Текст книги "В порыве страсти"
Автор книги: Розалин Майлз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
9
Через час Филиппа привезли. Группа всадников неспешно доставила закрепленные между лошадьми, качавшиеся из стороны в сторону самодельные носилки с его грузным телом.
Явома, явома ялдении нонгома муртанна, оурака мантанекин, вана ма нанудагабалариа… Вернись, вернись, кричит жена, подожди меня, почему ты меня не подождал…
Элен услышала причитания Розы, и ее захлестнула волна страха и отчаяния. Она выбежала на веранду, увидела, как поднимают на носилках ослепшего, извивающегося, кричащего Филиппа. Одно-единственное мгновение, и вся ее жизнь разлетелась вдребезги.
Элен не раз представляла себе, как это будет, – так поступают многие женщины, чьи мужья значительно старше.
Ей казалось, что она сумела подготовиться. Оказывается, к этому не подготовишься, даже проживи Филипп еще целую жизнь.
– Миссис Кёниг?
Это был Дасти. Удивительно, какие не по возрасту мудрые глаза у этого молодого человека. Он неловко указал на носилки.
– Скажите куда?
– Сюда, – ответила она. – Несите его сюда.
Рядом стоял Джон, совсем уже взрослый мужчина, в глазах его затаилось детское недоумение и растерянность.
– Змеиный укус, – глухо произнес он. – Скорее всего, королевская коричневая. Генри уже связался с авиамедслужбой.
«Но уже слишком поздно», – подумали оба.
«Не плачь», – тупо повторяла Элен про себя. Это все равно ничего не даст. Однако слезы сами собой катились по щекам. Казалось, сердце у нее истаивает от горя. Филипп, ох Филипп…
Она страдала вдвойне: и как жена, у которой умирает муж, и как мать, на глазах у которой страдает сын. Джон был бледен как смерть и еле держался на ногах. Его сил хватило лишь на то, чтобы объяснить, что произошло.
– Мам, я не знаю, что делать, – прошептал он. Мертвая красная пустыня все так же плавилась в жарком мареве. Что значит одна смерть по сравнению с пятьюдесятью, ста, двумястами тысячами лет? Духи этой земли видели столько рождений и смертей. «Но не таких, как эта, – всхлипнула Элен, – не таких».
– Плохо дело, вот что я скажу!
Маленький подвижный доктор повидал на своем веку много смертей. Как и для большинства врачей, смерть для него была явлением естественным. Прожил, скажем, человек долгую жизнь и почил с миром или так страдал, что смерть явилась долгожданным избавлением – такую кончину можно понять и принять.
Но это! Человек в самом расцвете сил, а смерть набрасывается на него так неожиданно, да еще какая ужасная: голосовые связки парализованы, глаза закатились, мышцы напряжены, как стальные канаты, будто несчастный все еще отбивается от нападающих…
Доктор гневно повернулся к измученным мужчинам, окружившим носилки, поставленные на принесенные со скотного двора козлы.
– Филипп Кёниг всю жизнь провел в буше. Как могло случиться, что королевская коричневая змея вдруг напала на него?
Все молчали.
Слышались лишь хрипы умирающего, вскоре прекратились и они.
Какой он хорошенький, ну просто красавчик, потрясающий красавчик. А если еще в глазах у него заиграют огоньки, любая девушка пойдет на что угодно.
Тяжело вздохнув, горничная закрыла дверь домика и поплелась по своим делам. Конечно же, он знал, что в мотелях не бывает обслуживания в номерах – в таких мотелях, разумеется! Разве что где-нибудь в дальних странах. Но не здесь, не в самом сердце Северной Территории. Здесь путешественники рады уже тому, что есть, где остановиться. А мотелю «Счастливая долина» (владелец Е.Г.Гиббонс) при всем желании далеко до сиднейского «Ритца».
И он знал, что она всего лишь горничная: когда он приехал и произнес со своей потрясающей улыбкой «Привет!», она как раз убирала в соседнем домике.
Так что он прекрасно знал, что она не имела никакого права стучаться утром в его номер: «Вы уж-з-втрака-ли? Это входит в оплату номера. Принести чт-н-будь из бара?»
Ей просто нужно было снова его увидеть. Когда он открыл дверь, то совсем не удивился. Только усмехнулся и уставился на нее своими черными блестящими глазами. Она почувствовала, что краснеет, и потупилась.
– Принести что-нибудь? – переспросил он, окинув ее тело оценивающим взглядом. Этот взгляд обжигал, как горячий душ. – Боюсь, мне ничего не нужно. – Его изящная загорелая рука прошлась по темным блестящим волосам. Он ухмыльнулся: – Если только…
Если только… Она таяла от одного звука его голоса. Если и есть в мужчинах что-то такое, отчего женщины жаждут их, то ему этого отпущено во сто раз больше. А Филу Гиббонсу не отпущено совсем, удрученно подумала она, припомнив потные руки, короткие ножки и пивное брюшко своего нынешнего хряка.
Если?..
«Неужели я осмелилась произнести это вслух?» – подумала горничная, поднимая на мужчину глаза. Прийти к постояльцу и вести себя так развязно – этого вполне достаточно, чтобы в два счета вылететь с работы, уж такие порядки завел в своем мотеле старый дурак Гиббонс, пуританин до мозга костей в отличие от своего сыночка, похотливого, как кенгуру во время течки.
Но это не просто постоялец! Восхитительное тело, упругое и в то же время расслабленное, широкие плечи и узкие бедра в самых что ни на есть сногсшибательных брюках, какие ей довелось видеть. Он двигался с непринужденной грацией, но в нем чувствовались и властность, и высокомерие.
Ему было чем гордиться. Девушка мысленно перечислила его достоинства. Густые блестящие волосы с выгоревшими на солнце прядями, потрясающий профиль, классическая линия подбородка, взгляд, как у охотничьего сокола, в глубине которого, даже когда он улыбается, прячется что-то темное; умелые руки… | Она представила, как эти руки ласкают ее грудь, и чуть не застонала.
– Если? – с усмешкой повторил гость. Он прекрасно знал, что горничная имеет в виду, как знал и то, что она преподносит себя на блюдечке, это было видно по выражению его лица. Она поняла это и по тому, как он скользнул рукой по ее плечу. – Ах да. Если только мой счет. Мне нужно уезжать.
Остальные слова доносились до нее как сквозь туман. Он здесь проездом, по очень важному делу, такое печальное событие, приехал издалека, да здравствует «Квантас», основная австралийская авиалиния, иначе он бы мог опоздать.
Сквозь дверь ей было видно, что на постели разложены строгий пиджак отличного покроя, белая рубашка и черный галстук. Она печально кивнула. Если бы он приехал раньше… если бы у нее было больше времени… если бы он увидел ее, когда она принарядится, а не в этом идиотском комбинезоне и грязном белом фартуке.
Если…
По крайней мере, ей будет о чем помечтать сегодня ночью, когда Фил Гиббонс взгромоздит на нее свою тушу и начнет без толку барахтаться, сопя и отчаянно потея – хряк, он и есть хряк. Она может помечтать об этом загадочном постояльце и представить себе, что она с ним. А он действительно загадочный, она знает только его фамилию. Он даже адреса не оставил в книге регистрации, лишь написал: «проездом»…
– Мой счет…
Горящие темным пламенем глаза с пляшущими в глубине искорками рассматривали ее с явным удовольствием. Она отчаянно покраснела, постаралась взять себя в руки.
– Да, конечно, ваш счет – я сейчас же им скажу. Он будет готов к вашему отъезду, мистер Кинг.
Боже милостивый, когда же он в последний раз надевал костюм? Джон исчертыхался, пока натянул на себя пиджак и брюки. Можно подумать, что это смирительная рубашка, пусть и хорошего покроя. Жесткий воротничок белой сорочки так врезался в шею, словно грозил перерезать ее совсем. Наконец, последняя изощренная пытка – нужно приладить черный галстук.
Теперь понятно, что такое невесомость, подумал он, выходя из комнаты. Он спустился по лестнице, и ноги сами понесли его налево, в заднюю часть дома – сейчас у него не было сил идти в гостиную, где уже собрались приехавшие на похороны. Люди стекались со всего округа, добирались до фермы на машинах, на вертолете, на маленьком самолете. Все они хотели отдать последнюю дань уважения Филиппу Кёнигу.
А душа Джона восставала против многолюдных похорон. Отец, будь моя воля, думал он, утирая слезы, тебя провожали бы лишь мы с мамой, Чарльз, Бен, Джина и Роза, и мы положили бы тебя на высоком холме в буше, ты ведь всегда любил спать под открытым небом. Я бы ни за что не упрятал тебя под плитами этой чертовой часовни, где единственной твоей компанией будут старые кости!
Джон вышел на улицу, увидел конюшни, и боль утраты навалилась на него с новой силой. Кайзер, огромный жеребец Филиппа, стоял в деннике, понуро опустив голову. Так плохо может выглядеть только некогда любимая хозяином, а теперь всеми забытая лошадь. Лоснящаяся белая шкура коня потускнела, взор потух. А судя по тому, как он скалил желтые зубы и прижимал уши, его и без того тяжелый характер сильно ухудшился за неделю, прошедшую со дня смерти Филиппа. Нужно будет прогулять его, дать размяться, взаперти он совсем с ума сойдет, подумал Джон. Скорее всего он меня сбросит и покалечит, и не только из-за буйного темперамента. Вполне возможно, что он не признает другого хозяина. Но я обязан попробовать, это мой долг перед ними обоими.
Джон слишком хорошо знал норовистого жеребца, чтобы подойти и погладить его, он лишь сказал ему несколько ласковых слов, обогнул конюшню и стал ждать, когда появится траурная процессия. В этот момент Элен вышла из дома и по центральной дорожке направилась к зданию конторы. Интересно, что ей там нужно? Джон пересек лужайку и тихо вошел за матерью следом.
Элен стояла у сейфа и поворачивала ручки, пытаясь услышать щелчок. Она так увлеклась, что не услышала шагов сына. Он подошел к ней почти вплотную.
– Мам, что ты делаешь?
Она резко обернулась, прикрыла рот рукой, чтобы не закричать, а затем виновато проговорила:
– Джон! Я думала, ты в доме!
– Что случилось? – Элен покачнулась, Джон едва успел ее поддержать. – Тебе помочь?
Элен постаралась взять себя в руки.
– Нет, дорогой, не беспокойся. В доме все заняты приготовлениями, и я решила, что сейчас самое подходящее время… я подумала… словом, из банка должен приехать мистер Карри, и я решила, что нужно посмотреть, нет ли копии завещания, а заодно и каких-то других бумаг, чтобы знать… – Она замолчала.
Джон удивленно потряс головой.
– Но ведь мистер Карри душеприказчик, у него точно должна быть копия.
– Конечно. – Элен заставила себя улыбнуться. – Видишь ли, я подумала, что могут оказаться и другие… ты ведь знаешь, каков был Филипп…
Бедная мама, опечалился Джон, сама не знает, что говорит.
– Разве ты не помнишь, папа сказал, что только одно-единственное завещание имеет силу, – мягко произнес он.
Элен кивнула.
– Да, самое последнее. По которому все остается тебе. Я уверена, нам не о чем беспокоиться.
Джон неловко погладил мать по плечу.
– Послушай, чтобы открыть сейф, нужно знать шифр. Скорее всего он в том конверте – который «вскрыть после моей смерти». Там, где номера банковских счетов и все такое. Это должен быть шестизначный номер, у всех старых сейфов такие. Конверт лежит в моей комнате. Приходи за ним, когда хочешь.
– Нет-нет, дорогой, все в порядке. Я не думаю, что там лежит что-то важное, по-моему, его не открывали с того момента, как умер отец Филиппа. У него уже давно компьютер, а там пароль, сам знаешь. Нужно будет узнать у Чарльза или у Бена.
Они вышли из конторы и присоединились к гостям.
«Тебе не о чем беспокоиться, – повторяла про себя Элен. – Филипп явно обо всем позаботился. А ты сумела узнать кое-что новое: тебе нужен шестизначный код. Но как глупо ты попалась, в следующий раз нужно быть осторожнее!»
10
Полуденное солнце нещадно палило, ветер поднимал клубы пыли. Аборигены собрались во дворе, чтобы попрощаться со своим хозяином и облегчить его душе переход в Великое Царство Снов, где она и будет отныне пребывать. Одна из женщин обхватила голову руками и запричитала, остальные постепенно присоединились к ней.
Ниннана комбеа, иннара ингуна каркания… О Великий дух. Отец Всех Вещей, дубы вздыхают и плачут, эвкалипты роняют кровавые слезы, ибо тьма поглотила твое создание…
А в доме собрались все, кто знал Филиппа, чтобы отдать ему последние почести. Элен машинально приветствовала гостей, их лица проплывали мимо нее как в тумане: местные фермеры, скотоводы, пастухи, все те, с кем общался ее муж во время своих наездов в городок… Оказывается, у многих людей был повод благодарить Филиппа.
– Миссис Кёниг, он был прекрасный человек, один из самых лучших, – перед ней стоял высокий широкоплечий мужчина в легком костюме цвета хаки, форме местной полиции. – Мы с Роско – вот он рядом – всегда будем помнить, каким щедрым человеком был мистер Филипп. По отношению ко всем нам, полицейским. Никогда не забывал сделать пожертвование в Фонд вдов и сирот, скажи, Роско!
Напарник печально кивнул.
– Джордж прав, мы будем часто вспоминать мистера Кёнига, он всегда просил нас присматривать за вашей фермой, хотя здесь ничего и не случалось, так хорошо он вел дела, правда, Джордж?
– Спасибо, Джордж… спасибо, Роско… Спасибо, вы очень добры… спасибо, что смогли прийти…
Казалось, этой пытке не будет конца. Наконец ей сообщили, что все готово к началу службы. Люди медленно потянулись к выходу, в скорбном молчании пересекли лужайку, миновали здание конторы и вышли к небольшой каменной часовне. Сквозь стрельчатые окна внутрь проникали жаркие солнечные лучи, высвечивая гроб и танцующие в воздухе пылинки. В полумраке холодно белел покров алтаря, мерцали восковые свечи. Своей изящной простотой часовня порадовала бы сердце самого Лютера.
Перед алтарем было поднято несколько каменных плит. У Джона – он шел во главе процессии, поддерживая Элен под руку, – защемило сердце при виде зияющей черноты провала. «Тебе здесь не место, отец! – беззвучно вскричал он. – У тебя над головой должно быть чистое небо и звезды!»
Гроб установили на тех самых козлах, на которых Филипп испустил дух, только теперь он покоился, по выражению хозяина местного похоронного бюро, «с миром».
Однако закатившиеся глаза все не хотели закрываться, и никакая косметика не могла скрыть страшные следы укусов, обезобразившие лицо и шею покойного. Как и все присутствующие, Филипп был обряжен в непривычный костюм с галстуком, а его огромные руки, теперь белые и застывшие, как и лицо, были сложены на груди. «Это не Филипп! – Вот все, о чем думала Элен, подходя к гробу. – Это не тот человек, которого я знала! – У нее ком застрял в горле. – Господи, что они с ним сделали! Он ни за что не скрестил бы так руки! Он не верил в Бога, он был сам себе и Богом, и дьяволом!»
Джон по-прежнему поддерживал ее под руку. Чувствуя на себе чужие взгляды, Эллен наклонилась, чтобы в последний раз поцеловать мужа. Она знала, что щека будет холодной, но что еще и липкой, будто покрытой холодным потом, – нет. Она с трудом подавила дрожь и, поднимая голову, увидела глаза умирающего Христа – над алтарем висело старинное распятие. Христос взирал на нее не то с состраданием, не то с презрением.
Где же Чарльз?
Элен позвонила ему, опередив и Джона, и Бена, и управляющего фермой, на плечи которого легла печальная обязанность извещать о смерти хозяина. Она была рада избавиться от необходимости самой звонить и посылать телеграммы. Но сообщить Чарльзу – ее долг.
– Что? Как это случилось?
Он задавал вопросы так спокойно, как будто эта новость его совсем не удивила. Он просто не может поверить услышанному, успокоила себя Элен.
– Змея. Укус змеи. – Она заплакала.
– Не плачь, пожалуйста, не плачь. Мне предстоит много дел, но я постараюсь приехать как можно скорее. – По голосу было слышно, как Чарльз опечален, но не ужасной смертью Филиппа, а тем, что она плачет.
И вот теперь он стоял рядом с ней, в темном костюме, как Джон, и мрачный, как сама смерть. Сегодня никто не назвал бы его красивым, его лицо являло собой маску яростной отрешенности – казалось, он надел ее вместе с трауром. Чарльз прилетел из Сиднея несколько часов назад, и с тех пор ни с кем и словом не перемолвился.
Чуть поодаль преклонили колени Бен с Джиной. Бен уронил голову на руки и пытался молиться. За последнюю неделю он осунулся, постарел лет на десять. Все это время он проводил в конторе, явно избегая общения с кем бы то ни было. Черный цвет потрясающе шел Джине. Похоже, события прошедшей недели никак не отразились на ней, изумился Джон. Сейчас не время думать об этом, но после похорон…
В церкви их уже ждал прилетевший на вертолете священник, усталый служитель Господень, отвечающий за этот позабытый Богом уголок земли.
– Миссис Кёниг, скажите, когда можно начинать, – тихо произнес он.
Джон посторонился, пропуская Чарльза на первую скамью, усадил рядом с ним Элен и кивнул священнику. Падре мог и не заглядывать в старую, тисненную золотом Библию, которую он держал перед собой в раскрытых ладонях. Его проникновенный голос доносил знакомые слова до всех присутствующих в храме.
Я – воскрешение и жизнь, молвил Господь. Короток век человека, рожденного женщиной, и близок тот миг, когда обнажатся сердца и все тайное станет явным, и наши души предстанут перед тобой, Господь наш, нагими, как при сотворении мира…
…когда не было ни гор, ни земли, ни вселенной, от вечности до вечности ты один был Бог. И теперь ты возвращаешь сына человеческого праху, из которого он вышел, пока Змей не обрек его на смерть вечную. Ты скажешь ему: «Сын Адама, предстань пред Господом твоим, и он вдохнет в тебя жизнь вечную, и будешь следовать ему…
Священник внезапно замолк. Элен почувствовала па себе чей-то взгляд, буквально прожигавший насквозь белую батистовую блузку, надетую ею сегодня с траурным костюмом из черного льна. Она повернула голову, посмотрела туда, куда был устремлен удивленный взгляд падре.
В дверях часовни, на фоне ослепительного солнечного света, темнел силуэт высокого, хорошо сложенного мужчины. Копна блестящих волос обрамляла словно вылепленное по классическим канонам лицо, тронутое легким городским загаром, с волевым подбородком и ясным, безмятежным взглядом – этот человек мог бы зарабатывать себе на жизнь, позируя перед камерой. Его картинная небрежность граничила с профессионализмом. Яростные лучи полуденного солнца окружили его голову сверкающим нимбом. Казалось, то сам Люцифер перед грехопадением.
Здесь, в этом районе Северной Территории, где чужаки были таким же обычным явлением, как зубы у кур, да еще на этой церемонии, где присутствующие знали друг друга с рождения, появление марсианина не вызвало бы большего изумления. Все головы повернулись в сторону незнакомца. Черт возьми, кто это такой?
Мужчина смущенно улыбнулся и сделал шаг вперед. Элен будто приросла к скамье.
– Друзья, извините, что помешал, – просто произнес незнакомец. Казалось, он обращался только к ней. Голос у него был приятный. – Но я малость заблудился, пока добирался сюда из города. Знаете ли, я давненько здесь не был.
Элен не решалась поверить собственным глазам. Позади нее охнула, будто застонала, Роза. Чарльз выглядел так, будто увидел привидение.
Незнакомец обворожительно улыбнулся.
– Но я обязан был прийти. – Он помолчал. – Я…
– Мы знаем, кто вы. – Элен встала и спокойно направилась ему навстречу. Она столько лет мечтала об этом, столько слез пролила, просыпаясь после сладостных снов, и вот теперь ее мечта сбылась. Она подошла к нему, взяла его за руку и, собравшись с духом, закончила: – Добро пожаловать. Добро пожаловать домой, Алекс.
11
Добро пожаловать домой, Алекс.
Снова зажурчал голос пастора: «…Ибо человек рожден на страдание. Он расцветает, подобно цветку, и вянет под палящими лучами солнца; он проходит, как тень, и нет его».
Сцепив руки за спиной, Джон смотрел на потемневшее от времени распятие и старался задавить в себе кощунственные мысли.
Господи Боже!
Потерять отца и обрести родного брата – и все в одну и ту же неделю! Что это, мрачная шутка высших сил?
Элен успокаивала плачущую Розу и одновременно пыталась совладать с трепетной радостью и страхом, переполнявшими ее сердце: Алекс!
Священник невозмутимо продолжал службу: «В разгар жизни нас настигает смерть…» А в смерти – новая жизнь. Новый Кёниг.
Джон чуть не рассмеялся от изумления. Он всю жизнь был единственным ребенком, а тут, будьте любезны, родной брат… Такого просто не может быть!
«Человек – это трава, цветет, как полевой цветок, но подует ветер, и нет его, и земля, где он рос, не помнит его».
Священник склонил голову и отступил назад. Панихида закончилась. Появились служители. Умело подхватив гроб, они осторожно опустили его в проем. Члены семьи машинально собрались вокруг ямы, чтобы бросить вниз символическую горсточку сухой красной земли.
«Земля к земле, кости к костям, прах к праху; именем Господа нашего Иисуса Христа да пребудет жизнь вечная, аминь…»
Наконец все кончилось. Скорбящие медленно, стараясь соблюдать приличия, двинулись к дому, однако не в силах были сдержать возбуждение. Объяснения Джону пришлось взять на себя – Элен была слишком ошеломлена случившимся.
– Друзья, думаю, вы уже догадались, что произошло. Сегодня объявился прежний сын отца… – Он смущенно замолчал. – Я хотел сказать, сын его прежней жены – извините, первой жены. Сами понимаете, нам нужно многое… наверстать. Еды и питья вдоволь, пожалуйста, не стесняйтесь. Надеюсь, вы извините нас, если мы устроим поминки в узком семейном кругу. Спасибо, что пришли. Большое всем спасибо.
– У тебя хорошо получилось. Надеюсь, я тебя не обидел этим замечанием…
Дело происходило уже в кухне. Оказывается, незнакомец обращался не к Элен и не к Чарльзу, а к нему, Джону, протягивал ему руку.
– Знаю, это совсем не просто, я свалился вам на голову, сам видишь… – неловко, но с подкупающей искренностью произнес Алекс. – О смерти отца я узнал из газет, и ничего лучшего придумать не смог.
Слышались тихие причитания Розы. Чарльз как-то странно рассмеялся.
– Правил на этот счет не существует. Придется нам самим их разработать.
К Алексу подошла Элен, глаза у нее были неестественно расширены.
– Где ты был? Откуда приехал?
– Газету я увидел во Франции, в Париже. Я всегда покупаю австралийские газеты, где бы ни был. Но чтобы вылететь сюда, мне пришлось вернуться в Лондон. Еле-еле сумел добыть последний билет, пришлось подкупить чуть ли не всех служащих «Квантас». – Гость невесело рассмеялся.
– А что было раньше? – настаивала Элен. – Алекс, где ты был?
Рассказ занял много времени. Роза приготовила всем кофе, а мужчинам принесла более крепкие напитки, при этом она не спускала с Алекса глаз, как будто стоило ей отвернуться, и он исчезнет. Алекс оказался хорошим рассказчиком. Перемежая свое повествование то горьким смехом, то довольной улыбкой, временами картинно обхватывая голову руками, он изложил им историю своего бегства и скитаний.
– В ту ночь я уехал значительно дальше, чем можно было ожидать от тринадцатилетнего мальчишки. Потом отдал лошадь какому-то старому нескладехе, но при условии, что он спрячет ее, на пару недель, а если возникнут вопросы, то сделает вид, что ничего не знает. А сам отправился в путь. – Глаза у Алекса сверкали. – Если хочешь затеряться, лучше Австралии страны не найти. В ней полно сирот. Я довольно быстро разобрался.
– В чем разобрался? – ошеломленно переспросил Джон.
Алекс рассмеялся, беспечно пожал плечами.
– В том, что нужно, чтобы выжить.
Да, он знает, как завоевать симпатию, холодно подумал Чарльз. Понятия не имею, чему еще он выучился за те двадцать пять лет, что провел в бегах, но как очаровывать дам – это он знает хорошо. Неотразимый Алекс Кёниг, он же несчастная сирота. Только этого нам, черт возьми, и не хватало!
Чарльз посмотрел на Элен. Бог мой, с какой жадностью ловила она каждое слово найденыша, будто он ее сын, а не Филиппа! Впрочем, в какой-то мере так оно и было. Однако ему придется доказать, что он достоин быть членом семьи. Нельзя же так, вдруг заявиться из буша – этакий повзрослевший пропавший ребенок, ах да, еще с глазами Труди, с улыбкой Труди, с телом молодого Филиппа – и сказать: «Привет, друзья! Вот я и дома!»
– Чтобы выжить? – перебил Чарльз новоявленного племянничка. – Судя по тому, что ты говоришь, тебе удалось не только выжить. Париж? Лондон? Что все это значит?
Алекс ответил дяде бесхитростным взглядом.
– Я занялся туристическим бизнесом, – пояснил он. – Вполне естественное решение, если сам хочешь путешествовать, а я хотел. – Во взгляде Чарльза все еще читался вызов. Алекс отвел глаза. – И все сложилось наилучшим образом, – скромно добавил он. – По крайней мере, до сего дня.
Элен обвела взглядом присутствующих. Джон зачарованно слушал Алекса, не в силах отвести глаз от его отлично сшитого костюма явно европейского покроя, от его модной стрижки. Да и сам Алекс пришелся Джону по душе – еще бы, он ведь так старался понравиться!
– Послушайте, я хочу, чтобы вы знали, я никому не собираюсь мешать. Я хотел отдать последний долг, вот и все, – неожиданно изрек Алекс и принялся рассматривать свои руки. Казалось, он подыскивает слова. – Я все собирался приехать и помириться с отцом, можете мне поверить.
Он обернулся к Элен:
– И с вами тоже. Я не думал, что он… что все получится вот так. Я думал, у меня еще много времени. – Голос у него охрип. – Я хотел заработать свой первый миллион и только тогда приехать. Чтобы произвести на отца впечатление. Чтобы он мог гордиться мной.
Джон порывисто наклонился вперед, протянул руку.
– Он бы гордился тобой, приятель, можешь не сомневаться! – Братья обменялись рукопожатием.
– Послушай, – продолжал Джон. – Я ничего не знаю о прошлом, потому что меня тогда не было. Но я знаю, что отец не ладил с братом и до последних дней отравлял ему жизнь, правда, Чарльз?
Чарльз кивнул; его холодной язвительной улыбки Джон не заметил.
– Вот что я тебе скажу: теперь, когда у меня появился брат – пусть и сводный – я не допущу, чтобы у нас с ним были плохие отношения! Мы начинаем с чистой страницы и начинаем по всем правилам. Кёнигсхаус в твоем распоряжении. Если тебе что-то понадобится – тебе нужно лишь попросить. Или взять самому! – Он поднял голову, обвел глазами членов семьи. Сейчас он очень походил на Филиппа. – И пока мое слово хоть что-нибудь значит здесь, так оно и будет!
Все одобрительно молчали.
Тишину нарушил насмешливый голос Чарльза.
– Для начала не мешало бы послушать мистера Карри.
Про него совсем забыли.
– Карри? – удивленно переспросила Элен.
– Управляющий банка, из города. По поводу завещания. Думаю, он уже готов побеседовать с нами.
– Он в столовой, – вступила в разговор Роза. – Часа два, три, может, больше.
Общий смех помог разрядить обстановку.
– Пора и нам перейти туда, – твердо произнесла Элен. – Алекс, к тебе это тоже относится. Ты теперь член семьи!
Господи, как он ненавидел все это!
Вечно ему приходится выполнять за других грязную работу. Кажется, он числится управляющим банка, а не прачкой, а приходится иметь дело с грязным бельем! Ничего не поделаешь, вздохнул Карри, в сотый раз вытирая пот со лба. Сорок лет Филипп Кёниг являлся клиентом банка, хорошим клиентом – собственно, банк и был создан на деньги Кёнигов. Так что пока существует Кёнигсхаус, какая разница, кто из Кёнигов у руля? Так было, так будет.
Все они собрались перед ним за обеденным столом. Вдова Элен, элегантная даже в трауре; Чарльз, брат Филиппа, юный Джон, измученный заботами счетовод Николс, или как его там, его дочь-полукровка, хотя одному Богу известно, что она здесь делает, и сам таинственный незнакомец, давно пропавший братец. Когда произошла эта трагедия, Карри еще здесь не работал. Но кто же из жителей Территории не слышал о несчастном заблудившемся ягненочке.
А может быть, паршивой овце, поправил он себя, с интересом разглядывая смуглого, красивого, пожалуй, немного вульгарного мужчину лет тридцати восьми – сорока, спокойно, как у себя дома, расположившегося во главе стола.
Карри вздрогнул.
Как у себя дома?
Если вдуматься…
– Мистер Карри, надеюсь, все здесь вам знакомы? – спросила Элен. Какой приятный у нее голос, подумал Карри, так бы весь день его и слушал. – Пожалуй, кроме моего… моего пасынка, Александра Кёнига.
Это у нее хорошо получилось, отметил Алекс, очень трогательно, да еще этот теплый взгляд в сторону блудного сына, вот он, мол, к вашим услугам. Похоже, она милая женщина.
И выглядит что надо. Ему незачем было ощупывать взглядом ее тело, длинные, стройные ноги, упругую грудь и полные бедра, он и так знал, что увидит. А знаешь, парень, она очень ничего, сказал он себе. Да, ей за сорок, но никто бы не выкинул ее из своей постели. Старик всегда хорошо устраивался, этого у него не отнимешь. В женщинах он знал толк. Надеюсь, она легко проникнется симпатией к бедному мальчику. Давненько я не наслаждался домашним уютом. Кёнигсхаус задолжал мне, они все задолжали мне…
Его внимание привлекло движение на другом конце стола. Он улыбнулся. А вторая-то, маленькая «эскимо» – чч-ер-рт! Вот это лошадка…
Свой оценивающий взгляд Алекс постарался замаскировать улыбкой – открытой, дружелюбной, но не слишком фамильярной. Еще мгновение, и он весь превратился во внимание. Карри заговорил.
– Все готовы? Элен кивнула.
– Думаю, что да. Карри откашлялся.
– Вы уверены, что хотите заняться этим именно сегодня? Учитывая последние события…
Элен нерешительно обернулась к Чарльзу. Он нагнулся к ней, похлопал по руке и обратился к сидящим за столом:
– Я никого не хочу принуждать, однако мне кажется, что все мы находимся в некотором напряжении, и чем скорее мы покончим с этим вопросом, тем лучше. – Он обернулся к Джону: – Согласен?
Джон ответил, не задумываясь. Бедный старина Чарльз! Когда существует угроза остаться без единого шиллинга, поневоле захочешь решить все как можно быстрее. Сейчас так сейчас. Он кивнул.
– Согласен.
Карри взял в руки лежавший перед ним документ и стал читать.
– Завещание Филиппа Джона Кёнига…
– Извините, что перебиваю, – Джон провел рукой по лбу. – У нас был очень тяжелый день. Не могли бы вы перейти сразу к самой сути?
Карри поджал губы.
– Принято читать подобный документ целиком, особенно когда наследуемое состояние так велико. Кроме того, как вам хорошо известно, в разные годы жизни мистер Кёниг составил несколько завещаний. Этот окончательный вариант доставлен нам совсем недавно, хотя мы знали, что мистер Кёниг собирался пересматривать свое завещание из-за… ммм… неприятной финансовой ситуации, в которой оказались «Кёниг Кеттл» и «Кёниг Холдингз». Он несколько раз обсуждал это со мной по телефону. Однако завещание, которое я сегодня держу в руках, безусловно, отражает его самую последнюю волю, недаром же он переслал его на прошлой неделе со специальным нарочным. Но если вы так хотите…
Управляющий банка, устроившись поудобнее, просмотрел текст завещания.
