Текст книги "Это неистовое сердце"

Автор книги: Розмари Роджерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Сделка была завершена.

Хулио Кордес, по-видимому, вне себя от гнева, широкими шагами ушел от костра.

Я была продана за новую винтовку системы Генри и несколько коробок патронов.

Глава 17

В эту минуту я почти не понимала, что происходит, и уверилась, что меня продали, только увидев, как винтовка переходит из рук в руки. Люкас Корд подошел ближе, но я никак не могла понять, что у него на уме. Странные зеленые искорки в глазах, казалось, светились еще ярче в пляшущих отсветах огня.

Странно, но он сказал по-испански, коротко и хрипловато:

– Пойдем!

Я тут же разгадала его намерения и плотно сжала челюсти, борясь с охватившим гневом. Люкас желал, чтобы все поняли: отныне я – его собственность, рабыня, товар, который можно продать и купить. Но Джуэл отчаянно цеплялась за меня – сейчас не время впадать в истерику.

– А она? Она белая женщина. Неужели вы ее оставите… им?

– Вы забыли, я тоже один из них, – жестко, издевательски подчеркнул Корд и, схватив веревку, стягивавшую мои запястья, дернул за нее так, что я пошатнулась и едва удержалась на ногах. Другого выбора не было – приходилось подчиняться, но тут Джуэл истерически зарыдала:

– Вы не можете так уйти! Неужели у вас совсем нет жалости?!

Я вынудила себя смириться и умоляюще попросила:

– Пожалуйста… пожалуйста… не бросайте ее…

– Меня это не касается.

Он шел так быстро, что я, задыхаясь, почти бежала.

– Вы должны что-нибудь сделать для нее! Пусть вам все равно, что она белая! Это женщина! Женщина! Что с ней будет?

– Ну-ка слушайте, и слушайте внимательно: больше я повторять не буду!

Люкас остановился так неожиданно, что я едва не упала и почувствовала, как его руки непроизвольно сомкнулись на моей талии.

– Слушайте… – повторил он, как мне показалось, сквозь зубы. – Здесь не ранчо, и вы не хозяйка! Так что не смейте отдавать приказания! И если желаете себе добра, выполняйте мои, и не сметь огрызаться! Какого дьявола вы о себе возомнили?! – Он так разозлился, что начал с силой меня трясти. – Это не Нью-Мексико, где, стоит вам только сказать, что вы женщина Тодда Шеннона, все тут же начинают кланяться.

– Когда Тодд узнает, где я, он выкурит каждого апачи из норы, где тот скрывается!

Я разозлилась не меньше его, но мой гнев, казалось, только забавлял Корда.

– Но откуда Шеннон или еще кто узнает, где вы? Мои друзья не оставляют следов, как бледнолицые! Скорее он посчитает, что вы уже мертвы и похоронены там, где никто вас не найдет! Или проданы в Мексику, где хорошенькая белая женщина может пойти за пятьдесят песо!

Последние слова заставили меня побелеть. Неужели индейцы именно поэтому притащили нас сюда?! Ужасающая мысль поразила как громом, вынудила молча, спотыкаясь на каждом шагу, следовать за ним. Он команчеро. Зачем ему понадобилось покупать меня?!

Мы уходили от костров к деревьям, и тут еще более ужасная мысль пронзила меня. Я инстинктивно попыталась отпрянуть: внезапный рывок застиг его врасплох. Я вырвалась, услышала треск разорванного рукава, бросилась бежать, но споткнулась о корень, упала. Спасения ждать было неоткуда. Я лежала, чувствуя, как ноет каждая косточка, и впервые в жизни по щекам покатились слезы, и я зарыдала, не в силах остановиться, хотя скорее почувствовала, чем увидела, как Люк наклонился надо мной, ощутила нетерпеливые руки на своих плечах, но пошевелиться не было сил. Совсем не было.

– Черт побери, что это с вами? – нетерпеливо, зло пробормотал Корд. – Встаньте!

Он схватил меня, грубо дернул вверх, я закричала от боли, прострелившей щиколотку.

Корд тихо выругался, грубо поднял меня на руки и понес – больную, беспомощную, несчастную.

Мы добрались до убогой крошечной лачуги из шестов, накрытых шкурами. Очевидно, именно здесь ночевали Люкас Корд и его приятель-команчеро. На земле были разостланы одеяла, вместо подушек брошены седла. Люк с размаху усадил меня на одеяло.

– Если бы вы не выкидывали дурацких штучек, – пробормотал он, опускаясь на корточки, – все было бы в порядке. И далеко вы намеревались убежать?

Быстро, привычно он задрал подол моей юбки и начал развязывать мокасин на левой ноге.

– Прекратите! Что…

Я попыталась приподняться на локте, забыв, что руки по-прежнему связаны, но тут же вновь свалилась. В полутьме глаза Люка злобно блестели, хотя голос звучал совершенно бесстрастно, а пальцы осторожно ощупывали распухшую щиколотку.

– Осторожно, не двигайтесь. Я привык лечить лошадей и с вами управлюсь. По-моему, кость не сломана.

– Какая удача, – еле выговорила я, боль становилась все сильнее.

Странно, почему мне по-прежнему так хотелось заплакать?! Наверное, я всхлипнула, потому что он внимательно взглянул на меня.

– Больно или все еще злитесь?!

Страдания становились невыносимыми, но гордость не позволяла признаться. Сжав зубы, я отвернула голову. Нельзя позволять, чтобы он слышал мои рыдания. Не буду унижаться, что бы он ни вытворял.

Люк начал снимать другой мокасин. Сквозь волны боли пробивалась смутная мысль: что же он собирается делать?! Но, собрав всю волю, я отказывалась взглянуть на него.

– Да, хорошую прогулочку совершили, – иронически заметил Корд, и я возненавидела его еще больше. – Подождите, сейчас вернусь.

Он быстро, словно грациозное животное, вскочил на ноги, постоял, глядя на меня, но я нарочно зажмурилась, а когда открыла глаза, его уже не было.

Я впала в какой-то транс, от усталости и пережитого страха голова кружилась, сознание оставило меня.

Когда я очнулась, в хижине горел огонь, а ногу почему-то щипало. Я, должно быть, непроизвольно дернулась, потому что Корд резко приказал лежать смирно.

Полумертвая от голода и жажды, я откинулась на подушки. Думаю, меня разбудил именно запах еды. Что он хочет? Мучить меня? Но Корд бинтовал мне ногу полосками ткани, оторванными от нижней юбки, молча, ловко, почти не причиняя боли.

Выпрямившись, он отошел и через минуту возвратился с глиняным блюдом.

– Думал, может, вы проголодались… Не бойтесь, не конина и не собачатина. Оленина. Подстрелил сегодня утром.

– Собачатина?!

Я в ужасе уставилась на Люкаса; тот издевательски покачал головой:

– Неужели не знали? Здесь это считается редким деликатесом. Правда, боюсь, ваш желудок к такому не привык.

Теперь Корд казался почти дружелюбным, но я по-прежнему не доверяла ему, хотя обнаружила, что он развязал мне руки.

Осторожно усадив меня, он достал помятую кружку с холодной водой. Я бы набросилась на нее, но Люк предупредил: нужно пить маленькими глотками, иначе с непривычки заболит живот. Потом вручил мне блюдо и ложку. Никогда не ела ничего вкуснее, хотя не осмеливалась спросить, что же там еще, кроме оленины. Но после всех мучений это казалось таким блаженством! Даже сейчас не понимаю, как удалось тогда выжить.

Люкас Корд наблюдал за мной странным взглядом, прищуренными глазами и не отвернулся, даже когда я, неожиданно подняв голову, застала его врасплох, только сказал, хрипловато, насмешливо-издевательски:

– Не ждите, что вам и завтра будут так прислуживать! Жена моего брата приготовила ужин и дала мазь для вашей ноги. Но завтра принимайтесь за работу! В лагере достаточно дел! Маленькая Птичка покажет вам.

Я отставила блюдо.

– Что вы хотите сказать?! Не можете же вы держать меня здесь?

Корд сел, по-индейски скрестив ноги, приблизил ко мне лицо.

– Ты что, не поняла?! Я купил тебя, отдал прекрасную винтовку, стоившую гораздо больше любой женщины, а это означает, что я твой хозяин и могу делать с тобой все, что хочу, заруби это на носу.

Кровь прихлынула к моему лицу, как только смысл его слов стал ясен. Ослепляющая ярость лишила меня дара речи, а довольный взгляд Люкаса только усилил ненависть.

– Вот так-то лучше. Пока делай как сказано и подчиняйся, тогда мне не придется тебя бить, чтобы заставить покориться!

Вынести это было невозможно. Я швырнула блюдо прямо в голову Корда, но тот ловко уклонился, и остатки тушеного мяса разлетелись по земле.

Люкас выпрямился с таким видом, будто был готов убить меня, но вместо этого, как ни странно, расхохотался:

– Будь я проклят, если у нее не тот еще характер! Да к тому же посмела разбросать такую еду! Что ж, тем хуже: завтра можешь остаться голодной!

Тон его внезапно изменился, но я не успела встревожиться. Двигаясь с обманчивой небрежностью, он в один миг очутился возле меня; жесткие пальцы сомкнулись на запястьях, пригвоздив руки над головой, тяжелое тело придавило к земле, презрительный взгляд был словно пощечина.

– Только на этот раз тебе это сойдет с рук, и то потому, что сегодня тяжелый день, а ты была достаточно вынослива и смогла выжить. Но с завтрашнего дня мне плевать – устала ты, боишься или закатываешь истерики?! Попробуй швырнуть в меня чем-нибудь – шкуру с тебя спущу!

Я извивалась, пытаясь вырваться, в надежде, что он прочтет в моих глазах ненависть и отвращение, но Корд только издевательски скривил губы.

– Давай дергайся, это только заводит меня…

Намеренно непристойный смысл его слов заставил меня оцепенеть.

– С такой женщиной, как ты… трудно понять, о чем она думает, – мягко продолжал Корд.

Я почувствовала его дыхание. Неужели собирается поцеловать меня?

Отвернув голову, я процедила сквозь сжатые губы:

– Можете не гадать, я сама скажу. Думаю, как ненавижу, презираю вас, какое вы омерзительное животное! Очень рада, что отец не дожил и не увидел, во что вы превратились!

Мне показалось, что Корд затаил дыхание, но он грубо схватил меня за подбородок:

– Значит, вот как ты считаешь?

– Да-да, именно так. Зверь, животное, дикарь и убийца!

Я бы продолжила дальше, но Корд не позволил. Чуть приподнявшись, он обеими руками одним движением разорвал блузу и без того висевшего лохмотьями костюма.

Я кричала, отбивалась, но могла ли слабая, измученная женщина справиться с грубой силой?

Даже сейчас, вспоминая об этом, я заливаюсь краской. Корд сорвал с меня одежду, не обращая внимания на сопротивление. И потом я лежала под ним, придавленная чужим, ненавистным телом, чувствуя обнаженной кожей прикосновение грубой ткани, а Люкас… не спешил встать, глядя на меня так, будто наслаждался моим униженным видом.

– Можешь делать что хочешь, – злобно пробормотала я. – Доказал, что сильнее? Нет, просто подтвердил то, что я сказала. Животное! Зверь, который может брать женщину только силой. Привычка, не так ли?

– Думаешь, я хотел изнасиловать тебя? – спросил он, как ни удивительно, со странным спокойствием. – Ты ошибаешься насчет этого, как, впрочем, и во многом другом. – Корд жестоко усмехнулся. – Взгляни на себя! Леди Ровена Дэнджерфилд! Черная от солнца, нос облуплен, да и, по правде говоря, умыться бы тоже не мешало! И не только умыться! Вымыться! И еще одно: таких женщин я уже видел – сверху высокомерие и красивое личико, внутри – глыба льда!

– Вы!..

– Я еще не закончил! И поверь, стащил с тебя эти лохмотья не потому, что хотел тебя, просто решил показать, на что способен, если пожелаю! Кроме того, этот… постный взгляд не подходит для скво. Завтра принесу другую одежду, и научись понимать, где твое место!

Он откатился, встал и, с отвращением фыркнув, швырнул мне одеяло.

– Лучше постарайся заснуть. Я тебя не свяжу – отсюда не убежишь. До свидания!

Я осталась одна, дрожа от потрясения, пытаясь натянуть одеяло, но, несмотря на все, что случилось, все-таки уснула, должно быть, от изнеможения. Я совсем не отдохнула и все еще была в полусне, когда вернулся Люкас Корд и лег рядом, только повернулась на живот и плотнее завернулась в одеяло. Он не попытался прикоснуться ко мне, и вскоре, как это ни невероятно, сон снова одолел меня.

Прошло два дня, но к этому времени остатки гордости и здравый смысл вновь возвратились ко мне. Да-да, пленница, рабыня, но положение мое гораздо лучше, чем у других несчастных, захваченных индейцами, – не терплю жестоких побоев, не сплю под открытым небом, как собака, не доведена тяжким трудом до изнеможения, женщины и дети меня не мучают.

Я не была женой Люкаса Корда, хотя он спал рядом каждую ночь в крохотном вигваме, который помогла построить Маленькая Птичка, жена его брата, не была его любовницей, хотя, думаю, только он и я знали это; с самого начала Корд дал понять, что как женщина я его не интересую, служу всего лишь орудием мести против Шеннона и, дав согласие стать женой Тодда, превратилась во врага Люкаса. Я была пешкой в какой-то непонятной игре, но Корд не говорил ничего, лишь однажды, в то первое утро, у него вырвалось несколько издевательских фраз. Он разбудил меня рано, чтобы отдать блузку и юбку, типичную одежду женщин племени апачи.

– Что ты намереваешься сделать со мной? – требовательно спросила я. – Мне нужно знать.

– Думаю, это зависит от тебя, – протянул он насмешливо. – Закончу здесь кое-какие дела и отправлюсь к своим. А ты… можешь выбирать, в качестве кого заявишься к нам – гостьей или служанкой. Давно обещал матери белую служанку! Конечно, она, как и я, уважала твоего отца, но с тех пор, как ты позволила Тодду Шеннону убедить себя, что все мы грабители и убийцы…

– Отец спас тебе жизнь! – вырвалось у меня. – И жизнь твоей матери. Неужели все это для тебя ничего не значит?

– Просишь дать тебе свободу ради Шеннона? Своего отца? Или ради тебя самой? Напоминаешь о долге? Ну что ж, я был в долгу у Гая Дэнджерфилда и думал, что его дочь будет похожа на него, но, как видно, ошибался. Ты такая, кем тебя сделали – твой дед, мамаша, лондонское общество! Приехала сюда посмотреть, как живут дикари?! И не позаботилась хоть немного разобраться, подумать… А, черт!.. – выругался он, потемнев лицом от сдерживаемого гнева. – Какая разница! Уставилась на меня, ненавидишь, а дальше ничего знать не желаешь! Ну что ж, выбор у тебя есть. Поговорим позже!

С этой минуты Корд почти не обращал на меня внимания, только время от времени отдавал короткие приказы. Я чувствовала: он ждет, когда взорвусь, откажусь подчиняться, швырну чем-нибудь ему в лицо, но не желала доставить ему такого удовольствия и дать предлог избить себя перед всем лагерем, чтобы он смог доказать свое превосходство, поэтому, сжав зубы, делала как приказано.

Маленькая Птичка, жена Хулио и дочь вождя, тоже не очень охотно разговаривала со мной, хотя показала, как поставить вигвам, выделывать шкуры и готовить еду на огне.

Несколько раз я видела Джуэл, но только на расстоянии, хотя узнала, что ее купил команчеро Дельгадо. Она по-прежнему была одета в лохмотья, но не казалась слишком несчастной, только подавленной и молчаливой.

Люкас ушел на охоту, одевшись, как остальные индейцы, в набедренную повязку и высокие мокасины. Я заметила, что он захватил лук и стрелы.

«Что он имел в виду, говоря о выборе? – думала я с ненавистью. – Когда собирается покинуть лагерь?»

Но чаще всего я вспоминала о друзьях. Бедный Марк! Как, должно быть, он винит себя. А Тодд! Что сделает Тодд, когда узнает, что случилось со мной?! Конечно, он-то уж будет винить всех! Но пока я жила здесь, нужно было приспосабливаться: опускать глаза в присутствии мужчин, делать все, что приказано, вести себя как можно скромнее. В общем, все это было не так уж сложно, хотя моя покорность была притворной, и Корд понимал это. Когда Маленькой Птички не было поблизости, я ловила на себе взгляды Хулио и чувствовала: он все еще хочет меня. Ну что ж, еще одно оружие, которое можно использовать против Люкаса Корда. Может, Хулио согласится освободить меня за выкуп?!

Прошло две недели… началась третья. Только силой воли, разума смогла я оставаться внешне спокойной и послушной. Нельзя сломаться, позволить себя поработить. У Люка были причины «спасти» меня. Нужно их обнаружить и суметь обернуть против него.

Однажды утром Маленькая Птичка начала готовить меня к долгому путешествию. Как обычно, она не говорила много, но у меня создалось впечатление, что ей не больше, чем мне, хочется отправляться в утомительный поход. Она, Хулио и двое детей, мальчик и девочка, должны были нас сопровождать. Придется снова пересечь пустыню, добраться до Канада-де-Аламоса, древнего места обитания восточных племен индейцев апачей, а оттуда – до Блэк-Рэндж, видимо, там и расположена эта скрытая долина.

Маленькая Птичка отказывалась давать ответы на вопросы, просто отвернула голову. Мне показалось, она очень хочет что-то сказать, но уважение к мужу и его брату не позволяло этого сделать.

Мы взяли с собой мулов и груженных серебром лошадей. Апачи не очень-то знали его истинную ценность и меняли у команчерос на оружие, порох, ткани и безделушки. Команчерос продавали серебро в Мексику. Мне удалось поговорить с Джуэл перед самым отъездом.

– Джуэл! Прости, что так и не смогла подойти к тебе раньше. Все в порядке? С тобой хорошо обращаются?

Женщина пожала плечами:

– Сама знаешь, как это бывает. Но Дельгадо не злой человек и хорошо ко мне относится. Вроде бы не собирается избавиться от меня в Мехико. Кто знает? И потом, Дельгадо не так жесток, как остальные покровители. – Наспех обняв меня, она добавила: – А вот за тебя я беспокоюсь. Ты не кажешься такой… но по крайней мере он молод и хорош собой. Будь разумна, Ровена. В этом мире женщина может выжить, только если перехитрит мужчину и научится применяться к обстоятельствам.

Так мы попрощались и больше не успели друг другу сказать ни слова. Маленькая Птичка потянула меня за руку. Я поймала странный, горящий зеленым огнем взгляд Люкаса. Мужчины встали во главе маленького отряда, и я покинула скрытый в горах каньон пешком, ведя лошадей в поводу.

Глава 18

Мы продвигались очень медленно, осторожно, иногда по ночам, хотя Маленькая Птичка, как все апачи, боялась темноты, а Хулио, несмотря на то что вырос среди индейцев, презрительно фыркал, осуждая дурацкие предрассудки. Я узнала, что Маленькая Птичка снова ожидает ребенка, и, хотя она не жаловалась, было видно: долгие часы ходьбы с ребенком за спиной невыносимо утомляют ее. Я предложила понести малыша, и мне показалось, она взглянула на меня с благодарностью, хотя немного недоуменно. Маленькая девочка ехала верхом на лошади. Малыш, как все индейские дети, никогда не плакал. Звали его Бегущий Койот. Толстенький, с круглыми любопытными черными глазами и гривкой жестких волос. Хотя я не знала, как обращаться с детьми, но вскоре полюбила его и девочку.

Иногда я чувствовала на себе непроницаемый взгляд Люкаса, иногда встречалась глазами с Хулио. Что Люкас наговорил ему обо мне?! Что у Хулио на уме? Я изо всех сил старалась, заставляла себя не думать. Так было легче преодолевать бесчисленные мили обжигающего белого песка, проще существовать, когда голова пуста, а тело негнущееся и жесткое, особенно в те часы, когда Люкас ложился на ночь рядом. Мы не разговаривали, а через несколько минут он неизменно поворачивался спиной. Взгляды Маленькой Птички становились все недоуменнее: она, видимо, жалела меня, хотя ничего не говорила вслух. Она была неизменно добра ко мне и пыталась научить языку апачей, хота странные гортанные звуки давались с трудом.

Люкас Корд по-прежнему оставался загадкой. Иногда я чувствовала себя словно во сне – одинокие пустынные места, нереальное, непонятное путешествие, когда на много миль вокруг ни одного человека. Мы никого не встретили до самого ранчо, где жила семья Маленькой Птички. Индейцы не задавали никаких вопросов и не выказывали по отношению ко мне никакой враждебности, и единственный раз я испытала неловкое чувство, когда шаман, очень старый человек с длинными седыми волосами, внимательно оглядел меня, хотя я старалась ничем не привлечь к себе внимания.

Потом он о чем-то спросил Люкаса, и полученный ответ заставил всмотреться в меня пронизывающим взором, хотя шаман не произнес ни слова.

Мы должны были провести ночь на ранчо, и я помню, как была обрадована. Местность оказалась изумительно красивой – крохотное плато, защищенное с трех сторон скалистыми уступами и поросшее густой зеленью, сосной и осиной. Апачи жили здесь много лет, хотя на зиму уходили туда, где было теплее. Индейцы сажали кукурузу и другие злаки, и ранчо могло быть местом мира и спокойствия, но верховный вождь апачей, кровожадный Викторио, иногда приезжал, оставался надолго, и отсюда совершались опустошительные набеги на фермы белых поселенцев и беззащитных путников.

Но я твердо приказала себе ни о чем не думать, тем более что была здесь кем-то вроде гостьи, а здешние индейцы были совсем не похожи на тех, кто с раскрашенными лицами выходил на тропу войны.

Мужчины отправились в ритуальный вигвам, а позже несколько женщин, в том числе я и Маленькая Птичка, отправились купаться к ручью, в уединенное место, защищенное деревьями. Женщины мыли волосы чем-то вроде мыла, изготовленного из кактуса юкка, и расчесывались самодельными гребешками. Я последовала их примеру, а когда волосы высохли, обвязала вокруг головы полоску кожи, чтобы убрать с глаз непокорные пряди.

– Поглядись в воду, – предложила Маленькая Птичка.

Я давно не видела зеркала и сейчас, наклонившись над ручьем, не узнала себя. Совсем индианка, если бы не синие глаза. Коричневая кожа, прямые, спадающие до плеч волосы, платье индейской скво. Куда девалась убого одетая девушка с очками на носу? И гордая женщина, залитая сверкающими бриллиантами? Правда, в ушах до сих пор поблескивали крохотные сапфировые сережки, почему-то казавшиеся здесь неуместными, я сняла их и протянула Маленькой Птичке.

– Подарок. Ты была так добра ко мне.

Она недоумевающе уставилась на переливающиеся камешки, потом осторожно взяла серьги.

– Спасибо, сестра, – прошептала она еле слышно, и в этот момент мы были почти друзьями.

Но Люкас все испортил, внезапно появившись словно ниоткуда, полуголый, на шее болтается подаренная шаманом ладанка, мокрые волосы поблескивают на солнце, лицо хмурое и непроницаемое. Жесткие пальцы сомкнулись на моем запястье.

– Шаман хочет поговорить с тобой. Выкажи ему уважение. Он очень стар и мудр. Мой… – И, поколебавшись, добавил: – Мой дед.

– Я всегда уважала тех, кто этого заслуживает. Считаешь, опозорю тебя?

– Откуда мне знать, что ты выкинешь?! – пробормотал он с чем-то вроде раздражения. – Весьма непредсказуемая дама.

– Зато умею приспосабливаться к обстоятельствам, – холодно заверила я, – и достаточно терпелива. Знаю свое место. Мне идти на несколько шагов сзади с опущенной головой? Не хочешь же, чтобы другие подумали, будто ты потворствуешь рабыне.

И с удовлетворением заметила, как дернулся Люкас.

– Придержи язык, – только пробормотал он и, повернувшись, направился к самому большому вигваму.

Я ужасно нервничала, хотя умерла бы, прежде чем призналась в этом. Но почему?! Меня представляли королеве английской, и я была спокойна, как мумия! Но здесь не Англия, и я во власти человека, которого презираю и ненавижу.

– Не заговаривай первой, – наставлял Люкас, – сиди спокойно и не суетись!

Я не устояла перед ехидной репликой:

– Спасибо за наставление! Ваша покорная рабыня не опозорит вас!

Он окинул меня мрачным предостерегающим взглядом; мы очутились в зловещей обстановке освещенного костром жилища.

Шаман, казалось, дремал и ни словом, ни взглядом не дал знать, что заметил наше присутствие. В вигваме бесшумно суетилась толстая женщина, на вид гораздо моложе шамана. Жена? Дочка? Можно ли им жениться? Старик снял церемониальный головной убор, и на голове у него была только кожаная лента с пером. На коричневом лице было столько морщин, что, казалось, шаману уже гораздо больше ста лет. Люк сказал, что это его дед. Неужели это отец Илэны Кордес, вождь апачей, взявший в жены юную пленницу испанку?

– Значит… та самая, – внезапно пробормотал он по-испански, так, что я едва не подпрыгнула. Старый лис! Все время следил за мной! Наши взгляды встретились, но он больше ничего не сказал. Что я могла ответить? Мы долго смотрели друг на друга; прошло несколько минут, глаза старика широко открылись, он повернулся к Люкасу: – Она может говорить или боится?

Я крепко сжала губы, но Люкас ехидно усмехнулся:

– Иногда говорит даже слишком много. И не думаю, что боится.

Шаман одобрительно кивнул:

– Это хорошо. Ты не похожа на трусливую женщину. Бывает, мой внук поступает совсем не так мудро, как полагает сам. Впервые увидев тебя, я подумал: вот одна из тех редких женщин, которые умеют слушать и наблюдать… извлекать уроки из того, что видят. Я заметил, как быстро ты переняла наши обычаи. Тогда и сказал себе: может быть, ум и сердце этой женщины так же открыты и честны, как у ее отца, который пришел сюда когда-то, один, бесстрашно, потому что хотел понять апачей. – Старик снова покивал, как бы довольный давними воспоминаниями. – Твой отец был единственным из белых, кого я называл братом. И всю жизнь он оставался названым братом апачи. Теперь понимаешь, почему я позвал тебя сюда?

Но я все еще недоумевала, не зная истинных причин, заставивших его сделать это. Отец? Названый брат дикарей, безжалостных, кровожадных убийц?!

Но шаман явно ждал ответа, и мне оставалось только покачать головой:

– Нет, я не уверена… Значит, вы с самого начала знали, кто я?

Старик начал медленно раскачиваться взад и вперед, словно это помогало думать.

– Значит, я вызвал у тебя любопытство? Это хорошо, любопытство побудит тебя задавать вопросы. Раньше ты не понимала, почему старый шаман послал за тобой. Ты дочь своего отца, единственный его ребенок, пришедший из Великой Воды. Поэтому ты здесь. – Он остановился, я наклонилась вперед, но шаман повелительно поднял руку. – Вижу в глазах твоих много вопросов, но задашь их позже. Думаешь, воинов, взявших тебя в плен, послали за тобой? Нет. Это был набег. Много дней воины наблюдали за проезжавшими дилижансами, узнали, сколько солдат их охраняет, как они вооружены и по каким дням возят серебро. Нет, дочь моя, ты случайно попала в горы, или, может быть, таково было веление судьбы, что тебя привели к моему внуку, вождю племени, а второй внук узнал дочь Гая Дэнджерфилда и доставил тебя сначала сюда, как я и хотел.

Сначала? Почему все они говорят загадками – Люкас, Рамон, а теперь и старик? Никто не сказал, чего ожидают от меня! Неужели было необходимо встречаться со стариком при таких унизительных обстоятельствах?!

Нет-нет, подобает или не подобает, но молчать больше нельзя!

Я гневно взглянула на Люкаса, тот едва заметно поднял брови, словно запрещая говорить. Ну что ж, нравится ему или нет, я все-таки выскажусь.

– Ты хочешь что-то сказать, слова так и рвутся из твоего горла, – заметил шаман, словно прочитав мои мысли.

– Да! – взорвалась я, не в силах сдержать ярости. – Хочу знать, почему меня привели сюда и что собираются делать дальше. Он, – я с отвращением показала на Корда, – ничего не говорит, только заявил, что я должна выбрать между участью служанки и положением гостьи. И потом… этот… то, что он сотворил со мной, просто не поддается описанию, сделал своей рабыней, угрожал даже… словно я причинила ему зло или отец не спас когда-то его жалкую жизнь. Вы сказали, что мой отец был вам братом, и говорите со мной по-человечески, а он…

– Хватит! – взвился Люкас. – Если бы ты не распускала язык!

– А я говорю: молчите оба! Немедленно!

Голос шамана был тихим, шелестящим, старческим, но в нем звучали такие властные нотки, что мы мгновенно успокоились.

– Пока вы бросали друг другу сердитые слова, – уже мягче сказал старик, – я думал, что должна быть причина ненависти, родившейся между вами. Жаль, ибо отец твой не хотел, чтобы так получилось.

Он обращался ко мне, мои губы упрямо сжались.

– Может, отец плохо его знал.

– А ты? Хорошо?

– Во всяком случае, достаточно из того, что я видела.

– Она упертая, сварливая баба!

– А ты бессердечный убийца и насильник!

Шаман, чуть нахмурясь, вновь поднял руку.

– Это правда? Тебе известны наши обычаи и то, что я считаю эту женщину своей дочерью. Ты знаешь также…

– Я знаю, чего хотел Гай Дэнджерфилд, но она этого не желает. И клянусь, что не прикоснулся к ней!..

Как мог он лгать при мне так хладнокровно?! И вообще…

Ярость придала мне сил.

– Спросите его, кто сорвал с меня одежду в первую же ночь, угрожая избить, если не буду повиноваться, кричал, что я его собственность и он может делать со мной все, что пожелает!

– Она это заслужила! Я принес ей поесть, а она швырнула в меня тарелкой!

– Как ловко ты все оборачиваешь! Не помнишь, как сам довел меня до этого?!

Наши взгляды скрестились, в глазах Люкаса метались яростные зеленые блики, как крохотные огоньки.

– Вы словно дети, неразумные, оскорбляющие друг друга в припадке детского гнева! Дочь моя, он изнасиловал тебя?

От неожиданности я прикусила губу.

– Н-нет, хотя спал рядом каждую ночь. Должно быть, его друзья решили, что он зря отдал такую великолепную винтовку!

Старик кивнул:

– Хорошо. Пусть так. Думаю, ты понимаешь, что голова мужчины устроена иначе и думает он по-другому.

– Но этот… он…

– Вы повторяетесь, леди Ровена. Неужели больше нечего сказать?!

Я смерила Люкаса ледяным взглядом и отвернулась. Хочет вести себя как избалованный мальчишка, пусть!

И снова старик прочел мои мысли.

– Ты все еще не понимаешь, зачем находишься здесь и почему я заговорил о желании твоего отца. Может, выслушаешь спокойно, пока я закончу говорить? – Приняв молчание за согласие, шаман вздохнул. – Твой отец и я говорили о мире. Это удивляет тебя? Нас, апачей, становится все меньше, все больше бледнолицых приходит на нашу землю, вместо одного, убитого моими людьми, появляются двое или трое. Я старик и знаю, что, если война не кончится, народ апачей исчезнет с лица земли. Мы говорили об этом с твоим отцом. Он записал все свои мысли в книги, которые оставил дочери, и, хотя знал, что дни его сочтены, верил: она приедет и поможет исправить старые ошибки и обратит зло в добро. Ты не читала эти книги?

Чувствуя презрительный взгляд Люкаса Корда, я покачала головой.

– Начала читать… но потом так много всего случилось, что не было времени.

– Зато на Шеннона и его племянника время нашлось, – бросил Корд.

Но я даже не посмотрела на него.

– Тодд Шеннон – партнер отца. Я собиралась выйти за него замуж.

Лицо шамана оставалось бесстрастным.

– Шеннон – старый человек с сердцем, полным ненависти. Отец твой видел это. Он так надеялся, что тебя оставят в покое. И строил планы, как покончить со старыми обидами и восстановить справедливость. Жаль, что ты не узнала его мысли.

– Все говорят это! Но…

– Будь терпелива, дочь моя, как отец. Я шаман племени, но Гай был мудрее меня и превыше всего ставил правду и справедливость.

– Но почему мне не откроют правды? Загадки, тайны. Никто не хочет объяснить, чего желал отец!

– Ты женщина, и хотя разумом равна мужчине, однако должна научиться выжидать и слушать. – Он снова кивнул; изможденное тело медленно раскачивалось. – Твой отец любил мою дочь. Всегда любил. Дочь моя отвернулась от своего народа и пошла путем белых людей. Я отпустил ее. У нее ум воина и характер мужчины – настойчивый, упрямый, независимый. Она тоже ненавидит. Вот почему твой отец знал: единственный способ покончить с ненавистью – поступить как велят старые обычаи. Отец твоего отца был вождем, и сын женился по его приказу. Гай тоже желал, чтобы ты стала женой одного из сыновей моей дочери.