков выделяет два эволюционных типа организмов: наиболее приспособленные к данным условиям, специализированные и противоположные им – наименее специализированные, пластичные, многофункциональные. Первые вымирают, не выдерживая изменений окружающей среды. Вторые, изменяясь, противодействуют ненаправленным влияниям среды и со временем увеличивают свою сложность, многообразие, совершенство...

Хотелось бы провести нестрогую, художественную аналогию. По типу личности Борис Леонидович был ярким представителем той линии развития, которая направлена к освоению нового, к самоутверждению, противодействию хаотичным влияниям, усложнению и совершенству...

Украина. Геолком. Геоморфология

Уже в начале самостоятельной работы Бориса Леонидовича в Киевском университете выявились склонности молодого ученого к теоретическим работам. Помимо проблем границ познания и методологии науки, он изучал закономерности эволюции Земли и жизни. В частности, собрал материалы и начал писать крупную монографию «Историческая геология» ^[35].

Начавшаяся мировая война круто изменила его личные планы. Его мобилизуют на военные работы – по специальности, как геолога. Служба в университете продолжалась, но в первую очередь ему следовало выполнять задания по геологическому обеспечению .армий Юго-Западного фронта (здесь успехи русских войск были значительными, особенно в первые месяцы войны). Перед Личковым . вставали задачи практические, прикладные, связанные с геологическим обоснованием фортификационных работ и водоснабжения армейских соединений. Ему приходилось делать описания местности и составлять профили,– писать заключения о геологии, геоморфологии и природных водах разных районов, обследовать пункты водоснабжения.

В гидротехнической организации, обслуживавшей ар– .мию, работало немало видных украинских геологов: П. М. Короневич, В. И. Лучицкий, А. В. Красовский, Р. Р. Выржиковский, В. С. Ильин, В. В. Ризниченко, Г. С. Буренин, Ю. К. Зограф, Е. А. Гаппонов. Здесь Б. Л. Личков имел возможность расширить свои знания в области различных наук о Земле и приобрести богатый опыт полевых геологических работ. Гидротехническая организация, руководимая инженерами Н. К Шлегелем ж Н. П. Фавориным, придавала деятельности геологов инженерную направленность. За три года работы, в ней Личков основательно ознакомился с гидрогеологическими и инженерно-геологическими проблемами (впоследствии это сказалось на его научной судьбе). Работать приходилось на огромной территории, охватывающей почти всю Украину. В то же время требовалось выполнять конкретные задания, проводить детальные обследования и описания. Это позволило Личкову не только углубляться в частное вопросы геоморфологии и гидрогеологии отдельных районов Украинского кристаллического массива и сопредельных территорий, но и мысленно охватывать весь регион, а на основе этих обобщений переходить к общетеоретическим построениям.

В 1917 г. Борис Леонидович сдал магистерские экзамены, успешно прочел пробные лекции по исторической геологии в Киевском университете и получил звание приват-доцента. В это же время был организован Украинский геологический комитет, во главе которого стал В. И. Лучицкий.

Великую Октябрьскую социалистическую революцию Личков принял безоговорочно. Он с большим энтузиазмом начал работать в Украинском геологическом комитете, занимаясь прежде всего геологосъемочными работами. Й это тоже была прекрасная геологическая школа: приходилось углубляться в проблемы структурной геологии, петрографии, стратиграфии, тектоники, металлогении. Тогда же Борису Леонидовичу довелось окунуться и в организаторскую работу. В 1918 г. он принял активное участие в создании Украинской академии наук. Дважды (с 1920 по 1922 и с 1925 по 1927 г.) был директором Украинского геологического комитета.

В судьбе Личкова работа в Украинской академии наук сыграла огромную роль: здесь он познакомился и вскоре подружился с Владимиром Ивановичем Вернадским. Имя академика Вернадского, знаменитого минералога и геохимика, было хорошо известно Личкову. Вернадский тоже был заочно знаком с Борисом Леонидовичем, так как прочел его книгу "Границы познания в естественных науках" и высоко ее оценил.

Они впервые встретились в Киеве, летом 1918 г. Украинская академия наук создавалась в очень трудное время гражданской войны. Группа ученых во главе с В. И. Вернадским создавала Академиюшаук, стремясь объединить и сохранить научные кадры Украины.

Вернадский и Личков встречались очень часто, и не только по поводу организационных мероприятий или в связи с работой в университете, но и для совместных бесед. Борис Леонидович находился под большим влиянием замечательной личности Владимира Ивановича, но научные и философские интересы и взгляды обоих ученых вовсе не всегда и не во всем были схожи. У Личкова не выявилось глубокого интереса к генетической минералогии, геохимии и биогеохимии, которыми новаторски занимался Вернадский. А Владимир Иванович не проявлял острой заинтересованности в геоморфологии, тектонике, палеонтологии, теории эволюции. Это не мешало дружескому сближению Вернадского и Личкова. Продолжая работать в разных научных областях, ученые постоянно делились друг с другом своими идеями, поисками, сомнениями, и никакие научные споры не влияли на их духовную близость.

Осенью 1919 г. В. И. Вернадский уехал из Киева по поручению Украинской академии наук. Весь Юг России был охвачен пожаром гражданской войны. Личков, оставаясь в Киеве, пытался наводить справки о Вернадском и наконец в январе 1921 г. получил известие: Вернадский преподает в Симферополе и стал ректором Таврического университета. Обрадованный Личков тотчас направляет письмо своему старшему другу и, в частности, сообщает:

"Работой я завален выше горла, но работать научно удается только урывками (главным образом ночами). Помимо некоторых работ, сделанных для Геологического комитета, я главным образом писал "Физическую геологию" и переделывал наново свою "Историческую геологию"... Сообщаю Вам еще одну, лично меня касающуюся ковость: четыре месяца тому назад у меня появилась очаровательная маленькая дочка – Зинаида" ^[36].

В другом-письме Борис Леонидович добавляет: "В общем это – беготня, суета, движение, плотные лекции, опять лекции и опять лекции: все на ходу, скоро-скоро, словом, по-современному. Страшно хочется хорошей, спокойной настоящей научной работы, хоть на время. Хочется настоящих исследований, от которых даже отвык за это время" ^[37].

А чуть позже, летом того же года, Личков более конкретно сообщает о своей работе, и, заметим, эти сведения решительно противоречат предыдущим его сетованиям на то, что от настоящей научной работы он далек:

"Сейчас по заказу харьковского "Союза кооперативных организаций" пишу книгу "Геология Украины". Много времени отнимает у меня моя книга по исторической геологии... Последние несколько месяцев я был занят еще обработкой своих старых наблюдений по геологии, главным образом Подолии, и отсюда родилась большая работа с массой чертежей и картой: "К тектонике Подольского горста". Читал о ней доклад в Обществе Естествоиспытателей. В Науковом Товаристве читал другой доклад...– "Геологические циклы и геологические периоды"... Ругайте, если хотите, дорогой Владимир Иванович, но философию я до сих пор не бросил и на, днях сдал в печать работу "Эволюционная идея и историческое знание", в "Вeснике" Вы найдете другую мою статью из тех же областей. Закончил, написал и сдал в печать несколько очерков (всего листа 4) материалов по гидрологии Подольской губернии..." ^[38].

Из этого перечня видно, что диапазон научных интересов Личкова не только не сократился, но еще более расширился, а творческий потенциал ученого очень велик. Как бы трудно ни складывались для него обстоятельства, он уже не может отложить хотя бы на некоторое время, до более "спокойного" периода, свои теоретические исследования., Научное творчество стало для него необходимостью, главным содержанием жизни. И в последующие годы его еще не раз будет поддерживать, вдохновлять и радовать творческая научная работа.

Итак, как бы ни оценивал сам Личков свои теоретические труды в этот период, нельзя не признать, что сделано им было много. Но дело, конечно, не в количестве. В этих, по преимуществу геоморфологических, работах ярко проявилась оригинальность мысли, точность наблюдений и смелость обобщений Бориса Леонидовича. Они посвящены главным образом частным темам и локальным районам.

Серию региональных работ Бориса Леонидовича предваряют и заключают статьи, посвященные более общим проблемам. В этом можно усмотреть проявление обычной закономерности научного творчества: на первом этапе – поиски проблемы и осмысление ее в самом общем виде, на втором – детальные конкретные исследования, а на третьем – обобщение на более высоком уровне, с привлечением новых фактов.

Для Личкова изучение Украинского региона началось с небольшой книги "Естественные районы Украины. (Классификация районов на основе их генезиса)" (Киев: ЦСУ, 1922). В ней явно наметился переход от общих проблем теории познания и методологии науки к разработке конкретных тем. Личков затрагивает вопросы методологии районирования, выбора признаков для описания территории, учета особенностей геологической эволюции регионов и т. д. Затем дана предварительная генетическая классификация физико-географических районов и высказаны общие представления о строении Украинского кристаллического массива.

В следующие годы были опубликованы статьи Личкова, отчасти реализующие общие рекомендации, высказанные в работе "Естественные районы Украины", а также затрагивающие широкий круг вопросов региональной геоморфологии, тектоники, палеогеографии, четвертичной геологии. Так, в статье "Некоторые данные о рельефе и тектонике кристаллических пород Украинской кристаллической полосы" (1924 г.) Личковым собраны и обработаны материалы по гипсометрии коренных отложений. В результате кропотливого анализа фактов он сделал вывод о значительно более сложном, чем предполагалось другими исследователями, строении Украинского кристаллического массива и его геологической истории. Он выделил не менее трех этапов крупных тектонических дислокаций массива, а также первым обратил внимание на диссимметричность его структуры (западный край массива имеет флексурно-сбросовое строение, а восточный – расположен гипсометрически ниже и очень плавно переходит в соседние структуры). "Украинскаяплита,– писал Б. Л. Личков,– рассматривается как сложный комплекс не только глубинных, но также изменившихся, осадочных и метаморфических пород, возраст которых в большинстве является очень значительным, но все же для разных пород очень неодинаковым" ^[39].

Представления Личкова о тектоническом строении Украинского кристаллического массива вскоре стали подтверждаться новыми геологическими исследованиями. Р. Р. Выржиковский по заданию Восстановительной организации НКПС провел буровые работы у г. Николаева и заключил: "Я склоняюсь к мнению, что к описываемому району более приложимы взгляды Б. Л. Личкова" ^[40].

В то время преобладало мнение о чрезвычайной сложности и беспорядочности рельефа поверхности Украинского кристаллического массива. Личков выявил закономерности этого рельефа: плавность, общее пологое понижение в восточном направлении, диссимметричное строение краев массива.

Наиболее характерной чертой научного творчества Личкова и на этом этапе остается широта кругозора и охват разнообразных проблем, выходящих за рамки какой-либо одной науки. Даже в региональных работах, посвященных Украине, он остается, что называется, "специалистом широкого профиля", рассматривая вопросы не только геоморфологии и тектоники, но и гидрогеологии, учения о полезных ископаемых, колебательных движениях земной коры, климатах плейстоцена, ледниковой теории.

Проводя геологическую съемку обширных территорий Украины, Личков обрабатывал имевшиеся фактические материалы, описывал обнажения, "читал" рельеф и шел в своих исследованиях от частного к общему. Однако надо помнить, что его работа с фактами шла не стихийно (сначала – хаотическое нагромождение сведений, затем – их классификация и вывод закономерностей). Он планомерно, с определенных позиций, исходя из некоторых общих соображений, одновременно накапливал и систематизировал факты, как бы постоянно уточняя и дополняя свои теоретические представления – поначалу неизбежно "туманные", неопределенные, отчасти умозрительные. Конечно, он учитывал имевшиеся гипотезы и теории, но относился к ним творчески, не попадая под влияние мнений авторитетных ученых.

Независимость научных взглядов Личкова и его умелое обобщение фактических данных отчетливо проявились в анализе проблемы так называемых ископаемых пустынь средних широт северного полушария, в частности Полесья. Эту идею развивал в своих трудах академик АН УССР П. А. Тутковский^[41]. Согласно его представлениям, после таяния великого ледникового покрова на освободившихся пространствах создавались благоприятные условия для формирования пустынь. Наиболее очевидцо, по мнению Тутковского, эта закономерность выражена в Полесье, где нередки песчаные гряды, подчас лишенные растительности, напоминающие знаменитые песчаные массивы Каракумов и Кызылкума.

Взгляды Тутковского на природу Полесья были весьма оригинальны и резко контрастировали с преобладавшими до того идеями натуралистов XVIII– XIX вв. о существовании некогда в Полесской низменности обширного водоема —моря или озера. Идея эта, упомянутая еще Геродотом, нашла отражение в картах Птолемея, а также в более поздних картах Идризи, Борджиа и Сантарема. Все эти исследователи основывались только на непроверенных свидетельствах "очевидцев" и легендах коренных жителей Полесья. В прошлом веке о былом полесском море писали известные ученые. Э. Эйхвальд и В. В. Докучаев.

П. А. Тутковский решительно опроверг подобные, слабо обоснованные фактами мнения. Он обследовал Полесскую низменность, обстоятельно проанализировал ее топографические особенности и четвертичные отложения, среди которых преобладают пески, выявил следы оледенения, описал песчаные гряды, классифицировал их как барханы и сделал вывод, что полесские барханы являются детьми пустыни.

Идею П. А. Тутковского критически восприняли Д. Н. Анучин, А. П. Павлов, А. И. Воейков. Однако авторитет Тутковского как исследователя Полесья был очень высок. Мнение его оставалось весьма популярным, в особенности среди украинских геологов. Так, В. В. Ризниченко в 1925 г. опубликовал статью о больших "пустынях" Подолии, где дал красочное описание этого края с его садами и виноградниками, степями и перелесками^[42]. И тут же среди прекрасной природы – суровые и резкие следы пустынь, песчаные барханы, с которыми автор познакомился в Средней Азии, не думая встретить что-либо подобное на Украине. И другой геолог– А. В. Красовский описывал в Подолии островки пустынь, оставшиеся после отступления карпатского ледника^[43].

Б. Л. Личков, занимаясь геоморфологией и геологией Полесья, внимательно проанализировал сведения, собранные П. А. Тутковским, провел самостоятельные маршруты и выступил с собственной гипотезой. Он последовательно и логично, основываясь на фактах, доказал, что мысль об "ископаемых пустынях" Полесья и Подолии основана на недоразумении, на своеобразном "научном предрассудке" – на предположении, будто обилие песков, да еще имеющих форму гряд, свидетельствует о пустынях. Как раз наоборот! Там, где много песка, должно было быть много воды:

"Именно огромные песчаные пространства речных долин дали повод к мысли о пустынях... Между тем на деле эти обширные песчаные накопления террасового характера говорили как раз не о пустыне, а о явлении прямо противоположном – обилии вод, растекавшихся по широким пространствам у края ледника" ^[44]. Следовательно, надо говорить не о барханах (к тому же не имеющих в данном случае характерной для барханов формы), а о долинных дюнах. Они вторичны и формируются на месте длинных песчаных речных валов и гряд. И вовсе не эти дюны определяют важнейшие черты полесского ландшафта. По поводу гипотезы Тутковского об ископаемой полесской пустыне Личков заметил: «Это есть увлечение частностью, и притом увлечение частностью, неправильно понятой» ^[45].

Проблемы палеогеографии были для Личкова тесно связаны с геоморфологией и геологической историей исследованных регионов. Он выделил основную геологическую силу, создавшую главные особенности рельефа Полесья,– речные воды. За долгие тысячелетия полесские реки сглаживали рельеф, отлагали песчаные (преимущественно) слои и формировали террасы. На гигантских ступенях террас накапливались в ледниковые эпохи отложения донных и конечных морен, флювиогляциальные наносы. Террасы стали главными реперами, отмечающими этапы геологической истории Полесья за последний миллион лет.

Личков как бы заново открыл давно обжитую полесскую низменность, предложив новый вариант ее образования и геологической природы. Впоследствии взгляды Личкова были подтверждены многочисленными детальными исследованиями. Его метод геоморфологического анализа подобных территорий оказался очень плодотворным. С полным основанием известный советский геоморфолог С. С. Коржуев выделил три этапа истории познания Полесья: первый, до конца прошлого века,– преобладание мнения о Пинском (Полесском) море; второй, до 1928– 1930 гг.,—господство представления П. А. Тутковского об ископаемой пустыне; наконец, третий этап, когда "признание получило выдвинутое и разработанное Б. Л. Личковым представление о Полесье как об аллювиальной равнине" ^[46].

Мысль Личкова устремлялась к более крупным, широким обобщениям. Первый шаг от частного к общему был им сделан в тот момент, когда он поставил перед собой проблему: в чем причина широкого распространения обширных речных террас и в Белорусско-Украинском Полесье, и вообще в полосе низменных полесий.

Он пришел к выводу: "...территория Полесья подверглась в недавнее геологическое время значительному опусканию, в силу которого пересекающие ее речки сильно ее заболотили, а теперь те же речки ее понемногу осушают" ^[47]. Но какие причины вызвали подобные колебательные движения земной поверхности? Чтобы выяснить их, следует, конечно, учесть зональность полесий, а также их приуроченность к окраине оледенений. Личков переходит к выявлению общей закономерности:

"Какие бы широты и долготы мы ни брали – всюду у окраин больших оледенений мы находим аллювиальные равнины, величина которых довольно точно соответствует размерам древнего оледенения. Перед нами, очевидно, известная закономерность весьма общего характера" ^[48].

Формирование великих аллювиальных равнин близ края отступающего ледника и соответствующих террасо¹ вых уровней: Личков рассматривал в связи с проблемой террасовых рядов морских побережий Европы. Принято было считать образование этих террас результатом общего опускания (на фоне колебаний) уровня Мирового океана. Но анализ и сопоставление террасовых ступеней крупных аллювиальных долин и морских побережий привели Личкова к идее о зависимости террас от крупных региональных колебаний земной коры (позже эту гипотезу принял и развил С. Н. Бубнов, подчеркнувший, что если у Л. Ламота и Ш. Депере речь идет о процессах в водяном слое, то у Личкова – о подкорковом магматическом слое) ^[49].

В чем причина подобных колебаний? Для выяснения ее Личков воспользовался представлениями об изостазии – равновесном положении блоков земной коры, как бы плавающих, подобно айсбергам, на более плотном подкорковом веществе, находящемся в напряженном состоянии. От' них еще раньше некоторые ученые перешли к гипотезе гляциоизостатических движений (опускание блоков земной коры под нагрузкой мощного ледникового покрова и их поднятия после его таяния). Логично было предположить, как и сделал Личков, что гигантские ледники, "затопившие" Полесье и проникшие крупным языком далее на юг, вызвали здесь общее опускание земной поверхности. После их таяния земная кора стала постепенно воздыматься. Так были созданы условия для накопления озерно-аллювиальных толщ и формирования террасовых ступеней, отражающих последствия тяжелой поступи великих ледников плейстоцена.

Личков привел схему соотношения днепровских террас и сравнил ее со схемой средиземноморских террас Депере. По этим данным получалось, что на Днепре уровни террас сначала последовательно повышаются – от гюнцской (т. е. соответствующей эпохе древнейшего плейстоценового оледенения) к миндельской и наконец к рисской, а затем понижаются – к вюрмской и современной. Такая закономерность, по-видимому, вызвана увеличением ледниковой нагрузки от первого оледенения к максимальному, рисскому, и последующим ее уменьшением.

Трудно сказать, каким образом удалось Личкову так прочесть маловыразительный, сглаженный рельеф Полесья и долины Днепра, чтобы увидеть обширнейшие вторые террасы Припяти и Днепра. Еще удивительнее, что он выделил две погребенные террасы Днепра. В те годы было очень мало данных о строении речных долин, а тем более о хронологии террас. И все-таки имеются веские основания верить в правильность его обобщения. Например, сравнительно недавно после детальных изысканий в северной части Полесья было обнаружено, что и у Припяти, по всей вероятности, наивысшая терраса покрыта донной мореной рисского (днепровского) ледника, две более древние террасы – погребенные и уровень их значительно ниже рисской, тогда как более молодая вюрмская лишь немного ниже ее. В целом террасовый ряд точно соответствует схеме террас Днепра, предложенной Б. Л. Личковым. Вряд ли подобное совпадение – случайность, тем более что выводы по древним террасам Полесья делались на основе детальной геологической съемки, буровых работ, пыльцевых анализов межледниковых отложений, т. е. значительно более обоснованно, чем у Личкова. В результате полностью подтвердилась его идея о взаимоотношении террас данного региона в их связи с оледенениями.