Текст книги "Круглая корзинка"

Автор книги: Розалия Амусина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Розалия Амусина
Круглая корзинка

Открытие

Я всегда считал, что девчонки – самые вредные люди на свете. Ни о чём с ними не договоришься.

Когда моя сестра Варька окончила ясли и поступила в детский сад, она была ещё ничего себе. А когда подросла, совершенно перестала меня слушаться. Я и за косы её дёргал, и линейкой в неё запускал – ничего не помогало! Ух и обидно же мне было, что вся моя воспитательная работа пропадает зря!

Теперь Варька уже в третьем классе и придирается – ну шагу не ступи!

То я её в шкаф, видите ли, загнал – только мне и забот, что её в шкаф загонять! То вдруг из-под дивана вылезает веник и давай в неё тыкать – тоже, извольте радоваться, я виноват!

А то вот недавно сидим мы, обедаем. Я, как полагается, эти противные макароны ем – стараюсь, глотаю. А Варька вертится, вертится, то соли себе в тарелку набухает, то дует на остывшие макароны – ну сразу видно, сейчас что-нибудь ляпнет! И точно:

– Мама, он кошку побрил!

– Да не побрил, а подстриг немного. Кому это надо – столько усов и бровей на морде?

– Горе ты моё луковое! – говорит мама. – Из кошки обезьяну сделал!

А эта Варька опять вертится, ёрзает на стуле… Сейчас нагородит какой-нибудь ерунды!.. Я ей – раз-раз! – два щелчка по макушке, а сквозь зубы цежу: «Дорвёшься, Варвара, дорвёшься…»

Ну и пошло – визг, писк, опять я невоспитанный, опять я такой-сякой.

Ну ладно, а накормить-то кошку надо? Я подцепил котлету и потихоньку – под стол, а котлета – чвак с вилки! Прямо маме на ногу. Мурка сперва шарахнулась, потом – цап зубами маму за чулок.

И начинается: я кошку дразню, я спокойно пообедать не дам…

Или вот такой случай: решил я сварить гудрон[1]1
  Гудрон – чёрная смолистая масса из отходов перегонки нефти, применяемая в дорожном строительстве и т. п.


[Закрыть] – ну чёрный такой, каким улицы, заливают.

– Варька, – говорю, – тащи свою эмалированную кастрюльку, я гудрон раскалять буду.

– В кастрюльке? Чтобы она прогорела? И куда ты за этим гудроном лазил? Посмотри, на кого ты похож – коленки, как у кочегара, под носом – сосулька чёрная… А рубашка! Воротник весь промасленный, заскорузлый – гвоздь вбивай, и то не войдёт! Постеснялся бы так ходить!

– Я и так хожу, стесняюсь!.. Ну, давай кастрюльку!

– Никакой кастрюльки!

Попробуйте найдите подход к такой девчонке… И все они, девчонки, такие. И чем они только думают, интересно? Бантиками, наверно.

А станешь им говорить, что о них думаешь, слов не хватит. Язык замолоться может. Ну прямо хоть автомат себе в помощь бери, какой-нибудь автомат-обзыватель. Опустил в щёлочку одну копейку – автомат ей: «Растяпа!» Две копейки – он ей: «Балда!» И даже «кикимора» стоит всего три копейки!

Всю жизнь я считал, что девчонки – самые вредные люди на свете. И вдруг оказалось, они не такой уж плохой народ. Оказывается, с ними надо уметь дипломатично разговаривать. Это открытие мне удалось сделать совершенно случайно. Говорят, все гениальные открытия – случайность.

Однажды пыхтел я, учил русский. Нам задали ласкательные суффиксы. Сижу я и повторяю вслух: «очк», «ечк» «еньк», «ушк»…

Долблю я, долблю, а эти «очки»-«ечки», «ушки»-«юшки» сразу же из головы обратно выскакивают.

Тут я вспомнил: учительница говорила – надо с этими суффиксами называть какие-нибудь предметы, тогда на примерах всё и запомнишь. Только на чём бы поупражняться?

Возьму-ка я первый попавшийся предмет!

Первым предметом, который попался мне на глаза, была Варька.

Ну ладно… Варька так Варька. Попробуем!

– Вар-ечк-а, Вар-юшк-а…

Вдруг смотрю – Варька бросила свои цветные карандаши, вытянула шею и уставилась на меня.

«Что это с ней?» – подумал я, но решил не отвлекаться.

Дальше был суффикс «еньк».

К этому «еньку» надо было подобрать прилагательное… А, не буду долго голову ломать!

Посмотрел на тетрадку, там клякса… Грязная тетрадка – грязн-еньк-ая… Что-то не ласкательно получается. Возьму другое слово… Милая, мил-еньк-ая… Во! Подходит!

– Милая, мил-еньк-ая… – продолжаю я вслух.

А Варька как подскочит ко мне! То с одной стороны заглянет в лицо, то с другой… А у самой на физиономии такое удивление, такое удивление!.. Даже уши – как два вопросительных знака, только точек под ними не хватает.

«Чего ей надо?»…

Но я опять решил не отвлекаться и принялся искать примеры на суффикс «ёнк». Оглядываюсь, а Варька всё стоит, стоит как памятник и все другие примеры загораживает.

А из самой Варьки и суффикса «ёнк» не получается ничего путного – какая-то Вар-ёнк-а.

«Чего она здесь торчит? Отвлекает только… И так ни один пример в голову не лезет, а тут ещё эта „дражайшая“ сестрёнка… Стоп!»

«Сестрёнка!»… Вот тебе и суффикс «ёнк»!

Я обрадовался и стал повторять вслух всё подряд:

– Вар-ечк-а, мил-еньк-ая, сестр-ёнк-а…

Повторил три раза. Смотрю – что такое! Варька столбом застыла и разглядывает меня, будто перед ней какая-то исключительная личность и будто она меня первый раз в жизни видит. И, главное, смотрит, а сама так и сияет.

– Варька, – спрашиваю, – ты чего глазищи-то вылупила, как сова?

Варька отпрянула, покраснела и встала у окошка – нос в землю, а косицы кверху.

«У Варьки какие-то переживания», – подумал я.

Тут меня разобрало такое любопытство, что я спросил:

– Варька, ты что? То сияешь, как замок на портфеле, а то нахохлишься, как мокрая курица!

А Варька сначала даже и косёнкой не шевельнула… Потом пробурчала:

– Ладно уж, не притворяйся. Сам понимаешь!

Я ничего не понимал, но допытываться было некогда. Надо было с суффиксами кончать.

Назавтра я сидел учил уроки, а Варька с подругой Ирой что-то мастерили для своих ободранных кукол. У них кукольный театр, какие-то там медведи, кособокие зайцы… А собака… ой, собака! На спине два горба – ну не собака, а верблюд!

Тявкали они там, тявкали, завывали за ширмой, называется – репетировали…

Я учил вводные слова. Попались мне на глаза резинка и карандаш. Я составил предложение и сказал его вслух:

– «Дайте мне резинку и карандаш».

Теперь надо было вставить вводные слова.

– «Дайте мне, будьте добры, резинку и карандаш», – сказал я.

И тут вдруг загрохотали стулья. Варька с Ирой сорвались с мест и метнулись ко мне с такой быстротой, как будто на мне что-то загорелось.

«Сбесились они, что ли?» – мелькнуло у меня.

Смотрю – у Варьки в руках резинка и два карандаша, а Ирка, эта чернявенькая пигалица, которая до того тихонько всегда лопочет, что я и голоса-то её не знаю, – эта Ирка суёт мне прямо под нос карандаш «Тактика» двухцветный и огрызок химического[2]2
  Химический карандаш – карандаш с особым графитом, который при смачивании пишет, как чернила.


[Закрыть]! И вдобавок из кармашка вытаскивает новёшенькую резинку.

Тут-то я всё сообразил. Я по грамматике упражнялся, а они, оказывается, всё взаправду поняли. Ну и чудачки!

Вот когда меня смех разобрал! Ну так я закатился – лбом об стол угодил. Варька и Ирка тоже – гы-гы-гы… Потом спрашивают:

– Чего ты смеялся?

– Да так, – сказал я. – А вы чего смеялись?

– А мы смеялись, потому что ты смеялся.

Я уже было рот открыл, чтобы всё им рассказать. Но тут меня осенило: вот почему и вчера Варька так сияла!..

И я решил не открывать секрета. И правильно сделал: они обе сразу стали такие добрые… Готовы были отдать мне свои резинки и карандаши даже насовсем, ещё и циркуль какой-то подсовывали. Но я решил, что это неблагородно, и, наоборот, сам подарил им на двоих одну рогатку. Новейшей конструкции.

Мне захотелось даже и в слове «девчонки» вместо суффикса «онк» поставить «очк» и называть их «девочки», но потом я передумал… «Девчонки» как-то выразительнее!

А интересно всё-таки получается – уж такая нудная вещь, как суффиксы, и то может пригодиться.

Оказывается, вот как надо девчонок воспитывать – при помощи суффиксов! И тогда выясняется, что девчонки – очень даже неплохой народ.

Галкино одеяло

Когда вспыхнул костёр, ночь сразу стала очень тёмной. Посерёдке костра стояла в полный рост огромная, раскидистая ёлка, врытая в землю по самую щиколотку.

Поджигали её четырьмя факелами с четырёх сторон. Поначалу огонь лениво лизал наваленный кольцом хворост, потом перепрыгнул на нижние ёлкины ветки и вдруг как рванёт вверх!

Ёлка вся засветилась изнутри, по всем её жилочкам, по каждой иголке, как по тончайшим стеклянным трубочкам, снизу вверх струилось дрожащее золото.

Ребята замерли. Они сидели так тихо, как будто вокруг костра не было ни души.

Костёр гудел, крякал, шумно вздыхал. Ёлка начала распадаться, иголочки отрывались, корёжились на лету, рассыпались искрами. Целый рой золотых точек, тире и запятых метался в чёрном воздухе. Искры сыпались ребятам на головы, попадали даже за ворот.

А из маковки костра в тёмное небо вырывались стремительные, тоненькие золотые струны. Вот налетел ветер, накренил маковку, и струны рассыпались целым облаком пламенеющих опилок…

Потом огонь упал на землю. Ребята придвинулись поближе к нему и принялись таскать из горячих угольев картошку – чёрную, хрустящую. Таскали чем попало – кто веткой, кто рукавом.

Поднялся весёлый галдёж.

Ребята ели, обжигались. Кто-то додумался – ел, насадив картошку на палочку.

Когда от картошки остались одни только горелые корки, начали рассказывать разные интересные истории.

– Давайте я расскажу! У нас было, в первой смене, – сказала Нина. Пламя костра освещало её лицо – нос и подбородок были черны от печёной картошки. – Вы знаете Галку Синцову?

– Галку-то? Это которая стриженая такая, под мальчишку? Которая два раза с дерева шмякнулась?

– Да кто же её не знает! Она была вратарём футбольной команды мальчишек, – сказал Валерка. – А ступни она как умеет выворачивать! – он начал неуклюже показывать. – Галка сама стоит прямо, а ногу поворачивает, поворачивает – и носок на место пятки так и уходит, так и уходит… А я смотрю на неё, и у меня…

– И у тебя, – ввернул кто-то, – душа в пятки так и уходит, так и уходит…

– Ой, и я знаю! – крикнула девочка из-за спины Валерки. – Сумасшедшая такая, всё бегала в одной майке, закалялась, когда на дворе – холод собачий! А то ещё под проливным дождём зарядку…

– Это что, в майке бегать, – перебил девочку Костя, чемпион по гранате. – Она, знаете, как кидалась! Девчонки как кидают камень? Девчонка сверху кидает, из-за головы, или снизу, а эта развернётся боком, отведёт руку назад, прицелится, сощурив глаз, да как кинет!..

– Всё это ерунда, – сказала Нина. – Вы не знаете, чем она по-настоящему славилась! Вот слушайте. Бывало, станет вдруг ночью прохладно, скажет кто-нибудь: «Вот бы ещё одно одеяльце!» – Галка сразу вскакивает, хватает своё одеяло и накрывает эту девочку. Мы кричим: «Что ты делаешь? Тебе же самой холодно будет!» А Галка хоть и поёживается, а говорит: «Я закалённая! Мне и простыни хватит!»

И, представьте, ни за что не берёт назад одеяло! Приходится девочке вставать и самой тащиться с одеялом к Галке.

Так уж мы и привыкли; если кто-нибудь поёжится с вечера – утром ищи на себе Галкино одеяло. А она хитрая – укрывает, когда девчонка уже уснёт.

Мы сколько раз с ребятами говорили – пусть это мелочь, но это забота о товарище. Это уже «черта характера».

– А что вы думаете! – перебил Нину Костя-чемпион. – Такие черты характера могут потом перейти в настоящую самоотверженность.

– Вот-вот, – сказала Нина, – за это Галку мы все и любили, готовы были что хочешь для неё сделать!

– А вы бы сфотографировали её на лету, когда она с дерева – кувырком. Вот был бы ей подарок! – посоветовал Валерка. – Да так, чтобы даже все синяки на карточке вышли.

– Ну так слушайте, слушайте, – продолжала Нина. – Были мы в походе. Настала ночь. Мы, девочки, разместились все рядом.

И вот, представляете себе, день был хороший, тёплый, а к ночи – как поднялся холод! Вожатая волнуется!.. Вы, говорит, замёрзнете, вас, говорит, тулупами укрыть бы надо! А тут ещё, как назло, запасных одеял не взяли!

Мы закутались, кто как мог, но всё равно – ветер так и гулял, так и гулял под одеялами. Я закрылась с головой – дышать трудно.

– Девочки, давайте немного почудим, а? Может, согреемся? – предложил кто-то из нас, и все охотно согласились.

– Галка, помни меня, а то я вся закоченела! – попросила одна девочка. – Только я, из-под одеяла вылезать не буду, ладно?

– Ладно уж… Я и через одеяло тебя как тесто замешу! – и Галка принялась за дело.

– Ой, мамочки! – визжала девочка.

– Размамкалась! Тепло?

– Угу!

– Гала, а теперь меня утрамбуй! – попросила Валя.

Мы все так и покатились!.. Валя – тоненькая, хрупкая. Трамбовать! Что от неё останется?!. Но добросовестная Галка усердно, как всегда, взялась за дело.

– Работаю всерьёз, по первому разряду! – заявила она.

Тут и я расхрабрилась.

– Ну, Галка, была не была – наделай из меня отбивных котлет!

Наконец Галка честно перетрамбовала, перемесила всех, наделала из нас котлет и тоже улеглась – с самого края.

– Ну, теперь на бочок и – спать! – сказала Тамара. – Спокойной ночи.

Через несколько минут мы снова стали подмерзать.

Как ни подтыкай одеяло, всё равно – то там дует, то тут поддувает.

Даже Галка не уверяла, что ей тепло.

А ночь такая тёмная, что кажется, хвати её рукой – и зачерпнёшь полную горсть чёрного. Лежим мы и слышим, как листья шуршат: ш-ш-ш… А ветер в кустах гудит: гу-у-у…

Несмотря на холод, я быстро заснула, но потом проснулась. Мне было так тепло, что я даже руки из-под одеяла выпростала. И вдруг нащупала на себе второе одеяло. Да ещё подоткнутое со всех сторон.

Я сразу поняла: «Галка! С ума сошла! В такую холодину своим одеялом накрыла! А сама под одной простынкой скрючилась, наверное!»

«Нет, это у тебя не пройдёт», – подумала я. Но вставать… Бр-р-р… как не хотелось мне вставать!..

Галку я даже в этой темноте быстро нашла, она с краю была. Я набросила на неё одеяло, только подтыкать не стала – боялась разбудить. Потом добежала до своего места, бухнулась, сделала из одеяла берлогу, подобрала под себя руки и ноги и лежала, стуча зубами, пока не заснула.

Потом сквозь сон слышу – ворчит Валя, которая рядом со мной спала.

– Галка, чертовка такая! Бухнула на меня своё одеяло…

Валя поплелась относить Галкино одеяло, а я сквозь сон подумала: «Ну и Галка! Добрая душа! Успела уже после меня Валю укрыть!»

Валя, шаркая ногами, медленно передвигалась. Слабенькая, худенькая… Наверное, утопает под большим одеялом…

– Слушай! – сонным голосом проговорила она. – Тут до Галки – трое лежат?

– Трое.

– Понимаешь, я нашла только пять ног!

Я проснулась окончательно.

– Смеёшься ты, что ли? Что ж там, два с половиной человека?

– Сама не понимаю… Я уже всё перещупала.

– Слушай, – меня разобрал смех, – может, одна нога в головах лежит? Ты пощупай под подушкой!

– Иди ты… Ой, господи, я же стою на чьей-то ноге!.. Высунула за километр! Сама спит себе под одеялом, а бедную ногу на улице оставила! – Валя ещё пошуршала немного. – Ну вот, нашла, наконец, Галку, ненормальную нашу…

Короче говоря, за ночь ещё три девочки, одна за другой, находили на себе Галкино одеяло. Ну, конечно, ни одна из них не оставляла этого одеяла на себе. Поднималась, шла накрывать Галку. Одна девочка даже окликнула её:

– Ну что ты, Галя, выдумала? Сама, небось, дрожишь, как Бобик!

А Галка сквозь сон отвечает:

– Ну да, дрожу – жарко, как в Африке… – и тут же опять тонко засвистела носом.

Упрямая какая, а?

Когда стало рассветать, мы все проснулись и принялись рассказывать друг другу про Галку.

А она всё посапывает – спит.

Мы ёжились и, чтобы согреться, стали делать под одеялом упражнения для рук, ног и брюшного пресса. Потом проделывали всякие выкрутасы: брыкались, подскакивали, задирали ноги кверху.

А когда ещё немного посветлело, Валя как крикнет:

– Девочки, смотрите, – что это с Галкой?!

Мы, как повернулись, так и глаза вытаращили: на Галке была целая гора одеял. Так и торчат края: серые, коричневые, синие…

Тут как раз вожатая подошла, наша Тамара.

– Ну, девочки мои, проснулись? Спать-то, небось, тепло было?

– Какой там тепло, холодина… – Мы даже как следует не посмотрели на Тамару; мы во все глаза глядели на Галку.

А Тамара нам говорит:

– Ну как же холодина? Пришла машина из лагеря, одеяла привезла, и я вас, озорниц, накрыла вторыми одеялами – каждую сама укрыла… Вы спали и не пошевельнулись!..

Мы так рты и разинули, а потом разом как захохочем!

Тамара думала – мы с ума сошли. А мы от смеха давимся и киваем на Галку.

– Вот кому тепло!

Галка спала под семью одеялами, раскинув руки, и, наверное, видела очень хороший сон.

Зонтик

Дима и Толик стояли в парадной и уныло смотрели на улицу.

Нет, это был не дождь. Это был настоящий водопад. С неба лилось и лилось… Можно было подумать, что на небе треснула главная туча, и вся вода, припасённая на месяц вперёд, обрушилась на голову разом.

Пробежаться бы по лужам босиком! Чтобы брызги во все стороны! Да не разбежишься…

Завтра утром – большой пионерский[3]3
  В СССР все ребята в возрасте от 10 до 15 лет были пионерами – членами Всесоюзной пионерской организации (массового детского коммунистического объединения). Пионеры участвовали в парадах 1 мая и 7 ноября, а 19 мая проходил большой парад в честь Дня пионерии, в котором участвовали Пионерские организации всех школ.


[Закрыть] парад. Парад на Дворцовой площади[4]4
  Дворцовая площадь – главная площадь Санкт-Петербурга (тогда Ленинграда) перед Зимним дворцом.


[Закрыть]! А сейчас ребята возвращаются с репетиции. На них специальная, новенькая форма – белоснежные шёлковые рубашки и шёлковые галстуки. Разве выскочишь в такой форме под этот ошалевший ливень?

«Зонтик! Вот что сейчас нужно до зарезу… Недавно был у бабушки, посылает она в булочную, ворчит: возьми зонтик! Так куда там! Отмахнулся: больно надо с зонтом тащиться! А сейчас бы…»

Димка даже стонал, когда мимо проплывал зонтик в белых вспышечках дождя.

Что же делать? Наверное, уже десять часов вечера! Длинноногий быстрый Димка так и приплясывал на месте. А Толик, полуоткрыв рот, выжидательно смотрел на Димку.

– Что делать-то будем, а? – жалобно тянул он. – Дим, придумай… Ты же у нас голова…

– Угу… Ума палата, да ключ потерян.

Но всё-таки у Димки уже созревают планы. Самые фантастические. Он вытягивает шею и, шевеля кончиком носа, как крольчонок, предлагает:

– Давай разведаем, а вдруг проберёмся через проходные дворы и – прямо в автобус. Сделаем так – ты вылетаешь пулей, а я…

– Я – пулей?! Сами же меня тюленем дразните, а тут – пулей…

– Н-да… ты пока раскачаешься, и ливень кончится! – Димка круто повернулся, прошёлся взад-вперёд и хлопнул Толика по плечу: – Ну, хорошо, а если так…

Тут дверь распахнулась, и в неё сначала боком протолкнулся раскрытый зонтик, а за ним быстро вошли мужчина и женщина и начали подниматься по лестнице.

– Толик, видал?.. Зонтик!.

– Я сам подумал… Да как?

– Как, как… – Димка рванулся и одним духом взлетел на лестницу, так что перила загудели.

– Знаете что… извините, пожалуйста… вот мы… – и Димка рассказал всё про парад, про пирамиду[5]5
  Пирамида – суживающаяся кверху акробатическая фигура из людей, становящихся друг на друга в несколько этажей.


[Закрыть], в которой они участвуют. – Одолжите нам, пожалуйста, зонтик… Не бойтесь, мы сразу вернём… Вы хоть нас не знаете, но мы же пионеры.

– А хотите, я вам до завтра перочинный ножик дам, – пробасил снизу Толик и стал подниматься. – Смотрите: шило, штопор, отвёртка и три лезвия!

Мужчина и женщина переглянулись.

– Придётся выручать, – сказал мужчина.

Но женщина уже и сама протягивала мальчикам зонтик.

– Возьмите… А залогов нам никаких не надо. Три лезвия… – она усмехнулась. – Ещё карман себе пропорю!.. Но зонтик нам понадобится завтра очень рано. К восьми чтоб были, как из пушки. Квартира пятая. Принесёте?

– Честное пионерское!

– Ну, Васёк, – сказала женщина мужу, поднявшись к себе на второй этаж, – если эти акробаты нам завтра не принесут зонтик, придётся тебе на работу топать под лопухом…

Дима и Толик подлетели к выходу, но только высунулись под дождь – тут же вбежали в подъезд обратно.

– Чтоб тебя… брызгает, – буркнул Дима. – Всё равно намокнем.

– Зонтик-то на одного придуман, – вздохнул Толик.

– Вот что! – вдруг осенило Димку. – Ты сядешь на меня верхом – ну, на плечи мне, – и возьмёшь в руки зонтик.

– Спятил… – испугался Толик. – Я же толстый!

– Чепуха, – храбро сказал Дима, – я в лагере поднимал, знаешь, какую бочку с водой? В полтора раза толще тебя!

– Ну, давай… Только я тебе форму помну.

– Да… форма. Ну тогда так: возьмёшь зонтик и мою форму, а я, так и быть, побегу прямо под ливнем.

– «Так и быть»… «Под ливнем»… Хитрый! – сказал Толик. – Давай лучше я под ливнем, а ты неси!

– Всё дело хочешь провалить, да? Я же всё изомну. А ты аккуратный. Хозяйственный.

И Дима быстро снял форму, а ботинки свои привязал под самый верх зонтика.

– Держи, Толька! – Димка с разбегу прыгнул в тёплую лужу. – Опа! Понеслись!

Толик вступил в единоборство с дождём и ветром. Ветер сразу набросился на зонтик, подхватил его снизу и старался заломить Тольке за спину.

– К голове, к голове зонтик прижимай! – командовал Димка. – Надень его на голову! А форму – под локоть!

Толик пыжился, старательно прижимал зонтик к голове, но ветер рвал его из рук, а Димкины ботинки без зазрения совести ездили по Толькиной физиономии. Тольку всего искрутило, извертело…

Димка бросился на помощь. Он ухватил зонтик двумя руками и старался удерживать его над Толькиной головой, как балдахин над каким-нибудь великим падишахом. Ботинки раскачивались на ходу, как два маятника.

– Ну и ливень! Как из пулемёта строчит!

Вода была везде – она с грохотом вымахивала из водосточных труб, она облепила промокшие до последней нитки деревья.

– Заруливаем в парадную! – распорядился Димка. – Пришвартовались!

Ребята вскочили в свой подъезд.

Майка облепляла Диму, как приклеенная.

– Ну и хорош!.. Грязью заляпан по самые лопатки… На макушке и то ошмётки грязи… – запыхавшимся баском сказал Толик.

– А хорошая была прогулочка, верно?

– Жалко, никто не видел… как мы… гениально…

Вдруг кто-то сказал:

– Гениально!.. С зонтиком-то всякий сможет!.. А ты попробуй голыми руками…

Ребята обернулись и увидели мальчика. На нём была точно такая же форма, как и у них.

«Тоже с репетиции, – сразу поняли они, – наш!..»

– Торчу здесь сто лет, – сказал мальчик зло, – а он всё льёт и льёт… Всякий приличный дождь даст, даст и перестанет, а у этого – ну никакой совести!

– Да уж, дождина так дождина… – мялись ребята. – Мы тебе очень сочувствуем…

– Что мне сочувствие… – хмуро протянул мальчик и вдруг выпалил: – Выручите, а? Одолжите зонтик! Меня зовут Славкой Голубевым. Я никогда в жизни не обманывал. Хотите, я в залог ботинки оставлю?

Димка и Толик смотрели друг на друга и молчали. Димкины брови поднялись острыми уголками и шевелились. Кончик носа вздрагивал от напряжения. Что делать?

– Ботинки совсем новые… «Скороход»[6]6
  «Скороход» – ленинградская фабрика, изготавливавшая различные виды обуви. Существует и сейчас, но занимается пошивом лишь детской обуви.


[Закрыть], – добавил Слава.

– Понимаешь, – выговорил, наконец, Димка, – зонтик-то не наш… Нам самим его дали. Чужие люди… А завтра надо отнести… чуть свет…

– Вот оно что! – Слава совсем помрачнел. – Раз чужой, тогда конечно…

Слава уже больше не смотрел на ребят. Но мальчишки не уходили. Они переминались с ноги на ногу.

– А вообще-то… – вдруг сказал Толик таким голосом, как будто у него кончался завод.

– Ну что? Говори! Говори! – теребил его Димка.

– Нам поверили… а мы?

– Дадим? – сказал Димка.

– Дадим!

Голос Толика звенел, будто его снова завели на всю пружину.

– Живём! – Славка засиял. Сияли пшеничные волосы и брови, сияла даже ямочка на подбородке.

Он запрыгал на одной ноге, а с другой стал на весу стаскивать ботинок.

– Эх ты, балерина! – зло кинул Димка. – Нужен нам твой ботинок, как петуху тросточка! Дай честное пионерское и надевай обратно свои «скороходы»! Только запомни – зонтик должен быть у нас в семь часов утра, а то мы к восьми не успеем отнести.

…Когда Слава вбежал в свой подъезд, он налетел на девочку лет одиннадцати. Тоненькая, бледная, она громко всхлипывала, и косички её вздрагивали.

– Ты чего тут носом хлюпаешь? – спросил Слава.

Девочка сперва испуганно его оглядела, потом сказала:

– Застряла тут… и выйти нельзя… Как из ведра. Я только после болезни… если промочу ноги – готово дело. Я ведь прямо как Ванька-Встанька: встану – лягу, встану – опять свалюсь. – Девочка всхлипывала на каждом слове. – Я уже чувствую, как по мне температура прыгает. У меня гланды… Уже так поздно! Мама, наверное, с ума сходит…

– Плакать – это ты брось, – солидно сказал Слава, отряхивая зонтик.

– Хорошо. – Девочка старательно утёрла платком нос. – Плакать я больше не буду, – решительно добавила она и… заревела ещё громче.

Славка колебался всего несколько секунд.

– На… держи! – сказал он мрачно и протянул зонтик так, словно отдавал ей необыкновенную драгоценность.

Девочка посмотрела на Славку с изумлением, как будто перед ней стоял не Славка, а добрая фея в пионерском галстуке.

– Ой, спасибо!.. Какой вы… – она долго подбирала слово, – вежливый! Но вы же меня совсем-совсем не знаете!

– Знаю… Знаю, что принесёшь.

И Слава выпалил девочке всё про слёт и про зонтик.

– Понимаешь, если ты не принесёшь мне его в шесть часов тридцать минут утра, мы все обманем тех людей.

– Зонтик будет у вас даже в шесть часов пятнадцать минут! – Девочка шагнула к выходу, торжественно подняв над головою зонтик.

– Погоди, дело есть.

Девочка остановилась.

– У тебя ноги какие? Длинные?

– Ноги?.. А что, надо сбегать куда-нибудь? Вообще-то ноги у меня длинные, только худые очень…

– Вот так да! Очень мне интересно, худые они у тебя или толстые, прямые или кривые? Ты мне скажи, туфли какие носишь? Большие?

– A-а… У меня тридцать четвёртый размер.

– Давно бы так. Подожди минутку!

Через минуту он вернулся и неловко протянул девочке боты[7]7
  Боты – резиновая или утеплённая фетровая, суконная и т. п. обувь, закрывающая щиколотку и надеваемая обычно поверх другой обуви в сырую или холодную погоду.


[Закрыть].

– На… Сестрёнкины.

…Когда Люся в двенадцатом часу ночи примчалась домой, на маме, как выразился папа, лица не было.

– Наконец-то! – ахнула она. – Явилась! И сухая?! Зонтик-то кто ж тебе дал? А сердце-то, как овечий хвостик… Бежала?

Папа схватил Люсю в охапку.

– Доскакала козочка! И копытца не промочила?.. Ну, повезло тебе, а то бы мама тебя всю горчичниками заклеила.

Люся тут же, захлёбываясь, принялась рассказывать про Славу, про зонтик и про слёт, но мама перебила её: «Потом, потом…» – и велела сначала напиться чаю с малиновым вареньем.

Люся, обжигаясь, глотала чай – уж очень не терпелось всё рассказать. Тем временем мама пошла в переднюю и сразу же вернулась с зонтиком в руках. На лице её было недоумение.

– Люся, откуда у тебя наш зонтик?

– Мамочка, это совсем не наш, он просто похож.

– Как это не наш?! На нём папа даже моё имя нацарапал, видишь?

– Да нет же, мамочка, это что-то другое нацарапано!

И Люся, бросив чай с вареньем, рассказала всё.

– И главное, – быстро говорила Люся, – завтра ровно в шесть утра я должна отнести зонтик Славе, Слава к семи отнесёт Диме, а Дима к восьми – тем людям. Понимаете?

Пока Люся рассказывала, мама с папой лукаво переглядывались и вдруг оба весело рассмеялись.

– До чего же славные мальчишки! – сказала мама.

– Вот видишь, – ликовал папа, – я всегда тебе говорил – мальчишки способны не только бить стёкла своим футболом!

– Доченька, – сказала мама, – можешь завтра спокойно спать и никуда не ходить. Это мы дали мальчикам зонтик.

– Вы?.. Это наш зонтик?.. Ой, мама, папа! Какие же вы у меня молодцы!..

Но вдруг лицо Люси стало серьёзным:

– Как это – можешь спокойно спать? А зонтик-то я должна отнести? Мальчики ведь не знают, что зонтик уже у себя дома? А боты?

– Д-да, – хмыкнул папа, – положение сложное. Придётся действительно отнести зонтик.

…Люся, мама и папа вскакивали с постели по очереди каждые полчаса и смотрели на часы – боялись проспать.

– Подумать только, – вздыхала мама, – не спать всю ночь только для того, чтобы унести из дому свой собственный зонтик и через два часа получить его обратно!

…В шесть часов утра Люся вскочила с постели.

– Люсенька, – сказала мама, – ты хоть зонтик с собой не тащи, пойди просто и скажи.

– Что ты! – сказала Люся. – Слава – человек принципиальный: раз брал под честное пионерское зонтик – значит, должен и вернуть зонтик.

– Ну ладно, только бутерброд проглоти, иначе не пущу!

– Мамочка, можно я съем сыр без хлеба?

– Как хочешь, можно хлеб без сыра!

Ровно в семь часов сорок пять минут утра зонтик, описав обратный круг, снова очутился у себя дома. Мама и папа были готовы к его приёму. Папа даже надел по этому поводу китель и застегнул его на все пуговицы.