Текст книги "Круглая корзинка"

Автор книги: Розалия Амусина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Укрощённое молоко

Боря постучал к своим соседям:

– Тётя Лена, вам не нужно молоко вскипятить? А то давайте я вскипячу.

Тётя Лена с удивлением посмотрела на Борю.

– Что? Какое молоко?

– Да такое… Обыкновенное… Ну, на котором манную кашу…

– Да с чего это ты вдруг? У меня и молока-то нет.

– Тогда извините, – сказал Боря и, очутившись опять в коридоре, тяжело вздохнул. – Э-эх! Да что она знает, тётя Лена…

Боря постучал в следующую дверь и задал тот же вопрос.

– Молоко? Какое молоко? – услышал он удивлённый возглас.

В Бориной квартире длинный коридор. В нём восемь дверей. И странное дело: Боре пришлось объяснять всем соседям, что такое молоко.

Но самое обидное произошло у тёти Даши: у неё и молоко было, и не вскипячённое ещё, но она поставила его на простоквашу…

Что делать?

Решение пришло быстро: к Вовке!

Открыл сам Вовка, – довольно растрёпанное существо. Его белобрысые вихры торчали в самых разных направлениях – кто в лес, кто по дрова.

Вовиной мамы не было дома. Это хорошо! С Вовкой он миндальничать не станет, сразу быка за рога!

– Вовка, у вас молоко есть?

– Есть, а что?

– Сырое?

– Нет, только что вскипятили, а что?

Боря даже присвистнул от досады.

– Вовка, а если его второй раз вскипятить?.. Оно закипит?

– Нет, взорвётся! Ба-бах!!! Полкухни как не бывало! Мы с тобой – вверх тормашками!

– Тебе всё шуточки, – ответил Борис, – а тут дело серьёзное. Так вскипит оно второй раз? А?

– У такого химика?.. Вскипит, как миленькое!

– Порядок! – вскричал Борька. – Хватай молоко и – на кухню!

…Зачем же Борьке так нужно было кипятить молоко? Но об этом надо рассказать по порядку, поэтому вернёмся немного назад.

Своё увлечение техникой Борька начал с того, что четырёх лет от роду затолкал в нос винтик.

Винтик извлекли, а любовь к технике осталась.

В восьмилетием возрасте, когда от Борькиного пальто отлетела пуговица, Борька стал эту пуговицу привинчивать шурупчиками, подложив с изнанки фанерную кругляшку.

И сейчас Борька жил, со всех сторон заваленный «техникой». От винтиков и гвоздей деваться было некуда – они сыпались отовсюду. А какие-то пружины от старых кушеток неожиданно выпрыгивали невесть откуда и щёлкали вас по носу. Даже в буфете были понатыканы разные бутылочки с лаками и клеями. Мама стонала, но не мешала сыну. Она не обругала Борьку даже тогда, когда случайно поджарила картошку на «веретённом масле № 2»[14]14
  Веретённое масло – масло для смазывания слабонагруженных частей машин, вращающихся с большой скоростью (главным образом верётен текстильных машин).


[Закрыть]. До сих пор вся семья содрогается, вспоминая вкус этой картошки.

Из проволоки, консервных банок и облезлых пузатых чайников с поникшими носиками Борька создавал фантастические конструкции, похожие на допотопных чудовищ.

Губастый, круглолицый, в ковбойке с закатанными рукавами, Борька бегал вокруг своих шедевров, что-то отдирал и приклеивал заново. От усердия он даже вытягивал вперёд свои толстые губы. Очки, которые Борька носил, казались совершенно лишними на его подвижном лице с очень живыми, чернущими глазами.

А что творилось дома, когда Борис собирал велосипед новой конструкции из остатков бывшего драндулета, с использованием частей не то от старых керосинок, не то от мясорубок! Даже дедушкины галоши – и те пошли в ход!

Однажды ночью мама задела да и повалила всю эту конструкцию – соседи сбежались в одном нижнем белье.

А в общем, мама и Ритка уже давно смирились с тем, что Борька у них – изобретатель.

Дела у изобретателя шли отлично. Всё было хорошо, пока не выплыло на сцену одно Борькино несчастье – молоко!

И кто это только выдумал младших сестрёнок? Если бы не надо было Ритку поить молоком, можно было бы просто ставить его за окно до маминого прихода. А тут кипяти, возись, когда все помыслы совсем о другом… Может, у тебя в это время часовой механизм на взрыв запущен?..

Но всё-таки Боря ни разу не оставил Ритку без молока. «Ладно, пей, курносая, поправляйся! Ты у нас худенькая…»

Правда, уже в первый раз, когда мама поручила ему кипятить молоко, Борька кой-что сообразил: он оставил Ритку на кухне и велел ей, как только молоко начнёт закипать, бежать к нему. А сам пошёл заканчивать чертёж, про который Вовка сказал: «Это что за крокодил такой изображён?»

…Ритка стояла возле плиты и думала: «Молоко тоже противное, но не самое. Самое моё противное – рыбий жир… Счастливая Наташенька – её рвёт от рыбьего жира».

А что творится внутри кастрюли, которую она сторожила, Ритка даже и не видела, потому что плита с кастрюлей были на полголовы выше её; и молоко благополучно убежало.

В другой раз Боря предусмотрительно поставил Ритку на табурет. Но когда Ритка, чуть не сковырнувшись с табурета, быстренько побежала за Борисом, молоко её обогнало и убежало ещё быстрее.

– Опять осталось полкастрюли! – с досадой отметил Борька. – Налью тебе только полстакана.

Но Ритке понравилось пить только полстакана, и в другой раз она уже нарочно дождалась, пока молоко выскочило на плиту.

«Интересно, – думала Ритка, – молоко льётся-льётся через край, а кастрюля всё полная… Прямо как в сказке – едят, едят кашу с изюмом, а волшебный горшок всё полон».

Пришлось Борьке взяться задело самому…

Какое бездарное занятие! Стой возле этого окаянного молока и сторожи! Нет, надо что-то придумать!

И ехидное же это молоко! Не шелохнется, притворяется: я – что, тишь да гладь. А попробуй отвернись – оно тебе сразу свинью подложит!

Позавчера Боря отошёл на одну минутку. Сбегал только посмотреть в телевизор два кадра из фильма «Тарапунька и Штепсель» – и обратно. Но пока Штепсель и Тарапунька летали в облаках, молоко оказалось на полу…

– Знаешь, – сказал Борис Вовке, – у этого молока какая-то бешеная натура! Укротить бы его!

Назавтра Борька прибежал в школу весь взбудораженный и сказал Вовке:

– А что, если сделать гибрид молока с чем-нибудь? А? По Мичурину?

– С чем, например?

– Да смешать молоко с водой. Вода ведь нормально закипает, а потом она просто выкипит и останется чистое молоко.

Но молоко и в гибриде продолжало свои выкрутасы.

Тогда Боря решил пойти к учителю физики, Петру Иванычу, – посоветоваться.

«Сказать ему, что существует такой фарфоровый диск – „сторож“ молока? – подумал Пётр Иваныч. Но взглянул на Борькино вдохновенное лицо и решил: – Нет, не скажу, намекну только на устройство; пусть сам поломает голову».

– Ну что ж! – предложил он. – Давай вместе подумаем, что можно сделать!

Боря ещё физику не проходил, но то, что объяснил ему Пётр Иваныч, он легко понял.

Так вот почему молоко убегает! Оказывается, когда его подогревают, частички жира поднимаются наверх и образуют пенку. А пузырьки пара, которые тоже поднимаются со дна кастрюли, не могут вырваться из-под этой пенки. Когда же молоко закипает, пары давят изнутри с такой силой, что выталкивают пенку и вместе с молоком стремительно выскакивают из кастрюли. Значит, надо сделать так, чтобы пенка не мешала выходу пара.

– Я думаю, – сказал Пётр Иваныч, – что надо в молоко положить фарфоровый диск. На нижней стороне диска должны быть ложбинки, по которым побегут пузырьки пара и струя самого горячего молока… Неплохо бы в диске сделать дырочку… А дальше, если хочешь, думай сам.

Хочет ли Борька! Вопрос!

Ясно одно: надо заставить молоко бегать по кастрюле или кружиться, как на карусели, – вот тогда пенка и не сможет затянуть его… Какие же должны быть на диске ложбинки?..

И вот через несколько дней Борису до зарезу нужно было попробовать вскипятить молоко. А всё молоко, купленное на сегодня, уже вчера героически отдало свою жизнь за науку.

И вот Боря у Вовки.

– Опять какой-нибудь гибрид? – съязвил Вовка.

– Сам ты гибрид, – ответил Борис. – Где молоко?! Вовка, ну!

– А какой мне интерес, – заартачился Вовка, – стоять и хлопать ушами возле плиты? Надо же мне знать, за что волноваться!

– Ну ладно, слушай!

И Борька второпях рассказал, как он говорил с учителем физики и над чем ломал голову целые дни.

– И вот приходит мне в голову: а что, если на нижней стороне диска сделать ложбинку, которая побежит по спирали? Понимаешь? Пузырьки пара и струйки самого горячего молока со дна кастрюли сразу попадут в ложбинку и побегут по кругам спирали, а вместе с ними завертится и всё молоко! А раз молоко крутится, пенка его не затянет.

– Умница! – вставил Вовка. – Я же всегда говорил – у тебя голова хорошо привинчена!

– Ну, ты слушай, слушай! Дядя Лёша раздобыл мне какую-то особую глину; я вылепил диск, а дядя Лёша обжёг. Стал я его пробовать – стою, аж коленки дрожат… Вертел я этот диск – я его и так, я его и сяк – ничего не выходило, ну ни шло, ни ехало!.. Молоко даже не подумало крутиться – покрылось пенкой и…

– Опять удрало?

– Во все лопатки!

– Ну и лапоть, – изрёк Вовка. – А теперь ты хочешь и моё молоко пустить под откос?

– То-то и оно, что нет! Назавтра я со злости ткнул ложкой в молоко. Пенка продырявилась, молоко и не сбежало! Тут меня и осенило – дело в дырке! Дырочка, миленькая! Вот для чего Пётр Иваныч велел тебя сделать! Струя горячего молока, которая бежит под диском, должна вырываться через дырочку. Тогда струя помчится наверх и пробьёт пенку!.. Эх ты, думаю, баранья твоя голова, раньше не смекнул! – И Боря вытащил диск.

– Колоссально!.. – коротко выразил свой восторг Вовка.

– Вот она, дырка! Видишь?! Понимаешь теперь, как у меня печёнка дрожит? Ну, давай молоко. Не тяни за душу!

Вовке и самому-то не терпелось поскорей начать испытание, но он съехидничал:

– Эх, останется от нашего молочка одно только мокрое место! – Но всё-таки бухнул в кастрюлю весь литр.

Ребята опустили диск в молоко и поставили на огонь.

Через две минуты на молоке появилась лёгкая пенка.

Боря и Вовка так пристально смотрели в кастрюлю, что перед глазами запрыгали какие-то чёрненькие мурашки.

А Борька каждую секунду хватался за очки, словно боялся, что в самый решительный момент они вдруг исчезнут.

– Спокойненько, Вовка, спокойненько! – повторял Борька, а сам весь дрожал.

Вдруг что-то забарабанило, застучало в кастрюле, как будто диск пустился в пляску, и в тот же миг в одном месте вдруг треснула пенка и из дырочки выскочил, будто проклюнулся из яйца, малюсенький клювик.

– Ух ты!.. Ух ты!.. – восторгался Вовка.

Клювик становился всё смелее и больше и, наконец, превратился в бурлящий молочный столбик, который вырывался из молока как раз над тем местом, где в диске была дырочка.

У Вовки – рот до ушей от удовольствия.

– Граждане радиослушатели, внимание! – заорал он, поставив перед собой тычком поварёшку, – Наш микрофон установлен возле кастрюли с молоком. Вы слышите этот нарастающий гул? Из кастрюли с молоком раздаётся страшный тарарам… Бах, тарарах! Жуткая картина! Товарищи, мы присутствуем при…

– Погоди ты… артист! – прикрикнул на него Борька. – Самое страшное ещё впереди!

В самый решительный момент Борька вдруг от волнения охрип.

– Дай тряпку! – просипел он.

– Зачем?

– Хватать… кастрюлю… Может, хва-хватать придётся…

Молочный столбик бурлил и шумел всё больше, разбрасывая во все стороны пузыри – и вдруг всё молоко заходило, забурлило, но… не выскочило из кастрюли!

– Борька, чертяка! – завопил Вовка. – Дай я тебя расцелую!

Даже Вовкина соседка не могла прийти в себя от удивления.

– Неужели так и не убежит? – спросила она.

– Ни за что, – отрезал Борька.

– А ну-ка, подержите его на огне ещё немного!

– Пожалуйста! – ответили хором Борис и Вовка. – Нам не жалко!

И хотя Борис потом узнал, что такой диск уже существовал, он всё равно был очень рад, что сам додумался.

Теперь Борис решил подумать над кастрюлей, в которой бы никогда не подгорала каша. А Вовка заявил, что без колебаний рискнёт всей гречневой крупой, которую только удастся выудить из буфета.

Ребята! Если у кого-нибудь возникнут мысли по проекту такой кастрюли, напишите Борьке, пожалуйста!

Суп с фрикатюльками

Бывает так: думаешь про человека одно, а он оказывается совсем другим. Я хочу вам рассказать такую историю.

…Валерка учился у нас в школе первый год, и мы все никак не могли привыкнуть, что у него такая непонятная способность краснеть.

Вызовут его – он и урок знает, и отвечает всё впопад, а сам красный, как из бани. Даже веснушки, кажется, от этого тускнеют. А веснушки у него частые, аккуратненькие, друг на дружку не наскакивают, как будто Валерка загорал через решето.

Глаза у него – ну такие, добрые! Чуть-чуть косят, но это ничего. По правде говоря, я раньше совсем не замечала, что это даже красиво, когда глаза чуточку косят.

Учителя про него говорят: очень застенчивый мальчик!

У доски Валерка переминается с ноги на ногу, не знает, куда девать руки, будто они у него лишние, и мел держит за самый кончик… Ну до того у Валерки беспомощный вид – так бы и кинулась к нему на выручку!

Волосы у Валерки курчавые и весело блестят.

У нас в классе есть девочки, которым он нравится, – они с него прямо глаз не сводят! А так-то он хороший мальчишка. Мы сидим с ним на одной парте… А насчёт того, что он на этих девчонок даже никакого внимания не обращает, нечего и говорить – это к делу не относится.

Ну вот. Однажды я пошла к Валерке домой. Он здорово чертит карты, а мне всё время за карту снижают географию. Вечно у меня то река впадает в железную дорогу, то Каспийское море на гору залезает. И Валерка взялся мне помочь.

– Знакомься. Это Людмила, моя старшая сестра, она у нас за маму, – представил Валерик.

Людмила оторвалась от книги, улыбнулась мне очень доброй улыбкой, поправила волосы – они у неё были туго заплетены и собраны в узел – и тут же снова уткнулась в книгу. Глаза усталые – видно, недосыпает. А книжечка у неё – с мой портфель, когда у нас шесть уроков и физкультура. Валерка говорил, в этой книжке царей штук триста напихано…

– А это наша младшая – Алёнка. – И Валерка слегка подтолкнул девочку лет семи, с рыженькими косицами торчком. Алёнка была очень похожа на него – такая же остроносенькая, с частыми веснушками и карими живыми глазками.

Она протянула мне руку, как взрослая, и спросила солидно:

– Ну, как наш Валерий учится?

– Хорошо, – говорю, – на пятёрки.

– А моя кукла Таня, – продолжала Алёнка, – на днях уже окончила институт и теперь поступает в аспирантуру. Она тоже принесла в табеле одни пятёрки. – И Алёнка погладила по голове куклёнка с такой облупленной рожицей, что уже не разобрать было, девочка это или мальчик. Как видно, кукла немало потрудилась, пока окончила институт.

«Хорошо у Валерки, – подумала я, – и комната такая чистенькая, и сёстры симпатичные…»

Тут Валерка подошёл ко мне и зашептал на ухо:

– Ты на Людмилу не обижайся, что она не бросила читать, – у неё совсем нет времени: она учится в институте на историка и работает, потому что меня и Алёнку, понимаешь, кормить надо… Она, знаешь, до чего дошла? Вчера приходит ей какая-то повестка, там в конце написано – явиться в 18.30, а она читает: явиться в 1830 году…

– Люда! – громко позвал Валерий. – Скоро, что ли, у тебя там цари перебьют друг друга? А то мы пока с голоду помрём…

– Что?.. Ах да, давно пора обедать. – Людмила вскочила, протёрла покрасневшие глаза. – Мойте руки, сейчас подам на стол. – Она потрепала Алёнку по голове и огорчённо причмокнула: – Ну что за ребёнок! Только что её вымыли, и уже полная голова песку!

– Людочка, не беспокойся, это же песок с нашего двора!

В этот момент в комнату вбежал кудлатый щенок с остренькой мордочкой и хитрющими глазами. Шерсть у него была чёрная, лохматая и на спине как бы пробором разделялась.

– Знакомься, – сказал Валерка, – это Цезарь, четвёртый член нашей семьи. Назван в честь древнего полководца Юлия Цезаря.

– А я зову его просто Юлька, – сказала Алёнка.

…Людмила разлила по тарелкам суп. Меня тоже усадили обедать.

– Ой, суп с фрикатюльками! – обрадовалась Алёнка.

– Кажется, суп сегодня удачный, – сказала Людмила и тут же опять раскрыла свою большую книгу, подперла её хлебницей и, не притронувшись к супу, стала читать.

Давно не ела я такого вкусного супа, хотя вид у него был неважный. Кажется, это был суп с клёцками, но клёцки были какие-то лохматые, растрёпанные.

– Вкусно-то как! – похвалила я.

А Валерий поболтал ложкой в тарелке, глотнул немного и, представьте, капризно пробурчал:

– Ну да, вкусно! Клёцки-то… прямо лягушки какие-то плавают…

Я чуть не поперхнулась: клёцки – лягушками обозвал!..

А Валерка всё бурчит, бурчит и сердитыми глазами смотрит перед собой.

Надо же! Ещё обедом недоволен, фыркает! Сестра, усталая, варила, а он… С ума он сошёл, что ли? Может, он ещё пожелает, чтобы она ему клёцки бантиками завязывала?! И это наш-то Валерка, который в классе от каждого пустяка заливается краской!

Мне стало неловко. Зачем он так… да ещё при мне… Значит, ему совсем безразлично, что я о нём думаю. Мне трудно было смотреть на Валерия.

Сейчас Людмила как прикрикнет на него!

Но ничуть не бывало: Людмила даже не подняла глаз, которыми она быстро скользила по книжке – даже не по строчкам, а прямо наискосок через всю страницу, словно на санках с горки скатывалась.

А Валерка – подумайте только! Опять стал наступать на сестру:

– Суп удачный!.. А сама, небось, даже не дотрагиваешься! Было бы вкусно, так ела бы. Слышишь, Людмила?

– Я сейчас, сейчас… Ты, главное, ешь сам, Валерик, и девочку угощай. – И Людмила стала одной рукой зачерпывать суп, а другой переворачивать страницу. – Замечательно, оч-чень даже замеч-чательно, – приговаривала она, и было непонятно, про суп она говорит или про свою историю.

А у меня давно и аппетит пропал.

Сестра, видите ли, обеды ему особенные закатывать должна! Эх, Валерий, Валерий, вот ты какой!.. А я-то, дурочка… Карты чертить… Пускай бы уж лучше у меня реки задом наперёд текли. Пускай бы Африка на берегу Невы очутилась, чем узнать, что Валерка такой…

А Валерий, хотя и обругал суп, стал уплетать его так, что за ушами хрустело, и вдруг заорал:

– Опять?! Вот наказание! Надо получше закрывать крышку!.. Проклятые мухи! Ну и пронырливый народ!

– Мухи – не народ, – возразила Алёнка, – мухи – это звери.

Людмила вдруг встрепенулась:

– Ой, вы уже поели; сейчас подам котлеты, – и полезла под подушку.

«Наверное, это она по рассеянности вместо духовки под подушку полезла», – сразу смекнула я, и мне стало совсем жалко эту усталую Люду, у которой не было времени даже сообразить, что она делает.

– Люда, куда ты лезешь? – Валерка безнадёжно махнул рукой. – Опять всё перепутала… Ты же кастрюлю своими собственными руками на кресло переставила!

– Ой, верно; я ужасная ворона! Всё забываю! И что бы мы без тебя делали, умник ты наш?..

Мне было стыдно за Валерку. И так обидно… Хоть беги из-за стола и пореви тихонько где-нибудь в уголке. А Людмила – тоже хороша! Ещё умником его называет.

А Валерка, как ни в чём не бывало, говорит мне:

– Совсем Людмила у нас заработалась. Сегодня, понимаешь, прилегла на минуту и вдруг жалуется: «Что-то подушка твёрдая стала». И как бы ты думала? Она головой на кастрюлю легла. Алёнка её потом всё уговаривала холодное приложить, чтобы шишка на голове не вскочила.

– Ладно, хватит надо мной смеяться, – виновато улыбнулась Людмила и стала раскладывать второе.

Я жевала и боялась – вот-вот подавлюсь этими котлетами, но всё-таки заметила – вкусные.

А Валерка сморщил нос и с досадой сказал:

– Ну и котлеты сегодня! Будто велосипедную шину жуёшь!..

Тут уж я не выдержала: изо всех сил пнула Валерку ногой под столом и глазами показала на Людмилу.

– А?.. Чего?.. – Валерка с испугу аж подскочил, уронил ножик и уставился на Людмилу. Даже глаза вдруг стали больше косить. Нет, вовсе это не красиво, когда глаза косят!

– «Чего?» – шёпотом сказала я. – Бессовестный ты человек, вот чего!

– Да что ты, Ёлка!

– Что? Он ещё удивляется! Да как ты смеешь так? Клёцки ему – лягушки! Котлеты – велосипедная шина! Нет, посмотрите-ка! Сестра работает, работает, а ты… это же свинство!.. И вообще, не смей меня больше Ёлочкой звать!

– A-а… суп… котле… так я… – тут Валерка запнулся, глотнул воздух и вдруг жутко покраснел. Потом растерянно заморгал своими мохнатыми ресницами, уставился в стол и начал пальцем отколупывать кусочки клеёнки, как скорлупу с яйца.

Вот теперь это был Валерка.

Ага, пробрало! Так ему и надо!..

Валерка, немного помедлив, решительно поднялся, унёс посуду и стал вытирать стол. Тряпку он держал двумя руками и нажимал на клеёнку так, как будто спину кому-то тёр.

Когда он потянул у Людмилы из руки вилку, та наконец оторвалась от книги.

– Ох, опять проворонила! – сконфузилась она. – Сейчас подам компот. А ты посиди – и так, бедный, устаёшь.

– Ничего я не устаю! – поспешно перебил Валерка Людмилу.

Так вот оно что! Оказывается, он ещё жалуется, что устаёт в школе!

Я сказала, что у меня заболела голова, скомкала свою карту и убежала.

…Назавтра я стала пересаживаться от Валерки на другую парту. А Валерка – хоть бы слово! Будто в рот воды набрал.

На уроках я ничего не слушала, думала только об одном. И решила: не имею я права молчать. Товарищ я или не товарищ?..

…Через два дня мы придумали: устроить выездной совет отряда[15]15
  Речь идёт о пионерском отряде. Пионерская организация состояла из дружин, те – из отрядов. Отряды, где было свыше 20 пионеров, делились на звенья из 5–10 человек.


[Закрыть] у Валерки на дому.

«Продерём его с песочком», – заверили Генька и Лёшка.

– Они все четверо на кухне, – сказала нам соседка.

Мы приоткрыли дверь и замерли.

Валерка в длинном белом фартуке огромным ножом рубил на доске мясо. Сам он был перемазан вареньем, обсыпан мукой – даже носки ботинок были припудрены.

Людмила с тетрадкой на коленях сидела на табурете и, дуя на пальцы, перекидывала из руки в руку пирожок.

– Алён, – бросил Валерка, – соль – живо!

Алёнка, прикрывавшая от Цезаря мясо, толкнула солонку к Валерию. Стоя на одной ноге, она другой отбрыкивалась от Цезаря, а тот хватал Алёнку за пятки и повизгивал.

– Ух, вкусно! – сказала Людмила, откусывая пирожок. – Объеденье!

– Ну да, вкусно… – сердито пробурчал Валерка, точно так же, как тогда, за столом. – Пересушил я их, вот… В тот выходной у меня пирог с двумя заплатами получился, а всё-таки вкуснее был.

Вот так история! У меня загорелись уши – оказывается, готовит-то у них сам Валерка!..

Мальчишки ехидно поглядывали на меня: «Влипла, а?» Потом подтолкнули меня вперёд, и мы неловко втиснулись в кухню.

Валерка с изумлением уставился на нас.

– А, ребя… – начал он и осёкся, как радио, которое внезапно выключили. И тут Валерка стал ужасно краснеть – таким красным мы ещё никогда его не видели. Он неловко обтёр руки о бока и стал сдирать фартук.

Генька и Лёшка, видно, чувствовали себя не в своей тарелке. А я не знала, что делать от радости!

«Эх ты, – старалась я всё-таки ругнуть себя хоть немножко, – набаламутила, а? Позор на мою седую голову!» Но как я себя ни шпыняла, мне всё равно было весело.

– Вы уж нас извините, – засуетилась Людмила и кинула тетрадь прямо на сковородку. – Я вот… диплом пишу… А Валерик, видите… Ну, пойдёмте все в комнату. – И она пошла из кухни.

Валерка не глядел на нас. Он стоял возле плиты совсем так, как в классе у доски, и не знал, что делать с руками: то обтирал лицо, размазывая по нему варенье, то без толку передвигал чайник на плите.

Члены совета отряда даже не смотрели в мою сторону – они так пристально разглядывали кухонные полки и потолок, будто для того только, и пришли.

А вдруг они сейчас скажут Валерке, зачем я их притащила?!

– Давайте все вместе доделаем котлеты, – поспешно предложила я и потянулась за ножом. Но тут у Алёнки вспыхнули глаза.

– Нет, нет! – Она перехватила нож. – Вы же гость… лучше я!.. – И Алёнка с восторгом принялась дубасить ножом по мясу.

– Брось! Брось, говорят! – вышел из оцепенения Валерка. – Сейчас полпальца отхватишь! – Валерка вырвал у Алёнки нож и с остервенением стал сам дорубливать.

Вдруг на середину кухни выскочил Цезарь. Он крутился волчком и трепал какую-то книгу: пёстрые страницы так и разлетались веером.

– Ах ты, зверюга! Отдай! – бросилась Алёнка к Цезарю и отобрала книгу. – Тебе что – грызть больше нечего?! Всё тебе мало! Кости от студня были – пальчики оближешь! Я даже сама жалела, что я не щенок… Вот глядите, ребята, по этим картинкам мы варим.

По корешку и краям поваренной книги было видно, что она уже не раз побывала у Цезаря в зубах.

– Он у нас из книжки съел самое вкусное место про суп с фрикатюльками… – тараторила Алёнка. – А помнишь, Валерик, у вас в лагере, в походе, лошадь буханку хлеба слопала, а мальчишки ещё тогда схитрили – сказали, что банку шпрот и кулёк грецких орехов тоже лошадь съела!

Я пошла в комнату. С порога я обернулась и погрозила кулаком Лёшке и Геньке: «Смотрите, не выдавайте!»

– Почему же Валерик тогда не сознался, что готовит он? – завела я разговор с Людмилой.

– Да постеснялся, – засмеялась она. – Мальчик всё-таки… Он меня так выручает, если бы вы знали!

Когда я вернулась на кухню, там стоял такой звон, лай, стук и смех, что можно было оглохнуть.

Лёшка в Валеркином фартуке громыхал противнем – вытаскивал из духовки последние пирожки. Противень не хотел вылезать и так отвратительно визжал, что даже Цезарь жалобно скулил и, наверное, если бы мог, с удовольствием заткнул бы уши. Валерка лепил котлеты. Генька резал лук и отчаянно моргал покрасневшими глазами.

– Немедленно пить чай! – скомандовала Людмила и прямо вытащила нас из кухни.

Ну и пирожки же это были, скажу я вам! Даже вкуснее тех, которые в магазине на улице Желябова[16]16
  Ныне – Большая Конюшенная улица в Санкт-Петербурге.


[Закрыть] выскакивают прямо из пышечной машины.

А назавтра в школе я опять занималась немаловажным делом.

Пересаживалась.