Текст книги "Кашемировая шаль"
Автор книги: Роузи Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Меир понимающе кивнула. В последние дни своей жизни ее отец тоже отправлялся все дальше и дальше в прошлое.
– Мама этой девушки, наверное, принадлежала к тому же поколению, что и твои дедушка и бабушка. Она была христианкой, католичкой. Возможно, они даже были знакомы.
– Ты так думаешь? От Леха до Шринагара довольно далеко.
Бруно вздохнул:
– «Довольно далеко» – это в хорошую походу, сегодня Шринагар так же далеко, как и Южная Америка.
– Я даже не знаю, заезжали ли они так далеко на запад. Но это вполне возможно. – Меир снова вспомнила о фотографии.
– Думаю, можно спросить у друзей отца. Если мы одновременно окажемся в Дели, обязательно зайдем к ним в гости.
Их взгляды снова встретились.
– С удовольствием, – сказала Меир.
Повара наконец закончили готовить ужин. Маленькая девочка разложила еду по жестяным тарелкам и начала раздавать их всем сидящим в кухне. Бруно пошел за своей порцией и по пути посмотрел в окно – узнать, что с погодой. Вернулся он с посеревшим лицом.
– Выбраться будет нелегко, – мрачно произнес он.
Глубокий снег блокирует горные дороги в обоих направлениях. Меир представила, какую работу нужно проделать, чтобы расчистить их. Один из водителей посмотрел на Бруно, пожал плечами и красноречиво махнул рукой.
– Очень плохо. Очень рано, – пробурчал он.
Бруно кивнул.
– Очень плохо, – согласился он и сел на свое место. – Даже в Швейцарии мы испытываем большие проблемы во время сильных и внезапных снегопадов, что уж об Индии говорить.
Вспомнив недавний разговор с Карен, Меир спросила:
– Ты родился в Женеве?
Взгляд Бруно потеплел, он даже придвинулся ближе – наверное, обрадовался возможности поговорить о родине.
– Сейчас я живу в равнинной части Швейцарии. Вынужден был переехать из-за работы. Я инженер. Но мой настоящий дом, мои корни в горах. Родился я в Бернском Оберланде[24]24
Бернский Оберланд – регион Швейцарии, знаменит своими горами, водопадами и курортами.
[Закрыть], рядом с Гриндельвальдом[25]25
Гриндельвальд – коммуна в Швейцарии, в кантоне Берн.
[Закрыть]. Знаешь, где это?
– Нет.
Меир будто выключили. Наверное, у нее случился приступ клаустрофобии. Она почти не слушала собеседника, думая, что находится в крошечном помещении, из которого нельзя выйти наружу. Меир представила себе залитые солнцем альпийские луга и темные ели.
– Расскажи мне.
– Моя семья занималась сельским хозяйством, – начал он. – Летом они выгоняли коров на альпийские пастбища. Зимой там было море снега.
Меир внимательно слушала. Ей было тепло. Бруно рассказывал о своем доме, о мелочах, которые знакомы любому человеку, выросшему в деревне. Конечно же, в каких-то деталях их воспоминания расходились, но у Меир возникло странное чувство, будто она и Бруно провели детство вместе. Бруно очень любил Швейцарию и скучал по родным местам. Он не говорил об этом прямо, но интонация и грустный взгляд выдавали его с головой. Меир вспомнила Уэльс. В этот миг она поняла, что у нее больше нет родного – во всех смыслах этого слова – дома, что в небытие канул важный фрагмент ее жизни.
Бруно рассказал о тайных тропах, которые вели через альпийские перевалы и соединяли долины. В начале девятнадцатого века только фермеры знали об их существовании. Они были бедными людьми, и когда первые туристы начали посещать Альпы, Беккеры и их соседи быстро поняли, что могут стать проводниками и зарабатывать на этом неплохие деньги. До тех пор никто и подумать не мог, что по горным тропам и скалам можно карабкаться только ради удовольствия. Добраться в соседние деревни, чтобы найти работу, или продать сыр, или, возможно, совершить паломничество в отдаленную святыню – такие мотивы были понятны простым деревенским жителям, но альпинизм ради развлечения или абстрактной научной цели – это не укладывалось в их головах. С каждым годом путешественников и ученых становилось все больше и больше. Они поднимались по тропам, которые давным-давно проложили местные, а после триумфального покорения очередной вершины разъезжались по домам писать о своих успехах и составлять каталоги находок. Известия о чудесных Альпийских местах быстро разошлись по Европе. Вскоре не только спортсмены и ученые, но и богатые туристы облюбовали этот уголок Швейцарии. Беккеры были первыми среди тех, кто начал предлагать им профессиональные услуги проводников.
– Мой прадед, например, был гидом у Эдуарда Уимпера[26]26
Эдуард Уимпер – английский художник, альпинист и исследователь, первым покорил вершину горы Маттерхорна в 1865 году.
[Закрыть], – сказал Бруно.
Меир вынуждена была признать, что ничего не знает об Уимпере. Бруно удивленно поднял брови.
– Англичанин. Он первым взошел на Маттерхорн, ему помогали проводники из Церматта[27]27
Церматт – деревня, один из самых известных курортов в Швейцарии, на юге кантона Вале. Вокруг деревни находится большинство четырехтысячников Пеннинских Альп.
[Закрыть]. На спуске случилась трагедия, четверо погибли, но сам Уимпер остался жив. Он потом часто приезжал в Оберланд, и всегда его гидом был Кристиан Беккер. В двадцатых годах уже мой дед Виктор продолжил традицию. Он и его клиент попытались покорить северную стену Эйгера. Они попали в страшную бурю. Виктор спас того альпиниста. Другим повезло меньше.
– Ты, наверное, гордишься предками.
– Да, – кивнул Бруно.
– А я почти ничего не знаю про альпинистов, – призналась она, по потом вспомнила кое-что. – В Лехе, на европейском кладбище, я видела мемориальную табличку. Там упоминалась Нангапарбат.
Меир вспомнила название горы, но совершенно забыла имя погибшего.
Бруно пришел на выручку:
– Меттью Форбс. Математик из Кембриджа. Выдающийся молодой человек.
– Ты тоже видел табличку?
– Да, я был там. Экспедицию на Нангапарбат вел швейцарец по имени Райнер Стамм. Это его спас мой дед на Эйгере. После тех событий они стали хорошими друзьями.
Значит, и у нее, и у Бруно были причины посетить кладбище. Похоже, благодаря истории связь между ними стала еще крепче. Может, дело было в снеге или в коньяке, эффект которого значительно усиливался на высоте, но она сейчас представляла, как легонько кладет голову на плечо Бруно Беккеру, а потом прижимается к нему всем телом. Она посмотрела на Бруно и со смешанным чувством удовольствия и страха поняла, что он фантазирует о том же. Она выпрямилась и прислонилась спиной к холодному камню. Бруно тоже сел прямо. Оба принялись внимательно изучать свои тарелки с тушеной бараниной. Меир попробовала блюдо, Бруно последовал ее примеру. Они одновременно ощутили специфический, весьма неприятный вкус баранины. Бруно плотно сжал губы.
– Ты был прав насчет бобов, – хихикнула Меир.
Рис и темно-коричневый дхал[28]28
Дхал (также дал, даал) – традиционный индийский пряный суп-пюре из разваренных бобовых.
[Закрыть] едва ли можно было назвать съедобными.
– Нужно запить, – сказал Бруно и снова открыл флягу с коньяком. – Теперь твоя очередь рассказывать о себе.
Меир не испытывала в этом затруднений благодаря выпитому коньяку. Она начала с первого, что пришло в голову:
– После смерти отца мы с сестрой и братом решили продать старый дом. Я выросла в этом доме. Непростое решение, но у нас не было возможности присматривать за ним. Мы бы приезжали только на выходные, а все остальное время дом стоял бы пустым. Там было бы грустно, пыльно и куча паутины. Но я до сих пор чувствую связь с этим местом. Сегодня почему-то особенно остро почувствовала.
– Понимаю, – тихо сказал Бруно, – продолжай.
Меир рассказала ему о последних днях в доме. Ни с кем, кроме него, она не решалась говорить об этом. Если кто-то расспрашивал ее, она отнекивалась и уверяла, что все в порядке.
Эйрлис и Дилан ушли раньше. Эйрлис сложила вещи в машину (еле все поместилось), положила папку и список на переднее пассажирское сиденье и уехала первой. Дилан открыл для нее ворота. Эйрлис покинула отчий дом без лишних сантиментов, словно вычеркивая очередной пункт из своего списка. Меир и Дилан остались стоять во дворе. Она посмотрела на гнездо, которое свил дрозд в ветках белой сирени. Дилан взял ее за руку.
– Не грусти, – сказал он.
– Это светлая грусть, – отозвалась она. – Мы были счастливы здесь, правда?
– Ты про детство?
Дом, двор, лужайка перед крыльцом – все напоминало о минувших деньках.
Меир сама ответила на свой вопрос:
– Да, очень счастливы, только вот не понимали этого тогда.
Они рассмеялись: в детстве Меир ненавидела жизнь в деревне. Дилан поцеловал ее в лоб и тоже уехал. Меир была рада возможности провести еще несколько часов наедине со старым домом. Она прошлась по пустым комнатам, закрыла все двери. В кухню залетел шмель, Меир выпустила его на волю, а потом сама вышла на улицу, устало прислонилась к каменной стене, окружавшей сад. Она посмотрела на серые стены, на желтые кляксы мха на крыше, на окна, как будто вырезанные ножом в толстых стенах, на весь дом, который цеплялся за склон холма и так долго простоял на этой земле, что издали его можно было принять за обломок серой скалы, торчащий на зеленой лужайке. У Меир осталось еще одно дело. Она перелезла через стену, воспользовавшись тем же выступом, который помогал ей в детстве убегать вместе с Диланом в поля. Она прошла по высокой мокрой траве мимо холма, который облюбовало стадо овец, и направилась прямо к небольшому леску.
Земля под деревьями светилась мягким голубоватым свечением – в эту майскую неделю зацвели колокольчики. Меир нарвала небольшой букет, из поврежденных стеблей сочилось молочко, в воздухе витал знакомый запах. Она завернула стебли в носовой платок. Букет колокольчиков – последнее воспоминание о доме – перекочевал на пассажирское сиденье. В машине дисциплинированной Эйрлис на этом месте лежали папка и список. Несколько минут Меир просто сидела в автомобиле и смотрела на дом и холмы. Затем она завела машину и отъехала от дома, так же, как это сделали ее сестра и брат.
Проезжая мимо деревни, Меир остановилась у кладбища. На противоположной стороне улицы у почтового ящика она увидела Тала Уильямса. Вот уже сто лет его семья обрабатывала поля за старым домом. Он помахал ей сложенной газетой, обветренное лицо мужчины зарумянилось. Двадцать лет назад Меир подарила Талу свой первый поцелуй. Она тоже помахала ему, но он не стал подходить к ней. Тал присутствовал на похоронах Хью (черный костюм и белая рубашка определенно не шли ему), наверное, он догадался, зачем приехала Меир. Она открыла кладбищенскую калитку, прошлась по тихой тисовой аллее. Возле крана, вделанного в стену, она нашла пустую баночку из-под варенья, налила туда воды и поставила колокольчики. Осторожно, чтобы не расплескать воду, она отнесла букет на могилу родителей. Затем села на скамейку и начала в который раз перечитывать надписи на надгробиях.
Бруно умел слушать. Каждый раз, когда она делала паузу, он понимающе кивал. Когда их тарелки опустели, остальные заложники непогоды уже мирно спали на своих матрасах.
– Ты могла бы остаться дома. Ты об этом сейчас думаешь? Может, даже выйти замуж за своего фермера и жить долго и счастливо, – сказал Бруно.
Меир с удивлением посмотрела на него.
– Нет, не могла бы. И он не мой, и я никогда не хотела, чтобы он стал моим. В этом году он женился на девушке, с которой до этого долго встречался. Но мы все иногда с грустью думаем о том, что могло случиться, но не случилось. Разве я не права? Возможно, и у тебя случаются приступы ностальгии и ты жалеешь, что не остался дома, в горах. Бедные коровки каждую весну пасутся без тебя.
Меир несла полную чушь. Она подумала, что лучше бы вышла замуж за Хэтти, вместо того чтобы теперь чувствовать, как ее тянет к мужу Карен.
Бруно рассмеялся. И почему это Меир казалось, что он строгий и неприветливый?
– Ты абсолютно права. Но мне не нравится жить на одном месте. Это не для меня. И мы живем как хотим. Верно?
Меир сказала «да», потому что так и было.
– Сейчас моя семья владеет не коровами, а несколькими подъемниками и курортами. Лыжный спорт зимой, летом – походы в горы, – будничным тоном добавил он.
Меир сообразила, что у Беккеров нет проблем с деньгами.
– А Карен не нужно место, которое она могла бы назвать домом?
– Нет, Карен – свободная птица, – ответил Бруно.
Мужчины на соседних матрасах крепко спали. Они лежали вповалку, подтянув колени к груди. Меир подумала, что ей тоже пора спать, но так не хотелось выходить на улицу и по холоду бежать в комнату. Бруно заглянул во флягу – она была совершенно пуста. Меир с трудом поднялась на ноги.
Пол внезапно качнулся, и Меир схватилась за стенку. Бруно поддержал ее под локоть и включил фонарик.
– Боже мой! – рассмеялась Меир. – Хороший коньяк.
– И хорошая компания, – добавил Бруно.
На улице бушевала метель. Холодный ветер швырял им в лицо колючий снег. Во дворе намело огромные сугробы. Им нужно было пересечь его по диагонали. Бруно велел ей идти по его следам. Слабый луч фонарика упирался в сплошную стену из хаотично мечущихся снежинок. Ветер распахнул дверь, ведущую к каменным комнатам-кельям. Холодный коридор наполовину завалило снегом. В углу за дверью Бруно обнаружил лопату и начал энергично отбрасывать снег. Меир держала фонарик. Совместными усилиями им удалось закрыть дверь и надежно запереть ее на деревянную щеколду. Их тени плясали на каменных стенах.
– У тебя есть фонарик? – спросил он.
– В машине, – призналась Меир.
– Возьми пока этот. Утром достанем из машины твой.
– Но… – Меир оборвала себя на полуслове.
Понятно, что завтра они никуда не уедут отсюда. И она была рада этому. «Будь осторожна! – сказала она себе. – И даже не думай об этом». Просто она выпила, а тут такой снег и холод. Завтра она и не вспомнит об этой непонятной тоске и неясных желаниях. В конце концов, она ведь уже не школьница-фантазерка.
– Тебе нужно поспать. Надеюсь, в твоей комнате не очень холодно.
– Доброй ночи, – отозвалась Меир.
Свет фонарика неровно отражался от влажной каменной стены. Меир сняла верхнюю одежду, но остальное снимать не стала, наоборот, натянула на себя еще одну теплую рубашку, шапку и пару носков. Она забралась под одеяла, выключила фонарик и представила, как Карен и Бруно лежат в одной постели, а маленькая Лотос между ними. Меир прижала руки к лицу, потерла глаза и постаралась выбросить из головы все лишние мысли. Она стала прислушиваться к завываниям ветра за стеной и незаметно для себя заснула.
Меир проснулась с первыми лучами солнца. Сквозь крохотное окно виднелся клок серого неба. Все кости ныли, руки и ноги затекли. А еще очень хотелось пить и жутко болела голова. Осторожно она протянула руку и нащупала бутылку с водой. Ее содержимое превратилось в кусок льда.
Она быстро оделась. Двор пересекали дорожки, протоптанные между высокими сугробами. Ветер утих, с гор спустился густой туман, снежинки лениво плясали в белой мгле. Стараясь не делать резких движений, Меир медленно брела по сонному двору. В кухне яблоку негде было упасть, похоже, со вчерашнего вечера людей прибавилось. Бруно тоже был там и беседовал с водителем арендованной им «тойоты». Водитель бурно жестикулировал фиолетовым мобильным телефоном. Мужчины выглядели подавленными и мрачно посматривали в окна. Только Карен и Лотос улыбались и, обрадовавшись появлению Меир, бросились к ней.
– Привет, прости за вчера. Я просто отключилась. Надеюсь, Бруно присмотрел за тобой, – сказала Карен. Она была бледна, но вела себя как обычно.
Меир кивнула. Сейчас она могла думать только о воде. Рядом с ванной стояла пластиковая канистра. Эту воду никто не кипятил – просто пропустили через фильтр. В обычных условиях Меир не стала бы ее пить, но жестокая жажда заставила ее пренебречь правилами гигиены. Она налила полную кружку и залпом выпила. Лотос листала книжку с картинками и рассказывала сама себе сказку. Светлые кудряшки торчали из-под шапочки. Даже хмурые кухарки при виде этого прелестного ребенка расцветали в улыбке. Пока Бруно совещался с водителем, Меир позавтракала теплой рисовой кашей. Бруно принес неутешительные новости:
– Гулам связался с друзьями из Каргила. Дорога закрыта, но армия и команды пограничных дорог сейчас расчищают завалы.
– И что это означает? – со вздохом спросила Карен.
– Это означает, что мы пробудем здесь некоторое время. По крайней мере, тут мы в безопасности. Гулам сказал, что на дороге осталось несколько грузовиков и легковых машин. Они хотят сформировать поисковый отряд и спасти людей.
– Милый, будешь кашу? – Карен протянула ему миску.
– Жаль, я не купил сотовый Джамму и Кашмира или спутниковый телефон. – Бруно явно нервничал.
Он перевернул свой блэкберри и хмуро уставился на темный экран. Меир понимала его обеспокоенность. Для нее самым страшным была полная изолированность монастыря. Для них единственной возможностью связаться с миром был мобильный телефон Гулама, и неизвестно, как скоро разрядится его батарея. Она очень надеялась, что в монастыре есть электричество и мобильный можно будет подзарядить.
– Как скоро расчистят дороги? – настойчиво спросила Карен.
– Если не случится внезапного потепления, это займет несколько дней.
– Правда? Так долго? – Карен повернулась к Меир, собирая волосы в пучок на затылке. – Надеюсь, у тебя есть хорошая книга. Если нет, можем вместе подняться в монастырь. Настенную живопись можно рассматривать часами.
Все замолчали. Среди груды влажной одежды, лежавшей на матрасе, Лотос нашла свою куклу и начала ей что-то тихо напевать на французском. Тонкий голосок звенел в холодном воздухе. Бруно и Гулам решили вытащить багаж из «тойоты». Бруно предупредил, что это может занять некоторое время, поскольку им придется выкапывать машину из сугроба. Карен немедленно вскочила на ноги, Лотос не отставала.
– Мы тоже пойдем. Я хочу прогуляться по снегу.
– Сделаем снеговика! – пищала Лотос. – Папа, можно? Папа?
Бруно умерил ее пыл – мол, это не парк в Женеве.
– Не будь таким злюкой! – бросила ему Карен.
Она не собиралась отступать. Ей очень хотелось погулять на свежем воздухе и размять ноги. «Все этого хотят! – настаивала она. – Нельзя целый день сидеть взаперти!» Карен вцепилась в Меир:
– Пойдем с нами, пожалуйста!
Меир подумала, что на холоде похмелье пройдет быстрее. В конце концов Бруно разрешил всем пойти на прогулку. Вооружившись лопатами, они отважно нырнули в туман. Впереди шел Гулам. Каждый шаг давался с трудом, Гулама едва было видно в белесой мгле. Было холодно и сыро. Они держались за стену и ступали по тропинке, протоптанной в глубоком снегу. Сложнее всего было идти по лестнице. Лотос крепко держалась за руку Карен. Девочка поскользнулась, маленькие ножки поехали вниз, но Карен вовремя подхватила ее.
– Давай еще раз! – Лотос плюхнулась на очередную ступеньку. Личико ее сияло, щеки раскраснелись, и, казалось, холод был ей нипочем.
Это был долгий спуск. Мимо прошел монах. На нем была теплая куртка с капюшоном, низ его одеяния пропитался влагой и тяжело волочился за ним по грязному снегу. На выбритой голове – смешная шапочка с помпоном. За ним шла пожилая женщина с огромной вязанкой дров за плечами. Несмотря ни на какие снегопады жизнь в Ламаюру будет идти своим чередом. Наконец все оказались на площадке. Впереди была еще одна секция ступеней, которая огибала холм. Меир решила, что они заблудились, но Гулам уверенно вел их сквозь плотный туман. Осторожно ступая, они продолжали спускаться. Дорога стала шире и ровнее.
Снег и туман сгладили все острые углы. Даже полуразрушенные сараи и сломанные телеги выглядели как замысловатые элементы зимнего пейзажа и поражали своей красотой. То тут, то там на белом снегу виднелись отпечатки лап. За очередным поворотом открылся вид на плененные машины. Снег вокруг них был хорошенько утоптан, и, судя по оставшимся прогалинам и грязным разводам, несколько автомобилей уже удалось вытащить из сугробов. Возле одной из машин валялся растерзанный пакет с мусором. Ошметки полиэтилена и овощные очистки пестрели на рыхлом снегу.
«Тойота» стояла самой последней. Бруно и Гулам приступили к работе. Меир остановилась, чтобы перевести дух. Что-то заставило ее посмотреть вверх. Именно в этот момент ветер разорвал пелену тумана у них над головами. Высоко-высоко плыли по небу черно-золотые купола и трепетали на ветру разноцветные флаги. Между горными пиками танцевали тысячи потрепанных вымпелов. Через секунду туман снова все поглотил. Меир подумала, что там, где сейчас была одна молочно-белая муть, ей удалось подсмотреть картинку из другого мира.
Она слышала голоса людей и стук лопат. Запустили генератор. Он немного покашлял черным дымом, а потом смилостивился и загудел на одной низкой ноте. Меир встала, потянулась, чтобы разогнать кровь, но неприятное покалывание в руках и ногах не проходило. Она чувствовала себя так, будто стоит в сторонке и наблюдает за тем, как проходит ее день.
Потом случилось то, что Меир будет помнить всю жизнь.
Карен взяла в руки ком липкого снега. Она слепила небольшой снежок – основу будущего снеговика – и начала катать его по снегу. Лотос помогала маме, за ними Меир видела Бруно, который энергично разбрасывал лопатой снег. Меир запомнила его в виде большого черного знака вопроса на фоне белого снега. Лотос бросилась к ней. Улыбка сияла на лице, из курносого носа текли сопли.
– Прыгни, Май! – попросила она. – Прыгни!
Меир посмотрела через левое плечо. Места было достаточно, снег утрамбован. Она собралась, готовясь к прыжку, задержала дыхание. Краем глаза она заметила, что к ним приближается тень. Что-то выскользнуло из-под одной из машин и притаилось за кучей мусора. Но она уже была в воздухе. Машины, снег, небо и странная тень превратились в один смазанный кадр. Она приземлилась и услышала восторженный писк Лотос. Едва Меир восстановила равновесие, тень метнулась к ним. Она выросла будто из-под земли и набросилась на Лотос. Девочка закричала от ужаса, затем упала на землю. Пятнистая собака, дергаясь в конвульсиях, скалила зубы над маленьким тельцем.
Карен закричала и бросилась вперед, но Бруно первым оказался рядом с ребенком. Он ударил собаку с такой силой, что та взлетела в воздух. Из открытой пасти текла слюна и капала на землю. Гулам замахнулся лопатой и нанес псу сильный удар по черепу. Животное тряхнуло головой и собралось снова броситься на людей, но еще один удар лопатой отправил его далеко за обломки скал, и оно исчезло в тумане.
Бруно подхватил Лотос на руки.
Девочка была смертельно бледной, она открывала рот, но не кричала, в глазах застыл ужас. На щеке виднелись следы зубов. Глубокая темно-вишневая кровь заполняла ранки и медленно стекала по белоснежной коже. Шапочка слетела, светлые волосы рассыпались по плечу отца. Кто-то открыл дверь. На улицу выскочили люди. Они смотрели в их сторону, показывали пальцами и шумно переговаривались.
Бруно уже бежал. Ему мешали снег и толпа зевак, но он в считаные секунды добрался до ступеней, по которым они спустились во двор. Карен бросилась за ним. Меир схватила шапочку Лотос. Сжимая в кулаке мягкий комочек шерсти, она побежала за Беккерами. За ней, тяжело переводя дух, бежал Гулам. Впереди раздался дрожащий голос Лотос. Она кричала от ужаса и боли. Бруно уже поднимался по ступенькам, и за плотным туманом его не стало видно.
Меир никогда не видела, чтобы человек двигался настолько быстро. Она бежала по следам, которые оставил Бруно в глубоком снегу, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди, она судорожно хватала ртом воздух, сквозь шум в ушах она слышала слабые крики Лотос. Наконец она преодолела последнюю ступеньку. Всего в нескольких ярдах впереди Меир увидела заваленный снегом гостевой дом. На подгибающихся ногах она пересекла двор. Карен и Гулам не отставали от нее ни на шаг.
В кухне кричащая девочка и перепуганные взрослые сразу же оказались в центре внимания. Бруно уложил Лотос на ближайший матрас, стал на колени рядом с ней. Девочка плакала и вырывалась. Рану нужно было срочно промыть. Он вылил бутылку воды на укус.
– Принесите больше воды! Нужна мыльная вода, – потребовал он.
Карен в отчаянии схватила одного из поваров за руку. Гулам помог перевести просьбу. Выглядел он испуганным.
– Мама! – слабо простонала Лотос.
Карен метнулась к ребенку. Она убрала со лба дочери светлые пряди и нежно прошептала:
– Все хорошо, милая. С тобой все будет хорошо. Мама рядом.
Через головы зевак им передали миску с водой и кусок мыла.
– Нужна чистая ткань! – резко бросил Бруно.
Карен дико осмотрелась вокруг. В этой кухне не было ничего чистого, а их сумки остались в «тойоте». Меир быстро сняла пальто и теплую рубашку. На ней было еще несколько слоев одежды, включая хлопчатобумажную футболку, которую она надела вчера утром в Лехе. Вчера? Ей казало, что она уже целую вечность замурована в тибетских снегах. Она сняла футболку и с непонятно откуда взявшейся силой разорвала ее на полоски. Бруно намочил тряпочку, намылил ее и стал тщательно промывать рану. Карен держала ребенка. Меир намочила и намылила еще одну полоску ткани. Бруно посмотрел на жену.
– Ей не делали прививок, – сказал он.
Карен замерла.
– Каких прививок?
Бруно понизил голос:
– Ты знаешь.
Меир поняла, о чем идет речь, но гнала от себя страшные мысли. Затем она посмотрела на Карен. За несколько минут молодая женщина превратилась в старуху, ее красота померкла, лицо являло собой маску горя и отчаяния. Карен медленно покачала головой из стороны в сторону. Она словно цеплялась за последнюю соломинку, которую ей протягивало неведение.
– Нет! – уверенно сказал она. – Нет, этого не может быть.
– Подмени меня. – Бруно протянул Меир тряпку и указал на миску с мыльной водой. – Продолжай промывать. Просто промывай.
Меир молча заняла его место. Лотос постепенно успокаивалась. Она почти не кричала, только плакала от боли, сжимая кулачки и барабаня ногами по матрасу.
Бруно схватил Гулама за плечо. Костяшки его пальцев побелели.
– Мне нужен твой телефон, – сказал он.
Все, что происходило после этого, Меир помнила очень смутно. Бруно часами говорил по телефону – иногда кричал, иногда смиренно просил. Его лицо не выражало ничего, кроме мрачной решимости, под глазами залегли глубокие тени. Когда батарея телефона разрядилась, он оставил Карен и Меир с ребенком, а сам попросил Гулама провести его по туманным переулкам к генератору, о котором он слышал накануне. В деревне им не повезло – генератор молчал, закончилось драгоценное топливо. Сочувствующие жители направили их вверх, к воротам монастыря. Там их встретил монах, с бесстрастным лицом выслушал просьбу, кивнул. Минуты, отравленные отчаянием и болью, превращались в часы. Наконец нашелся еще один телефон. Меир прекрасно понимала, чего боятся Бруно и Карен.
Связь то и дело прерывалась. Едва Бруно дозванивался доктору, или в посольство, или в медицинскую службу индийской армии, как сигнал пропадал и все приходилось начинать сначала. Информация была противоречивой и менялась с каждым звонком. То им говорили, что в Каргиле есть вакцина от бешенства, потом уточняли, что только в Шринагаре, а потом заявляли, что медикаментов вообще нет в ближайших штатах, только в Дели, и что девочку нужно доставить к ним на вертолете. Но проблема заключалась в погоде. Если бы не было тумана, военный вертолет мог бы прилететь за ними завтра, однако по прогнозам туман продержится еще неделю и ни один пилот не решится в ближайшее время поднять машину в воздух. Дороги скоро расчистят, сейчас уже не нужно ждать весны, чтобы выбраться из Ламаюру, но Беккеры не могли ждать.
После очередного безрезультатного звонка Бруно прижимал ладони к глазам, словно перед ним появлялось ужасное видение и он отгораживался от него. Затем с новыми силами возобновлял переговоры. Семьи Карен и Бруно пытались помочь им из Америки и Европы, но они находились слишком далеко, чтобы повлиять на ситуацию. Лотос сидела на коленях у мамы. Карен смотрела на мужа. Бруно продолжал разговаривать по телефону. Все остались в кухне в ожидании хоть каких-то новостей.
Вечером во дворе местные жители подняли шум. Гулам и Бруно вышли посмотреть, в чем дело. Деревенские нашли собаку и забили ее камнями. Тело положили в мешок и привязали к балке, поддерживающей навес. Если когда-нибудь они выберутся из Ламаюру, образец тканей мозга будет отправлен на лабораторное исследование. Гулам тихо шепнул Меир: у него нет никаких сомнений относительно того, что покажет анализ. Он уже видел такое. В прошлом году от бешенства умерла монахиня. Когда ей стало плохо, она умоляла отвезти ее в больницу, но в этом районе не было ни одной.
– Развелось бродячих псов… – Он сокрушенно покачал головой. – Мы стараемся убивать, но…
Меир вспомнила статью о современных препаратах, которыми пичкают домашний скот. Из-за этих лекарств гибнут стервятники. Несколько видов птиц полностью вымерло. Падали меньше не стало, и на место птиц пришли дикие псы. Вместе с собаками появились и болезни. Вот что произошло.
Наверное, буддизм предполагает примирение с обстоятельствами и принятие всего как должного. Меир придерживалась абсолютно противоположных взглядов. Она считала, что бороться нужно до конца, делать все возможное и невозможное ради спасения ребенка. Ей было больно смотреть на апатичную и безвольную Карен, но Меир не давала волю эмоциям, понимая, что это может только навредить.
Время не стояло на месте. Прошли первые сутки, за ними потянулись вторые, третьи.
– Когда? – Бруно мертвой хваткой вцепился в телефон. – Как долго ждать?
Лотос пришла в себя, вела себя как обычно, только белый пластырь на щеке напоминал о случившемся. Девочке надоело сидеть взаперти. Взрослые все время пытались развлечь ее. Меир не могла не заметить, что Карен и Бруно, стараясь окружить дочь любовью и заботой, словно перестали замечать друг друга. Они не знали, что их ждет впереди. Каждый час без медицинской помощи мог стать фатальным для ребенка. Страх вытеснил все чувства, которые они испытывали друг к другу. В Лехе между ними жарким пламенем пылала любовь, царило взаимопонимание, теперь стояла ледяная стена. Они двигались в одном направлении, но были не вместе. Не хотелось даже думать о том, во что превратились их ночи.
На третий день заточения Карен решила повести Лотос в монастырь, чтобы получить благословение ламы.
– Нет! – отрезал Бруно.
– Но я хочу.
Бруно посмотрел на Меир:
– Не могла бы ты погулять с Лотос во дворе? Всего несколько минут.
Взяв Лотос за руку, Меир вывела ее во двор. Клочья тумана цеплялись за шершавые крыши домов. Над головами больше не было неба. Весь мир увяз в густой серой мути. Лотос испуганно жалась к Меир и отказывалась идти вперед. К ним вышла Карен. Она была бледна и очень сердита.
– Ло, пойдем к папе. Меир, подождешь меня секунду?
Она быстро вернулась. Карен умоляла Меир подняться с ней в монастырь.
– Мой муж, – довольно резко сказала она, – не позволит нашей дочери получить благословение. Он называет мою веру варварством и бредом.
Меир вспомнила, как Карен совершала молитву.
Пройдя через внутреннюю дверь молитвенной комнаты, Карен упала на колени. В свете лампад танцевал дым от благовоний, скрестив ноги и склонившись над свитками, сидели монахи. Их молитвы не имели ни конца ни начала, они произносили их нараспев, то понижая, то повышая голос. Со стен на них равнодушно смотрели нарисованные боги с выпяченными круглыми животами, страшные животные, в углах стояли позолоченные статуи с пустыми глазницами. На балках под потолком комнаты, в самом сердце монастыря, висели маски, каждая была завернута в черный муслин. Они были слишком ужасны, чтобы смотреть на них.
