Текст книги "Дали"

Автор книги: Рудольф Баландин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Личина, ставшая яйцом

Испанский искусствовед Тарренте писал: «Сальвадор Дали – загадочный художник? Не думаю, что разгадать эту загадку трудно. Должно быть, под влиянием Галы Сальвадор Дали создал, следуя законам гротеска, свой образ – до крайности экстравагантный, – образ художника, которому все нипочем. Но эта наигранная поза – лишь способ совладать со своей природной застенчивостью. Все это безудержное кривляние ради одного: фотографий на первой полосе и на всех обложках…

Помню, однажды мы беседовали у него в мастерской – тихо, мирно и даже не об искусстве, а так – о том о сем. Вдруг в дверь позвонили, в прихожей раздались голоса. Дали вскочил – и я увидел актера перед выходом на сцену.

– Прости, – сказал он, – я должен надеть маску Дали».

К тому времени, пожалуй, это уже была не маска, а его второе лицо. Оно предназначалось для прессы и публики, но стало для него естественным. Относительно «природной застенчивости» можно говорить лишь с немалой долей иронии. Ею он не страдал во время своих публичных выступлений даже в молодые годы, а позже активно афишировал себя и свое творчество.

У него бывали весьма занятные высказывания: «Я так и не смог привыкнуть к унылой нормальности людей, которые населяют мир… Скажите на милость, почему человек должен держать себя в точности так, как прочие люди, как масса, как толпа? Почему в человеке так мало индивидуального?

Ну почему, например, человеку не развлечься, пустив под откос парочку поездов? Раз уж тысячекилометровые сети железных дорог опутали и Европу, и Америку. А ведь, заметьте, число тех, кто развлекается подобным образом, ничтожно в сравнении с числом тех, для кого лучшее из развлечений – это путешествие…

Не понимаю, почему до сих пор никого из тех, кто производит унитазы, не посетила счастливая мысль поместить бомбу в сливной бачок, чтоб она взорвалась, когда власть имущий дернет за цепочку!»

Кто же мешал ему проявить свою неповторимую индивидуальность подобным образом или хотя бы вылив кисель на голову какому-нибудь миллиардеру? Однако он предпочитал залезать в скафандр на потеху публики. Ни разу во всех своих чудачествах он не рискнул «подложить бомбу» – пусть даже умозрительную, словесную, живописную – имущим власть и капиталы.

Ясно, что писал он не призывы пускать под откос поезда и закладывать бомбы в унитазы, а показывая свою изобретательность, индивидуальность и оригинальность. Кому-то это покажется шуткой гения, но, на мой взгляд, это просто глупость и пошлость гения.

Не исключено, что у него были какие-то физиологические, а отсюда и психические отклонения. «У меня с детства какой-то стариковский рот, – писал он. – При виде моих зубов дантисты обычно лишаются чувств или издают вопль. Впрочем, не знаю, что именно они при этом испытывают – ужас или просто потрясение. С какой стати мои челюсти устроены столь удивительным образом, никто из дантистов пока не понял. Один из докторов сообщил мне, что оные челюсти являют собой беспримерную картину зубовного безобразия – равных ей нет и быть не может. Ну хоть бы один зуб расположился у меня там, где ему полагается, – так нет же! Мне недостает двух коренных зубов – они просто не выросли, как и два нижних резца после выпадения молочных (выпали они, кстати, первыми). Прочие же зубы повырастали, но не на своих местах».

Как знать, не отражают ли дефекты его челюсти и зубов каких-то физиологических, а в этой связи и психических его особенностей? Не объясняются ли таким образом странности его поведения?

«Особенность моей гениальности, – утверждал он, – состоит в том, что она проистекает от ума». Он вполне рационально оценивал и продумывал свои поступки, подобно артисту, желающему произвести эффект. Делалось это не столько из любви к искусству и публике, сколько с меркантильными целями, ради рекламы.

«Деньги вообще старят… – уверял он. – Деньги – как те плотоядные цветы с одуряющим ароматом: подлетит бабочка, чуть подышит – и рухнет в цветочную пасть. О, мои жалкие, щербатые, милые мои зубы с никуда не годной эмалью – знаки и символы моей старости! Придет день – и вы будете грызть золото, и только золото!»

Такие дни настали. Казалось бы, став миллионером, он мог сбросить маску и оставаться самим собой. Однако к тому времени она была уже не отделима от его лица. Он избрал для себя роль оригинала не только в творчестве, но и в поведении. Странности его были нарочитыми, искусственными. Хотя не исключено, что он слишком долго играл роль одержимого паранойей и в конце концов у него стали проявляться признаки этой болезни.

«Параноидно-критический метод», по его словам, представляет собой «строжайшую логическую систематизацию самых что ни на есть бредовых и безумных явлений и материй с целью придать осязаемо творческий характер самым моим опасным навязчивым идеям».

Возможно, создавая маниакально-бредовые образы, он избавлялся от своих фобий, выплескивая их на полотна. Это была «искусствотерапия» (кстати, подобный прием используется для лечения шизофрении). У зрителей такие произведения могли возбуждать патологические чувства.

О том, что он вдобавок ко всем своим способностям был еще и отличным актером, видно на цикле фотографий, где он гримасничает, демонстрируя разные образы, подчеркнутые конфигурацией усов. То клоун, то агрессивное насекомое, то мудрый философ, то безумный математик с усами, символизирующими бесконечность, то Рыцарь печального образа… О том, что он и в зрелые годы не был чужд политики, свидетельствует грозная мина и пять портретиков на усах: Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Маленкова.

Отношение Сальвадора Дали к искусству, к людям, трудящимся и к жизни общества раскрывают его вариации на темы картины Милле «Анжелюс». Последняя из них – «Перпиньянский вокзал» – относится к 1964 году. Во всех случаях две одинокие фигуры на обработанном ими поле толкуются с убогих сексуально-фрейдистских позиций.

Дали, в отличие от Милле, не способен или не желает понять тяготы крестьянского труда, бедность и смирение тех, кто живет впроголодь, а работу на поле, начиная с рассвета, кончают в сумерках. Эти люди устали, выкапывая картошку, а им еще тащить ее домой. До половых утех им сейчас дела нет. Они молятся о другом.

Полностью выхолостив содержание «Анжелюса», Дали поступил как «великий мастурбатор», удовлетворяя себя собственными фантазиями на чужую тему, по сути своей не связанную с сексом.

Казалось бы, классическое наследие и без того предоставляет великолепные возможности для вариаций на тему половой страсти. А он выбрал «Анжелюс».

В детстве Сальвадор, глядя на репродукцию этой картины, видел обширное поле, двух молящихся людей и словно слышал отдаленный колокольный звон; «меня осенила тайная благодать, исходящая от картины; серебряным сиянием клинка в лунном луче эта светлая нота реяла над моим смятением». А начитавшись Фрейда и став воинствующим атеистом, он глумливо вытащил «подсознательный» сексуальный подтекст, которого у Милле не было.

… Конечно, о вкусах спорят (хотя и бесплодно), и я выскажу свое субъективное мнение. Бесхитростная картина Милле значительно сильней воздействует на зрителя, чем хитросплетения Дали, предлагающего ее варианты. У Милле – подлинный сюрреализм, ибо позволяет почувствовать, осмыслить и отчасти понять значительно больше того, что реально изображено.

У Дали – то, что я называю «под-реализмом», ибо низводит высокое содержание образов «Анжелюса» до примитивных схем фрейдизма и сексуальных фантазий автора.

Уточним: все зависит от зрителя. Для сытых, сексуально озабоченных бездельников и прохиндеев, для умов поверхностных и забитых продукцией СМРАП или просто для тех, кому требуются развлечения и загадочные картинки, вариации Дали на тему «Анжелюса» будут интересны, великолепны, а то и возбуждающи.

Он и не скрывал, что работает и актерствует для своих заказчиков, покупателей, ценителей и пропагандистов его личности и произведений. «Трудно привлечь к себе внимание хоть ненадолго, – говорил он. – А я предавался этому занятию всякий день и час. У меня был девиз: главное – пусть о Дали говорят. На худой конец, пусть говорят хорошо».

… Его детские, а затем юношеские фантазии, страхи, сновидения, похожие на реальность, и реальность, напоминающая сновидения, – все это со временем преображалось, дополнялось. Раскрепощенное сознание позволяло образам воображения вторгаться в реальность и подменять ее.

Как творческая личность он был смелым искателем, неутомимым работником, преодолевающим трудности. А в обыденной жизни оставался Протеем, меняющим свой облик по мере необходимости, приспособленцем, стремящимся угодить богатым.

В книге «Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим» (1941) он уже проявлял признаки усталости от своего утомительного актерства:

«Довольно отрицать – пришла пора утверждать. Хватит выправлять – надо поднимать, возвышать, сублимировать. Хватит растаскивать – надо собирать и строить. Хватит забавляться автоматическим письмом – надо вырабатывать стиль. Пора кончать с разрушением и разбродом – надо учиться ремеслу. Довольно скепсиса – нужна вера. Довольно блуда – нужна чистота. Довольно уповать на коллектив и униформу – нужны индивидуальность, личность. Нужна иерархия. И хватит экспериментов – нужна Традиция. Ни революций, ни контрреволюций – ВОЗРОЖДЕНИЕ!»

Но и это, как нетрудно убедиться, осталось декларацией, громкой фразой. Он сам был одним из тех, кто окончательно порвал с главной традицией классического искусства: стремлением к гармонии, красоте, высокой любви, добру и благородству.

… В «Дневнике одного гения» Дали пересказал свой первый литературный опыт. Когда ему было 7 лет, он сочинил сказку:

«Однажды июньской ночью мальчик гулял со своей мамой. Шел дождь из падающих звезд. Мальчик подобрал одну звезду и на ладони принес ее домой. Там он положил ее к себе на ночной столик и прикрыл перевернутым стаканом, чтоб она не улетела. Но, проснувшись утром, он вскрикнул от ужаса: за ночь червяк съел его звезду!»

Его отец пришел в восторг и был уверен: сказка лучше «Счастливого Принца» Оскара Уайльда. Такое суждение простительно отцу, души не чаявшему в сыне. Однако даже Сальвадор, который пересказал историю в зрелом возрасте, то ли не понял, то ли не пожелал понять суть притчи Уайльда. А она проста: принц обрел счастье, отдавая свои драгоценности беднякам, делая счастливыми других.

Уайльд имел в виду князя (принца) Рюриковича Петра Кропоткина. Бывший камер-паж императора Александра II отказался от благ, привилегий, карьеры, в том числе научной (он был выдающимся ученым). Князь Кропоткин стал народником-революционером, рисковал жизнью, был заточен в Петропавловской крепости, осуществил дерзкий побег. Он совершил подвиг во имя идеалов свободы, братства, чести, справедливости.

Сказка маленького Сальвадора напоминает индийскую легенду. Один раз в году происходит чудесный звездопад. В эту ночь раковины всплывают и ловят падающие звезды. Те, кому это удалось, опускаются на дно. Они обретают небесный дар, и в них рождается драгоценный жемчуг.

Вот и Сальвадору Дали посчастливилось обрести бесценный дар – талант творца. Как распорядиться им? Он поступил как мальчик в его сказке: припрятал свою счастливую звезду для себя. Иначе говоря, ради денег в банке («Avida dollars»!). И прожорливый червь жажды богатства и славы сожрал его звезду.

Послесловие
Трагедия Мастера

Талант – вопрос количества.

Талант не в том, чтобы написать страницу, а в том, чтобы написать их триста… Сильные не колеблются… Литературу могут делать только волы. Самые мощные волы – это гении, те, что не покладая рук работают по восемнадцать часов в сутки. Слава – это непрерывное усилие.

Жюль Ренар

1

Сальвадора Дали был безусловно талантлив или даже гениален – по тому критерию, который обозначен в эпиграфе.

Он прожил долгую жизнь, насыщенную творчеством и событиями; достиг всего того, о чем мечтал. Можно ли говорить о трагедии Мастера? Он был упоен творчеством и добился славы и богатства. Немного найдется крупных художников, создавших столько произведений. А ведь он еще был писателем, публицистом, дизайнером, скульптором, сценаристом!

По внешним формальным признакам жизнь его сложилась счастливо. Но в то же время в глубине души был он несчастным человеком. Об этом свидетельствуют его поведение и картины.

Дали назвал Чарли Чаплина шутом, воплотившим эпоху. И опрометчиво сравнил себя с ним, утверждая, будто достиг непревзойденной степени гениальности, ибо помимо шутовства еще и рисует, пишет книги, ставит спектакли.

Что и говорить, художник десятилетиями играл – в жизни! – роль шута, развлекая и привлекая к своей персоне состоятельную публику и создавая себе рекламу.

Ничего подобного Чаплин не делал. Он никогда не терял чувства собственного достоинства. Его киногерой Чарли – подлинный Рыцарь печального образа современной цивилизации.

Если нечто подобное и можно сказать о Сальвадоре Дали, то лишь с горькой усмешкой. Он явил печальный образ большого таланта, угождающего низменным инстинктам богатых и унизительно выставляя себя на посмешище.

Кстати, Чаплин был режиссером, сценаристом, композитором, писателем, а исполнял роли, раскрывая суть плутократии, власти капитала. В фильме «Мсье Верду» его герой говорит: убийство богатых женщин, на которых он женился ради наследства, – его маленький бизнес. А воротилы большого бизнеса убивают, грабят и развращают миллионы людей!

Вряд ли из озорства Сальвадор Дали признался: «Я бы не купил ни одну из своих картин». Преувеличил, конечно. Но в этих словах слышится горечь Мастера, сознающего свою творческую трагедию.

… Некогда, побывав на представлении «10 дней, которые потрясли мир» в Театре на Таганке, я отозвался: «Умение, достойное лучшего применения». То же можно сказать о таланте Сальвадора Дали. Творения его весьма разнообразны и нередко исполнены великолепно. Он создал свой живописный мир. Однако находиться в этом искусственном мире неуютно, а подчас неприятно и даже противно.

Не спорю: на вкус и цвет товарища нет. У кого-то его произведения вызовут восторг. И это неудивительно. За немногими исключениями его полотна выполнены рукой Мастера, щедрого на выдумку, на сложные сюжеты и неожиданные аналогии. Но достаточно ли этого?

Кому много дано, с того много и спросится. Будь Сальвадор Дали менее мастеровит и трудолюбив, менее умен и талантлив, то и спрос был бы невелик. Как человек одаренный во многих отношениях, он мог бы подняться над реальностью, осмыслить ее и выразить в своем оригинальном стиле. Он предпочел модные фрейдистские штучки, копания в нечистых темных подвалах души.

Догмы психоанализа роковым образом сказались на его творчестве. Хорошо это или плохо, трудно сказать. Как вера в сомнительные теории – плохо. Как способ дать волю воображению, попытаться выразить образы, таящиеся в подсознании, – хорошо.

В искусстве, так же как в науке, эксперименты необходимы. А Дали был великим экспериментатором… или мистификатором?

2

«Мистификация глубоко чужда мне. Я ведь мистик». Так Сальвадор Дали дал понять, что под маской шута он скрывает свою подлинную сущность вдохновенного мыслителя и пророка. Насколько это оправдано?

Мистическое озарение – экстаз, освобождение от земного притяжения рассудка, ощущение единства с наивысшим, несказанным, божественным. Американский философ и антрополог Роджер Уолш назвал шаманов первыми в мире мистиками, ибо они «умели произвольно и систематически изменять состояние своего сознания».

Швейцарский психолог Карл дю Прель в книге «Философия мистики, или Двойственность человеческого существа»(1885) писал: «Образы сновидений приходят к нам из области бессознательного; во время сна бессознательное делается отчасти сознательным, и наоборот, исчезает сознаваемое нами во время бодрствования».

Он предположил, что мистическое мировосприятие – это переход, как во сне, в иной масштаб пространства и времени. Нечто подобное характерно для творческих озарений в искусстве, науке, философии, когда решение приходит внезапно.

Немецкий философ Эдуард Гартман в книге «Сущность мирового процесса, или Философия бессознательного» (1869) отметил: «Сознательный разум действует… критически, контролируя, поправляя, измеряя, сравнивая, комбинируя, упорядочивая и подчиняя, выводя общее из частного, приводя частный случай к общему правилу. Но никогда он не действует производительно, творчески, никогда не изобретает. В этом отношении человек вполне зависит от бессознательного, и если он теряет бессознательное, то он теряет источник своей жизни, без которого он в сухом схематизме общего и частного будет однообразно влачить свое существование».

Эдуард Гартман и Карл дю Прель разрабатывали проблему бессознательного задолго до Фрейда. В отличие от него, они понимали: в этой глубинной духовной сфере зарождается сознание. Рассудок можно уподобить дереву, корни которого уходят в недра бессознательного, а листья впитывают живительную энергию Солнца, поднимаясь в небесную высь, к сверхсознанию.

Во фрейдизме бессознательное – клоака, заполненная духовной мерзостью, половыми извращениями, агрессией и жаждой власти.

Да, люди не бесплотные ангелы, пороки им не чужды. Однако многое, слишком многое зависит от духовной среды обитания. Имея опыт жизни при социализме и олигархическом капитализме, в народной и буржуазной демократии, не утративший здравого смысла житель России убедился, как много зависит от основных общественных установок – на коллективизм и справедливость или на индивидуализм и неравенство.

Сальвадор Дали в своем творчестве воплощал убогие догмы фрейдизма и старался приспособиться к буржуазному обществу. Это обеспечило ему коммерческий успех и славу. Для личности заурядной это было бы пределом мечтаний. Но ведь он не был таким.

Сверхсознание – вершина интеллектуального творчества, озарение, познание нового, вторжение в неведомое, а не формальные ухищрения. Сфера бессознательного хранит колоссальный объем информации, которую в обычном состоянии мы используем ничтожно мало, руководствуясь главным образом сознанием. Но порой она проявляется особенно ярко, хотя мы слишком редко этим пользуемся.

Дали мог стать мистиком, имея для этого прекрасные задатки. Он предпочел быть мистификатором, имитируя бред параноика, одержимого фрейдистскими комплексами.

«Но чтобы прожить новую половину жизни, – писал он в 1940 году, – я должен разделаться с той, старой. Я разорву цепи прошлого и обрету свободу. Ради нее недрогнувшей рукой я прикончу свое прошлое, не зная жалости и сострадания. Я скину свою старую кожу – поникшую оболочку, вместилище мятежа, свидетельницу моей борьбы и побед…

Новая кожа! Новая земля! Свободная, если такое бывает. Я выбрал ее, новую геологию, неведомую, девственноюную, не пережившую трагедий страну – Америку. И сменил кожу».

Увы, слишком поздно попытался он сорвать с себя эту маску: она уже стала его лицом.

3

Сальвадор Дали так и остался выразителем личных душевных переживаний, психопатий, представлений Фрейда о человеке. Что ему помешало подняться над своими личными интересами и страстями, ограниченными самим собой, наглядно представленным в образе «Великого Мастурбатора»?

Наиболее очевидный ответ: он стал жертвой буржуазного общества, ориентированного на погоню за наживой. Однако в этом обществе проявилось много великих творцов в разных областях человеческой деятельности. Правда, в отличие от них, он приспосабливался к этой системе всеми возможными способами, вплоть до роли шута в жизни, а не на сцене.

Но почему эта проклятая буржуазная идеология, почему система капитализма столь сильны, что сохраняются до сих пор, тогда как СССР и западные страны народной демократии потерпели поражение? Выходит, прав был Дали, выступая за индивидуализм. По своему обыкновению, он встал на сторону сильнейших.

… Современная техническая цивилизация наложила свою железную печать на судьбу Сальвадора Дали.

О второй половине XX века он писал: «Прогресс в науке и технике очевиден и впечатляет. Однако если говорить о духовном уровне, наше время убого до крайности. Не случайно физика и метафизика сегодня окончательно разошлись. Прогресс растекся ручьями узкой специализации, а о главном – о синтезе – уже никто не имеет понятия».

Верное суждение. А отсюда и следствия: «Я думаю, что современное искусство – это полный провал… дитя времени, дитя краха». «Люди вообще мало что понимают. Особенно образованные – им недостает культуры».

… В XX век властно вошли машины, механизмы. Они преобразили производство, заполонили дороги, стали в считаные минуты убивать и калечить тысячи людей на войне. Индустриализация охватила все сферы жизни людей.

В США архитектор Франк Ллойд Райт в работе «Искусство и искусность механизма»(1906) провозгласил наступление эпохи новых образов, когда произведениями искусства становятся локомотив и пароход. Здания из стекла, стали и бетона подчеркнули переход к новой организации пространства. В живописи кубизм, конструктивизм, футуризм, абстракционизм ознаменовали отказ от подражания природным формам и объектам, разложение их на составные части и даже полное уничтожение.

1 ноября 1917 года H.A. Бердяев прочел в Москве лекцию, отметив: «Мы присутствуем при кризисе искусства вообще, при глубочайших потрясениях в тысячелетних его основах. Окончательно померк старый идеал классически-прекрасного искусства, и чувствуется, что нет возврата к его образам…

Слишком свободен стал человек, слишком опустошен своей пустой свободой, слишком обессилен длительной критической эпохой…

Последний пласт материального мира, открывшийся Пикассо-художнику после срывания всех покровов, – призрачный, а не реальный… Это – демонические гримасы скованных духов природы. Еще дальше пойти вглубь, и не будет никакой реальности, – там уже внутренний строй природы, иерархия духов».

Духи эти относятся к природе человека и порождены отчасти именно изменившейся реальностью, господством техники над живыми организмами, искусственных конструкций над естественными созданиями. Творческий дух человека восстает против этого. Бессознательно стремясь противостоять жесткой рациональной реальности, человек погружается в глубины собственного «я».

Многим казалось, что чудовищная Вторая мировая война ознаменует возрождение общественной жизни, заставит людей обратиться к высоким духовным идеалам. Владимир Иванович Вернадский писал тогда, что начнется эпоха ноосферы, торжества разума, справедливости и добра, а идеалы советской демократии содействуют именно этому пути.

Сальвадор Дали высказывался иначе: «Эта война положит конец всяческим революциям. Ведь утопии коллективистского толка, какие бы знамена над ними ни развевались, сколько бы они ни враждовали между собой, что бы ни провозглашали – атеизм, язычество, коммунизм или национал-социализм, – в конечном счете обречены. Их сметет возрожденная традиция индивидуализма, европейская, средиземноморская, католическая традиция».

Не сбылось ни то ни другое. Оправдались тревожные предчувствия Николая Александровича Бердяева: победоносная техника с новой силой стала перемалывать и подавлять живую природу Земли; человек, став заложником технического прогресса, начал все определеннее обретать образ и подобие машины.

Для постоянного развития техники нужен определенный тип техногенного человека: ненасытный потребитель продукции производства (военной, бытовой и любой другой); приспособленец, озабоченный личным благополучием, у которого безграничны материальные потребности и резко ограничены – духовные.

По этим показателям Сальвадор Дали – яркая и своеобразная разновидность техногенного человека. Удачливый беспринципный приспособленец и ненасытный потребленец. Первоначальный Эго Дали превратился в двуглавое существо – ГалаДали, у которого всё на продажу ради рекламы, комфорта, богатства.

В отличие от примитивных техногенных типов, Сальвадор Дали был одержим творчеством. Во имя чего?

Увы, цели его оказались не выше тех, которыми руководствуются самые убогие представители буржуазного общества, озабоченные максимальным обогащением. Они – бездарные и подлые – не брезгуют воровством, обманом, казнокрадством, предательством. Самое печальное, что среди этой серой зловонной массы встречаются замечательные таланты, подобные Сальвадору Дали.

4

Чем дольше я работал над этой книгой, тем больше, как сказал бы незабвенный Остап Бендер, терял веру в человека.

Сальвадора Дали во многом можно упрекнуть, но не в измене искусству, творчеству. Это – высокое служение, достойное уважения. И все-таки одного этого слишком мало.

Как во многом другом, главным остается проблема смысла. Какой смысл искусства? Творчества? Жизни? Смерти? Цивилизации?..

Важнейшие вопросы бытия остаются без ответа, даже без обсуждения. Словно человечеству определено бессмысленное бытие, подобно стадным животным.

Что-то неладное, тревожное и едва ли не безнадежное творится на Земле. Она все определенней превращается из биосферы, области жизни, в техносферу, область господства механизмов и технологий.

Теперь не машины служат людям, а люди – машинам. (Это факт, подтверждаемый расчетами: более 95 % энергии, труда, материалов тратится на механизмы, и менее 5 % идет на нужды людей.)

Теперь СМРАП превратились в производство, штампующее техногенные личности разных модификаций, как стандартные изделия на конвейере.

Теперь деньги решают всё.

Теперь люди привыкают жить и умирать в механизме техносферы. А она постоянно укрепляет свою власть над живой природой и духовным миром человека.

Есть ли выход из этого механического круговорота, кроме неизбежной глобальной катастрофы?

Жизнь Сальвадора Дали подсказывает верное решение.

Он творил бредовый параноидальный мир. Но разве не безумен мир, в котором он жил и творил? Мир, в котором умный талантливый человек ради успеха играет роль шута и создает произведения на потребу богатых обывателей?

Своими свершениями Дали определенно показывает: у человека должны преобладать духовные интересы, творчество, свободные поиски истины. Своей трагедией творца он столь же убедительно показывает ничтожность индивидуализма, погони за богатством, служения имущим власть и капиталы.

Формула выживания человечества на планете предельно проста. Не устаю ее повторять, хотя она теряется, заглушаемая жизненной суетой и давящими на мозги СМРАП (не отсюда ли образ камня на голове в картинах Сальвадора Дали?). Итак, формула, обеспечивающая достойную жизнь людей:

«У человека должны быть ограниченными материальные потребности и безграничными – духовные. Только так можно достойно прожить каждому из нас и всему человечеству».