Текст книги "Прикосновение"
Автор книги: Розалин Уэст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
– Да.
Ее искренний ответ вызвал недоверчивый блеск в светлых бесстрастных глазах.
– Ты будешь счастлива с наемником, у которого дурные наклонности?
– Я боюсь того, что ты делаешь, Долтон, – Джуд слегка поморщилась от того, чем обернулись ее собственные слова, – и я боюсь за тебя.
Неуверенно замолчав, она погладила его по щеке, и от нежности этого жеста у Долтона в груди перевернулось сердце. Он поймал ее руку и поцеловал с такой же горячностью, с какой старался изложить Джуд свои доводы.
– Я уже говорил о своем отношении к этому.
– И ты говорил, что думаешь покончить со своей работой. Так почему не сейчас? – И, собрав все свое мужество, Джуд добавила: – Почему не со мной?
Он долго лежал неподвижно, и Джуд, нервничая, ждала, не зная, как он отнесется к ее последнему вопросу, и сомневаясь, не зашла ли слишком далеко за ограду, которой он окружил свое сердце. Она видела, что Долтон заботится о ней и ее семье, но просто не понимала, на каком месте в списке его приоритетов стоит это чувство.
– Нам нужно поговорить, Джуд.
В том, как он произнес это, было что-то зловещее, и Джуд, с трудом проглотив комок, приготовилась услышать «прощай» и поклялась себе не плакать, когда это слово будет сказано, потому что всегда знала, что так и будет.
– Я помню, что обещал не говорить о делах, но теперь без этого не обойтись.
– О делах? – Она растерянно моргнула, осознав, что речь пойдет не о них и их будущем или отсутствии такового.
– Кэтлин Джемисон самостоятельно наняла еще одного стрелка, Латиго Джонса. Помнишь его?
– Но… Я не понимаю…
– Он здесь ради денег, Джуд, а деньги – это преимущество Джемисонов перед всеми вами. Старик слег в постель, и всем распоряжается его дочь. Она скверный человек, Джуд, а Джонс работает на нее. Джуд, я знаю этого человека, он профессионал и законченный негодяй. Если мисс Джемисон захочет выгнать вас из долины, Джонс не отступит, пока не сделает этого – или не умрет.
– И ты собираешься быть вместе с ним? – Джуд побелела как полотно, и как ни старалась придать своим словам иной смысл, они прозвучали обвинением.
– Я надеюсь, мне удастся удержать его от настоящего кровопролития. Мы очень давно знаем друг друга, так что, возможно, он прислушается ко мне.
– А если мисс Джемисон прикажет убить всех нас? Долтон только сжал зубы – у него не было ответа.
– О Боже, – в отчаянии прошептала Джуд.
– Джуд, – заметив, как она дрожит, Долтон привлек ее к себе, крепко обнял и поцеловал в волосы, – я хочу, чтобы ты вместе с Сэмми и Джозефом уехала в Шайенн. – Его голос дрожал от волнения. – Я хочу, чтобы вы оставались там, пока я не присоединюсь к вам. Когда я закончу здесь, мы сможем уехать, куда ты захочешь. Не беспокойся о деньгах, у меня их достаточно. Если ты не хочешь продавать землю Джемисону, можешь подождать лучшего предложения – быть может, от железнодорожной компании. Я слышал, они собираются дотянуть дорогу до Дедвуда, и тогда твоя земля может стать в два, а то и в три раза дороже. Делай что хочешь, Джуд, только, прошу тебя, сейчас уезжай отсюда.
Джуд слушала его, но из всего сказанного ее мозг уловил только одно слово – «мы».
– Ты останешься с нами?
– Навсегда. – Его напряженное выражение не изменилось. – Разве ты не так сказала?
– Навсегда. – Ее мозг был настолько притуплен, что не воспринимал остальные слова его речи. Долтон Макензи собирался стать членом ее семьи, которого она будет любить и вместе с которым будет стареть. Навсегда – это было похоже на мечту, и Джуд не смогла удержаться и не спросить: – Ты уверен, что хочешь этого? Сэмми, Джозефа… и меня?
– Именно этого я всегда хотел, Джуд. Именно тебя я всегда хотел.
Ее охватил лихорадочный жар, сопровождаемый приступом легкомыслия, а сердце бешено забилось – и все это не очень помогало сосредоточиться. Джуд мечтала услышать, как мужчина говорит ей эти слова, она молилась, чтобы их сказал именно этот мужчина, и сейчас они с трудом укладывались у нее в голове. Будущее с Долтоном. Сильный мужчина, который станет образцом для подражания для Сэмми, Молодой воин, которого Джозеф может обучать мудрости. Любовник, который всю оставшуюся жизнь будет занимать ее сердце и постель. Все было просто великолепно, за исключением одного – Долтон не сказал того, что ей необходимо было услышать.
Он не сказал, почему так поступает. Он не сказал Джуд, что любит ее.
Это заставило мозг Джуд снова заработать и задуматься над остальными словами. И ее радость превратилась в лед в жилах.
– Закончишь здесь? – переспросила она. – Ты хочешь сказать, убьешь моих друзей? Это ты подразумеваешь под словом «закончу»?
– Джуд…
Она села и, стараясь унять дрожь, обхватила себя руками, а когда он попытался снова привлечь ее к себе, отпрянула в сторону.
– Нет! – Джуд в полном отчаянии посмотрела на Долтона. – Мы уедем сейчас. Мы можем собрать вещи и уехать еще до рассвета. – И, не дав ему возможности выразить свое облегчение, закончила: – Но ты тоже поедешь с нами, Долтон. Мы поедем, если ты тоже сейчас уедешь.
– Я не могу, – отказался Долтон.
– Не можешь или не хочешь?
– Это не имеет значения. Я говорил тебе, какие у меня дела. Меня наняли на эту работу, и я должен ее выполнить, я обязан оплатить долг Джемисону. Я связан честью…
– Честь здесь ни при чем! То, что ты делаешь, несправедливо, ты обижаешь невиновных людей. А несправедливость остается несправедливостью независимо от того, какими красивыми словами ты ее маскируешь.
Его лицо превратилось в гранит, а глаза – в сталь.
– Долтон, прошу тебя. Ты хочешь начать все заново, иметь дом, иметь семью. Поедем с нами, и у тебя будет все это. Прошу тебя! – Она искала в его глазах хоть малейший признак колебания, но, ничего не увидев, еще больше встревожилась и попыталась заставить его, предъявив весьма шаткий ультиматум: – Если ты сейчас не поедешь с нами, больше вообще сюда не возвращайся.
– Ты так не думаешь.
– Не приходи ко мне с руками, испачканными кровью моих соседей.
– Тогда просто уезжайте сами. Забудь обо мне. Просто уезжайте и оставайтесь в безопасности. – Встретив взгляд Джуд, он прочел в нем непритворную обиду, горечь и страх и знал ее ответ еще до того, как она грустно высказала его вслух.
– Нет. Эта долина – единственный дом, который я знала, и я из нее не уеду. У меня есть ответственность… – Она беспомощно замолчала.
Глубокая, отчаянная паника охватила Долтона. Его первой безумной мыслью было схватить Джуд и, крепко связав, если понадобится, отвезти в Шайенн. Неужели Джуд не видит, что он едва не сходит с ума от беспокойства о ней и о тех, кого она любит? Неужели она не понимает, что он больше не чувствует себя в стороне от судьбы других? Он спас бы всех, если бы мог, но он не занимался спасением, его профессией было разрушение, и он никогда ее не стыдился до этой самой минуты. Его ужасно возмущало, что Джуд просила слишком многого, отлично это понимая.
– Я откровенно рассказал тебе о мотивах своего поведения, не пора ли и тебе признаться в своих?
– Я… я не понимаю…
– Очень печально, Джуд, но ты действительно не понимаешь. Ты не понимаешь, что единственная вещь, удерживающая тебя здесь, – это твой собственный страх. Чего ты боишься? Жизни? Или ты чувствуешь, что люди будут заботиться о тебе, только если ты будешь играть роль мученицы? Те, кто тебя любит, не перестанут любить тебя из-за того, что ты будешь отстаивать себя и то, чего ты хочешь. Ты не можешь быть совершенством, Джуд, и никто не может.
– Нет необходимости говорить мне, насколько я несовершенна, – возразила Джуд, обиженная и удивленная его словами. – Я прекрасно знаю все свои недостатки.
– Тогда перестань прятаться за ними, черт возьми! Неужели так трудно поверить, что я беспокоюсь о тебе?
– Да! – вырвался у нее возглас унижения и стыда.
– Что ж, отлично. – Его собственный стыд и тяжелое чувство вины заставили его спрятаться за завесу оскорбленной гордости. – Тогда храни свою святость ради всей пользы, которую она тебе приносит. Наслаждайся своим одиночеством, оплакивай саму себя. Единственный, кто сочувствует тебе, – это ты сама, Джуд.
Долтон поднялся на ноги и стал одеваться, а Джуд, не двигаясь и не осмеливаясь даже попытаться что-либо сказать в свою защиту из-за раздиравшего ее смятения, наблюдала за ним, пока он не надел на себя все, кроме куртки.
Тогда она тоже встала, гордая и несгибаемая, надела ночную сорочку и, нагнувшись, подняла теплую овечью куртку с приставшей к ней сухой травой. Ничего не говоря, она протянула ее Долтону, но ее скованный жест сказал ему все. Он взял куртку, так же ничего не говоря, так же чувствуя растерянность, но не имея сил свернуть на дорожку, ведущую к Джуд.
Вероятно, все было так, как и должно было быть.
– Джуд…
– Просто уходи, – твердо сказала она, борясь с влагой, наполнявшей ее глаза; ей хотелось, чтобы он ушел до того, как она даст волю слезам.
Но Долтон не мог так просто оставить ее. Джуд не сопротивлялась его неожиданному крепкому объятию, не противилась его поцелую, а вернула его с ненасытностью, с неутолимой жаждой, вцепившись пальцами ему в волосы и втянув в себя его губы. А затем с той же лихорадочной поспешностью она резко оторвалась от него и зашагала через двор к темному дому. Мгновение Долтон смотрел на нее, восхищаясь ее решительной походкой и в то же время проклиная ее упрямство, а потом, задув лампу, вышел к своей лошади, грубым рывком развернул ее и направился прочь еще до того, как Джуд поднялась по ступенькам к дому. Он так и не увидел, как она без сил ухватилась за опорный столб и ее тело тряслось от беззвучных рыданий, когда она прислушивалась к стуку копыт, уносивших прочь его и все ее надежды.
– Ты позволила ему уехать. – Тихий голос неожиданно вторгся в страдания Джуд, и сквозь пелену слез она смутно увидела фигуру Джозефа. – Должно быть, я стал стар. Я думал, ты так же хотела, чтобы он остался, как он не хотел уезжать.
– Такие люди, как он, не остаются рядом, когда в них нуждаются, если только им не заплатят хорошие деньги, – с горечью сказала она.
– Что хорошего в таких людях? – видимо, соглашаясь, спросил Джозеф.
– Ничего хорошего, – презрительно фыркнула Джуд, заставив себя выпрямиться в попытке вернуть себе чувство собственного достоинства.
– Кому нужен мужчина, думающий больше о своей работе, чем о своей женщине? Лучше, что он уехал.
Она кивнула, пытаясь убедить себя, что так и есть, и Джозеф тоже кивнул, очевидно, одобряя ее решение.
– Наемник, не подходящий для меня мужчина – все так, как вы сказали.
– Человек, который убивает ради удовольствия, человек без чести.
– Нет, – возразила Джуд, встав на сторону Долтона. – Это неправда. Долтон не такой. Он честный. Именно гордость не позволяет ему бросить дело, которое он считает несправедливым.
– Необоснованная гордость, – провокационно заметил Джозеф.
– У него есть основание, есть причина. – Она запнулась. Взглянув на вещи с его точки зрения, она значительно изменила свое отношение ко всему. Если бы не это непоколебимое чувство чести, Долтон был бы похож на своего друга Джонса, и сейчас она не плакала бы по нему. Присев на верхнюю ступеньку, Джуд обхватила руками согнутые колени. – О, Джозеф, я попросила его бросить все, что имеет для него смысл в жизни, а он сказал обо мне ужасные вещи… и, я думаю, он был прав в том, что сказал. Я настаивала, чтобы он сделал выбор, а потом прогнала его, когда он выбрал не то, что я хотела. Я рассердилась, потому что он не отступился от данного им слова. Но разве я намного лучше, если заявила, что кусок земли стоит дороже, чем человек, которого я люблю? – Она взглянула на старика и доверительно сказала: – Да, я люблю его, – как будто ей нужно было отстаивать свои права.
Джозеф только кивнул, его взгляд был полон понимания и печали.
– Люди моего племени ценили землю дороже своих жизней, и теперь никого из них больше нет. Но они умерли, не поступившись своей честью.
Джуд вытерла глаза и грустно сказала:
– Он просил меня уехать, отвезти вас и Сэмми в безопасное место, но я не уеду. И не хочу умереть здесь, Джозеф. Он был для меня всем, а я позволила ему уехать. Что мне теперь делать? Я никогда не увижу его снова, он никогда больше не вернется.
Джозеф ничего не ответил. Он был старым и мудрым человеком, который знал, что влюбленные молодые люди подчас обижают друг друга, идут наперекор своим сердцам. Он и сам делал много такого ради любви женщины, которая не собиралась принадлежать ему, и знал, что такое сердечная боль. И он понимал Долтона гораздо лучше, чем Джуд, которая полагала, что никогда больше не увидит своего любимого – в этом она сильно ошибалась.
Глава 23
Самым трудным из всего, что когда-либо приходилось делать Джуд, оказалось встать на следующее утро, не приняв никакого решения.
Она крутилась и вертелась весь остаток ночи, пытаясь здраво обдумать будущее, невзирая на то что запах Долтона, впитавшийся в ее кожу, не переставая терзал ее чувства. Его слова, одновременно жестокие и добрые, все время эхом звучали у нее в мозгу. Она никак не могла найти выход из создавшегося противоречивого положения. Ей нужен был Долтон, и она хотела согласиться со всем, что он предлагал, но она не могла принять предложение, за которое нужно было заплатить жизнью друзей. Долтон был прав: ни земля, ни станция никогда не были ее мечтой. Если бы не ее верность отцу, она не задумываясь продала бы и то и другое. Но если она сейчас продаст их, это будет измена соседям, ради собственной выгоды она подорвет силу их сопротивления. Всю свою жизнь Джуд действовала во имя интересов других, и теперь этой привычке трудно было изменить. И что ее ждет после того, как она пожертвует всем ради идей, которых не разделяет, пожертвует мужчиной, которого любит, ради чьих-то чужих принципов? Одинокая жизнь там, где ей никогда не нравилось жить. Пусть Джуд была глупой, но у нее тоже было чувство чести, которого она придерживалась. Пойманная в ловушку гордости, она ничем не отличалась от Долтона. И он был прав, когда говорил о ее страхе. Насколько легче было решать за других, чем принять решение, касающееся собственных интересов.
Неужели так плохо хотя бы однажды подумать о себе и нуждах своей семьи? Не на Джуд лежит ответственность за ситуацию, сложившуюся в долине, она не опекун своим соседям, у них есть такой же выбор, как и у нее. Или предполагается, что она должна чувствовать за собой вину, если они решат остаться и умереть, а она выберет жизнь? Только что за жизнь будет у нее, если она будет знать, что эта жизнь построена на крови друзей? И как она может быть счастлива с Долтоном, зная, что он тот, кто пролил эту кровь?
Одеваясь, Джуд размышляла, почему ни одна из ее проблем не решалась легко, а спускаясь по лестнице из мансарды к аромату выпечки Джозефа и крепкому запаху смазки и кожи упряжи, которую ремонтировал Сэмми, удивлялась, что все может быть таким знакомым и неизменным, когда на самом деле теперь стало совершенно другим. Бисквит, подняв лохматую голову, застучал хвостом, сообщая двум мужчинам о ее прибытии.
– Доброе утро, Джуд, – радостно приветствовал ее Сэмми. – Я как раз закончил чинить этот подбрюшный ремень. Теперь он больше не будет натирать шкуру Генералу Шеридану. – Он поднял свою работу, чтобы сестра одобрила ее, но она, даже не взглянув, подошла и обняла его. Немного растерявшись, он тоже обнял ее, а потом начал выворачиваться из ее крепких объятий. – Ты раздавишь мне внутренности, Джуд, – недовольно пожаловался он.
– Прости. – Она отпустила его и вытерла слезы, пока Сэмми не заметил и не задал кучу неловких вопросов, и, изобразив улыбку, положила ему на колени бумажный сверток. – Вот, это тебе.
– Мне? – У него округлились глаза. – У меня день рождения?
– Нет, – Джуд пригладила ему взъерошенные волосы, – это от Дол… от мистера Макензи. Он дал его мне, когда мы встретились в Шайенне, но я вспомнила о нем только сейчас.
– Я думал, ты сердишься на Мака. – Нахмурившись, Сэмми перевел взгляд со свертка на спокойное лицо сестры.
– Нет, – усмехнулась она, – я не сержусь на него. Просто у нас с ним разные взгляды на вещи, но это не означает, что я сержусь на него.
– Хорошо, – просиял Сэмми. Тема была слишком сложной для его понимания, и он был счастлив снова вернуться к подарку. – Могу я развернуть его сейчас, или нужно подождать особого дня?
– Сегодня и есть особый день. – У нее внезапно сдавило горло. – Открой его сейчас.
Он быстро разорвал коричневую бумагу и откинулся назад в безмолвном благоговейном восхищении. Достав из свертка пару перчаток из оленьей кожи, Сэмми вертел их в руках. Перчатки были точно такими же, какие носили кучера дилижансов.
– Вот это да! – было единственное, что он нашелся сказать, но его глаза сияли от восторга.
– Примерь их, – мягко подсказала Джуд, обменявшись улыбкой с Джозефом, который подошел взглянуть на подарок.
– Вот это да! – снова прошептал Сэмми, натянув плотные перчатки, и, согнув пальцы, покрутил руками, чтобы полюбоваться покачивающейся бахромой.
Джуд была вынуждена отвернуться, чтобы не лишиться сознания от нежности, теснившей ей грудь.
– Ну и как они? – поинтересовался Джозеф.
– Просто великолепны, – улыбнулся ему Сэмми. – Не могу дождаться сказать Маку, как они мне нравятся. Как ты думаешь, Джуд, когда он снова заедет к нам? Джуд?
– Не знаю, Сэмми. – Она слегка вздрогнула, но тотчас взяла себя в руки и привычным жестом подняла голову, вздернув подбородок. – Я не знаю, вернется ли он вообще.
– Ты хочешь сказать, что он больше не приедет? – Радость исчезла с лица юноши.
– Но Джуд не успела найти подходящий ответ, потому что со двора в комнату ворвался страшный шум, поднятый всадниками и испуганными лошадьми. Поклявшись не показывать собственного страха, она схватила старинное ружье и бросилась к двери – похоже, Долтон вернулся раньше, чем она ожидала.
Долтон Макензи был всецело поглощен бутылкой бурбона, принадлежавшего Патрику Джемисону. Свою первую рюмку он выпил сразу по возвращении из объятий Джуд Эймос. Это было несколько часов назад, когда тяжелая темнота окутывала изысканный кабинет, наполняя его углы, как она наполняла закоулки души Долтона. Он не стал зажигать лампу, предпочтя туманные тени, как нельзя лучше соответствовавшие его настроению, и, чтобы никто не мешал его раздумьям, запер дверь, не желая делиться такими личными переживаниями ни с насмешливым Латиго, ни с жестокой Кэтлин. Не торопясь, он пил рюмку за рюмкой, но не получал настоящего удовольствия от мягкого и приятного тепла напитка. Он действовал механически и не искал наслаждения в чудесных вещах, которые предлагал Джемисон, а пытался заблокировать мозг от всего окружающего, пока темнота постепенно отступала перед рассветом.
Долтон не хотел думать, ему хотелось толстой подушкой отгородиться от видений, вспыхивавших в его мозгу, – некоторые были из его мрачного прошлого, некоторые – безошибочным предчувствием того, что должно случиться. Он мог закрыть глаза, но все равно видел яркое пламя, превратившее дом Барретов в погребальный костер из-за жадности одного человека. Правда, к этому Долтон не приложил руку, но разве он был меньше виноват, чем тот, кто бросил первый факел? Виноват в соучастии, и Джуд была права, обвиняя его, потому что он не был наивным младенцем. Это подтверждали его деньги, испачканные кровью, деньги, которые еще могли купить ему его мечты, но уже не могли купить его желания.
Когда утренний свет заглянул сквозь кружевные гардины, Долтон сделал еще глоток. Он услышал, как ранчо пробуждается к жизни, но в себе не ощущал ни единой ее искры.
Ситуация в долине была мрачной. Долтон понимал, что фермеры не выживут, как бы храбро они ни сражались. Смерть ожидала только первого выстрела, и когда он прозвучит, она не остановится, пока все не будут мертвы и похоронены под сгоревшими домами, которые они надеялись отстоять. События не могли пойти другим путем, когда Кэтлин Джемисон заняла место своего отца, и Долтон ничего не мог сделать, чтобы остановить неизбежное.
Его воображение терзала финальная картина: Джуд стоит посреди пепелища, ее гордый дух сломлен в битве, выиграть которую у нее не было ни малейшего шанса. Долтону все еще не давала покоя та отчаянная надежда, которую он увидел в глазах Джуд, когда она попросила его уехать вместе с ними, когда она искала в нем признаки заботливости, чего-то… хоть чего-то, а он холодно отказал ей. Долтон не мог оправдать себя, говоря, что старался спасти ее, он не искал компромисса, а требовал, чтобы Джуд уступила. Его поступки не были достойными, они ничего ему не стоили и ни к чему его не обязывали, Джуд подтолкнула его к ним и превратила их в пустой жест. Тогда он уехал, как всегда уезжал, с одной лишь разницей – на этот раз он совершил непростительное, он оставил связи, тянувшие его обратно.
Долтон высокопарно заявлял о чести, а где была эта честь, когда разрушали дома, запугиванием заставляли людей отказаться от своих мечтаний, как овец, убивали ни в чем не повинных? Какое он имел право отбирать то, о чем сам мечтал всю жизнь? Ради денег? Из гордости? Во имя долга, который обязан заплатить за свою жизнь? Что за жизнь может быть у него, если все пойдет так, как оно должно пойти? Чего она будет стоить – без Джуд?
Он прислушался к цокоту копыт, когда ранняя смена работников приступила к своим делам – к изнурительной, неблагодарной работе за весьма скромную плату. Но, во всяком случае, они честно зарабатывали свои деньги. А мог ли он сказать то же самое о себе?
Долтон уже приготовился выпить следующую рюмку, когда неожиданно в нем вспыхнул лютый гнев: на Джуд за ее упрямство, которое довело до того, чего можно было бы избежать, на Латиго и его людей за их стремление заниматься своей варварской работой, на Джемисона за его жадность и на владельцев ранчо за их тупоумие, а больше всего на себя за собственное малодушие, не позволившее ему остаться с Джуд, когда она попросила его об этом. Он был не лучше, чем стадо бессловесных, диких животных, управляемых экзальтированной Кэтлин. На самом деле он был еще хуже, потому что все понимал. Он прекрасно понимал несправедливость того, что они делали, это было несовместимо с честью. Не находя ответов, не находя утешения, Долтон выругался и отставил рюмку в сторону.
– Мистер Макензи? Вижу, вы наслаждаетесь моим самым лучшим виски.
– Лучшим, которое можно купить за деньги. – С кривой ухмылкой Долтон взглянул на своего работодателя. – Как меня.
Джемисон медленно входил в комнату. Он выглядел нездоровым и, прихрамывая, неуверенно шел по ковру, опираясь на трость с позолоченной ручкой. Однако было неприятно видеть, что он ухожен и безукоризненно одет, это воспринималось как доказательство того, что человек со средствами может стать выше всего, даже выше убийства.
– Налейте себе еще. – Хозяин ранчо жестом указал на почти пустую бутылку. – Такого вы, вероятно, не найдете ни в одном трактире. У вас, очевидно, хороший вкус, мистер Макензи.
– Забавная штука с хорошим вкусом, Джемисон, – снова криво улыбнулся Долтон. – Любой человек может его приобрести, но не все могут по-настоящему его оценить.
Джемисон слегка нахмурился, не уверенный, что слова нанятого им киллера не являются оскорблением, но решил не возражать и направился к буфету, оставив без внимания количество выпитого напитка и абсолютно спокойную внешность своего наемника, а только удивившись, что тот не рассказал какую-нибудь правдоподобную историю.
– Разве у вас нет никаких дел, мистер Макензи?
Долтон долго смотрел на Джемисона пристальным немигающим взглядом, от которого хозяину ранчо стало не по себе, и наконец, тяжело поднявшись из кресла, заметил с обманчивым спокойствием:
– Да, сэр, я уверен, что есть. Кое-что, о чем мне следовало позаботиться немного раньше.
– И что же это такое?
– Ваши банкноты наверху, у меня в комнате. Я верну их вам после того, как уложу свои вещи.
– Что? – Джемисон моргнул и в замешательстве дернул головой, словно усомнившись, что это произнес Долтон, а не выпитое им виски.
– Я не нужен вам для победы в этой вашей войне. Ваша победа будет подписана кровью, но я не хочу, чтобы мое имя стояло там. Я видел достаточно пролитой крови – и своей, и многих ни в чем не повинных. Можете считать, что я потерял вкус к этому.
Джемисон стоял, раскрыв рот от изумления, а Долтон направился к двери, повернувшись спиной ко всему, что можно было купить за обагренные кровью деньги, ибо открыл для себя, что на них нельзя приобрести ничего по-настоящему ценного.
– Задержитесь на минуту! – воскликнул Джемисон, когда он наконец смог осмыслить решение Долтона. – Вы не можете просто так уйти.
– Почему? – Долтон остановился и оглянулся на него.
– Потому что вы получили от меня деньги, а я получил ваше слово.
– Простая бумага и такая же болтовня. Это не имеет никакого значения.
– Вы обязаны, мистер Макензи! – Тускло-красная злость начала заливать бледные щеки пришедшего в неистовство Джемисона. – Я вытащил вашу шею из петли!
– Если я забыл поблагодарить вас, то спасибо. Но я не просил вас об этом. Я не распродавал себя по частям, когда вы купили мне избавление от той виселицы. Кроме того, если бы не Джуд Эймос, я бы снова по вашей милости болтался на ней… – Пока Джемисон, наморщив лоб, размышлял над сказанным, Долтон продолжал тем же напряженным тоном: – Я не ваша собственность, Джемисон. Я – это не дорогой бурбон и не чистопородные коровы, и с вашей стороны слишком самонадеянно так расценивать меня или любого другого человека. Именно поэтому жители долины будут сопротивляться вам до последней капли крови. Они не покорятся вам, и вы не получите их земли, а это ужасно раздражает вас, не так ли?
– Кем вы себя возомнили, чтобы так разговаривать со мной? – возмутился Джемисон.
– Я просто такой же порядочный человек, как и вы, Джемисон. Полагаю, я просто понял это. Теперь мы с вами в расчете. Честно говоря, я кое-чем обязан вам за разрыв нашего соглашения. – Долтон полез в карман куртки, достал оттуда монету и бросил ее Джемисону.
– Что это значит? – Поймав ее, Джемисон с любопытством посмотрел на истертый пятидолларовый золотой.
– Цена моей души, – сказал ему Долтон. – Я просто выкупил обратно свою душу.
– Тогда убирайтесь. – Хозяин ранчо прищурился и перевел взгляд с монеты на застывшее лицо своего наемника. – Уезжайте. Мне не нужны такие, как вы, чтобы получить то, что я хочу.
– Нет, не нужны, когда ваша дочь может все сделать вместо вас, спалив крыши над головами ваших соседей. Но, я полагаю, это не помешает вам спокойно спать по ночам. – Долтон натянул на голову стетсон и насмешливо коснулся полей. – Успехов, мистер Джемисон.
– Подождите, мистер Макензи. Что вы хотите этим сказать? Я не выжигаю их.
– Нет? Скажите это Барретам, когда они переворачивают пепел от своего дома, чтобы найти тот чудесный чайный сервиз, который вы преподнесли им в качестве свадебного подарка. Но, я думаю, это недостаточная цена, чтобы искупить вашу вину.
– Я не отдавал такого распоряжения. – Джемисон зaмep.
– Ваша дочь отдала после того, как ловко убрала вас со своей дороги.
– Это все они, эти скваттеры, – возразил Джемисон. – Это они выстрелили в меня…
– Вы уверены? Вы видели, кто нажал на курок? Или кто тайком организовал все это? Ваша малышка очень быстро влезла в ваши ботинки. У любого может возникнуть подозрение, что она только и ждет, чтобы теперь подогнать их на себя по размеру.
– Что вы выдумываете? Чтобы моя дочь… чтобы Кэтлин… – Он замолчал с искаженным от переживаний лицом.
– Я ничего не выдумываю, я только хочу, чтобы вы задумались, если ботинки придутся впору… – Долтон скупо, холодно улыбнулся. – Но тогда вы, возможно, не сможете об этом думать. Дайте ей пару дней управлять своими людьми, и вы больше не станете удивляться.
Долтон уже повернулся к лестнице, когда в парадную дверь ураганом влетел Нед Фаррел.
– Мистер Макензи. – Тяжело дыша от возбуждения, он бросил быстрый взгляд на своего работодателя, а затем снова обратился к Долтону: – Я следил за ними, как вы сказали, и у меня хороший слух. Станции «Эймос» грозят неприятности. Я слышал, что они обсуждали, как поджечь там дом.
– Кто? – требовательно спросил Патрик Джемисон и, прихрамывая, направился к двери. – Кто отдал такой приказ?
Нед с трудом перевел дыхание, но четко ответил:
– Мисс Кэтлин. Она и этот парень, Джонс, поскакали туда примерно с дюжиной людей. У всех у них оружие, мистер Джемисон. Не думаю, что они собираются просто зажечь несколько фейерверков, вы понимаете, что я имею в виду.
Долтон понимал.
Они собирались убрать единственное препятствие, которое не могли обойти, – этим препятствием была Джуд.
