Текст книги "Прикосновение"
Автор книги: Розалин Уэст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Глава 21
– Привет, Мак, – усмехнулся Латиго в лицо ошеломленно молчавшему Долтону. – Ну вот, я же говорил, что скоро снова увижусь с тобой.
– Я встретила мистера Джонса вчера во время поездки в форт Ларами. – Глядя на застывшее лицо Долтона, Кэтлин помахивала перед носом кружевным носовым платком. – Похоже, вы оба занимаетесь одной и той же работой. Он был уже прекрасно осведомлен о нашем деле и предложил свои услуги для решения небольшой проблемы с фермерами.
– Вы наняли его? – удивился Долтон. – Не посоветовавшись с отцом?
– Сегодня утром произошла ужасная вещь, – сообщила по секрету Кэтлин, повернувшись к нему спиной, так что Долтон не мог прочесть правду по выражению ее милого, пусть и коварного, личика. – Когда мы с отцом совершали верховую прогулку, один из этих проклятых фермеров выстрелил в нас. К счастью, он промахнулся, но лошадь испугалась и сбросила отца.
– Как сильно он пострадал? – Внутри у Долтона возникло ледяное предчувствие.
– О, ничего по-настоящему серьезного. Благодарю вас за участие. Просто при падении он сильно ушибся и теперь некоторое время вынужден оставаться в постели. Пока ему не станет лучше, я остаюсь за хозяйку. – Она медленно повернулась, и ее вызывающе пылающие черные глаза, не обещавшие ничего хорошего, остановились на Долтоне. – Я знаю, отец ожидает, что вы будете мне так же верны, как обещали быть верным ему. Вы не произвели на меня впечатление человека, который отказывается платить свои долги, мистер Макензи, особенно когда долговое обязательство – ваша жизнь.
– Произошедшее сегодня вечером ваших рук дело, не так ли? – спокойно заметил Долтон.
– Конечно. – Кэтлин наградила его холодной, надменной улыбкой. – Неужели вы полагаете, что дорогой папочка согласился бы с таким нападением на своих бывших друзей? Друзья, пытающиеся напасть на него из засады, – я не могла оставить такое без внимания. Признаюсь, я удовлетворена тем, как проявил себя мистер Джонс, чего не могу сказать о вас, мистер Макензи. Мистер Джонс здесь для того, чтобы проследить, не отвлекаетесь ли вы от того, для чего вас наняли. Как мне стало известно, в Шайенне вы не добились успеха.
– Она не получила поддержки ни от властей, ни от ассоциации.
– А вы, очевидно, не сумели уговорить ее.
– Я уже говорил, что она волевая женщина. Я думал, вам должна импонировать эта общая для вас с ней черта.
– Только не в противнике. – Кэтлин с королевским презрением вскинула голову, а затем сладко улыбнулась своему новому наемнику. – Во всяком случае, мистер Джонс будет гораздо менее деликатен в своих отношениях с ней. Когда она сдастся, остальные быстро последуют за ней.
– А что, если ваш отец не согласится? – Долтон похолодел от предчувствия.
– Некоторое время он не будет принимать решений. Это моя долина, и он не потеряет ее из-за своей глупой нежности к кучке дураков. – Она ударила одним изящным кулачком о другой, как будто мощная сила крушила в порошок мелких землевладельцев. – Я здесь хозяйка, а свобода приходит с абсолютной властью – этому научила меня моя дорогая матушка. В отличие от меня она никогда не умела управлять моим отцом. Мать допустила, чтобы он манипулировал ее жизнью и сделал ее несчастной. В конце концов они расстались. Ну что ж, со мной у него это не получится, я всегда беру то, что хочу. Ни один человек не будет управлять моей судьбой. И ни один человек не будет работать здесь, если не желает выполнять мои приказания.
– У меня с этим нет проблем, – широко улыбнулся Латиго. – А у тебя, Мак?
Долтон ничего не ответил. Его отказ покориться и поразил, и раздосадовал Кэтлин. Она была воинственной женщиной, и оттого, что он отказывался подчиниться ей еще больше хотелось добиться от него повиновения. Кэтлин любила борьбу, а Долтон Макензи обещал, что борьба будет захватывающей, – хотя она не сомневалась в своей конечной победе. Мгновение девушка смотрела на Долтона, надув губы, а затем одарила его обворожительной улыбкой.
– Я знаю, что вы не подведете меня, мистер Макензи, люди вашей профессии нелегко мирятся с поражением. Не сомневаюсь, что вы и мистер Джонс будете работать вместе, чтобы дать мне именно то, чего я хочу. Не правда ли? – Она соблазняюще придвинулась к нему и положила ладони на его мускулистые бедра, но Долтон даже не моргнул.
– Это то, за что ваш отец платит мне, мисс Джемисон. От его холодного ответа Кэтлин замерла, а затем рассмеялась и отошла в сторону.
– Да, верно. А теперь проверим, заслуживаете ли вы этой платы. Мистер Джонс, надеюсь, вы удобно устроились?
– О да, мадам. – Он весело усмехнулся, озорно блеснув глазами. – Удобно, как вошь в парике. Вы просто угадали все мои потребности.
– Тогда желаю вам обоим доброй ночи. – Она повернулась, надменно тряхнув локонами, и направилась вверх по лестнице.
Оба мужчины смотрели на обольстительное покачивание ее юбок, нисколько не сомневаясь, что Кэтлин чувствует их взгляды.
– Интересная женщина, – протянул Латиго. – Вызывает желание лечь ночью спать, не снимая сапог.
– Настоящий скорпион, – согласился Долтон.
– Похоже, тебе необходимо выпить. – Латиго хлопнул его по спине. – Пойдем, опрокинем по маленькой. – Он подтолкнул друга к двери кабинета их босса, и Долтон подчинился, так как устал и плохо соображал. Наполнив бокалы, они оба уютно расположились в больших красных кожаных креслах Джемисона, и Латиго, сделав большой глоток, вздохнул: – А-ах, хорошая штука.
– Однако ты быстро изменил позицию, да? – Держа бокал в руке, Долтон смотрел на Джонса.
– Ты же знаешь меня, Мак, – пожал плечами Латиго. – Я верен только ожидающей меня оплате, а мисс Джемисон была более чем щедра. – И опять мелькнула та же лукавая улыбка, говорившая, что ее предложение заключало в себе не только деньги. – Должен сказать, я предпочитаю быть на побеждающей стороне, так больше шансов уйти живым.
Долтон посмотрел на него совершенно другими глазами, увидев в Латиго не давнего друга, а опасного и безжалостного киллера, который не задумываясь сожжет крышу над головой у семьи – или застрелит женщину, ее брата и их старого повара, если того потребует работа. Но всего несколько месяцев назад и сам Долтон поступил бы точно так же.
– Ты неправильно ведешь себя с Кэтлин. Я хочу сказать, что нужно дождаться распоряжений от ее отца.
– Что? – Латиго уставился на своего компаньона, как будто тот внезапно сошел с ума.
– Джемисон не хочет, чтобы люди здесь пострадали, а если мы сделаем то, что требует от нас его дочь, мы заварим грязную семейную вражду.
– Ну и что? Какое нам до этого дело? Нам заплатили вперед, и какая разница, кто отдает приказы? Что, черт побери, с тобой случилось, Мак?
– Сегодня вечером меня чуть не линчевали после того, как я боролся с огнем, который вы разожгли. Я знаю, что Джемисон никогда не приказал бы это сделать. Я не хочу оказаться по колено в крови, а потом вытаскивать его оттуда, когда он скажет, что все это было ошибкой. Если бы не его дочь, которая подталкивает его, и не мы, он был бы сейчас здесь и пришел бы к какому-нибудь соглашению со своими соседями.
– Мирные решения не оплачивают наши счета, дружище. Мы не занимаемся переговорами. – Склонив набок голову, Латиго с недоумением разглядывал давнего друга. – Никогда не знал, что ты щепетилен в драке, и я определенно не могу поверить, что слышу от тебя разговоры о том, чтобы уносить ноги. – Он с любопытством быстро взглянул на Долтона и насмешливо поднял бровь. – Хо-хо! У тебя виды на прекрасную Кэтлин Джемисон?
– Абсолютно никаких, – недовольно буркнул Долтон.
– Как я думаю, здесь должна быть замешана женщина. Только женщина может заставить мужчину забыть о его долге. – Догадавшись о большем, чем он увидел, Латиго невероятно изумился. – Не хочешь же ты сказать, что это та дурнушка с путевой станции? Не могу поверить этому! – удивленно засмеялся он, поймав взгляд Долтона. – Мак, я видел, что у тебя были самые роскошные женщины и на севере, и на юге, но ни одна из них не превращала твои мозги в кашу. Что особенного ты нашел в этой?
Долтон не мог объяснить это такому человеку, как Латиго, – человеку, который судит обо всем только по наружной привлекательности и толстому кошельку. Проклятие, он не мог объяснить этого даже самому себе и не пытался тратить на это силы.
– Боже правый, неужели ты не понимаешь? – Осушив свой бокал, Латиго, посмеиваясь, откинулся в кресле. – Значит, ты собираешься забросить оружие и завести с этой женщиной кучу уродливых детишек? Собираешься стать фермером? Собираешься отказаться от прекрасного виски и бойких женщин вроде нашей мисс Джемисон, чтобы завязывать на себе тесемки фартука этой старой девы? А как же Сан-Франциско? От него ты тоже откажешься? – Заметив, как внезапно застыл Долтон, Латиго прекратил насмешки. Прежде он видел в глазах людей смерть и сейчас, глядя на своего друга, почувствовал, как у него по телу побежали холодные мурашки. – Ладно, Мак, допивай свое виски и забудь об идее стать домашним. Это не для тебя. Таких людей, как мы с тобой, нельзя привязать к монотонной работе. Черт, через месяц или два она заставит тебя выбирать материал для занавесок. Это никогда не поздно, так зачем соблазняться? Мы не оседлый народ. Если бы мы были такими, мы бы выбрали для себя другую работу. Вот так. Пей, и давай поговорим о прошедших приятных временах и о хорошеньких девочках, с которыми мы спали.
– Я должен снять с себя это и вымыться. – Долтон указал на грязную одежду и отставил в сторону нетронутый бокал. – От меня пахнет дымом и потом, а ни то ни другое не входит в число моих любимых ароматов.
– Конечно, Мак. – Латиго улыбнулся, когда к его другу вернулся обычный юмор. – А я, пожалуй, налью себе еще немного этого чудесного напитка. А потом, когда наступит утро, у тебя, у меня и у мисс Джемисон будет чем заняться. Долтон смотрел, как его друг легкой походкой подошел к буфету и налил себе изрядную порцию бурбона, и ему показалось, что он видит собственное отражение: огрубевший, одинокий, высокомерный человек, интересующийся только Деньгами и насмехающийся над такими вещами, как семья, привязанность к другому человеку и обязанности перед ним. Это его собственная философия: жизнь ценилась так же дешево, как крупинка пороха; будущее было таким далеким каким представлялось в данный момент; домом был отель, где вешали шляпу и спали, не отстегивая кобуры; счастье было так же неведомо, как и надежда. В их профессии ничто не имело ценности, и такой она им нравилась.
Такой она нравилась и Долтону – пока не появилась Джуд.
Сейчас, глядя на Латиго Джонса, он видел человека, повернувшегося спиной ко всему человечеству, человека, у которого не было никаких привязанностей, никакой морали, никаких стремлений, за исключением желания внушать другим почтительный страх, человека, который смеялся над тем, чего не мог понять, ненавидел всех, у кого было то, чего у него никогда не будет, и разрушал то, о чем сам втайне мечтал, человека, который скакал к мрачному одинокому концу в безымянной могиле, на которую никто не придет плакать. И самого Долтона ждало такое же будущее. В его жизни не было ничего важного, она была просто эгоистичной, бессмысленной скачкой к жалкой смерти, и на этой дорожке он мимоходом жестоко погубил много невинных душ. Он понял, почему люди, подобные Латиго Джонсу, придавали такое значение репутации – потому что за этими колючками самолюбия у них ничего не было.
И внезапно Долтон возненавидел эту жизнь.
Эта ночь показалась Джуд самой длинной за всю ее жизнь. Вернувшись домой и смыв с себя копоть и пот, она проводила Сэмми спать. Бисквит свернулся клубочком у его кровати, а Джозеф в общей комнате улегся на свой матрац, утомленный событиями вечера… или, возможно, просто решив дать Джуд время поразмыслить обо всем.
Она устала перебирать всевозможные ответы и, гася лампы в их убогом доме, грубо ругала отца, который взвалил на нее такую ношу, и с обидой вспоминала мать, которая умерла, не научив, как быть женщиной. Джуд потерла сухие, покрасневшие от дыма глаза, не имея сил мириться с жестокой правдой.
Если бы ее мать была сильнее, в этот вечер она, возможно, была бы здесь, возможно, посоветовала бы, как Джуд вести себя с Долтоном Макензи. Она могла бы ответить на вопрос, почему сердце Джуд так болит, так тянется к мужчине, которого ей не следует любить. Она же мать! Она должна была быть здесь, с дочерью! Джуд сердилась на отца за его покорное смирение, за то, что он не был готов к встрече с судьбой, подкараулившей его в темном переулке, за то, что он оставил ее одну, приговорив быть старой девой. Теперь она никогда не побывает в опере, у нее никогда не будет повода одеться в бархат, и, когда она будет умирать посреди этого продуваемого всеми ветрами ада, с ней рядом будет только Сэмми и лишь воспоминание о той единственной ночи.
На одно ужасное мгновение Джуд рассердилась и на Сэмми тоже, потому что, не будь его, она была бы свободной. Это он сломил душевные силы матери, он привязал Джуд к этому изолированному от всего мира месту, где нет ничего, кроме одиночества и тоскливых завываний непрекращающихся ветров. Если бы ее не обременяла постоянная забота о брате, Джуд могла бы путешествовать, узнать жизнь, она могла бы…
«Что я выдумываю?» Джуд закрыла руками рот, словно старалась заглушить гневные, недовольные слова, которые никогда не произносила вслух, страшные, отвратительные слова, от которых она едва не расплакалась, жалея саму себя. И когда Джуд добрела до середины темной комнаты, ненавидя слабохарактерность, от которой внутри ее была такая же темнота, тихий стук в дверь отвлек ее от самобичевания.
Придерживая на себе халат той же рукой, в которой она сжимала старый револьвер, Джуд открыла дверь – и не могла бы удивиться сильнее. Перед ней на крыльце стоял Дол-тон Макензи в своей теплой куртке на овечьем меху и надвинутом до самых глаз стетсоне. На его поросшем темной щетиной лице не было и следа улыбки, и Джуд охватила дрожь. Осмотрительное недоверие быстро погасило вспыхнувшую радость, и Джуд не опустила оружия.
– Что вы здесь делаете, Долтон? Уже середина ночи, – прошипела Джуд, бросив взгляд назад, туда, где спал Джозеф. – Не думаю, что у нас с вами еще остались какие-то дела.
– Я здесь не по делам.
Джуд не успела даже глазом моргнуть, как оказалась прижатой к его груди и получила лишающий сил поцелуй.
Глава 22
К тому моменту, когда Долтон оторвался от ее губ, Джуд просто висела в его объятиях; ее голова откинулась назад, а волосы рассыпались по плечам. Она открыла глаза, блестящие, как влажный серый сланец, и Долтон, заглянув в них, прочел там боль и надежду, он увидел слезы у нее на щеках и совершенно растерялся. Наклонившись, он потерся губами о ее рот, губы Джуд затрепетали от этого нежного прикосновения, и рыдания стеснили ей горло. Долтон назвал ее по имени, и этот звук был полон желания.
– Нет, – отворачиваясь, пробормотала Джуд, – не делайте этого, Долтон, прошу вас. – Но в то же время ее ладони прижались к его груди и пальцы вцепились в его рубашку; эти противоречивые жесты полностью отражали ее чувства. Зная, что ее воля растает, как смазка на горячей оси, она отчаянно пыталась защищаться. – Джемисон послал вас предпринять еще одну попытку?
В ее тоне звучала обида, Долтон ясно почувствовал это душой. Он погладил Джуд по волосам, стараясь остановить дрожь еле сдерживаемых рыданий, которая сотрясала ее тело. Он привлек ее ближе, так что она уткнулась ему под подбородок, и целовал в лоб и в висок, зарываясь в мягкие волосы.
– Вы прекрасно знаете, что это не так, Джуд, – нежно возразил Долтон.
И Джуд ему поверила. Она прекрасно знала, она поняла еще в его номере отеля, что он не использует ее в интересах своей работы на Джемисона. Но легче было поверить самому плохому в нем, чем думать, что человек, подобный Долтону Макензи, человек, который, стоило ему только захотеть, мог получить любую женщину, на самом деле беспокоился о ней, а тем более, что он хотел такую женщину, как Джуд. Она заставила себя усомниться в нем, потому что сомневалась в себе и в своей способности пробудить в мужчине любовь. Она пыталась отгородиться барьером недоверия, так как боялась – нет, испытывала жуткий страх, – что все произошедшее с ними было просто колдовством. Любить такого человека, как Долтон, было опасно, и если он снова проявит хотя бы долю тех чувств, предлагая массу неизведанного, Джуд будет вынуждена отвечать, так что ей лучше убежать, не дожидаясь этого. Она хотела убежать прямо сейчас, только Долтон не позволял ей.
Его руки больше не лежали спокойно; погладив ее по спине и скользнув по талии, они спустились к выпуклостям бедер, и тело Джуд предало ее, выгнувшись навстречу Долтону и прижавшись к его телу, как простыня к матрацу. Долтон продолжал неторопливо ласкать ее, и там, где он прижимался к ее животу, Джуд ощущала, как в нем пульсирует бешеная, рвущаяся наружу потребность, такая же, как та, что неуправляемо владела ею.
– Мы не можем… – едва слышно воспротивилась Джуд. – Джозеф… Сэмми…
– Выйдите ко мне, Джуд, – упрашивал ее Долтон горячим, как летний вечер, шепотом, но ночь была не летней, а холодной, и Джуд отступила назад, вспомнив о своем неподходящем одеянии. Не говоря ни слова, Долтон сбросил с себя теплую куртку и завернул в нее Джуд. Она оказалась тяжелой для ее плеч, которые без жалоб несли на себе так много, но мех, обнявший их, как детская пеленка, еще хранил тепло мужского тела, еще был полон его запаха, и Джуд глубоко вздохнула, наслаждаясь и тем и другим. – Выйдите ко мне, Джуд, – снова попросил он, – выслушайте меня, а потом, если захотите, чтобы я ушел, я уйду.
Джуд никогда не принимала необдуманных решений, и когда Долтон сделал шаг назад, она шагнула вперед в неосознанном желании не отделяться от него. Он медленно пошел через освещенный луной двор, и она зашагала рядом с ним, чувствуя себя безопасно внутри кокона его куртки, хотя в ее чувствах царил полнейший беспорядок. После всех ее резких слов, после всего, что встало между ними, Долтон пришел, чтобы увидеться с ней, и поцеловал ее так, как в представлении Джуд влюбленный мужчина должен целовать женщину. Был ли он влюбленным мужчиной – влюбленным в Джуд? Невероятность этого была затяжной болью в колодце пустоты, возможность была веревкой, свисающей в эту пустоту. Но выбираться по ней было рискованно, потому что веревка была потертая, и Джуд не знала, выдержит ли она ее вес и не глупо ли довериться ей. Но не будет ли еще глупее не сделать попытки?
– Вы спрашивали о моей семье, – неожиданно заговорил Долтон, но не остановился и не взглянул на Джуд, чтобы убедиться, что она слушает его. – Я не знаю, кто мой отец. Моя мать была певицей и всегда мечтала о сцене. Она была красива и имела ангельский голос, если можно верить впечатлениям маленького мальчика, который безумно любил ее. – Берущая за душу улыбка тронула его губы редко проявляемой и почти забытой нежностью. – У нас была беспокойная жизнь, бесконечные отели и дешевые комнаты, постоянные переезды в поисках работы. И масса разных мужчин. – Он произнес это язвительно, но Джуд почувствовала в нем легкое напряжение, как будто под быстро зажившей поверхностью все еще гноились давние раны. Ее мягкое сердце сжалось от боли за мальчика, вынужденного так судить о своей матери. – Через маленький городок, где мы жили, проезжала труппа актеров. Их менеджер услышал, как поет мама, и делал все, чтобы уговорить ее присоединиться к ним. Его уговоры продолжились под простынями, он стал ее любовником. Он ей нравился, и она убедила себя, что в свое время он поступит справедливо с нами и женится на ней, хотя я никогда не слышал, чтобы он упоминал об этом. Он и я не питали особых чувств друг к другу, – нет, это неправда. У нас были чувства, и в первую очередь ревность. Ему не нравилось, что она уделяет мне так много времени. Когда труппе пришло время ехать дальше, он снова попросил маму поехать с ними. Единственная загвоздка была в том, что для меня там не нашлось места.
Воспоминание все еще обжигало Долтона, когда он представлял, как мать, склонившись над его кроватью, просит его понять сделанный ею выбор. Она сказала сыну, что это их шанс и нужно воспользоваться им, чтобы стать кем-то. Она мечтала, что благодаря ее голосу ее будут добиваться, мечтала о деньгах, которые дождем польются на нее. Она сказала, что любовник сделает из нее честную женщину, даст ей свое имя и настоящий дом, где они будут семьей. Мальчик сквозь слезы сердито возразил, что они и так семья, но его мольба не возымела действия. Последний раз он видел мать через железную калитку сиротского приюта, запертую воспитателями, чтобы он не бросился вслед за матерью. Она была одета во все белое, как ангел, и ее глаза были полны печали, когда она, обернувшись, пообещала, что пришлет за ним… скоро.
– Я получил от нее почтовую открытку. Она была отправлена из Сан-Франциско. Это был единственный раз, когда от нее пришло какое-то известие. Я ждал, я много лет ждал, что она выполнит свое обещание. Я ждал в том ужасном заведении, видя, как других детей забирали хорошие люди. Но я ждал, потому что у меня была мать, которая обещала прислать за мной. Месяц или два она посылала деньги на мое содержание, а потом и это прекратилось. Добрые сестры говорили мне, что с ней, должно быть, случилось что-то страшное, возможно, она умерла. Не очень добрые сестры сказали, что она устроила себе хорошую жизнь и совершенно забыла обо мне. Спустя некоторое время уже не имело значения, что произошло на самом деле. Все, что я знал, это что она не сдержала обещания, и я никогда не прощу ей этого.
Долтон прекратил свое бесцельное хождение и просто стоял и смотрел в темноту. Он выглядел далеким и неприступным, его черты застыли, а в глазах поблескивала синева, как будто лунный свет играл в холодном горном ручье. И Джуд не могла не посочувствовать его безмолвному страданию. Он чуть вздрогнул, вернувшись в настоящее, когда ее ладонь коснулась его поясницы, но не захотел взглянуть на Джуд.
– Она бы послала за вами, если бы могла. – Внутреннее чутье подсказало Джуд нужные слова.
– На протяжении многих лет я старался верить в это, – усмехнулся Долтон, – но больше не верю.
– Поэтому вы хотите поехать в Сан-Франциско? Чтобы найти ее?
– Нет, – слишком поспешно для абсолютно честного ответа возразил он. – Я хочу поехать туда, чтобы понять, что там такого особенного, что она не захотела вернуться ко мне.
Глубокая печаль задела чувствительную струну в душе Джуд. Ей захотелось обнять Долтона, погладить его наморщенный лоб, как она гладила Сэмми, поклясться, что она не будет похожа на его вероломную мать, что она всегда будет с ним. Но в это хрупкое мгновение откровенности – первое в его жизни, как могла догадаться Джуд – она не осмелилась этого сделать.
– Вы не должны ненавидеть ее за то, что от нее не зависело, – ласково сказала Джуд. Если его сердце смягчится по отношению к женщине, которая предала его, тогда, возможно, у Джуд будет какая-то надежда.
Но большая половина жизни Долтона Макензи была пропитана горечью, и он не мог так быстро и легко прийти к прощению матери или самого себя.
– Да, – сухо усмехнулся Долтон, – пожалуй, я не должен ненавидеть ее. Она преподала мне ценный жизненный урок – научила меня, как важно сдерживать данное однажды обещание. Я жил с этим простым правилом, потому что не мог допустить мысли поступить с кем-то так, как поступили со мной. – Он наконец взглянул на Джуд, и его взгляд был бушующим морем страдания и гнева. – Вы ведь знаете, что такое честность? Именно поэтому вы держитесь за эту землю, которая вам не нужна, и стараетесь осуществить чужие мечты. Не глупо ли поступаем мы оба, Джуд, когда я бегу от своей ответственности, а вы прячетесь за своей? Быть может, те, кого мы любили, сыграли с нами злую шутку?
– Иногда я сама задаю себе те же вопросы. – Джуд неожиданно рассмеялась, потому что смеяться было проще, чем горевать из-за того, что сказанное им было правдой.
Их руки тесно сплелись, сердцебиения слились воедино, а языки искали вкуса утешающей боль страсти. Мгновенно они утратили контроль над происходящим, и сухой трут вспыхнул, едва его коснулось жадное пламя. В этом пожаре вздохов и бессильных стонов капитуляции все разочарования, вся боль и тяжесть прошлых грехов были забыты.
Необходимость нежности исчезла, и Долтон, схватив большую прядь волос Джуд, чтобы удержать неподвижно ее голову, устремился к ее рту. Джуд услышала низкий, жалобный звук и была поражена, осознав, что он исходит от нее. В ней возникло и болезненно разрасталось желание, горячее и все еще незнакомое.
– Люби меня, Долтон, – простонала она между его безумными поцелуями и прижалась к Долтону, стараясь унять внутреннюю боль, когда уже больше не могла вытерпеть эту муку. Он замер, чуть не признавшись, что любит ее, и оглянулся на дом, понимая, что там для них не найдется места.
– Где? – с нетерпением спросил он.
Не говоря ни слова, Джуд взяла в свои руки его большую руку и повела Долтона к конюшне. Хорошо навешенная дверь беззвучно отворилась, и их окутали крепкие запахи сена и теплых животных. Войдя внутрь, Джуд отпустила его руку, чтобы зажечь фонарь, а потом, широко раскрыв глаза, взглянула на него. И Долгой улыбнулся, воодушевленный этим последним выражением. Решительно сняв с него стетсон и бросив его на кучу сена, Джуд пробежала пальцами по волосам Долтона, аккуратно, коротко подстриженным по последней моде, и, заметив, что они слегка поредели, подумала о том, как его тщеславие воспримет неизбежность, приходящую с возрастом. Она хотела узнать это, будучи рядом с ним, она хотела стареть вместе с ним, не упуская ни единого момента его жизни. Немного ошеломленный, Долтон стоял неподвижно, позволяя ей скользящими прикосновениями изучать его лицо. Джуд погладила ему виски и провела пальцами вдоль бровей, уже отросших и ставших шире – от ожогов осталось лишь слабое воспоминание в виде незагорелых складок кожи вокруг глаз. Джуд задержалась на твердом квадратном подбородке с выросшей к вечеру щетиной и провела большими пальцами по улыбающимся губам.
– Что-нибудь нравится?
– Все, что я вижу, – был ее хриплый ответ.
– Не все из этого хорошее, – предупредил Долтон и подкрепил свои слова, поцеловав ее в ладонь.
– Я не боюсь вместе с хорошим взять плохое, Долтон. Тебе следовало бы уже понять это.
Его глаза потемнели от невысказанной радости, обещая ей в обмен райское наслаждение.
Не тратя времени, Джуд сбросила с себя тяжелую куртку Долтона и расстелила ее на чистой соломенной подстилке.
Долтон начал раздевать ее, когда она еще стояла к нему спиной, сначала на пол упал халат, а за ним последовало нижнее белье. Долтон как голодный впился в Джуд поцелуем, а его руки блуждали по ее телу. Джуд стонала от его прикосновений, от его поцелуя, от любви к нему, а ее руки торопливо расстегивали его пуговицы и застежки, тянули, отталкивали и отбрасывали в сторону все, что оказывалось между горячими, возбужденными телами. Прижавшись к Долтону и впитывая его тепло, Джуд восхищалась мощью его тела, такого прекрасного, мускулистого и сейчас напряженного от ожидания. Ощутив его гордое, налившееся и жаждущее мужское достоинство, Джуд затрепетала и, готовая принять его, почувствовала выделение влаги.
Увлекая ее на мягкую меховую подкладку своей куртки, Долтон крепко прижимался к губам Джуд, знакомился с ними, терся о них, а затем энергично втянул в себя сосок. Раскаленные добела стрелы желания пронзили жаждущее тело Джуд, она обхватила его широкую спину, вонзившись в нее ногтями, с полной уверенностью ощущая, что он хочет ее так же, как она его, что он тосковал по ней так же, как она по нему.
Не было времени на обходительные, нежные ухаживания, Джуд не нуждалась в них… и не хотела их, все ее чувства были возбуждены и вибрировали от предвкушения. Когда Долтон коленями раздвинул ей ноги, Джуд была полностью готова и уже тянулась вверх, чтобы встретить его первую стремительную атаку. Это было безумное, всепоглощающее слияние. Решив, что все происходит быстро, слишком быстро, Долтон замедлил ритм, желая насладиться ощущениями, насладиться женщиной. Он дрожал от усилий сдержаться, но тихие стоны наслаждения Джуд были наградой, которую нельзя было упустить.
– Я сожалею о Шайенне, – сказал он, прерывая свои слова поцелуями, грубыми от усилия сохранить контроль над собой. – Все должно было быть не так – закончиться не так, дела не должны были встать между нами.
– Не говори мне, просто докажи.
Как она могла не поверить ему, когда он так наглядно демонстрировал это? Отдаваясь его искусным ласкам, Джуд с каждым возвращенным поцелуем клялась заставить Долтона поверить в то, что он мог оставить позади свое прошлое и снова поверить в любовь – в ее любовь. Она хотела заставить его поверить, что здесь, с ней, в ее руках, обнимающих его, в ее сердце, барабанным боем стучавшем у его груди, он мог найти нечто особенное. Она хотела пообещать, что никогда не оставит его, никогда не обидит, но жгучее желание поглощало мысли, топило их все в приливной волне страсти. Заверения остались невысказанными, они воплотились в мощном потоке удовлетворения, когда в одно и то же бурное мгновение оба любовника получили облегчение.
Они лежали сплетясь, обессиленные, ошеломленные и безумно довольные собой и друг другом. На какое-то время внешний мир для них сузился до непосредственного окружения: стука копыт и случайного ржания, но постепенно биение пульса у них замедлилось, дыхание превратилось в неторопливые вздохи, и блаженство снизошло на две одинокие страдающие души, соединив их в одну.
Сухая трава щекотала икры Джуд и заставила ее в конце концов с неохотой пошевелиться; отодвинувшись в сторону. Долтон приподнялся на локте и смотрел на Джуд. При свете фонаря его глаза блестели, как жидкое серебро, и она лежала, не шевелясь, не пытаясь спрятаться от его внимания и не возражая, потому что в его взгляде было что-то почти благоговейное. Джуд ничего не сказала, и он жестом собственника провел рукой от безмятежной груди до слегка согнутого колена и обратно. Тепло и трепет побежали по коже Джуд к тем точкам, где их тела соприкасались друг с другом, где его бедро давило на ее бедра, где одна ее грудь была прижата твердой мужской грудью и где его искусные пальцы выпрашивали желаемого ответа.
– О, Долтон, я могла бы вечно лежать здесь с тобой, – хрипло призналась Джуд.
– Правда?
Его вопрос прозвучал обманчиво равнодушно на фоне настроения, владевшего ими обоими за секунду до этого, и она взглянула на его лицо.
