Текст книги "Цветы под дождем и другие рассказы"

Автор книги: Розамунда Пилчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Она вернется, – сказал Тамми, но голос его прозвучал неуверенно.

Сердце Эбигейл заныло, исполненное сочувствия. В полдень, когда он взялся за свой скудный ланч, она налила в миску супа и отнесла ее в сад, где Тамми сидел, скрюченный и несчастный, у стены оранжереи.

– Если жена пока не может о тебе позаботиться, это должна сделать я, – сказала она, а он признательно улыбнулся и взял миску.

Как ни удивительно, но Поппи с детьми вернулись, а вот веселого свиста по-прежнему не было слышно. Эбигейл чувствовала себя исполнительницей второстепенно роли в сериале «Непростая судьба Тамми Хоуди». Она говорила себе, что Тамми и Поппи – муж и жена, что их проблемы ее не касаются. Что она не должна вмешиваться.

Однако оставаться в стороне становилось сложнее. Примерно через неделю Тамми спросил, не окажет ли она ему небольшую услугу. Услуга заключалась в том, что Эбигейл должна была купить одну из его картин.

Она сказала:

– Но я никогда не видела твои картины.

– Я привез одну с собой. На заднем сиденье велосипеда. Она в раме.

Эбигейл смотрела на него, сжавшись от неловкости. Он пошел к велосипеду и вернулся с большим свертком в мятой коричневой бумаге, перевязанным бечевкой. Тамми развязал узел и протянул картину Эбигейл.

Она увидела серебряную раму, яркие цвета и шагающих в ряд странных крошечных человечков, написанных почему-то вверх ногами. Эбигейл совсем не понимала такого рода искусство. Оно было далеко от нее, далеко от картин, которые покупал доктор Хэлидей, – настолько, что она не сразу нашлась, что сказать. Щеки ее залила краска. Тамми молчал. В конце концов Эбигейл спросила:

– И сколько ты за нее хочешь?

– Сто пятьдесят фунтов.

– Сто пятьдесят? Тамми, я не могу потратить сто пятьдесят фунтов на картину.

– А пятьдесят?

– Ну… Пожалуй… – Загнанная в угол, она была вынуждена озвучить жестокую правду. – Но, видишь ли, она совсем не в моем вкусе. Я имею в виду, что сама бы никогдане купила такую картину.

Однако Тамми не успокаивался:

– Тогда, может быть, вы одолжите мне пятьдесят фунтов? Совсем ненадолго. А картину можете оставить в залог.

– Но мне казалось, ты неплохо заработал на уборке картофеля?

– Все деньги ушли на рамы. У моего сынишки на следующей неделе день рождения, и еще мы задолжали в магазине. Поппи говорит, что дошла до предела. Говорит, если я не начну продавать картины и зарабатывать деньги, она вернется к матери – навсегда. – В его голосе звенело отчаяние. – Я уже говорил, что не виню ее. Ей приходится очень нелегко.

Эбигейл еще раз взглянула на картину. По крайней мере, цвета были яркие. Она взяла полотно из рук Тамми.

– Я сохраню ее для тебя. У меня она будет в безопасности. – Эбигейл внесла картину в дом, поднялась в спальню, отыскала свою сумочку и вытащила оттуда пять хрустящих десятифунтовых банкнот.

– Это, – сказала она себе, – пожалуй, самый глупый поступок, который я когда-либо совершала в жизни. – Однако она захлопнула сумочку, сошла вниз и отдала деньги Тамми.

Он сказал:

– Не знаю как вас благодарить.

– Я тебе доверяю, – ответила Эбигейл. – Я знаю, что ты меня не подведешь.

Во время ланча в тот день ей позвонила Ивонна.

– Дорогая, извини, что приглашаю в последний момент, но ты не согласишься прийти к нам сегодня поужинать? Морис позвонил мне из офиса и сказал, что вечером приедет с одним своим другом-бизнесменом. Я подумала, что если ты свободна, то могла бы помочь мне его развлекать.

Честно говоря, Эбигейл совсем не хотелось идти. Угнетенная проблемами Тамми, она была не в настроении развлекаться. Эбигейл начала отнекиваться, но Ивонна заявила, что все это пустые отговорки.

– Ты ведешь себя как старая дева. Когда это ты стала такой тяжелой на подъем? Конечно же, ты придешь. Да и новое красное платье не помешает вывести в свет.

Но Эбигейл не решилась надеть красное платье. Ей хотелось сберечь его для особого случая, особого человека. Вместо этого она вытащила из шкафа коричневое, которое Ивонна видела уже много раз. Эбигейл причесала волосы, подкрасилась и спустилась вниз. В холле, по-прежнему обернутая в коричневую бумагу, стояла на комоде рядом с телефоном картина Тамми. Казалось, она молила о помощи. Пока картины не выставляются, я ничего не могу продать.Пока люди не увидят его необыкновенные работы, у него не появится надежда. И тут в голову Эбигейл пришла одна идея. Может быть, Ивонна и Морис заинтересуются картиной. Может, они даже купят у Тамми еще одну для себя. Повесят в гостиной, и люди станут спрашивать, откуда она у них и кто автор…

Надежда, конечно, призрачная. Морис и Ивонна не те люди, которые согласятся покровительствовать кому попало. Однако попробовать стоит. Эбигейл решительным жестом сняла с вешалки пальто, застегнула пуговицы, взяла с комода картину и отправилась в путь.

Друга Мориса звали Мартин Йорк. Это был настоящий великан, гораздо выше Мориса и необъятной толщины, с лысиной, обрамленной полоской седеющих волос. Приехал из Глазго на совещание – рассказал он Эбигейл за шерри – и собирался остановиться в отеле в Лондоне, но Морис уговорил его отказаться от номера и переночевать у него в Брукли.

– Очаровательная, кстати, деревушка. Вы здесь живете?

– Да, всю мою жизнь.

Тут в их беседу вмешался Морис.

– У нее самый красивый дом в округе. И изумительный сад. Кстати, Эбигейл, как поживает твой новый садовник?

– Ну, уже не такой и новый. Он работает у меня несколько месяцев. – Она рассказала Мартину Йорку про Тамми. – …Так что он, на самом деле, художник. – Это был подходящий момент упомянуть про картину. – Собственно, я принесла с собой одну из его работ. Я… я ее у него купила. Подумала, вам может быть интересно…

Ивонна, которая в этот момент выходила из кухни, услышала ее слова:

– Кому, мне? Дорогая, да я за всю жизнь не купила ни одной картины!

– Но мы все равно с удовольствием посмотрим, – торопливо сказал Морис. Он был человеком добрым и всегда старался загладить неловкость, возникавшую из-за излишней прямоты супруги.

– Да нет, я, конечно, посмотрю…

Эбигейл отставила бокал с шерри и прошла в холл, где рядом с вешалкой положила картину Тамми. Она принесла сверток в гостиную, развязала бечевку и сняла бумагу. Протянула картину Морису, который поставил ее на стул, прислонив к спинке, а потом отступил на несколько шагов, чтобы как следует рассмотреть.

Мартин и Ивонна тоже подошли поближе – теперь они стояли полукругом. Все молчали. Эбигейл почувствовала, что нервничает в ожидании их реакции, словно это из-под ее рук вышли причудливые фигурки и сверкающая мозаика цветов. Ей страшно хотелось, чтобы все пришли в восхищение, стали превозносить картину до небес. У нее было такое ощущение, будто ее любимое дитя сейчас будет судить придирчивое жюри.

Первой молчание нарушила Ивонна.

– Но они же все вверх ногами! – сказала она.

– Да, я знаю.

– Дорогая, ты что, правдакупила это у Тамми Хоуди?

– Да, – солгала Эбигейл, не решившись рассказать об их договоренности.

– И сколько ты заплатила?

– Ивонна! – резко оборвал ее муж.

– Эбигейл не против, так ведь, Эбигейл?

– Пятьдесят фунтов, – сказала Эбигейл, стараясь, чтобы ее слова прозвучали легко и беззаботно.

– Но за пятьдесят фунтов ты могла купить что-нибудь действительно стоящее!

– По-моему, картина как раз стоящая, – дерзко откликнулась Эбигейл.

Снова повисла долгая пауза. Мартин Йорк по-прежнему молчал. Однако он вытащил из кармана очки и нацепил их на нос, чтобы получше разглядеть картину. Эбигейл, не в силах и дальше выносить эту пытку, повернулась к нему.

– Вам нравится?

Он снял очки.

– В ней видна неискушенность и жизненная сила. И мне нравится цвет. Как будто картину написал ребенок – но очень подготовленный. Я уверен, что вы будете с удовольствием ею любоваться.

От нахлынувшего на нее чувства признательности Эбигейл готова была расплакаться.

– Наверняка так и будет, – ответила она. Потом, словно торопясь убрать детище Тамми из-под прицела неодобрительных взглядов, снова завернула картину в бумагу.

– Как, вы сказали, зовут художника?

– Тамми Хоуди, – сказала Эбигейл.

Морис заново налил всем шерри, Ивонна начала рассказывать что-то про их нового пони. О Тамми они больше не заговаривали, и Эбигейл поняла, что ее первая робкая попытка меценатства с треском провалилась.

В следующий понедельник Тамми на работу не явился. В конце недели Эбигейл попыталась осторожно расспросить о нем соседей: ни мистера, ни миссис Хоуди в деревне никто не видел. Еще через пару дней она, набравшись мужества, вывела из гаража машину и проехала по заросшей травой замусоренной просеке до старой каменоломни. Полуразвалившийся коттедж стоял на краю карьера. Из его трубы не поднимался дым, ставни были заперты, на двери замок. В вытоптанном палисаднике валялась брошенная детская игрушка – пластмассовый трактор без одного колеса. Над головой у нее кричали грачи, от легкого ветерка по воде на дне карьера бежала рябь.

«Я знаю, что ты меня не подведешь».

И все-таки он уехал, вернулся в Лидс, к жене и детям. Уехал, чтобы снова взяться за преподавание и навсегда забросить мечты стать художником. Увез с собой взятые взаймы пятьдесят фунтов, которые Эбигейл никогда не получить обратно.

Она вернулась домой, сняла бумагу с картины и отнесла ее в гостиную. Там поставила на стул, а сама подошла к камину и сняла с гвоздя висевший над ним пейзаж: горное озеро в Шотландии. Под картиной скопились пыль и паутина. Эбигейл нашла метелку, смела мусор, а потом повесила над камином полотно Тамми. Отступила на шаг и бросила на него непредвзятый взгляд: чистые, яркие краски, крошечные фигурки, шагающие по боковой и верхней кромке – как в голливудском мюзикле, где герои танцуют на потолке. Эбигейл поняла, что улыбается. Атмосфера в комнате вдруг переменилась: словно в нее вошел кто-то очень живой и веселый. «Вы будете с удовольствием ею любоваться», – так сказал друг Мориса. Тамми уехал, но оставил часть своего жизнелюбивого «я» здесь, рядом с ней.

С тех пор прошел почти месяц. Наступила осень с холодными ветрами и проливным дождем, по ночам пару раз случались заморозки. После ланча Эбигейл, одевшись потеплее, вышла сорвать неразвившиеся бутоны с розовых кустов и срезать засохшие ветки. Ветки она сложила в тачку и как раз катила ее по дорожке к компостной куче, когда услышала звук подъезжающей машины. В следующее мгновение длинный элегантный черный автомобиль плавно повернул на аллею и остановился перед домом. Открылась дверь и из салона вышел мужчина. Он был высокий, седой, в очках, в строгом темном костюме. Совершенно незнакомый. Выглядел мужчина не менее солидно, чем его автомобиль. Эбигейл бросила тачку на дорожке и пошла к нему.

– Добрый день, – поздоровался он. – Простите, что побеспокоил, но я ищу Тамми Хоуди, и в деревне мне сказали, что вы можете мне помочь.

– Нет, его здесь нет. Одно время он работал у меня, но потом уехал. Думаю, вернулся в Лидс. Вместе с женой и детьми.

– А вы не знаете, как с ним можно связаться?

– К сожалению, нет. – Она стащила с руки перчатку и попыталась убрать под косынку выбившуюся прядь. – Он не оставил адреса.

– А он не собирался вернуться?

– Не думаю.

– Надо же… – Мужчина улыбнулся. Улыбка была печальная, но почему-то он вдруг сразу стал моложе и уже не казался таким внушительным. – Думаю, я должен вам объяснить. Меня зовут Джеффри Эрленд… – Он полез во внутренний карман пальто и достал оттуда визитную карточку. Эбигейл взяла ее испачканной в земле рукой. Художественная галерея Джеффри Эрленда, – прочитала она, а ниже адрес, на престижной Бонд-стрит. – Как видите, я владелец галереи…

– Да, – сказала Эбигейл. – Я знаю. Я была в вашей галерее, кажется, четыре года назад. С отцом. У вас была выставка викторианских цветочных натюрмортов.

– Вы были на выставке? Рад слышать. Мы собрали чудесную коллекцию…

– Да, нам очень понравилось.

– Я…

Солнце постепенно заволакивали черные тучи, и в этот самый момент вдруг начался дождь.

– Думаю, – сказала Эбигейл, – нам лучше пройти в дом. – Она поспешила к застекленным дверям, которые вели прямо в гостиную. Комната была прибранной и нарядной, в камине потрескивал огонь, на пианино стоял букет георгинов, а над камином переливалась яркими красками картина Тамми.

Войдя в гостиную следом за Эбигейл, гость сразу обратил на нее внимание.

– Это работа Хоуди?

– Да. – Эбигейл захлопнула за ним стеклянную дверь и сдернула с головы косынку. – Я ее у него купила. Ему нужны были деньги. Он с семьей жил в полуразвалившемся коттедже у заброшенной каменоломни. Ничего другого не мог себе позволить. Они чуть ли не с хлеба на воду перебивались – просто ужасно!

– Это единственная его картина, которая у вас есть?

– Да.

– И это ее вы показывали Мартину Йорку?

Эбигейл нахмурилась.

– Вы знакомы с Мартином Йорком?

– Да, мы с ним хорошие друзья. – Джеффри Эрленд повернулся и посмотрел на Эбигейл. – Он рассказал мне про Тамми Хоуди, предполагая, что это может меня заинтересовать. Он знал, что я уже видел картины Хоуди пару лет назад на выставке в Лидсе и они мне очень понравились. Но их сразу продали, а связаться с художником мне так и не удалось. Он оказался прямо-таки неуловим.

Эбигейл сказала:

– Он работал у меня садовником.

– У вас чудесный сад.

– Был. Его разбил мой отец. Но в начале весны он умер, а наш старый садовник ушел на покой.

– Мне очень жаль.

– Да, – невпопад ответила Эбигейл.

– Значит, теперь вы живете одна?

– Пока что да.

Джеффри сказал:

– В такие моменты трудно принимать какие-то решения… Я имею в виду, когда ваши близкие уходят из жизни. Моя жена скончалась два года назад, и только сейчас я набрался мужества поднять паруса и сдвинуться с места. Правда, не слишком резво. Переехал из дома в Сент-Джон-вудз в квартиру в Челси. Для меня уже и это было большим свершением.

– Если я не найду другого садовника, мне тоже придется переехать. Я не смогу оставаться здесь и наблюдать за тем, как сад приходит в упадок, а одной мне с ним не справиться.

Они понимающе улыбнулись друг другу. Она сказала:

– Я могла бы угостить вас чашечкой кофе.

– Благодарю, но мне пора ехать. Надо вернуться в Лондон до часа пик. Если он объявится, вы не могли бы дать мне знать?

– Ну конечно.

Дождь перестал. Эбигейл распахнула дверь, и они вышли на террасу. Каменные плиты блестели под ногами, ветер раздул дождевые облака, и сад утопал в нежном золотистом тумане.

– Вы когда-нибудь бываете в Лондоне?

– Да, изредка. Если нужно к зубному – ну и прочее в этом роде.

– В следующий раз, когда поедете к дантисту, обязательно загляните ко мне в галерею.

– Хорошо. Постараюсь. Мне жаль, что так вышло с Тамми.

– Мне тоже жаль, – ответил Джеффри Эрленд.

Ноябрь закончился и наступил декабрь. Сад, серый и голый, лежал под низким зимним небом. Эбигейл забросила все работы и засела дома: подписывала рождественские открытки, ткала гобелен, смотрела телевизор. Впервые после смерти отца она ощущала одиночество. На следующий год, говорила она себе, мне исполнится сорок один. Я должна снова стать решительной и деловой. Должна найти работу, познакомиться с новыми людьми, приглашать друзей на обед.Никто не мог сделать этого за нее, и она это знала, но пока что с трудом набиралась храбрости, даже чтобы просто пройти по деревне. И уж, конечно, у нее не было никакого желания ехать в Лондон. Карточка Джеффри Эрленда так и торчала на том же месте, куда она ее сунула – за рамкой картины Тамми. Она уже запылилась, а уголки начали заворачиваться, так что близок был тот час, когда Эбигейл выбросит ее в огонь.

Упадок сил неминуемо вылился в простуду, поэтому несколько дней ей пришлось провести в постели. Утром третьего дня Эбигейл проснулась поздно – она поняла это по реву пылесоса, доносившемуся снизу. Шум означал, что миссис Брюэр отперла дверь своим ключом и принялась за уборку. Небо за окном постепенно наливалось светом, серость уступала место бледной прозрачной зимней голубизне. Еще один день, ничем не занятый, пустой. Но тут миссис Брюэр выключила пылесос и Эбигейл услышала птичью песню.

Только птица ли это? Она прислушалась. Нет, то была не птица. Кто-то насвистывал Моцарта, Eine Kleine Nachtmusik.Эбигейл выскочила из постели и подбежала к окну, двумя руками раздернув занавески. Под окном в саду она увидела знакомую фигуру, шапочку с красной кисточкой, длинный зеленый свитер, грубые башмаки… Он шагал с лопатой через плечо, направляясь к огороду, и башмаки оставляли на подмерзшей земле отчетливые следы. Она была в ночной рубашке, но даже не вспомнила про халат.

– Тамми!

Он замер как вкопанный, потом повернулся, поднял голову и усмехнулся.

– Ну, здравствуйте!

Она натянула на себя первое, что попалось под руку, и бросилась вниз по лестнице, а потом за дверь. Он ждал ее у заднего крыльца, все так же неловко усмехаясь.

– Тамми, что ты тут делаешь?

– Я вернулся.

– А как же Поппи и дети? Они приехали с тобой?

– Нет, они в Лидсе. Я снова начал преподавать. Но сейчас в школе каникулы, так что я решил съездить в Брукли, один. Поселился в том же коттедже. – Эбигейл в недоумении уставилась на него. – Должен же я отработать пятьдесят фунтов, которые вы мне одолжили.

– Ничего ты мне не должен. Я купила картину и собираюсь оставить ее у себя.

– Я очень рад, но все равно хочу отработать долг. – Тамми почесал в затылке. – Вы ведь думали, я забыл, да? Думали, я зажал ваши денежки. Мне жаль, что пришлось уехать, не уведомив вас. Но малышу стало хуже, поднялась температура и Поппи испугалась, что у него воспаление легких. Надо было ехать как можно скорее, выбираться из этого дома – там все-таки нездоровая атмосфера. Мы вернулись к матери Поппи. Некоторое время малыш сильно болел, но сейчас поправился. Тут и работа подвернулась, опять в школе. Такую в наше время нелегко найти, поэтому я и решил, что нельзя упускать шанс.

– Но ты должен был мне сообщить!

– Я не мастак писать письма, а ближайший телефон-автомат все время сломан. Но я предупредил Поппи, что на каникулы обязательно поеду в Брукли.

– А как же твое искусство?

– Придется о нем забыть.

– Но…

– Дети для меня важнее всего. Дети и Поппи. Теперь я это понял.

– Но Тамми…

Он сказал:

– У вас телефон звонит.

Эбигейл прислушалась. Действительно, в доме раздавался звонок.

– Миссис Брюэр ответит. – Но телефон продолжал звонить, поэтому она оставила Тамми в саду и прошла в дом.

– Алло!

– Мисс Хэлидей?

– Да.

– Это Джеффри Эрленд.

Джеффри Эрленд! Эбигейл почувствовала, что раскрыла рот от такого невероятного совпадения. Джеффри, который, к счастью, не имел возможности видеть ее потрясенное лицо, продолжал:

– Прошу прощения, что беспокою вас в столь ранний час, но у меня сегодня весь день расписан, и я решил, что лучше позвоню вам с утра, чем поздно вечером. Я хотел узнать, не собираетесь ли вы побывать в Лондоне до Рождества? Мы устраиваем выставку, и мне бы очень хотелось, чтобы вы ее посмотрели. А потом я пригласил бы вас на ланч. Как вы на это смотрите? Мне подойдет любой день, вот только…

Эбигейл наконец обрела дар речи. И первое, что она сказала, было:

– Тамми вернулся!

Джеффри Эрленд, перебитый на полуслове, был немного обескуражен.

– Прошу прощения?

– Тамми вернулся! Тамми Хоуди. Художник, которого вы разыскивали.

– Он снова работает у вас? – Голос Джеффри Эрленда мгновенно изменился, стал властным и деловым.

– Да. Объявился сегодня, прямо этим утром.

– Вы сказали ему, что я приезжал в Брукли?

– У меня еще не было возможности…

– Я хочу встретиться с ним.

– Я привезу его в Лондон, – сказала Эбигейл. – На своей машине.

– Когда?

– Завтра, если вы не против.

– У него есть картины, которые он мог бы мне показать?

– Я его спрошу.

– Привозите все, что есть. А если картин в Брукли у него не окажется, привозите просто его самого.

– Я так и сделаю.

– Жду вас завтра утром. Приезжайте прямо в галерею. Мы с ним поговорим, а потом я угощу вас обоих обедом.

– Мы будем в галерее около одиннадцати.

Мгновение оба молчали. Потом Джеффри Эрленд сказал: «Это просто чудо», – и голос его больше не был деловым, а просто очень теплым и радостным.

– Да, чудеса случаются. – Эбигейл улыбалась так широко, что лицо с непривычки заныло. – Я так рада,что вы позвонили.

– Я тоже рад. По многим причинам.

Он дал отбой, а через пару секунд Эбигейл тоже опустила трубку. Она постояла возле телефона, обхватив себя руками. Все вокруг осталось по-прежнему, но одновременно произошли гигантские перемены. Сверху все так же доносилась тяжелая поступь миссис Брюэр, таскавшей за собой пылесос, но завтра Эбигейл и Тамми предстояло ехать в Лондон на встречу с Джеффри Эрлендом, показывать ему картины, вместе обедать. Эбигейл решила, что наденет свое красное платье. А Тамми? В чем поедет он?

Он ждал ее на том же месте, где она оставила его, когда зазвонил телефон. Тамми стоял, опираясь на лопату, и покуривал трубку, дожидаясь ее возвращения. Когда Эбигейл подошла поближе, он поднял голову и сказал:

– Я подумал, что лучше начать с грядок…

К черту сад! – чуть было не выкрикнула она.

– Тамми, когда ты уезжал в Лидс, ты увез с собой картины?

– Нет, оставил здесь. Они в старом коттедже.

– Сколько?

– Около дюжины.

– Я должна спросить еще кое о чем: у тебя есть костюм?

Он посмотрел на нее как на сумасшедшую.

Потом ответил:

– Да, отцовский. Я надевал его на похороны.

– Отлично! – обрадовалась Эбигейл. – А теперь тебе придется помолчать по меньшей мере десять минут, потому что у меня для тебя уйма новостей.

Миссис Брюэр надеялась, что мисс Хэлидей выгонит Тамми. Она видела, как он подъехал к дому на своем велосипеде, – явился как ни в чем не бывало, без предупреждения, ничего не объяснив. Каков наглец! Пропал неизвестно куда, а теперь вернулся – вот он я!

Стоя у раковины, она наливала в чайник воду, чтобы заварить утренний чай, и смотрела, как они разговаривают: мисс Хэлидей не давала Тамми и слова вставить (что было для нее весьма нехарактерно), а тот стоял и молчал как идиот. Наконец-то она обойдется с ним так, как он того заслуживает, с мрачным удовлетворением думала миссис Брюэр. Давно надо было это сделать. Выгнать его, и дело с концом.

Однако она ошибалась. Потому что, когда миссис Хэлидей закончила говорить, ничего не произошло. Они с Тамми просто стояли неподвижно и молча смотрели друг на друга. А потом Тамми Хоуди отшвырнул в сторону лопату, подбросил трубку в воздух, раскинул руки и схватил мисс Хэлидей в свои медвежьи объятия. А мисс Хэлидей, вместо того чтобы возмутиться таким непочтительным обращением, обхватила его руками за шею прямо у миссис Брюэр на глазах и повисла на Тамми, так что ноги ее оторвались от земли и он закружил ее словно беспечную девчонку-подростка.

– Что же дальше-то будет? – безмолвно возмутилась миссис Брюэр, а чайник у нее в руках переполнился, и вода из него стала выливаться в раковину. – Что же дальше?